И любой посторонний может сказать, что выбор этот не сработает! Да, если его попросят, ему придется поговорить с Мэг. Захотел бы он, в конце концов, чтобы его дочь или сестра вышла замуж за человека, стоящего вне закона, даже если этот закон абсурден?
С другой стороны, люди всегда хотели разлучить влюбленных, когда считали их «неподходящими». И он снова вспомнил отчаянное письмо Мэг. Донал, сказали ее родители, не подходит ей. Но Анна, подумал Поль, тоже «не подходила» ему! Кто тогда может судить человеческое сердце?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
– Это так романтично, – заметила соседка по комнате, – я имею в виду то, что твои родители ненавидят его и все такое.
В комнате, где Мэг одевалась на свидание с Дона-лом Пауэрсом, который приезжал из Нью-Йорка, собрались девушки.
– Почему он им так не нравится? – спросила одна из них.
Соседка по комнате опередила Мэг:
– Потому что он католик.
– Ну, моим бы это тоже не понравилось, – сказала одна из девушек, о дебюте которой в Копин Плаце много писали бостонские газеты. Она жила на Бикон-Хилл в доме своей прабабушки. Это был дом, в котором понравилось бы жить и матери Мэг: в нем было так много старых вещей: картин, шератонских кресел, ваз от Поля Ревери, – казалось, что за последние сто лет в нем не появилось ни одной новой вещи.
– Он очень красивый, – заметила о Донале соседка Мэг, не потому, что была такой великодушной, а потому, что сама только обручилась и чувствовала благожелательность ко всему миру.
Донал приезжал раз в середине зимы, оставался в Бостоне на ночь и провел день с Мэг – они пообедали в Локке-Обер, и он отвез ее обратно в колледж. Естественно, он привлекал к себе внимание, часть которого обращалась и на Мэг: ведь у нее теперь был собственный поклонник. Три года в Уиллсли она была в тени – положение, к которому она привыкла. Хорошая студентка, но не из тех, кто собирался стать врачами и юристами; хорошая пловчиха и игрок в теннис, но не из лучших; она не выделялась ничем особенным до появления Донала, который был старше, не мальчик из колледжа, явно богат, со светскими манерами. Его яркость высветила и ее фигуру, до того незаметную.
Когда девушки ушли, у Мэг оставался еще час. Она тщательно оделась, вертясь перед зеркалом. Мэг наконец решилась сделать перманентную завивку: было тяжелым испытанием сидеть присоединенной к машине с проводами, свисающими с потолка, и она по-настоящему испугалась, но результат стоил мучений, как и говорила ей Ли. Прекрасные волосы Мэг теперь волнами окружали лоб, а один маленький локон выбился из прически на виске. Эта вольность шла ей, и она не стала поправлять прическу.
Мэг выбрала красное платье: оно принесет счастье, будучи почти такого же оттенка, как то, в котором она познакомилась с ним. Она никогда не расстанется с тем платьем, каким бы старым оно ни стало. Мэг помнила, как покупала его вместе с Ли, как приятно скользил по телу блестящий шелк. Ли потянулась и поправила воротник.
– Стой прямо! Не горбись! – велела она Мэг. – Ты высокая, так и будь высокой.
Эмили колебалась:
– Красный ужасно бросается в глаза, вы не считаете?
Ли возразила:
– Что в этом плохого?
Единственный раз ее отец возразил Эмили, которая пришла домой, жалуясь на Ли.
– У нее ужасный вкус, слишком вульгарный. Да и откуда ему было взяться? Достаточно вспомнить ее происхождение.
И Мэг почувствовала в этих словах неосознанный антисемитизм, который в другое время ее мать отрицала бы с жаром.
Но Элфи восхищался Ли, ее самостоятельностью и независимостью.
Однако в своей дочери эти черты ему явно не нравились. К тому же, если бы он знал, о чем Ли говорит с Мэг наедине!
Однажды после закрытия магазина они пошли выпить чаю. Это было в первый год учебы Мэг в колледже. Мэг догадалась, что Ли, возможно, думает – и совершенно верно думает, – что Мэг необходимо узнать кое о каких вещах. Даже сейчас Мэг могла воскресить в памяти ощущение теплого и спокойного полдня и интимности за маленьким столом.
– Когда ты выйдешь замуж… – начала Ли, но Мэг прервала ее:
– Но что, если я никогда не выйду!
Это был тайный страх большинства девушек, кроме признанных красавиц и «личностей». Никогда не быть выбранной, никогда не стать любимой! Мэг снились сны, как она стоит в большом зале, где все разговаривают, расходятся парами мимо нее и она остается одна.
