Прогневается на тебя царь Кусман, будет смертию грозить, да ты не бойся ничего, знай себе проси золотых яблочек и живой воды, а то, дескать, не жить тебе. Согласится наконец царь Кусман, да только с уговором: есть у него три кобылицы-молодицы, морского петуха дочери. Все, как снег, белы, золотая грива до земли струится, нравом круты, никого, кроме самого Кусмана, к себе не подпускают. Скажет тебе царь: коли упасешь ты моих кобылиц три дня от самого рассвета до ночи – твое счастье, получишь ты и молодильных яблок, и воды живой кувшинец о двенадцати рылец. А не упасешь – прощайся со своей молодецкой головушкой.
– Как же я их сберегу, всех троих? – удивился Ваня. – Ты же сама знаешь, я и верхом-то с горем пополам могу скакать, а чтобы еще и коней пасти…
– Не коней, а кобылиц, – спокойно поправила его волчица, – да и не твоя то забота.
– Как это не моя, – возразил Иван, – когда отвечать-то мне!
– Не бойся ничего, Иванушка, – ласково улыбнулась Веста, – я тебе помогать до самого конца обещалась, вот и не робей, один не останешься, из любой беды выручу. Да и не беда это еще – так, полбеды, беда впереди будет.
– Это какая еще беда? – Ваня совсем перепугался. – Что может быть хуже?
– Узнаешь, – неопределенно сказала Веста.
Иван немного помолчал и наконец решился задать давно мучающий его вопрос:
– Слушай, а почему у вас тут что в одном, что в другом царстве, да и вообще повсеместно все на лошадях завязано? С кем ни повстречаюсь, каждый мне начинает сказки плести про чудо-коней. Странимир, Медногрив, Темновест, теперь вот еще и кобылицы какие-то. Это что, местная традиция такая, чтобы обязательно у всех по волшебной лошадке было?
– Ну, не у всех, – степенно проговорила волчица, – а что коней много непростых – это верно. Это край у нас такой, коневодческий, в старые времена все только тем и жили, что лошадей разводили, табуны пасли, иноходцев объезживали. Кони из Золотого царства по всему свету за красоту славились, из Серебряного – за быстроту и тонконогость, а уж из Сумеречного – за мощь и выносливость.
– А из Медного? – уточнил Ваня.
– За высокие вкусовые качества, – съехидничала Веста, но тут же серьезно добавила: – А из Медного – за чудодейственность. Наделил первый государь Медного царства, владыка Васильян, своей великой силой, двух коней – легконогую Иву и могучего Зыбко. Стали те кони быстрее ветра, сильнее стихии, горячее огня. Никто не мог более сравниться с ними. От тех-то коней и пошли все великие кони на нашей земле, даже лошадки царя Кусмана и те от союза морского петуха и кобылицы Ракиты из рода Зыбко.
– Ишь ты оно как! – покачал Ваня головой.
– А ты как думал, – хмыкнула волчица и вошла в золотые ворота.
Как и прежде, никто не удивился таким странным гостям. Стражник, дремавший в карауле, лениво приоткрыл глаза и снова захрапел.
Город ослепил Ваню множеством огней. То закатное солнце играло в каждом окне, затянутом не бычьими пузырями, как в домах Медного и Серебряного царств, а слюдой, словно бы каждый дом был царским дворцом. Дороги чистые, нигде не видно прогнивших досок или недостающих камней на мостовой – напротив, все дороги вымощены гладкими желтыми камешками, лежащими один к одному, без зазоров и трещин меж собой. Куда ни глянь, все зелено, половина домов увита плющом и горохом. На улицах безлюдно и тихо, две или три собаки лениво лежали под берестяным навесом у какого-то сарая, кто-то набирал воду из колодца и гремел ведром. Несмотря на вечер, было довольно жарко, волчица с трудом переставляла ноги, совершенно утомленная долгой дорогой. Рубашка Вани, едва просохшая после дождя, снова была мокрой, хоть отжимай, на этот раз от пота. Очень хотелось пить, а одна мысль, что скоро придется говорить с царем Кусманом, приводила в уныние. Прошли мимо небольшого озера с утками, на берегу в песке возились дети, отнимая друг у друга какую-то красную шапку. Волчица подошла к воде, вдоволь напилась и уже бодро зашагала с Ваней на спине, провожаемая испуганными взглядами детей. Пожалуй, только дети и были напуганы, все же остальные, кого встречали до сих пор Ваня с Вестой, даже не удивлялись тому, что видят говорящего волка, не говоря уж о том, чтобы испугаться.
