В небольшой комнате вдоль стен, обитых серебряной парчой, висели платья.
– Мне кажется, я скупила весь магазин, – заметила Мэг в пустоту: Ли успела куда-то исчезнуть.
Она вернулась с охапкой велюровых колпаков, из которых кроятся и шьются шляпы.
– Я принесла тебе примерить одну модель. Мы сделали ее для постоянной клиентки ярко-розовой, но болотно-зеленый цвет потрясающе подошел бы к твоему костюму. Примерь.
Мэг подчинилась, и опять на нее из зеркала посмотрело лицо: глаза утонули в темной тени под полями колокола, которые доходили до бровей; щеки вытянулись – с каждым ребенком они все больше вытягивались.
– Не понимаю, что в ней хорошего, – пробормотала она, – выглядишь так, словно нет лба.
– Ты выглядишь прелестно. Тебе надо привыкнуть к ней, – произнесла Ли, с одобрением глядя на Мэг. Она погладила зеленый колпак. – Потрогай материал, ну разве это не роскошь? Шелковистый, как мех. Конечно, французский.
Ли действительно любила все эти тряпки. Сколько энтузиазма! Сколько энергии! Интересно, откуда это в ней.
– Так, мы сметаем шляпу, и ты сможешь примерить ее на следующей неделе. Пока ты не купила бархатные туфли, почему бы тебе не приобрести бронзовые лайковые бальные туфельки? Знаешь, такие с квадратными пряжками? Они чудесно подошли бы к зеленому костюму. И длинные янтарные бусы.
Мэг сняла шляпу, открыв короткую стрижку, и только сказала:
– И зачем только столько хлопот с перманентом, если шляпа все примнет.
– Что поделать. C'est la vie!
Мэг улыбнулась. Ли нравилось вставлять замечания на только что выученном французском.
– Ну все, – сказала Мэг, снимая через голову бархатное платье и отдавая его Ли. – Дай мне одеться и выйти отсюда.
Ли перекинула через руку ворох платьев.
– Ты уверена, что не хочешь взглянуть еще раз на шарнез?
– Нет, я возьму бархат, этого хватит.
– Ты так много выходишь. Театры и ночные клубы. Тебе нельзя надевать одно и то же слишком часто. – Помолчав, Ли добавила: – У женщин, в обществе которых ты бываешь, тонны платьев!
Мэг представила ночные клубы, кабаки, джаз, блюз, гарлем. Скользские мужчины с жестким взглядом, немногословные мужчины. Их раболепные женщины в дорогих нарядах. Три часа утра. Спишь в машине по дороге домой. Однажды Донал признался, что тоже очень часто скучает в этом мире. Но приходится соблюдать приличия.
– Я не такая, как эти женщины, – произнесла Мэг. Ли с нежностью посмотрела на нее:
– Мэг, дорогая, я совсем не давлю на тебя.
– Боже, я понимаю! Я не это имела в виду…
– Просто вчера позвонил Донал и продиктовал целый список того, что ты должна купить. Три костюма, два вечерних платья, плащ, спортивное пальто для скачек, вот – я все записала. Это он, а не я.
– Не понимаю, зачем мне нужны все эти тряпки, когда через пару месяцев я опять забеременею.
Казалось, Ли проигнорировала последнее замечание. Она позвала продавщицу и дала ей указания:
– Лотти, будьте добры, заверните эти платья и отнесите в машину миссис Пауэрс. Коричневая машина слева от нашей двери. О, проверьте, чтобы заказ миссис Лемминг был закончен, – она собирается в Европу и должна получить его до десяти утра. И попросите Аннетт сделать копию этой шляпы для миссис Пауэрс – вот из этого зеленого колпака, нет, не этот, болотный. Спасибо.
Мэг уже переоделась.
– Знаешь, я так восхищаюсь тобой, Ли. Ты создала это место, сделала себе имя, занимаясь любимым делом. Это должно быть чудесно. Я читала о тебе в Vogue, когда ты была в Париже.
Ли пожала плечами, скрывая свое удовольствие от похвалы.
– Мне всегда нравилось шить, еще когда я была бедной девчонкой. Правда, я много работала, я и сейчас много работаю, и мне повезло. Деньги Бена были совсем не лишними, по крайней мере до тех пор, пока у меня не появились собственные.
– Даже так! Все это, – Мэг махнула в сторону салона, в котором через открытую дверь примерочной были видны бежевый ковер на полу, обитые шелком стулья, букет огненно-рыжих лилий в черной фарфоровой вазе, – ты создала, окончив всего лишь городскую школу, в то время как я училась в частной школе и колледже, получала почти одни отличные оценки, и я ничем не занята.
– Ничем? Четверых детей ты называешь ничем?
