Это приведет Церковь в состояние полного хаоса! Господи, неудивительно, что ты хочешь увезти свитки подальше отсюда. Если они попадут в руки государства, ты больше никогда их не увидишь!
– И еще они, возможно, мой единственный шанс восстановить доброе имя матери. Ты поможешь мне?
Он улыбнулся.
– И ты еще спрашиваешь!
– Мне лишь нужно уложить еще пару вещей, затем мы выждем, когда на нас никто не будет обращать внимания, и тогда улизнем.
Дэниел снова склонился над обрывком папируса, который был найден первым. Он так и лежал на столе.
– «Праведный», – прошептал он. – Ведь так здесь написано?
Кэтрин взглянула в окно. На ее лицо падал свет от фонаря. Она увидела, что ее помощники сидят вместе с бедуинами у костра.
– Да, – тихо ответила она.
– Разве не о Праведном упоминается в Кумранских рукописях?
Она повернулась и посмотрела на него.
– Это никак не может быть работой ессеев.
– Я не об этом. Ессеи считались целителями, ведь так? Слово «ессеи» происходит от греческого «essenoi», что означает «целитель», правда? И существовало мнение, что эти мистические целители являются хранителями древних секретов. Только вдумайся, какие правила существовали в их секте. – Он стал перечислять их по пальцам. – В нее было не так-то просто попасть, обряд посвящения длился невероятно долго и был мучительным, и, если ты нарушал даже самое незначительное правило, наказание было суровым. Почему? Из-за того, что ты здесь указала: «zoe aionios» – жизнь вечная.
Кэтрин аккуратно сложила свиток гармошкой.
– Что ты хочешь этим сказать?
– А вдруг одной из тайн ессеев была формула вечной жизни? Может, именно поэтому участники секты так боялись «чужих» и того, что кто-то из них покинет общину? Считается, что секта ессеев прекратила свое существование, когда римляне разрушили Иерусалим, а затем и Масаду в семьдесят четвертом году нашей эры. Верно? Но ведь могло случиться так, что их тайны не прекратили свое существование? Что если последний свиток был украден – свиток, в котором рассказывается о конце света или, может, даже написана формула вечной жизни?
Кэтрин вспомнила слова Ибн Хассана: «И таким образом, мне был дарован ключ к жизни вечной».
– Этот Праведный вполне может оказаться Иисусом, – продолжал Дэниел, который волновался все больше. – Огромное количество ученых утверждают, что Иисус был ессеем и именно поэтому в Новом Завете описывается как целитель. Предположим, его секрет вечной жизни относился не к той жизни, что ожидает человека после смерти, а к жизни земной – вечной жизни в наших телах из плоти и крови! Ведь он и в самом деле оживлял мертвых. Это и могло быть проявлением его знания секрета вечной жизни! Кэт, если мы выясним, королем какого города был Тимбос, мы, возможно, отыщем седьмой свиток и сами узнаем формулу вечной жизни!
* * *
– Мистер Хангерфорд, – начал Зик, шагая по комнате и периодически загораживая круг света от лампы, стоявшей на ночном столике. К этому моменту солнце уже зашло и гостиничный номер погрузился в темноту. – Позвольте дать небольшой урок на тему незаконной торговли предметами старины. Существует закон, изданный под эгидой ЮНЕСКО, в котором есть следующая оговорка: любые предметы древней культуры, вывезенные за пределы страны контрабандой, должны быть возвращены в место своего происхождения. Когда этот закон вышел, его действие стало распространяться и на время, предшествовавшее его изданию. И это означало, что коллекционеры, вложившие большие суммы денег в древний папирус, больше не имели права объявлять свои коллекции принадлежащими им. И это вызвало потрясающий эффект домино. Дело в том, что в результате повысились цены и подпольная торговля этими материалами ушла еще глубже «под пол». Смысл улавливаете?
Хангерфорд нахмурился.
– Не уверен…
Зик подошел к собеседнику ближе, и Хангерфорд смог наконец разглядеть белые пятна на складках шрама, изуродовавшего лицо Зика. Казалось, рану зашивали огромной иглой.