Вскоре улицы стали шире, дома выше, и впереди открылась взору путников большая круглая площадь и прямо за ней – Золотой дворец. Ваня взглянул на него и разочарованно охнул. Еще бы! Нельзя сказать, чтобы царский дворец отличался особенной красотой. Скорее, напротив, был он на редкость уродлив, и дело было не в том, что строил его дурной зодчий, просто вся постройка делалась наспех, спустя рукава. Колонны, которые должны были по замыслу архитектора устремляться к небесам, показывая тем самым величие Золотого царства, поставлены были вкривь и вкось, удивительно было, как только они вообще держатся. Крыша, крытая золотыми пластинами, бугрилась и зияла крупными дырами. Конечно, можно было предположить, что с дворца попросту ободрали драгоценную кровлю, но все золото было цело, а отвалившиеся пластинки, которых было немало, лежали на земле, слабо поблескивая под толстым слоем пыли. Ограды не было, по крайней мере, такой, какая высилась вокруг Медного и Серебряного дворцов. Всюду царило запустение, пахло мышами и квашеной капустой.
– Вот, собственно, и он, – задумчиво произнесла Веста, словно бы оправдываясь перед Ваней за дворцовое убожество, представшее их глазам.
Но Иван давно уже дал зарок ничему здесь не удивляться. Тем более, подумалось ему, раз уж царь Кусман живет в таком захудалом дворце, то наверняка окажется он совсем даже нестрашным.
– И как мы поступим? – деловито поинтересовался он у Весты. – Пойдем прямо к царю или обождем?
– Ишь какой шустрый, – усмехнулась волчица. – Я почем знаю? Подумать надо.
И, сбросив Ваню со спины, Веста вытянулась на каменной мостовой, прогретой солнцем. Ваня плюхнулся рядом и уважительно посматривал на размышляющую волчицу.
– Значит, так, – наконец проговорила она, – к Кусману отправимся прямо сейчас, не дожидаясь ночи, чай, не как тати, а как верные друзья явиться должны. Тебя я одного уже не пушу, снова беды наделаешь. Поклонимся ему низко и все как на духу доложим: так, мол, и так, надвигается на тебя, царь-батюшка, беда великая, неминучая. И седьмицы не пройдет, как у ворот твоих будет стоять войско царя Елисея.
– А если не поверит? – предположил Иван.
– Не поверит так не поверит, – равнодушно сказала Веста, – хотя с чего бы это не поверить дорожному человеку? Тогда напрямую и говори, что, дескать, пришел заслужить яблок молодильных да воды живой кувшинец о двенадцати рылец.
– Хорошо, – кивнул Ваня, – я, правда, ничего не понял, но общий смысл уловил. Ты только расскажи мне, что это за кувшинец такой особенный?
– Вот как добудем – сам и увидишь, – наставительно заявила волчица, – а вообще много будешь знать…
– …скоро состаришься, – подхватил Ваня, – это мне и так известно.
– Молодец. – Веста встала и отряхнулась от дорожной пыли. – Пора нам, Иванушка, вечер скоро.
И правда, закат уже почти догорел, солнце закатилось, оставив после себя красноватый след. Город потихоньку оживал после дневной жары, и улицы постепенно наполнялись жителями. Говор, смех, песни слышались отовсюду, отпирались лавки, даже собаки и те начали потихоньку пробовать голоса.
Ваня не стал садиться на спину волчицы и просто пошел рядом, положив руку на ее шею. Веста ступала медленно, будто чего-то опасаясь, поминутно оглядывалась и принюхивалась к всевозможным запахам, доносящимся из каждого открытого окна. Они обошли кругом площадь, поднялись на полуразвалившееся крыльцо Золотого дворца, долго и безрезультатно стучались в дверь. Никто не отвечал. Ваня на всякий случай толкнул дверь – она оказалась незапертой. Вошли в полутемные сени, задыхаясь от усилившегося капустного аромата. Ваня зажимал нос ладонью, Весте пришлось гораздо хуже: запахи она чувствовала сильнее и ярче. Волчица фыркала и терла лапой морду.
– Куда теперь? – задыхаясь, спросил Иван, стараясь дышать ртом.
Веста молча махнула лапой: туда, мол.
Дворцовые коридоры были застелены порыжевшим от времени ковром, местами протертым до дыр. На стенах висели картины в золоченых рамах, весьма, надо сказать, фривольного содержания, чадящие факелы, которые давали только тусклый свет да вонючий дым, ржавое оружие и облезлые шкуры неведомых зверей.