– Что, если я никогда не выйду замуж? Ли была сама уверенность.
– О чем ты говоришь? Ты никогда не должна так думать. А когда ты выйдешь замуж, – продолжала она, – ты должна всегда помнить, что мужчине нужна страстная женщина. Если ты даже умираешь от усталости, ты никогда не должна говорить «нет». Даже если тебе это не нравится, ты должна притворяться. Но кто знает? Может, это тебе понравится, и тогда не надо притворяться.
И она засмеялась так, что Мэг поняла – Ли была из тех, кому это нравится.
Но вдруг Мэг почувствовала страх, пустоту в груди. Ли проницательно посмотрела на нее:
– Я испугала тебя. Я не хотела. – И она взяла Мэг за руку. – У тебя будет все хорошо.
Но как это будет? – размышляла Мэг. Она не имела представления. Было так странно. В книгах ничего не говорится, только намекается, остальное дополняешь своими фантазиями. Не будет ли это неловко? Нет, конечно, нет: тела созданы так, чтобы подходить друг другу. Она почувствовала жар при одной мысли об этом. Ее пронзила дрожь.
Донал никогда не целовал ее, только держал за руку, когда они бывали в театре, и иногда в машине, держа руль другой рукой. И то, как смыкались их ладони, заставляло ее представлять то, что так же будет и с их телами, и, думая это, она чувствовала тот же жаркий озноб и не знала, чувствует ли он то же самое.
Он был очень официален, очень предупредителен. Возможно, ему просто нравится склад ее ума. Может быть, у него есть другая девушка для других вещей?
Так бывает, она слышала об этом. Но приезжал бы он так далеко только для того, чтобы поговорить с ней и подержать ее руку?
Она не видела его месяц, хотя он часто звонил по телефону. Они провели чудесный уик-энд в Нью-Йорке, слушая пение Мартинелли в Метрополитене, а на следующий день – Элеонору Дузе в ибсеновской «Даме из моря», на итальянском, который оба не понимали. Но голос певицы был так прекрасен! И, глядя на Дузе, хотелось стать прекрасной, сидеть прямее и следить за своими жестами.
Идя по проходу в антракте, чувствуя руку Донала, поддерживающую ее под локоть, Мэг не робела, когда на нее смотрели, ей даже этого хотелось. Это было необычно, потому что она привыкла испытывать страх и неловкость, когда на нее обращали внимание.
– Иди-ка прочитай нам свои стихи, – бывало, говорил ее отец после обеда с гостями. – Мэг написала очень милые стихи.
А когда Мэг упрямилась, мать строго заставляла ее. Они желали ей только хорошего, особенно отец. Он так по-глупому гордился ею, гордился ее хорошими отметками в колледже, куда не хотел ее посылать. Они никогда не понимали, почему ей так неприятно, когда на нее обращают внимание, а она не могла объяснить, потому что не знала сама.
Но вдали от дома все по-другому. С Ли или Полем, а теперь с Доналом она чувствовала себя иначе.
О, если бы он только попросил ее выйти за него замуж, ничто не остановило бы ее!
Даже ее родители. Разве они сами послушались своих родителей? В доме никогда не говорилось об этом, но тетя Хенни рассказывала ей, что Эмили рыдала на своей свадьбе, скучной церемонии в Сити-Холл, потому что ее родители отказались прийти. Да, это требовало мужества. О, сейчас стало больше смешанных браков, даже переходов в другую религию, особенно среди фешенебельного круга знакомых кузины Мариан. Еврейская сторона – обычно мужчина – переходит в другую религию, но когда Элфи и Эмили женились, так не было принято. Это случалось редко и влекло за собой скандал.
А теперь они не хотят Донала Пауэрса, потому что он вышел из ирландских трущоб. Они надеялись на шикарный брак, ее отец совсем забыл, откуда вышел он сам. Мэг очень хорошо знала их желания, что бы им хотелось для нее: светловолосого сероглазого мужа из хорошей семьи, который обеспечит ей членство в клубах, куда не принимали Элфи.
Они бы удивились, узнав, как много понимала она, будучи еще совсем девочкой.
– Ходят слухи, что деревенский клуб хочет купить часть нашей земли, – заметила как-то ее мать.
А дядя Дэн откликнулся на это, сказав:
– Означает ли это, что Элфи сможет вступить в клуб?
Серьезное выражение его лица не обмануло Мэг – она чувствовала скрытый сарказм его слов. Потому что, конечно, они понимали, что, несмотря на все уступки и радушное гостеприимство Элфи, его все равно не принимали в клуб.