– Что ж, сэр, – любезно продолжал Зик, – подпольная торговля свитками стала изнуряющим трудом для многих, кто этим занимался, поэтому в деле остался лишь избранный круг семей. У каждой из них имеется внушительная сеть наемников, мистер Хангерфорд. Они в курсе всех историй и слухов. Они всегда так или иначе знали об обнаружении свитков и фрагментов папируса. Знали ли вы, мистер Хангерфорд, что, если люди начинают шептаться о том, что где-то в Иерусалиме находятся предметы старины, заинтересованные лица тут же покупают дом, стоящий в этом месте, и начинают свои раскопки прямо в подвале, а власти даже ничего не подозревают? Порой эти люди даже строят дом на таком месте, если готового нет, и, когда выкапывают все, что только можно было выкопать, они сносят дом и переезжают.
– Я все еще не…
– Мистер Хангерфорд, я хочу сказать, что вы решили вступить в серьезную игру, ставки в которой больше, чем вы можете себе представить. И ваши товарищи по игре, мистер Хангерфорд, вернее, ваши противники, вовсе не глупые люди.
Хангерфорд заволновался.
– Ах, ну, не думал….
– Вы позвонили одному торговцу в Каир и сообщили, что найдены свиток и корзина и что, по вашему мнению, изначально этот папирус находился в корзине.
Зик наклонился, будто намереваясь почесать лодыжку, но, когда он выпрямился, Хангерфорд увидел, как перед ним сверкнуло лезвие ножа.
– Что ты видишь? – спросила Эрика Хэйверз, с волнением глядя на то, как Человек-Койот гадает на священном дыму.
Не дождавшись ответа от индейского шамана, она принялась наблюдать за происходящим вокруг бассейна, у которого собралась все семья: трое ее взрослых детей с супругами и внуки в возрасте от нуля до двенадцати лет. Все они пришли праздновать Рождество и Новый год. Это был жутко холодный декабрьский день, и вода в бассейне подогревалась, на фоне ясного неба Нью-Мексико был заметен пар, поднимающийся с поверхности теплой воды, а вокруг головы Человека-Койота клубился дым от мескитового дерева, тлеющего в священной чаше.
Он собирался предсказать будущее.
Эрика снова обратила внимание на шамана, с нетерпением ожидая его ответа.
В последнее время она начала ощущать какую-то пустоту в своей душе, как будто в ней стало не хватать жизненно важной составляющей. Она попыталась заняться медитацией, обратилась к астрологии, пыталась установить связь с ангелами, но все занятия не искоренили этого ощущения. Голод, сидевший внутри Эрики, казалось, призывает ее обратиться к древней духовной пище, которая прошла испытание временем.
И вот она встретила шамана-индейца на представлении, посвященном искусству местных жителей. Его христианским именем, которое было навязано всему его народу еще около ста лет тому назад законом бледнолицых, стало Люк Пиньеда. Однако его род наградил его именем Ицапа, что означало Человек-Койот. Шаман был предводителем племени Антилопы и, следовательно, духовным и политическим лидером в своей деревне. В его обязанности входила забота о Духах невидимых жизненных сил. От Человека-Койота Эрика узнала о Латику – матери, сотворившей мир, и о том, каким образом появился человек, когда его потомки, что обитают в нижних слоях Земли, стали проталкиваться на поверхность, пожелав жить в солнечном свете.
– Что ты видишь? – снова спросила она.
На этот раз Человек-Койот потряс головой и его длинные белые косы рассыпались по рубашке.
– Все плохо, миссис Хэйверз. Мир определенно приближается к своему концу.
Она испуганно посмотрела на него.
– Вы видите это в дыме?
Он поднял глаза, которые казались почти бесцветными. Говорили, что глаза старика выгорели на солнце.
– Нет, этого в дыме нет. Дым пуст.