Путники свернули в узкий проход, поднялись по шаткой лесенке и оказались в просторной зале, залитой светом тысячи свечей. Это было единственное более-менее чистое помещение во всем дворце, и, судя по всему, оно и служило тронной залой царя Кусмана.
Ванина догадка оказалась верна. В самом конце залы стоял на возвышении трон, обитый красным бархатом. На нем полулежал, обмахиваясь какой-то бумагой, сам владыка Золотого царства.
– Здравствуй во славе, царь-батюшка! – громко произнесла Веста и шепнула Ване: – Кланяйся!
Ваня поклонился, искоса поглядывая на царя. Тот, казалось, не обращал никакого внимания на вошедших, и Ваня смог его как следует рассмотреть. Был царь не велик ростом, зато непомерно широк, с окладистой рыжей бородой и смеющимися ярко-синими глазами. Одет был Кусман в красный кафтан, судя по всему, из того самого бархата, который пошел на обивку трона. Кушак был расшит мелкими цветными камешками, на ногах сафьяновые сапоги с золотой каймой. На груди царя висел на толстой цепи красный камень, похоже, рубин. Толстые пальцы Кусмана были унизаны перстнями, на запястьях висели жемчужные браслеты.
– Царь-батюшка, – еще раз подала голос Веста, – мы к твоей милости!
– Ну что еще? – с досадой посмотрел на нее царь и тут же чуть не свалился с трона от удивления. – Вы кто?! Стража!
– Не вели казнить, великий государь, – вступил в разговор Ваня, – мы не враги тебе, хотя и пришли с недоброй вестью!
– С какой еще вестью, – поморщился царь, – али кто обидел? Ну, обидьте их сами! Что, как маленькие, чуть что – сразу к царю!
Ваня вздохнул и перевел взгляд на Весту – выручай, мол. Та, подумав, почтительно заговорила:
– Царь-батюшка! Не в забаву, в услужение явились мы под твой пресветлый взор! Беда грядет неминучая, горе беспросветное – наступает на тебя войско великое, царя Елисея полчище! Коли не соберешь сейчас верную армию, сметут твое царство воины медные, войдут в столицу, мужей перережут, жен и детей в полон возьмут!
Царь сонно смотрел на Весту, кивал в нужных местах, не проявляя, впрочем, должного интереса. Когда волчица перевела дух и собиралась сказать что-то еще, Кусман остановил ее движением руки. Помолчал, потом спросил:
– И что?
Веста не нашлась что ответить, царь же продолжил:
– Нет, я тебя спрашиваю: и что? Война, армия, доблесть воинская и все, что еще положено, – это мое царское дело. Я и сам лучше тебя знаю, кто и когда на меня войной пойти вздумает. Так чего ж ты мой покой нарушаешь вестями, которые мне и без тебя давно известны, а? Али думала, что я невесть как обрадуюсь и еще, глядишь, награжу по-царски?!
Ваня понял, что надо спасать положение и растянулся на полу перед троном:
– Царь-батюшка, не вели казнить!
Кусман разозлился:
– Да что вы все как сговорились: «Не вели казнить, не вели казнить»! Я что, дурак, чтобы всех кого ни попадя палачу отдавать? Сказывай, чего надобно.
– Царь-батюшка, – поднялся на ноги добрый молодец Иванушка, – вели речь молвить!
– Велел уже, – проворчал царь, – ближе к делу давай.
– Есть у тебя, – начал Ваня, – заповедный сад, а в том саду растет яблоня с молодильными яблоками. Вот кабы ты позволил мне с той яблони сорвать золотое яблочко да набрать у тебя в колодце живой воды кувшинец о двенадцати рылец, век бы тебя не забыл, любую службу бы сослужил!
– Ты полегче с любой службой, – толкнула волчица Ивана в бок, – ты уже, милый, и так служб набрал себе полон рот!
Ваня, не слушая ее, продолжил:
– Дело любое бы сдюжил, заботы развеял да горести бы избыл! Не откажи, царь-батюшка!
– Живой, говоришь, воды, – задумчиво протянул Кусман, – да яблок моих заветных тебе? Эко диво, чтобы кто-то самолично просил, а не в нощи воровать в сад пришел, как все другие молодцы, я уж счет кувшинцам вести перестал, что ни год-полгода – так дюжины как не бывало. Хорошо хоть кувшинцы не покупные, сами на корнях заветной яблони растут… Главное, кто ворует-то? Все как ни на есть царские сыны… Похвально, друг мой, похвально, что ты честно ко мне пришел, вот тогда и послужи-ка честь по чести.
Ваня напрягся и весь превратился в слух.