– Я не это имею в виду. Конечно, они чудесные. Мальчики – прелесть. Они все хотят знать, особенно Томми. Ты же знаешь двухлетних малышей. И девочки становятся очень хорошенькими, у них уже волнистые темные волосы, как у Донала.
– Что же тогда ты имеешь в виду?
Мэг села. Она не могла бы описать слабость, охватывающую ее иногда, какое-то опустошение и страх… И она вздохнула, словно не могла больше сдерживать свои чувства:
– Я знаю, что не смогу заниматься делом и оставлять детей на целый день. Я не похожа на тебя, я не могла бы управлять делом. Нет, – оправдывалась она, боясь обидеть Ли, – тебе легче – у тебя один ребенок.
Она помолчала. Что-то она хотела узнать и робко спросила:
– Это потому, что ты больше не могла иметь детей, Ли? Ничего, что я спрашиваю?
– Ничего, а ответ такой – я не хочу больше.
Вот так просто женщина могла сказать: «Я не хочу больше».
Мэг продолжила:
– Ты никогда не думала, что это плохо – не хотеть больше детей?
– Ну, это мое тело и моя жизнь, не так ли?
Ли села и пристально посмотрела на Мэг. На переносье появились две вертикальные складки, когда она нахмурилась.
– Так вот в чем проблема, да? Хочешь рассказать мне?
Вопрос был слишком личный. Он касался только ее и ее мужа. Как только эта интимность кем-то нарушается, разрушается таинство брака. Ее замужество было безупречным: их любовь отвергала посторонних.
Нельзя разрешать кому бы то ни было совать нос в этот совершенный мир.
– Нечего рассказывать. Забудь мои слова. Мне грех жаловаться, имея столь многое. Кажется, я просто устала. Люди говорят глупости, когда устают.
– Я понимаю, что тебя угнетает мысль о новой беременности. – Ли смотрела открыто и доброжелательно. – Это так? Подними голову. Подними голову и посмотри на меня.
Мэг неохотно подняла глаза и ответила:
– Да, наверное.
– Тогда зачем это делать?
– Донал хочет.
Вот она и произнесла это. Первое проявление нелояльности.
– О, да черт с ним, с Доналом! Ему ведь не приходится ходить с огромным животом девять месяцев!
Мэг вскочила:
– Ли, нас услышат…
Ли захлопнула ногой дверь.
– Сейчас нет клиентов, девушки в мастерской, и кроме того, ты говоришь так тихо, что я напрягаю слух, чтобы тебя расслышать. Послушай, ты хочешь сказать, что Донал не предохраняется?
Мэг бросило в жар.
– О нет! Он даже не мыслит об этом!
– Почему? Я могла бы понять, если бы вопрос касался религии. Но он ведь никогда не ходит в церковь, правда?
– Нет, – прошептала Мэг.
– Тогда из-за чего?
И опять она вздохнула.
– Просто существуют вещи, которых он придерживается. Привычка, наверное. Обычаи.
– Обычаи! Привычка!
– Возможно, какие-то убеждения. У его бабушки было девять детей.
– Боже! Он что, ожидает, что у тебя тоже будет девять детей?
– Не знаю. Полагаю, что могла бы иметь. Я очень плодовита. – И тихим прерывистым голосом она повторила – Наверное, я могла бы.
– Тебе нужна диафрагма, – сказала Ли.
– О нет, я бы не могла это сделать. Я даже не знаю, куда обратиться.
– Мэг, ты сущее дитя. Послушай, есть ужасно милый гинеколог, который заходит сюда со своей женой. Вообще-то, он наблюдает теперь Мариан. Я дам тебе его адрес или, если хочешь, договорюсь о времени твоего визита. Все абсолютно конфиденциально, нечего бояться.
Но страх уже охватил Мэг.
– А если он найдет это в ящике дома?
– Ты хочешь сказать, что он копается в твоих вещах?
– Но это могло бы случиться. Я не осмелюсь. Честно, Ли, я боюсь.
– В чем дело? Ты боишься его?
Она понимала, что Ли считает ее глупой и слабовольной. Но надо родиться Ли, чтобы поступать, как она. Все люди созданы по-разному, и это определяет их поступки.
После молчания Ли сказала:
– Иди купи туфли. Ты могла бы заехать к Альтману. – Она поцеловала Мэг в щеку. – Ты что-нибудь придумаешь в конце концов.
Мэг ехала по Пятой Авеню в окружении блестящих коробок от Ли. Голова и плечи шофера неясно вырисовывались в наступающих сумерках. Дождь сменился мокрым снегом. Мысль о бархатных туфлях угнетала ее. О каких еще туфлях говорила Ли? Бронзовых лайковых. Они ее не интересовали.
– Рой, – окликнула она, – не беспокойтесь об Альтмане. Мы едем домой.