И тогда она поняла: причина крылась в Духе невидимых жизненных сил, исчезнувшем из пуэбло Акома. Полиция утверждала, что это кража, однако лекарь заявил, что Дух сам ушел под землю, потому что приближался конец света.
– Он Сойял. Дух кризиса, – объяснил Человек-Койот. – Сойял появляется в момент зимнего солнцестояния, знаменуя начало сезона духов. Он первым выходит из кивы и идет через все деревню, подготавливая дорогу для остальных духов, собирающихся возвратиться из невидимого мира. – Неделю назад Человек-Койот побывал в киве, готовясь к появлению духа в день солнцестояния, однако Сойяла там не обнаружил. – За все историю моего племени такое случается впервые: Возвращающийся Дух не появляется. И поэтому остальные духи не могут выйти из кивы и благословить мой народ. Это очень плохо.
Эрика хотела задать еще один вопрос, но заметила, что на террасе появился слуга и пошел к Майлзу, который в этот момент переворачивал мясо на барбекю. Она вспомнила о подарке, что приготовила мужу на Рождество.
Ей хотелось, чтобы в этот раз ее подарок был необычным. Ведь она собиралась дарить его в последнее Рождество второго тысячелетия. И поэтому, прочитав о том, что на продажу выставлены около двадцати тысяч титулов владельцев поместья, она решила, что остановится на этом подарке. Несмотря на то что владение титулом не означало владения землей или того, что новый собственник сможет собирать налоги, люди, покупавшие такой титул, даже американцы, получали право называться лорд или леди поместья. И, хотя эти слова ласкали слух, Эрика знала, что не сможет ужиться ни с каким титулом. Потому что мечтала она только об одном. Однажды, в тысяча девятьсот девяностом году, Майлз прочел заметку о том, что по рекордной цене в двести двадцать восемь тысяч фунтов стерлингов в Стрэтфорде-на-Эйвоне продается землевладельческий титул. Майлз признался тогда, как сильно он хочет получить такое звание. Эрика не забыла слова мужа и стала надеяться, что подобный титул снова будет выставлен на продажу.
Так и произошло. Но, когда она думала о необычном документе, прибывшем из Лондона, в ее голову вползла мысль о том, что она стала небрежно относиться к деньгам. Она все реже вспоминала о тех временах, когда ей с огромным трудом удавалось наскрести тридцать три цента на литр молока.
Ее вдруг охватила непреодолимая тоска по простой жизни. По былым дням. По временам, что были до того, как Майлз превратил компьютерную операционную систему, произведшую в мире технологий настоящий фурор, в состояние ошеломляющих размеров.
В ее голове зазвучали слова, сказанные в то утро Человеком-Койотом: «Разве вы не тянетесь к свету – вы, окруженные темнотой? Разве вы не ищете дорогу домой?» И, осознавая, каким огромным материальным богатством она окружена, Эрика мысленно ответила: «Да, я ищу дорогу домой».
И в следующее мгновение она поняла, что действительно ищет путь к своему дому. И сама поразилась этому откровению, его простоте и в то же время его глубокой истинности.
Но где же был этот дом?
Не здесь, не в плену страсти к материальным ценностям.
Где же тогда?
Дом находится в прошлом, в минувших годах, в том, что существовало еще до… До чего?
Эрику охватило второе откровение, такое ясное и потрясающее, что она резко выдохнула. До войны…
Теперь все прояснилось. Она увидела семя зародившихся внутри нее сомнений.
Эрика поняла, что на самом деле не открыла ничего нового, что она жила с этим долгие годы, точнее, последние тридцать лет, в течение которых заботилась о своей семье, о Майлзе Хэйверзе, человеке, ставшем легендой. Правда открылась ей уже давно, просто Эрика сама же похоронила ее.
Человек, за которого она вышла замуж в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году, за один день до того, как он отправился во Вьетнам, был вовсе не тем человеком, что вернулся позднее.