– Есть у меня, – начал царь, – три кобылицы-молодицы, слыхал небось, морского петуха родные дочери. Все, как снег, белы, золотая грива до земли струится, нравом люты, только одного меня и слушают. Да не самому же идти в пастухи? Вот и потрудись за яблочки-то, вот и послужи, коли сам напросился. Упасешь ты моих молодиц три дня, от рассвета до темной ноченьки – твое счастье, самолично и яблочек золотых нарву, и водицы живой отпущу полон кувшинец. А коли не упасешь, – Кусман метнул на Ваню страшный взгляд так, что у того мурашки побежали по спине, – а не упасешь…
Царь замолчал и задумался, наверняка придумывая кару пострашнее. Иван молча старался унять колотящееся сердце. Наконец Кусман нерешительно добавил:
– А не упасешь, я это… Не дам, короче говоря, яблок. И воды тоже не дам.
– А разве ты, царь-батюшка, – не удержался Ваня, – не должен сказать что-нибудь вроде «мой меч – твоя голова с плеч»?
– Болван! – сердито закричал царь. – Ты где у меня меч углядел?! Этот, что ли? – С этими словами Кусман достал из ножен, стоящих рядом с троном, длинный меч с проржавевшим клинком. – Таким мечом только капусту рубить.
И царь настороженно принюхался. Наставительно поднял палец в воздух:
– Чуешь? Уже рубят. Опять на обед щи готовят, подлецы. А что до головы твоей, – он сокрушенно развел руками, – очень она мне нужна. Да и палач последний давно на заднем дворе курам шеи сворачивает, ему сейчас не до казней.
Ваня переглянулся с Вестой, та недоуменно махнула лапой.
– Так что? – нетерпеливо спросил Кусман. – Согласен, что ли?
– Согласен, царь-батюшка! – поклонился Иван. – Когда приступать прикажете?
– Давай, что ли, завтра с утреца и ступай в мои конюшни. Конюха ты, правда, не найдешь, он уже которую неделю там не показывается, но, поди, сам разберешься, где да что. Пастись где, мои кобылицы сами знают, ты, главное, как солнышко закатится, всех домой пригони. Они у меня такие-разэтакие, все бы им ходить да гулять по полям-лугам, а насчет того, чтобы и честь знать – нет.
– Все сделаю, уж сослужу, – продолжал кланяться и соглашаться Ваня, – будьте в надежде!
– Угу, – кивнул Кусман, – давай действуй. Тебя как звать-то?
– Иваном.
– Ну, молодец, Иван. Те трое Иванов, что до тебя приходили, куда как неласковее были. Ни ответа тебе, ни привета, яблок нарвали, воды начерпали – и поминай как звали.
Ваня поклонился в последний раз, переглянулся с Вестой и, попрощавшись с царем, быстро зашагал прочь из залы.
Кусман окликнул их уже на пороге:
– Иван!
– Да, ваше царское величество, – обернулся Ваня, – чего изволишь?
– Да я сказать хотел, – замялся царь, – ты уж не серчай, что я обозлился на твою собачку говорящую…
Веста разъярилась, шерсть на загривке поднялась дыбом.
– Это не собачка, – простонал Иван, – это волк!
– Ну собака, волк, какая разница, – махнул рукой царь, – тут дело не в том. Я так понимаю, то шутка была про Елисея-то?
– Нет, царь-батюшка, – серьезно сказал Ваня, – не шутка, сами видели.
– Видели, – досадливо проговорил Кусман, – ты-то видел?
– Своими глазами видел, батюшка-царь! Войско великое надвигается, как огонь горит, пешие, конные – все как один ладные да статные!
– Вот так-так, – протянул царь, – вот так штука. Вот так удружил соседушка…
Ваня молча стоял, ожидая, что еще скажет Кусман. Но царь молчал, пощелкивая пальцами. Наконец он сообразил, что надо прощаться, и махнул рукой:
– Давай, что ли, утро вечера мудренее. К себе не зову, самому жить уже негде, но тут неподалеку есть хороший постоялый двор…
Иван поблагодарил и постарался как можно быстрее покинуть тронную залу: запах капусты стал совсем невыносим. Видимо, царю несли обед.
Так и оказалось. В дверях Ваня столкнулся с пухлой кухаркой в грязном фартуке. Кухарка чуть не опрокинула поднос с дымящимися тарелками и блюдами, злобно посмотрела на Ивана, но ничего не сказала: рот у нее был занят куском хлеба.