Как странно и почему-то грустно, что можно так переживать из-за подобных вещей!
У Донала нет подобных волнений. Он то, что он есть. Достаточно посмотреть на него, чтобы почувствовать его сдержанную гордость. По правде говоря, он настоящий мужчина. С ним чувствуешь себя уверенной. Ты сильная, когда он рядом.
Мэг посмотрела на часы. Через полчаса он будет здесь. Машина завернет и остановится у двери. Время ползло медленно, как всю эту зиму. Вечерами она, ожидая его возможного звонка, готовилась к занятиям. Шуршали страницы, поскрипывал стул, громко тикал будильник, пока ее звали или не звали к телефону в холле. От Нового года к учебе, от учебы к весенним каникулам – время текло невыносимо медленно.
– Приятно, что ты не куришь, – сказал ей Донал. – Мне не нравится, что молодые женщины начали курить после войны. Я люблю старые обычаи. И такие места, как это. Хорошо, что ты привела меня сюда.
– Да, пожалуй, это одно из самых старинных мест в Америке, – заметила Мэг.
Гостиница, в которой они обедали в воскресный день, что уже само по себе являлось традицией, находилась в фермерском доме, построенном в восемнадцатом веке. У камина висел старинный мушкет, на камине стояли свечи в оловянных подсвечниках. Их стол стоял перед камином, и тепло от него согревало им ноги. Меню предлагало большой выбор: тушеная рыба, ростбиф, черный хлеб и бобы по-бостонски и много всего другого. Без сомнения, они попали в сердце Новой Англии!
Мэг, считая Донала сугубо городским жителем, опасалась, что он не одобрит деревенскую простоту, но он сам предложил провести день за городом, а не в Бостоне. Поэтому она направляла его по сельским дорогам через Лексингтон и Конкорд, а потом привела его в эту гостиницу, славившуюся вкусной едой: он сказал, что проголодался.
– Да, мне здесь нравится, – повторил он. – И люди здесь приличные.
В комнате обедали пары и семьи с хорошо воспитанными детьми. Все были одеты в дорогой твид. До этого момента Мэг не замечала, что Донал тоже в твидовом пиджаке и бриджах. Она впервые видела его так одетым и подумала: «Как он все делает правильно! Он спланировал эту поездку, он наблюдает за всем – в городском костюме он выглядел бы не к месту здесь».
– Знаешь, я не думала, что тебе понравится такое место, – сказала она.
– Ты плохо знаешь меня, Мэг.
Его глаза твердо смотрели на нее. Она первая отвела взгляд – у нее возникло ощущение, что что-то будет.
– Думаю, что нет.
– Хорошо, тогда настало время, чтобы я рассказал тебе побольше о себе.
Он замолчал. Прямо перед ними за соседним столиком пожилой мужчина, очень корректный, в пенсне и с седыми усами, вытащил из кармана серебряную фляжку. Наполнив стакан содовой, он быстро под столом долил в стакан жидкости из фляжки, поставил стакан на стол и убрал фляжку в карман.
Донал улыбался.
– Преступный акт, – заметил он, покачав головой.
– Отец тоже так делает, – сказала Мэг. – Я всегда думаю, что это глупо, тем более что он по-настоящему не любит виски. Он едва ли притрагивался к спиртному до «сухого закона». Смешно, он всегда соблюдает ограничения скорости – чтит закон.
– Немного риска придает вкус жизни, – усмехнулся Донал.
– Ты так никогда не делаешь?
– Что? Ношу ли я с собой фляжку? Нет, все, что я хочу, у меня есть дома. Я не очень увлекаюсь выпивкой, так же как твой отец. – Он снова замолчал, двигая кусок мяса по тарелке, потом сказал:
– Твой отец не одобряет меня. Нет, ты не должна смущаться. Это не касается тебя. Нас.
– Он на самом деле очень добрый человек, мягкий, – оправдывалась Мэг.
– Это я понял, но он все равно не любит меня.
– Я не знаю, – пробормотала Мэг.
– Но ты, конечно, знаешь, – мягко сказал он. – Он, должно быть, говорил тебе о… Ты знаешь, чем я занимаюсь?
– Чем?
– Чем зарабатываю на жизнь. Я имею дело со спиртным. Я ввожу его. Нелегально.
Она не знала, что должна была при этом почувствовать. Может, потрясение. Ее отец много раз говорил о своих подозрениях, но она не верила в это. Донал взял ее руку, перегнулся через стол и заговорил тихим напряженным голосом:
– Меня знают как бутлегера. Тебе это не кажется ужасным?