Эрика знала, что война калечит тысячи жизней. Но каким-то образом она ощущала, что случай с Майлзом был уникальным. Время, которое Майлз провел во Вьетнаме, повлияло на него не так, как на других; когда он вернулся домой, на нем не было ни царапины. Не снились ему и типичные послевоенные кошмары, он не кричал во сне, как другие солдаты, по рассказам их жен. Майлз спал как младенец. Он не нуждался в психологической помощи, не стремился к поддержке товарищей; у него не было психических припадков; он не испытывал депрессии, равно как и чувства вины. По сути, Майлз вернулся с неведомыми ему прежде амбициями и странным оптимизмом, и это тогда несколько встревожило ее.
Он никак не хотел говорить о войне. Он лишь улыбался и говорил, что теперь ощущает в себе силу тигра. Однако теперь, спустя тридцать лет, в течение которых она изгоняла свои тревожные мысли, Эрика все же заставила себя признать, что тогда Майлз изменился кардинальным образом – он вернулся домой жизнерадостным. Впервые с момента окончания войны она спросила себя: «Что же могло так сильно изменить его?»
* * *
Звонок был из Синая.
Когда Зик закончил, Майлз попросил его оставаться на линии, затем нажал кнопку прибора внутренней двусторонней связи. Мужской голос ответил:
– Слушаю, мистер Хэйверз.
– Мистер Ямагучи, отыщите для меня всю информацию об археологе по имени Кэтрин Александер. Где живет, кто ее коллеги, друзья, любовники – все. И поторопитесь. – Он возвратился к разговору с Зиком, отдав тому короткий приказ: – Забудь о Хангерфорде, достань свитки и убедись в том, что доктор Александер никому не разболтала об этом.
Перед тем как снова присоединиться к семейному кругу, Майлз решил посетить одно место, в котором бывал лишь он один и которое находилось под землей: невидимые для посторонних глаз успокаивающие пастельные тона, приглушенный свет, стены, сквозь которые не проникал ни один звук внешнего мира. Это был музей, в котором он хранил свои трофеи, находящиеся в герметичных стеклянных сейфах, в которых поддерживался определенный уровень влажности и интенсивности света, а также были установлены датчики землетрясений и самая современная охранная система.
Хотя Хэйверз никогда не ограничивался лишь предметами, имеющими отношение к религии, ему казалось, что именно они составляют большую часть его коллекции. Он понял, что ценность предмета заключается вовсе не в его возрасте, редкости или количестве инкрустированных драгоценных камней. Если речь шла о предмете религиозного характера, он становился бесценным. Люди обладали одной чертой: больше всего они ценили то, чего не видели.
Он подумал об Эрике, которая последнее время находилась в духовном поиске. Она не была одинока в нем. В последнее время то и дело можно было слышать о религиозных истериях и необъяснимых событиях, относящихся к религиозному миру: явление Марии, плач святых статуй, образ Иисуса на двери гаража. Была вывешена Туринская плащаница, и ее увидело рекордное количество людей, многие из которых клялись, что прежде глаза образа на плащанице были закрыты, а теперь открылись. В Великобритании была созвана армия, чтобы сдерживать людей, съехавшихся отовсюду к Стоунхенджу и разбивших у него палаточные лагеря, установивших дома на колесах и автофургоны в предвкушении катаклизма, который должен был принести с собой Новый год, наступающий через две недели. А какие строились планы! Вечеринки на океанском лайнере «Королева Елизавета Вторая» и на Космической игле в Сиэтле, чудовищные авторалли в Карлсбадских пещерах и Мачу Пичу, чартерные авиарейсы на юг Тихого океана, чтобы люди смогли пролететь между двумя островами, где проходит линия перемены дат, и таким образом получить возможность отпраздновать Новый год дважды. Безумство витало в воздухе, и Майлз получал от этого удовольствие, потому как на безумстве можно было заработать. Особенно на религиозном безумстве.
Однажды он даже развлекался мыслью о «похищении» мощей святого Петра из базилики в Риме, после чего он бы смог потребовать за них выкуп. Майлз с наслаждением размышлял о том, какую цену заплатила бы за их возвращение католическая церковь, самая богатая организация на Земле.