Волчица ухватила зубами Ваню за руку и поволокла из залы. Оба метнулись по коридору в обратный путь, натыкаясь на двери и каких-то грязных личностей, которые постоянно встречались на дороге. Когда оказались на свежем воздухе, у каждого из груди помимо воли вырвался вздох облегчения. Впрочем, Веста сразу начала ворчать:
– Собачка! Это ж надо!
– Да ладно тебе, – успокоил ее Иван, – хорошо хоть не повесил сразу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Как же я их сберегу, всех троих? – удивился Ваня. – Ты же сама знаешь, я и верхом-то с горем пополам могу скакать, а чтобы еще и коней пасти…
– Не коней, а кобылиц, – спокойно поправила его волчица, – да и не твоя то забота.
– Как это не моя, – возразил Иван, – когда отвечать-то мне!
– Не бойся ничего, Иванушка, – ласково улыбнулась Веста, – я тебе помогать до самого конца обещалась, вот и не робей, один не останешься, из любой беды выручу. Да и не беда это еще – так, полбеды, беда впереди будет.
– Это какая еще беда? – Ваня совсем перепугался. – Что может быть хуже?
– Узнаешь, – неопределенно сказала Веста.
Иван немного помолчал и наконец решился задать давно мучающий его вопрос:
– Слушай, а почему у вас тут что в одном, что в другом царстве, да и вообще повсеместно все на лошадях завязано? С кем ни повстречаюсь, каждый мне начинает сказки плести про чудо-коней. Странимир, Медногрив, Темновест, теперь вот еще и кобылицы какие-то. Это что, местная традиция такая, чтобы обязательно у всех по волшебной лошадке было?
– Ну, не у всех, – степенно проговорила волчица, – а что коней много непростых – это верно. Это край у нас такой, коневодческий, в старые времена все только тем и жили, что лошадей разводили, табуны пасли, иноходцев объезживали. Кони из Золотого царства по всему свету за красоту славились, из Серебряного – за быстроту и тонконогость, а уж из Сумеречного – за мощь и выносливость.
– А из Медного? – уточнил Ваня.
– За высокие вкусовые качества, – съехидничала Веста, но тут же серьезно добавила: – А из Медного – за чудодейственность. Наделил первый государь Медного царства, владыка Васильян, своей великой силой, двух коней – легконогую Иву и могучего Зыбко. Стали те кони быстрее ветра, сильнее стихии, горячее огня. Никто не мог более сравниться с ними. От тех-то коней и пошли все великие кони на нашей земле, даже лошадки царя Кусмана и те от союза морского петуха и кобылицы Ракиты из рода Зыбко.
– Ишь ты оно как! – покачал Ваня головой.
– А ты как думал, – хмыкнула волчица и вошла в золотые ворота.
Как и прежде, никто не удивился таким странным гостям. Стражник, дремавший в карауле, лениво приоткрыл глаза и снова захрапел.
Город ослепил Ваню множеством огней. То закатное солнце играло в каждом окне, затянутом не бычьими пузырями, как в домах Медного и Серебряного царств, а слюдой, словно бы каждый дом был царским дворцом. Дороги чистые, нигде не видно прогнивших досок или недостающих камней на мостовой – напротив, все дороги вымощены гладкими желтыми камешками, лежащими один к одному, без зазоров и трещин меж собой. Куда ни глянь, все зелено, половина домов увита плющом и горохом. На улицах безлюдно и тихо, две или три собаки лениво лежали под берестяным навесом у какого-то сарая, кто-то набирал воду из колодца и гремел ведром. Несмотря на вечер, было довольно жарко, волчица с трудом переставляла ноги, совершенно утомленная долгой дорогой. Рубашка Вани, едва просохшая после дождя, снова была мокрой, хоть отжимай, на этот раз от пота. Очень хотелось пить, а одна мысль, что скоро придется говорить с царем Кусманом, приводила в уныние. Прошли мимо небольшого озера с утками, на берегу в песке возились дети, отнимая друг у друга какую-то красную шапку. Волчица подошла к воде, вдоволь напилась и уже бодро зашагала с Ваней на спине, провожаемая испуганными взглядами детей. Пожалуй, только дети и были напуганы, все же остальные, кого встречали до сих пор Ваня с Вестой, даже не удивлялись тому, что видят говорящего волка, не говоря уж о том, чтобы испугаться.