– Нет, – произнесла она. – Действительно, нет.
– Этот закон долго не продержится, знаешь ли. Невозможно запретить людям выпивать, так же как нельзя запретить им любить. Алкоголь является частью любой цивилизации, известной человеку.
– Я не знаю.
– Ну, ладно. Не лучше ли снабжать людей выпивкой, от которой они не ослепнут и не отравятся, как от самогона, плохо очищенного и подкрашенного карамелью? Поэтому я ввожу чистый продукт прямо с фабрики в Канаде. Привожу его в Нью-Джерси. Это импорт, вот что это такое.
В голове Мэг теснились мысли. Если отец узнает, что это так…
– Ты огорчена, Мэг? Ты выглядишь расстроенной.
– Нет, – солгала она.
Ее родители поднимут настоящий скандал, из-за которого он может уйти.
– Это все лицемерие. Можешь быть уверенной, что политиканы, которые ввели этот закон, сначала забили свои погреба, чтобы хватило на несколько лет. Ваши привилегированные классы, – и Донал кивнул в сторону соседнего столика, – получают все, что хотят, в дорогих клубах. У меня самого пара таких заведений. Туда приходят судьи, туда приходят сенаторы. Я уверен в тебе, Мэг. Я доверяю тебе.
Она была в величайшем смятении: ликовала и боялась; он ей доверился, и она почувствовала себя женщиной.
– Я считаю, что мои руки морально чисты. Я никогда не владел потогонным производством или дешевыми горючими меблирашками.
– Ты говоришь как мой дядя Дэн. Донал улыбнулся:
– Он идеалист, а? Не думаю, чтобы я был похож на него.
– Ты тогда сотворил чудо.
– Ерунда. Я просто знал нужных людей. Дело все в этом, Мэг. Знать нужных людей. Я понял это в юности. Мне пришлось это понять.
– Бен говорил, что ты прошел трудный путь.
– Правда. Но зачем я забиваю тебе голову своими заботами?
– Ты не забиваешь мне голову. Ты можешь все рассказать мне.
– Хорошо. Давай доедим десерт и вернемся в машину. Может, мы сможем где-нибудь погулять и еще поговорим.
Они проехали немного и свернули на грунтовую узкую дорогу, на которой с трудом могли разъехаться встречные машины.
И опять Мэг почувствовала что-то неотвратимое, напряжение, которое требовало разрядки.
– Хорошая машина, – заметила она, чтобы что-то сказать.
– Хорошо сделана. Я всегда хотел такую. Я люблю иметь вещи, – откликнулся он. – Хорошие вещи. Игрушки для взрослых.
Это Мэг хорошо знала по своему отцу.
– Тебе следует научиться водить машину. Эта маленькая машина подойдет для женщины. В городе у меня шофер. Это экономит время.
Было морозно. В голых кронах вязов по обочинам дороги шумел ветер. Солнце то выходило, то скрывалось в облаках, несущихся по холодному небу. На скотных дворах коровы жались к теплу.
– Не слишком холодно для прогулки? – спросил Донал.
– Нет, мне нравится. Я деревенский человек.
На темной северной стороне дороги под соснами и елями канавы затянуло тонкой пленкой льда, под которой еще журчала вода. Было пустынно.
– Дай мне руку, – сказал Донал. Он взял ее руку и сунул вместе со своей к себе в карман. – Мне начинать?
– Пожалуйста.
– Хорошо. Я вырос в так называемой Кухне дьявола, в нескольких шагах от Одиннадцатой Авеню, на последнем этаже доходного дома в квартире без горячей воды.
Он говорил серьезно, словно обвиняя.
– У матери я был один, больше никого, ее убила опухоль. Может быть, если бы были деньги для хорошего врача, этого не случилось, я не знаю. Так что, как и ты, я единственный ребенок. Там, где я жил, это было редкостью. Мне хочется иметь большую семью, дом, полный детей.
Моего отца, портового грузчика, убило в доке упаковочной клетью. Поэтому мне пришлось уйти из школы после восьмого класса и пойти работать. У меня был троюродный брат, владелец бара. Он был уже пожилым человеком и не имел сыновей, я пошел работать к нему. Он обещал оставить мне бар, когда умрет, и сдержал свое слово. Я владел им до введения «сухого закона».
Донал смотрел прямо перед собой с серьезным выражением лица. И Мэг подумала, что другие мужчины, разве что кроме кузена Поля, выглядят мальчишками по сравнению с ним.