Майлз отпер шкаф, за стенками которого скрывался его последний трофей. Никто, в том числе и Эрика, не знал о том, что эта вещь находится у него, и мысль об этом наполняла его особой гордостью.
Около полуметра в длину, вырезанная из тополя фигурка была окрашена в призрачный белый цвет; в левой руке у нее находилось орлиное перо; еще одно было прикреплено к верхней части маски зловещего вида. Майлз с благоговением разглядывал фигурку: Сойял, Дух Кризиса; о ней говорили не иначе как о самой редкой и абсолютно бесценной игрушке индейцев. И вот она принадлежала ему.
– Это еще что такое? – спросил напарник Зика.
Зик ничего не ответил, лишь резко остановил автомобиль, взятый напрокат, у границы палаточного лагеря. Их взглядам открылся полный беспорядок, происходивший на месте раскопок.
Выпрыгнув из машины, двое американцев стали проталкиваться сквозь возбужденную толпу, собравшуюся вокруг каких-то ругающихся людей. Они заметили, что ругались преимущественно на арабском, Зик также различил в толпе нескольких неместных, и понял, что это члены бригады доктора Александер, и туристов, примчавшихся сюда из гостиниц, которые с ненасытным любопытством наблюдали за происходящим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– И еще они, возможно, мой единственный шанс восстановить доброе имя матери. Ты поможешь мне?
Он улыбнулся.
– И ты еще спрашиваешь!
– Мне лишь нужно уложить еще пару вещей, затем мы выждем, когда на нас никто не будет обращать внимания, и тогда улизнем.
Дэниел снова склонился над обрывком папируса, который был найден первым. Он так и лежал на столе.
– «Праведный», – прошептал он. – Ведь так здесь написано?
Кэтрин взглянула в окно. На ее лицо падал свет от фонаря. Она увидела, что ее помощники сидят вместе с бедуинами у костра.
– Да, – тихо ответила она.
– Разве не о Праведном упоминается в Кумранских рукописях?
Она повернулась и посмотрела на него.
– Это никак не может быть работой ессеев.
– Я не об этом. Ессеи считались целителями, ведь так? Слово «ессеи» происходит от греческого «essenoi», что означает «целитель», правда? И существовало мнение, что эти мистические целители являются хранителями древних секретов. Только вдумайся, какие правила существовали в их секте. – Он стал перечислять их по пальцам. – В нее было не так-то просто попасть, обряд посвящения длился невероятно долго и был мучительным, и, если ты нарушал даже самое незначительное правило, наказание было суровым. Почему? Из-за того, что ты здесь указала: «zoe aionios» – жизнь вечная.
Кэтрин аккуратно сложила свиток гармошкой.
– Что ты хочешь этим сказать?
– А вдруг одной из тайн ессеев была формула вечной жизни? Может, именно поэтому участники секты так боялись «чужих» и того, что кто-то из них покинет общину? Считается, что секта ессеев прекратила свое существование, когда римляне разрушили Иерусалим, а затем и Масаду в семьдесят четвертом году нашей эры. Верно? Но ведь могло случиться так, что их тайны не прекратили свое существование? Что если последний свиток был украден – свиток, в котором рассказывается о конце света или, может, даже написана формула вечной жизни?
Кэтрин вспомнила слова Ибн Хассана: «И таким образом, мне был дарован ключ к жизни вечной».
– Этот Праведный вполне может оказаться Иисусом, – продолжал Дэниел, который волновался все больше. – Огромное количество ученых утверждают, что Иисус был ессеем и именно поэтому в Новом Завете описывается как целитель. Предположим, его секрет вечной жизни относился не к той жизни, что ожидает человека после смерти, а к жизни земной – вечной жизни в наших телах из плоти и крови! Ведь он и в самом деле оживлял мертвых. Это и могло быть проявлением его знания секрета вечной жизни! Кэт, если мы выясним, королем какого города был Тимбос, мы, возможно, отыщем седьмой свиток и сами узнаем формулу вечной жизни!