Она откинула было голову на спинку, забыв, что шофер может видеть ее в обзорном зеркальце, но снова выпрямилась – недостойно даме сидеть развалившись. Тени Эмили, с горьким юмором подумала она. Она не скучала по матери…
А вот Элфи ей иногда недоставало. Вот как сейчас. «Давай, детка, взбодрись», – сказал бы он, если бы был рядом, и самое смешное, что она, возможно, и «взбодрилась». Ее отец мог посмеяться почти над всем. Ей бы хотелось, чтобы он приезжал почаще. Он никогда не говорил, но она понимала, что он предпочитает видеть ее у себя дома. Отец все еще не чувствовал себя свободно в доме Донала, хотя дом, конечно, нравился ему, и Элфи любил рассказывать о нем и об «Изоте-Франчини».
Машина въехала на паром и стала у борта. Загудели моторы, и паром, покачиваясь на волнах, начал двигаться через Гудзон.
– Вы можете выйти и размяться, Рой, если хотите, – предложила Мэг. – Я не против.
– Слишком холодно, мадам, спасибо. – Он обернулся к ней. – Через пару лет они закончат строительство туннеля под рекой. Не пойму, как им удастся освободить его от воды. Чудо, правда?
– Конечно. Чудо.
Сколько детей будет у меня через пару лет?
Мокрый снег блестел в свете, падающем из нижних окон. На втором этаже светилось окно спальни – Донал рано вернулся домой. Дети услышали, как открывалась входная дверь, и выбежали ей навстречу. Когда Донал приходил домой, от него ждали подарков, но от матери они ожидали только объятий, достаточно широких, чтобы обнять их двоих.
– Чем вы занимались? – спросила Мэг, отпустив мальчиков, хотя знала ответ. Сладкий запах свежего хлеба просачивался в холл. Они «помогали» на кухне.
– Мы делали хлеб, – сказал Тим. – И булочки. Я готовил глазурь и дал Тому лизнуть.
У мальчиков была гладкая белая кожа. Веки и нежные ноздри были почти прозрачны. Оба были подвижны, ловки, как обезьяны, и все равно ходили в синяках. Они могли исчезнуть в любой момент, стоило только отвернуться. Тогда приходилось их искать, отчаянно звать по всему дому, пока они не обнаруживались где-нибудь в подвале, гараже или во дворе у соседей. Они были проворны, крепки и целеустремленны, как отец.
– Я лизнул глазурь, – повторил Том. Он повторял все за братом.
Мальчики пошли за Мэг в кухню. Как там было уютно! На столе стояла супница с гороховым супом, приготовленным на ужин детям. Китти, няня, резала хлеб. Они с поварихой, видно, вдоволь насмеялись за весь день – вокруг глаз еще светилось веселье. Вид этих крепких, дружно работающих женщин почему-то подбодрил ее.
Мэг спросила о близнецах.
– Спят, – ответила Китти, – спокойные, как ангелочки.
– Не хотелось бы уходить сегодня из дому, – заметила Мэг, глядя на аппетитный густой суп. Повариха согласилась, что в такой вечер лучше сидеть дома.
В детской ночник отбрасывал достаточно яркий свет, чтобы она могла разглядеть крошек, спящих в розовых кроватках. Мэг склонилась над ними. У Люси ротик был слегка приоткрыт, на нижней губке следы молока. Только Мэг да Китти знали, что девочки не совсем похожи друг на друга. Несколько минут она прислушивалась к их тихому дыханию, а потом пошла в спальню, где Донал лежал на кушетке с газетой.
Он принял душ. Волосы были еще мокрые, со следами расчески в густых кудрях. На нем был красный шелковый халат.
– Как я вижу, ты ездила за покупками, но что-то не очень много купила, – заметил он, считая коробки от Ли.
– Подожди, ты еще не видел счет. Тогда не скажешь, что не очень много.
– Я никогда не жаловался на ее цены, хотя они действительно не низкие. – Он засмеялся. – Впрочем, успеха ей. Ли его заслуживает.
Мэг сняла пальто, повесила его в гардеробной и стала искать вечернее платье. За спиной она слышала его слова:
– Никогда не мог понять, почему жена Бена должна работать. Я достаточно ему плачу… Ей надо сидеть дома и завести еще детей. Всего один ребенок! И даже тот не его.
Мэг стянула платье через голову. Ее голос прозвучал приглушенно:
– О, я так устала! Ненавижу ходить по магазинам. Нам обязательно надо сегодня ехать? Опять весь этот путь в город?
– Все, что от тебя требуется, это перейти с сиденья в автомобиле на стул у стола. Это так трудно?