– В этом бизнесе встречаешься с множеством разных людей, и я установил полезные связи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
С другой стороны, люди всегда хотели разлучить влюбленных, когда считали их «неподходящими». И он снова вспомнил отчаянное письмо Мэг. Донал, сказали ее родители, не подходит ей. Но Анна, подумал Поль, тоже «не подходила» ему! Кто тогда может судить человеческое сердце?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
– Это так романтично, – заметила соседка по комнате, – я имею в виду то, что твои родители ненавидят его и все такое.
В комнате, где Мэг одевалась на свидание с Дона-лом Пауэрсом, который приезжал из Нью-Йорка, собрались девушки.
– Почему он им так не нравится? – спросила одна из них.
Соседка по комнате опередила Мэг:
– Потому что он католик.
– Ну, моим бы это тоже не понравилось, – сказала одна из девушек, о дебюте которой в Копин Плаце много писали бостонские газеты. Она жила на Бикон-Хилл в доме своей прабабушки. Это был дом, в котором понравилось бы жить и матери Мэг: в нем было так много старых вещей: картин, шератонских кресел, ваз от Поля Ревери, – казалось, что за последние сто лет в нем не появилось ни одной новой вещи.
– Он очень красивый, – заметила о Донале соседка Мэг, не потому, что была такой великодушной, а потому, что сама только обручилась и чувствовала благожелательность ко всему миру.
Донал приезжал раз в середине зимы, оставался в Бостоне на ночь и провел день с Мэг – они пообедали в Локке-Обер, и он отвез ее обратно в колледж. Естественно, он привлекал к себе внимание, часть которого обращалась и на Мэг: ведь у нее теперь был собственный поклонник. Три года в Уиллсли она была в тени – положение, к которому она привыкла. Хорошая студентка, но не из тех, кто собирался стать врачами и юристами; хорошая пловчиха и игрок в теннис, но не из лучших; она не выделялась ничем особенным до появления Донала, который был старше, не мальчик из колледжа, явно богат, со светскими манерами. Его яркость высветила и ее фигуру, до того незаметную.
Когда девушки ушли, у Мэг оставался еще час. Она тщательно оделась, вертясь перед зеркалом. Мэг наконец решилась сделать перманентную завивку: было тяжелым испытанием сидеть присоединенной к машине с проводами, свисающими с потолка, и она по-настоящему испугалась, но результат стоил мучений, как и говорила ей Ли. Прекрасные волосы Мэг теперь волнами окружали лоб, а один маленький локон выбился из прически на виске. Эта вольность шла ей, и она не стала поправлять прическу.
Мэг выбрала красное платье: оно принесет счастье, будучи почти такого же оттенка, как то, в котором она познакомилась с ним. Она никогда не расстанется с тем платьем, каким бы старым оно ни стало. Мэг помнила, как покупала его вместе с Ли, как приятно скользил по телу блестящий шелк. Ли потянулась и поправила воротник.
– Стой прямо! Не горбись! – велела она Мэг. – Ты высокая, так и будь высокой.
Эмили колебалась:
– Красный ужасно бросается в глаза, вы не считаете?
Ли возразила:
– Что в этом плохого?
Единственный раз ее отец возразил Эмили, которая пришла домой, жалуясь на Ли.
– У нее ужасный вкус, слишком вульгарный. Да и откуда ему было взяться? Достаточно вспомнить ее происхождение.
И Мэг почувствовала в этих словах неосознанный антисемитизм, который в другое время ее мать отрицала бы с жаром.
Но Элфи восхищался Ли, ее самостоятельностью и независимостью.
Однако в своей дочери эти черты ему явно не нравились. К тому же, если бы он знал, о чем Ли говорит с Мэг наедине!
Однажды после закрытия магазина они пошли выпить чаю. Это было в первый год учебы Мэг в колледже. Мэг догадалась, что Ли, возможно, думает – и совершенно верно думает, – что Мэг необходимо узнать кое о каких вещах. Даже сейчас Мэг могла воскресить в памяти ощущение теплого и спокойного полдня и интимности за маленьким столом.
– Когда ты выйдешь замуж… – начала Ли, но Мэг прервала ее:
– Но что, если я никогда не выйду!
Это был тайный страх большинства девушек, кроме признанных красавиц и «личностей». Никогда не быть выбранной, никогда не стать любимой! Мэг снились сны, как она стоит в большом зале, где все разговаривают, расходятся парами мимо нее и она остается одна.
– Что, если я никогда не выйду замуж? Ли была сама уверенность.