Вскоре улицы стали шире, дома выше, и впереди открылась взору путников большая круглая площадь и прямо за ней – Золотой дворец. Ваня взглянул на него и разочарованно охнул. Еще бы! Нельзя сказать, чтобы царский дворец отличался особенной красотой. Скорее, напротив, был он на редкость уродлив, и дело было не в том, что строил его дурной зодчий, просто вся постройка делалась наспех, спустя рукава. Колонны, которые должны были по замыслу архитектора устремляться к небесам, показывая тем самым величие Золотого царства, поставлены были вкривь и вкось, удивительно было, как только они вообще держатся. Крыша, крытая золотыми пластинами, бугрилась и зияла крупными дырами. Конечно, можно было предположить, что с дворца попросту ободрали драгоценную кровлю, но все золото было цело, а отвалившиеся пластинки, которых было немало, лежали на земле, слабо поблескивая под толстым слоем пыли. Ограды не было, по крайней мере, такой, какая высилась вокруг Медного и Серебряного дворцов. Всюду царило запустение, пахло мышами и квашеной капустой.
– Вот, собственно, и он, – задумчиво произнесла Веста, словно бы оправдываясь перед Ваней за дворцовое убожество, представшее их глазам.
Но Иван давно уже дал зарок ничему здесь не удивляться. Тем более, подумалось ему, раз уж царь Кусман живет в таком захудалом дворце, то наверняка окажется он совсем даже нестрашным.
– И как мы поступим? – деловито поинтересовался он у Весты. – Пойдем прямо к царю или обождем?
– Ишь какой шустрый, – усмехнулась волчица. – Я почем знаю? Подумать надо.
И, сбросив Ваню со спины, Веста вытянулась на каменной мостовой, прогретой солнцем. Ваня плюхнулся рядом и уважительно посматривал на размышляющую волчицу.
– Значит, так, – наконец проговорила она, – к Кусману отправимся прямо сейчас, не дожидаясь ночи, чай, не как тати, а как верные друзья явиться должны. Тебя я одного уже не пушу, снова беды наделаешь. Поклонимся ему низко и все как на духу доложим: так, мол, и так, надвигается на тебя, царь-батюшка, беда великая, неминучая. И седьмицы не пройдет, как у ворот твоих будет стоять войско царя Елисея.
– А если не поверит? – предположил Иван.
– Не поверит так не поверит, – равнодушно сказала Веста, – хотя с чего бы это не поверить дорожному человеку? Тогда напрямую и говори, что, дескать, пришел заслужить яблок молодильных да воды живой кувшинец о двенадцати рылец.
– Хорошо, – кивнул Ваня, – я, правда, ничего не понял, но общий смысл уловил. Ты только расскажи мне, что это за кувшинец такой особенный?
– Вот как добудем – сам и увидишь, – наставительно заявила волчица, – а вообще много будешь знать…
– …скоро состаришься, – подхватил Ваня, – это мне и так известно.
– Молодец. – Веста встала и отряхнулась от дорожной пыли. – Пора нам, Иванушка, вечер скоро.
И правда, закат уже почти догорел, солнце закатилось, оставив после себя красноватый след. Город потихоньку оживал после дневной жары, и улицы постепенно наполнялись жителями. Говор, смех, песни слышались отовсюду, отпирались лавки, даже собаки и те начали потихоньку пробовать голоса.
Ваня не стал садиться на спину волчицы и просто пошел рядом, положив руку на ее шею. Веста ступала медленно, будто чего-то опасаясь, поминутно оглядывалась и принюхивалась к всевозможным запахам, доносящимся из каждого открытого окна. Они обошли кругом площадь, поднялись на полуразвалившееся крыльцо Золотого дворца, долго и безрезультатно стучались в дверь. Никто не отвечал. Ваня на всякий случай толкнул дверь – она оказалась незапертой. Вошли в полутемные сени, задыхаясь от усилившегося капустного аромата. Ваня зажимал нос ладонью, Весте пришлось гораздо хуже: запахи она чувствовала сильнее и ярче. Волчица фыркала и терла лапой морду.
– Куда теперь? – задыхаясь, спросил Иван, стараясь дышать ртом.
Веста молча махнула лапой: туда, мол.
Дворцовые коридоры были застелены порыжевшим от времени ковром, местами протертым до дыр. На стенах висели картины в золоченых рамах, весьма, надо сказать, фривольного содержания, чадящие факелы, которые давали только тусклый свет да вонючий дым, ржавое оружие и облезлые шкуры неведомых зверей.
Путники свернули в узкий проход, поднялись по шаткой лесенке и оказались в просторной зале, залитой светом тысячи свечей. Это было единственное более-менее чистое помещение во всем дворце, и, судя по всему, оно и служило тронной залой царя Кусмана.
Ванина догадка оказалась верна. В самом конце залы стоял на возвышении трон, обитый красным бархатом. На нем полулежал, обмахиваясь какой-то бумагой, сам владыка Золотого царства.