… Эти благотворительные обеды. Мы так много ходим на них. Донал получал удовольствие от них. Он мог терпеливо сидеть, слушая все эти скучные речи, ради того единственного момента, когда произнесут его имя, включенное в список выдающихся постоянных благодетелей, и он поднимется с легким поклоном и смущенной улыбкой, чтобы выразить признательность за принятие его пожертвований. Разумеется, он понимал, что его терпят только из-за его пожертвований, и посмеивался над этим.
– Надень бриллиантовые серьги, – сказал он, – те, что капельками.
– Они слишком роскошные. На такие обеды так не выряжаются.
– Я знаю, но мне все равно. Там будет эта ханжа Мариан, и мне хочется, чтобы она увидела серьги.
Удивленная таким не свойственным ему ребячеством, Мэг стала защищать Мариан, не столько из-за самой Мариан – которая, по правде сказать, была действительно ханжой, – сколько из-за Поля.
– Она вовсе не такая, просто она несчастная женщина.
– Из-за чего же она такая несчастная? Она живет в роскоши.
– Дело не только в этом.
– Да? Попробуй пожить в нужде и узнаешь.
Мэг молчала. Сняв чулки, она рассматривала маленький узелок тонких сине-красных вен сбоку от колена. Это появилось после близнецов.
– С другой стороны, – говорил Донал, – жить с Полем, должно быть, очень нелегко.
– С Полем? Почему? Любая женщина отдала бы все за него!
– Ты так думаешь? Я сегодня забегал к нему. О, он настоящий джентльмен, да, но не больше меня. Я тоже знаю, как вести эту игру. Он ненавидит меня до мозга костей, и мне не страшно признаться тебе, что я тоже ненавижу его.
Мэг ужаснулась:
– Вы подрались?
– Ну, до кулаков дело не дошло. Я сделал ему предложение, вполне пристойное предложение, за которое ухватился бы любой, приобретение – слишком сложно объяснять – обмен акций одной компании на акции другой, в результате которого мальчишка Ли получил бы пакет. Но он отверг мое предложение!
Донал встал и облокотился на камин.
– Чистый и святой! Не будет заниматься делом, которое способствует вооружению. Чепуха! Донал Пауэрс обойдется без Поля Вернера, чистого и святого! Что он о себе воображает?
– Мне не кажется, что он воображает.
– Ты ничего не понимаешь! Этот человек полон самонадеянности.
– Ничего подобного, – горячо возразила Мэг. – Я знаю Поля давно. Надо еще поискать такого уважаемого, такого…
– Так ты на его стороне? Ты забыла, что я твой муж?
– Я ни на чьей стороне. Я просто сказала, что его уважают.
– А меня нет?
– Я этого не говорила.
– Ты это имела в виду. Думаешь, я не понимаю, что ты думаешь? Я читаю тебя, как открытую книгу, Мэг. Хорошо, я продаю спиртное! Выпивку! Я продаю ее сливкам общества. Дамам из окружения твоей матери…
– Оставь, пожалуйста, мою мать в покое.
Она сердилась не из-за матери, и даже не из-за Поля. Просто сердилась. Донал хмыкнул:
– Мне смешно. Я видел, как они напиваются в клубах, эти праведники.
– Не вижу ничего смешного, – сухо произнесла она.
Он перестал смеяться, поднял голову и прищурил глаза, пристально глядя на нее:
– Беда, что у тебя нет чувства юмора.
– Не буду это отрицать. Это недостаток. В меня не вложили его, когда создавали. А с тобой беда в том, – и она окинула его взглядом: он все еще стоял облокотившись о камин, такой беспечный, такой самоуверенный. Он, должно быть, не сумел убедить Поля и был в ярости, что впервые у него не получилось, – что ты всегда хочешь, чтобы все было по-твоему. Все по-твоему.
Донал мигнул и открыл широко глаза, показывая свое удивление.
– Не верю своим ушам. По-моему? Назови хоть что-то, что ты хотела и не получила! Дом? Ты выбрала его. Неделя на Бермудах? Мы едем. Все, что ты хочешь, ты получаешь!
– Есть то, что я не хочу, – очень тихо произнесла она. – Но я все равно получаю это.
– О!
– Да, ты понимаешь, о чем я говорю!
– Опять о предохранении. Снова об этом. Она вздернула подбородок:
– Да, снова!
Он сделал к ней шаг:
– Но я говорил тебе, когда женился, что хочу иметь большую семью. Я предупреждал об этом.
– Что значит большую? У нас четверо детей, и я обожаю их, но не хватит ли? Сколько еще тебе нужно?
– Сколько получится.
Она насмешливо улыбнулась:
– Сколько Бог пошлет?
– Если хочешь, считай так.
– Ты же не веришь в это, Донал. Ты неверующий.
– У разных людей разные веры. Принципы. И один из моих принципов – никакого контроля за рождаемостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39