– О чем ты говоришь? Ты никогда не должна так думать. А когда ты выйдешь замуж, – продолжала она, – ты должна всегда помнить, что мужчине нужна страстная женщина. Если ты даже умираешь от усталости, ты никогда не должна говорить «нет». Даже если тебе это не нравится, ты должна притворяться. Но кто знает? Может, это тебе понравится, и тогда не надо притворяться.
И она засмеялась так, что Мэг поняла – Ли была из тех, кому это нравится.
Но вдруг Мэг почувствовала страх, пустоту в груди. Ли проницательно посмотрела на нее:
– Я испугала тебя. Я не хотела. – И она взяла Мэг за руку. – У тебя будет все хорошо.
Но как это будет? – размышляла Мэг. Она не имела представления. Было так странно. В книгах ничего не говорится, только намекается, остальное дополняешь своими фантазиями. Не будет ли это неловко? Нет, конечно, нет: тела созданы так, чтобы подходить друг другу. Она почувствовала жар при одной мысли об этом. Ее пронзила дрожь.
Донал никогда не целовал ее, только держал за руку, когда они бывали в театре, и иногда в машине, держа руль другой рукой. И то, как смыкались их ладони, заставляло ее представлять то, что так же будет и с их телами, и, думая это, она чувствовала тот же жаркий озноб и не знала, чувствует ли он то же самое.
Он был очень официален, очень предупредителен. Возможно, ему просто нравится склад ее ума. Может быть, у него есть другая девушка для других вещей?
Так бывает, она слышала об этом. Но приезжал бы он так далеко только для того, чтобы поговорить с ней и подержать ее руку?
Она не видела его месяц, хотя он часто звонил по телефону. Они провели чудесный уик-энд в Нью-Йорке, слушая пение Мартинелли в Метрополитене, а на следующий день – Элеонору Дузе в ибсеновской «Даме из моря», на итальянском, который оба не понимали. Но голос певицы был так прекрасен! И, глядя на Дузе, хотелось стать прекрасной, сидеть прямее и следить за своими жестами.
Идя по проходу в антракте, чувствуя руку Донала, поддерживающую ее под локоть, Мэг не робела, когда на нее смотрели, ей даже этого хотелось. Это было необычно, потому что она привыкла испытывать страх и неловкость, когда на нее обращали внимание.
– Иди-ка прочитай нам свои стихи, – бывало, говорил ее отец после обеда с гостями. – Мэг написала очень милые стихи.
А когда Мэг упрямилась, мать строго заставляла ее. Они желали ей только хорошего, особенно отец. Он так по-глупому гордился ею, гордился ее хорошими отметками в колледже, куда не хотел ее посылать. Они никогда не понимали, почему ей так неприятно, когда на нее обращают внимание, а она не могла объяснить, потому что не знала сама.
Но вдали от дома все по-другому. С Ли или Полем, а теперь с Доналом она чувствовала себя иначе.
О, если бы он только попросил ее выйти за него замуж, ничто не остановило бы ее!
Даже ее родители. Разве они сами послушались своих родителей? В доме никогда не говорилось об этом, но тетя Хенни рассказывала ей, что Эмили рыдала на своей свадьбе, скучной церемонии в Сити-Холл, потому что ее родители отказались прийти. Да, это требовало мужества. О, сейчас стало больше смешанных браков, даже переходов в другую религию, особенно среди фешенебельного круга знакомых кузины Мариан. Еврейская сторона – обычно мужчина – переходит в другую религию, но когда Элфи и Эмили женились, так не было принято. Это случалось редко и влекло за собой скандал.
А теперь они не хотят Донала Пауэрса, потому что он вышел из ирландских трущоб. Они надеялись на шикарный брак, ее отец совсем забыл, откуда вышел он сам. Мэг очень хорошо знала их желания, что бы им хотелось для нее: светловолосого сероглазого мужа из хорошей семьи, который обеспечит ей членство в клубах, куда не принимали Элфи.
Они бы удивились, узнав, как много понимала она, будучи еще совсем девочкой.
– Ходят слухи, что деревенский клуб хочет купить часть нашей земли, – заметила как-то ее мать.
А дядя Дэн откликнулся на это, сказав:
– Означает ли это, что Элфи сможет вступить в клуб?
Серьезное выражение его лица не обмануло Мэг – она чувствовала скрытый сарказм его слов. Потому что, конечно, они понимали, что, несмотря на все уступки и радушное гостеприимство Элфи, его все равно не принимали в клуб.