– Здравствуй во славе, царь-батюшка! – громко произнесла Веста и шепнула Ване: – Кланяйся!
Ваня поклонился, искоса поглядывая на царя. Тот, казалось, не обращал никакого внимания на вошедших, и Ваня смог его как следует рассмотреть. Был царь не велик ростом, зато непомерно широк, с окладистой рыжей бородой и смеющимися ярко-синими глазами. Одет был Кусман в красный кафтан, судя по всему, из того самого бархата, который пошел на обивку трона. Кушак был расшит мелкими цветными камешками, на ногах сафьяновые сапоги с золотой каймой. На груди царя висел на толстой цепи красный камень, похоже, рубин. Толстые пальцы Кусмана были унизаны перстнями, на запястьях висели жемчужные браслеты.
– Царь-батюшка, – еще раз подала голос Веста, – мы к твоей милости!
– Ну что еще? – с досадой посмотрел на нее царь и тут же чуть не свалился с трона от удивления. – Вы кто?! Стража!
– Не вели казнить, великий государь, – вступил в разговор Ваня, – мы не враги тебе, хотя и пришли с недоброй вестью!
– С какой еще вестью, – поморщился царь, – али кто обидел? Ну, обидьте их сами! Что, как маленькие, чуть что – сразу к царю!
Ваня вздохнул и перевел взгляд на Весту – выручай, мол. Та, подумав, почтительно заговорила:
– Царь-батюшка! Не в забаву, в услужение явились мы под твой пресветлый взор! Беда грядет неминучая, горе беспросветное – наступает на тебя войско великое, царя Елисея полчище! Коли не соберешь сейчас верную армию, сметут твое царство воины медные, войдут в столицу, мужей перережут, жен и детей в полон возьмут!
Царь сонно смотрел на Весту, кивал в нужных местах, не проявляя, впрочем, должного интереса. Когда волчица перевела дух и собиралась сказать что-то еще, Кусман остановил ее движением руки. Помолчал, потом спросил:
– И что?
Веста не нашлась что ответить, царь же продолжил:
– Нет, я тебя спрашиваю: и что? Война, армия, доблесть воинская и все, что еще положено, – это мое царское дело. Я и сам лучше тебя знаю, кто и когда на меня войной пойти вздумает. Так чего ж ты мой покой нарушаешь вестями, которые мне и без тебя давно известны, а? Али думала, что я невесть как обрадуюсь и еще, глядишь, награжу по-царски?!
Ваня понял, что надо спасать положение и растянулся на полу перед троном:
– Царь-батюшка, не вели казнить!
Кусман разозлился:
– Да что вы все как сговорились: «Не вели казнить, не вели казнить»! Я что, дурак, чтобы всех кого ни попадя палачу отдавать? Сказывай, чего надобно.
– Царь-батюшка, – поднялся на ноги добрый молодец Иванушка, – вели речь молвить!
– Велел уже, – проворчал царь, – ближе к делу давай.
– Есть у тебя, – начал Ваня, – заповедный сад, а в том саду растет яблоня с молодильными яблоками. Вот кабы ты позволил мне с той яблони сорвать золотое яблочко да набрать у тебя в колодце живой воды кувшинец о двенадцати рылец, век бы тебя не забыл, любую службу бы сослужил!
– Ты полегче с любой службой, – толкнула волчица Ивана в бок, – ты уже, милый, и так служб набрал себе полон рот!
Ваня, не слушая ее, продолжил:
– Дело любое бы сдюжил, заботы развеял да горести бы избыл! Не откажи, царь-батюшка!
– Живой, говоришь, воды, – задумчиво протянул Кусман, – да яблок моих заветных тебе? Эко диво, чтобы кто-то самолично просил, а не в нощи воровать в сад пришел, как все другие молодцы, я уж счет кувшинцам вести перестал, что ни год-полгода – так дюжины как не бывало. Хорошо хоть кувшинцы не покупные, сами на корнях заветной яблони растут… Главное, кто ворует-то? Все как ни на есть царские сыны… Похвально, друг мой, похвально, что ты честно ко мне пришел, вот тогда и послужи-ка честь по чести.
Ваня напрягся и весь превратился в слух.
– Есть у меня, – начал царь, – три кобылицы-молодицы, слыхал небось, морского петуха родные дочери. Все, как снег, белы, золотая грива до земли струится, нравом люты, только одного меня и слушают. Да не самому же идти в пастухи? Вот и потрудись за яблочки-то, вот и послужи, коли сам напросился. Упасешь ты моих молодиц три дня, от рассвета до темной ноченьки – твое счастье, самолично и яблочек золотых нарву, и водицы живой отпущу полон кувшинец. А коли не упасешь, – Кусман метнул на Ваню страшный взгляд так, что у того мурашки побежали по спине, – а не упасешь…
Царь замолчал и задумался, наверняка придумывая кару пострашнее. Иван молча старался унять колотящееся сердце. Наконец Кусман нерешительно добавил:
– А не упасешь, я это… Не дам, короче говоря, яблок. И воды тоже не дам.
– А разве ты, царь-батюшка, – не удержался Ваня, – не должен сказать что-нибудь вроде «мой меч – твоя голова с плеч»?
– Болван! – сердито закричал царь. – Ты где у меня меч углядел?! Этот, что ли? – С этими словами Кусман достал из ножен, стоящих рядом с троном, длинный меч с проржавевшим клинком. – Таким мечом только капусту рубить.
И царь настороженно принюхался. Наставительно поднял палец в воздух:
– Чуешь? Уже рубят. Опять на обед щи готовят, подлецы. А что до головы твоей, – он сокрушенно развел руками, – очень она мне нужна. Да и палач последний давно на заднем дворе курам шеи сворачивает, ему сейчас не до казней.
Ваня переглянулся с Вестой, та недоуменно махнула лапой.
– Так что? – нетерпеливо спросил Кусман. – Согласен, что ли?
– Согласен, царь-батюшка! – поклонился Иван. – Когда приступать прикажете?
– Давай, что ли, завтра с утреца и ступай в мои конюшни. Конюха ты, правда, не найдешь, он уже которую неделю там не показывается, но, поди, сам разберешься, где да что. Пастись где, мои кобылицы сами знают, ты, главное, как солнышко закатится, всех домой пригони. Они у меня такие-разэтакие, все бы им ходить да гулять по полям-лугам, а насчет того, чтобы и честь знать – нет.
– Все сделаю, уж сослужу, – продолжал кланяться и соглашаться Ваня, – будьте в надежде!
– Угу, – кивнул Кусман, – давай действуй. Тебя как звать-то?
– Иваном.
– Ну, молодец, Иван. Те трое Иванов, что до тебя приходили, куда как неласковее были. Ни ответа тебе, ни привета, яблок нарвали, воды начерпали – и поминай как звали.
Ваня поклонился в последний раз, переглянулся с Вестой и, попрощавшись с царем, быстро зашагал прочь из залы.
Кусман окликнул их уже на пороге:
– Иван!
– Да, ваше царское величество, – обернулся Ваня, – чего изволишь?
– Да я сказать хотел, – замялся царь, – ты уж не серчай, что я обозлился на твою собачку говорящую…
Веста разъярилась, шерсть на загривке поднялась дыбом.
– Это не собачка, – простонал Иван, – это волк!
– Ну собака, волк, какая разница, – махнул рукой царь, – тут дело не в том. Я так понимаю, то шутка была про Елисея-то?
– Нет, царь-батюшка, – серьезно сказал Ваня, – не шутка, сами видели.
– Видели, – досадливо проговорил Кусман, – ты-то видел?
– Своими глазами видел, батюшка-царь! Войско великое надвигается, как огонь горит, пешие, конные – все как один ладные да статные!
– Вот так-так, – протянул царь, – вот так штука. Вот так удружил соседушка…
Ваня молча стоял, ожидая, что еще скажет Кусман. Но царь молчал, пощелкивая пальцами. Наконец он сообразил, что надо прощаться, и махнул рукой:
– Давай, что ли, утро вечера мудренее. К себе не зову, самому жить уже негде, но тут неподалеку есть хороший постоялый двор…
Иван поблагодарил и постарался как можно быстрее покинуть тронную залу: запах капусты стал совсем невыносим. Видимо, царю несли обед.
Так и оказалось. В дверях Ваня столкнулся с пухлой кухаркой в грязном фартуке. Кухарка чуть не опрокинула поднос с дымящимися тарелками и блюдами, злобно посмотрела на Ивана, но ничего не сказала: рот у нее был занят куском хлеба.
Волчица ухватила зубами Ваню за руку и поволокла из залы. Оба метнулись по коридору в обратный путь, натыкаясь на двери и каких-то грязных личностей, которые постоянно встречались на дороге. Когда оказались на свежем воздухе, у каждого из груди помимо воли вырвался вздох облегчения. Впрочем, Веста сразу начала ворчать:
– Собачка! Это ж надо!
– Да ладно тебе, – успокоил ее Иван, – хорошо хоть не повесил сразу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37