Как странно и почему-то грустно, что можно так переживать из-за подобных вещей!
У Донала нет подобных волнений. Он то, что он есть. Достаточно посмотреть на него, чтобы почувствовать его сдержанную гордость. По правде говоря, он настоящий мужчина. С ним чувствуешь себя уверенной. Ты сильная, когда он рядом.
Мэг посмотрела на часы. Через полчаса он будет здесь. Машина завернет и остановится у двери. Время ползло медленно, как всю эту зиму. Вечерами она, ожидая его возможного звонка, готовилась к занятиям. Шуршали страницы, поскрипывал стул, громко тикал будильник, пока ее звали или не звали к телефону в холле. От Нового года к учебе, от учебы к весенним каникулам – время текло невыносимо медленно.
– Приятно, что ты не куришь, – сказал ей Донал. – Мне не нравится, что молодые женщины начали курить после войны. Я люблю старые обычаи. И такие места, как это. Хорошо, что ты привела меня сюда.
– Да, пожалуй, это одно из самых старинных мест в Америке, – заметила Мэг.
Гостиница, в которой они обедали в воскресный день, что уже само по себе являлось традицией, находилась в фермерском доме, построенном в восемнадцатом веке. У камина висел старинный мушкет, на камине стояли свечи в оловянных подсвечниках. Их стол стоял перед камином, и тепло от него согревало им ноги. Меню предлагало большой выбор: тушеная рыба, ростбиф, черный хлеб и бобы по-бостонски и много всего другого. Без сомнения, они попали в сердце Новой Англии!
Мэг, считая Донала сугубо городским жителем, опасалась, что он не одобрит деревенскую простоту, но он сам предложил провести день за городом, а не в Бостоне. Поэтому она направляла его по сельским дорогам через Лексингтон и Конкорд, а потом привела его в эту гостиницу, славившуюся вкусной едой: он сказал, что проголодался.
– Да, мне здесь нравится, – повторил он. – И люди здесь приличные.
В комнате обедали пары и семьи с хорошо воспитанными детьми. Все были одеты в дорогой твид. До этого момента Мэг не замечала, что Донал тоже в твидовом пиджаке и бриджах. Она впервые видела его так одетым и подумала: «Как он все делает правильно! Он спланировал эту поездку, он наблюдает за всем – в городском костюме он выглядел бы не к месту здесь».
– Знаешь, я не думала, что тебе понравится такое место, – сказала она.
– Ты плохо знаешь меня, Мэг.
Его глаза твердо смотрели на нее. Она первая отвела взгляд – у нее возникло ощущение, что что-то будет.
– Думаю, что нет.
– Хорошо, тогда настало время, чтобы я рассказал тебе побольше о себе.
Он замолчал. Прямо перед ними за соседним столиком пожилой мужчина, очень корректный, в пенсне и с седыми усами, вытащил из кармана серебряную фляжку. Наполнив стакан содовой, он быстро под столом долил в стакан жидкости из фляжки, поставил стакан на стол и убрал фляжку в карман.
Донал улыбался.
– Преступный акт, – заметил он, покачав головой.
– Отец тоже так делает, – сказала Мэг. – Я всегда думаю, что это глупо, тем более что он по-настоящему не любит виски. Он едва ли притрагивался к спиртному до «сухого закона». Смешно, он всегда соблюдает ограничения скорости – чтит закон.
– Немного риска придает вкус жизни, – усмехнулся Донал.
– Ты так никогда не делаешь?
– Что? Ношу ли я с собой фляжку? Нет, все, что я хочу, у меня есть дома. Я не очень увлекаюсь выпивкой, так же как твой отец. – Он снова замолчал, двигая кусок мяса по тарелке, потом сказал:
– Твой отец не одобряет меня. Нет, ты не должна смущаться. Это не касается тебя. Нас.
– Он на самом деле очень добрый человек, мягкий, – оправдывалась Мэг.
– Это я понял, но он все равно не любит меня.
– Я не знаю, – пробормотала Мэг.
– Но ты, конечно, знаешь, – мягко сказал он. – Он, должно быть, говорил тебе о… Ты знаешь, чем я занимаюсь?
– Чем?
– Чем зарабатываю на жизнь. Я имею дело со спиртным. Я ввожу его. Нелегально.
Она не знала, что должна была при этом почувствовать. Может, потрясение. Ее отец много раз говорил о своих подозрениях, но она не верила в это. Донал взял ее руку, перегнулся через стол и заговорил тихим напряженным голосом:
– Меня знают как бутлегера. Тебе это не кажется ужасным?
– Нет, – произнесла она. – Действительно, нет.
– Этот закон долго не продержится, знаешь ли. Невозможно запретить людям выпивать, так же как нельзя запретить им любить. Алкоголь является частью любой цивилизации, известной человеку.
– Я не знаю.
– Ну, ладно. Не лучше ли снабжать людей выпивкой, от которой они не ослепнут и не отравятся, как от самогона, плохо очищенного и подкрашенного карамелью? Поэтому я ввожу чистый продукт прямо с фабрики в Канаде. Привожу его в Нью-Джерси. Это импорт, вот что это такое.
В голове Мэг теснились мысли. Если отец узнает, что это так…
– Ты огорчена, Мэг? Ты выглядишь расстроенной.
– Нет, – солгала она.
Ее родители поднимут настоящий скандал, из-за которого он может уйти.
– Это все лицемерие. Можешь быть уверенной, что политиканы, которые ввели этот закон, сначала забили свои погреба, чтобы хватило на несколько лет. Ваши привилегированные классы, – и Донал кивнул в сторону соседнего столика, – получают все, что хотят, в дорогих клубах. У меня самого пара таких заведений. Туда приходят судьи, туда приходят сенаторы. Я уверен в тебе, Мэг. Я доверяю тебе.
Она была в величайшем смятении: ликовала и боялась; он ей доверился, и она почувствовала себя женщиной.
– Я считаю, что мои руки морально чисты. Я никогда не владел потогонным производством или дешевыми горючими меблирашками.
– Ты говоришь как мой дядя Дэн. Донал улыбнулся:
– Он идеалист, а? Не думаю, чтобы я был похож на него.
– Ты тогда сотворил чудо.
– Ерунда. Я просто знал нужных людей. Дело все в этом, Мэг. Знать нужных людей. Я понял это в юности. Мне пришлось это понять.
– Бен говорил, что ты прошел трудный путь.
– Правда. Но зачем я забиваю тебе голову своими заботами?
– Ты не забиваешь мне голову. Ты можешь все рассказать мне.
– Хорошо. Давай доедим десерт и вернемся в машину. Может, мы сможем где-нибудь погулять и еще поговорим.
Они проехали немного и свернули на грунтовую узкую дорогу, на которой с трудом могли разъехаться встречные машины.
И опять Мэг почувствовала что-то неотвратимое, напряжение, которое требовало разрядки.
– Хорошая машина, – заметила она, чтобы что-то сказать.
– Хорошо сделана. Я всегда хотел такую. Я люблю иметь вещи, – откликнулся он. – Хорошие вещи. Игрушки для взрослых.
Это Мэг хорошо знала по своему отцу.
– Тебе следует научиться водить машину. Эта маленькая машина подойдет для женщины. В городе у меня шофер. Это экономит время.
Было морозно. В голых кронах вязов по обочинам дороги шумел ветер. Солнце то выходило, то скрывалось в облаках, несущихся по холодному небу. На скотных дворах коровы жались к теплу.
– Не слишком холодно для прогулки? – спросил Донал.
– Нет, мне нравится. Я деревенский человек.
На темной северной стороне дороги под соснами и елями канавы затянуло тонкой пленкой льда, под которой еще журчала вода. Было пустынно.
– Дай мне руку, – сказал Донал. Он взял ее руку и сунул вместе со своей к себе в карман. – Мне начинать?
– Пожалуйста.
– Хорошо. Я вырос в так называемой Кухне дьявола, в нескольких шагах от Одиннадцатой Авеню, на последнем этаже доходного дома в квартире без горячей воды.
Он говорил серьезно, словно обвиняя.
– У матери я был один, больше никого, ее убила опухоль. Может быть, если бы были деньги для хорошего врача, этого не случилось, я не знаю. Так что, как и ты, я единственный ребенок. Там, где я жил, это было редкостью. Мне хочется иметь большую семью, дом, полный детей.
Моего отца, портового грузчика, убило в доке упаковочной клетью. Поэтому мне пришлось уйти из школы после восьмого класса и пойти работать. У меня был троюродный брат, владелец бара. Он был уже пожилым человеком и не имел сыновей, я пошел работать к нему. Он обещал оставить мне бар, когда умрет, и сдержал свое слово. Я владел им до введения «сухого закона».
Донал смотрел прямо перед собой с серьезным выражением лица. И Мэг подумала, что другие мужчины, разве что кроме кузена Поля, выглядят мальчишками по сравнению с ним.
– В этом бизнесе встречаешься с множеством разных людей, и я установил полезные связи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39