* * *
– Мистер Хангерфорд, – начал Зик, шагая по комнате и периодически загораживая круг света от лампы, стоявшей на ночном столике. К этому моменту солнце уже зашло и гостиничный номер погрузился в темноту. – Позвольте дать небольшой урок на тему незаконной торговли предметами старины. Существует закон, изданный под эгидой ЮНЕСКО, в котором есть следующая оговорка: любые предметы древней культуры, вывезенные за пределы страны контрабандой, должны быть возвращены в место своего происхождения. Когда этот закон вышел, его действие стало распространяться и на время, предшествовавшее его изданию. И это означало, что коллекционеры, вложившие большие суммы денег в древний папирус, больше не имели права объявлять свои коллекции принадлежащими им. И это вызвало потрясающий эффект домино. Дело в том, что в результате повысились цены и подпольная торговля этими материалами ушла еще глубже «под пол». Смысл улавливаете?
Хангерфорд нахмурился.
– Не уверен…
Зик подошел к собеседнику ближе, и Хангерфорд смог наконец разглядеть белые пятна на складках шрама, изуродовавшего лицо Зика. Казалось, рану зашивали огромной иглой.
– Что ж, сэр, – любезно продолжал Зик, – подпольная торговля свитками стала изнуряющим трудом для многих, кто этим занимался, поэтому в деле остался лишь избранный круг семей. У каждой из них имеется внушительная сеть наемников, мистер Хангерфорд. Они в курсе всех историй и слухов. Они всегда так или иначе знали об обнаружении свитков и фрагментов папируса. Знали ли вы, мистер Хангерфорд, что, если люди начинают шептаться о том, что где-то в Иерусалиме находятся предметы старины, заинтересованные лица тут же покупают дом, стоящий в этом месте, и начинают свои раскопки прямо в подвале, а власти даже ничего не подозревают? Порой эти люди даже строят дом на таком месте, если готового нет, и, когда выкапывают все, что только можно было выкопать, они сносят дом и переезжают.
– Я все еще не…
– Мистер Хангерфорд, я хочу сказать, что вы решили вступить в серьезную игру, ставки в которой больше, чем вы можете себе представить. И ваши товарищи по игре, мистер Хангерфорд, вернее, ваши противники, вовсе не глупые люди.
Хангерфорд заволновался.
– Ах, ну, не думал….
– Вы позвонили одному торговцу в Каир и сообщили, что найдены свиток и корзина и что, по вашему мнению, изначально этот папирус находился в корзине.
Зик наклонился, будто намереваясь почесать лодыжку, но, когда он выпрямился, Хангерфорд увидел, как перед ним сверкнуло лезвие ножа.
– Что ты видишь? – спросила Эрика Хэйверз, с волнением глядя на то, как Человек-Койот гадает на священном дыму.
Не дождавшись ответа от индейского шамана, она принялась наблюдать за происходящим вокруг бассейна, у которого собралась все семья: трое ее взрослых детей с супругами и внуки в возрасте от нуля до двенадцати лет. Все они пришли праздновать Рождество и Новый год. Это был жутко холодный декабрьский день, и вода в бассейне подогревалась, на фоне ясного неба Нью-Мексико был заметен пар, поднимающийся с поверхности теплой воды, а вокруг головы Человека-Койота клубился дым от мескитового дерева, тлеющего в священной чаше.
Он собирался предсказать будущее.
Эрика снова обратила внимание на шамана, с нетерпением ожидая его ответа.
В последнее время она начала ощущать какую-то пустоту в своей душе, как будто в ней стало не хватать жизненно важной составляющей. Она попыталась заняться медитацией, обратилась к астрологии, пыталась установить связь с ангелами, но все занятия не искоренили этого ощущения. Голод, сидевший внутри Эрики, казалось, призывает ее обратиться к древней духовной пище, которая прошла испытание временем.
И вот она встретила шамана-индейца на представлении, посвященном искусству местных жителей. Его христианским именем, которое было навязано всему его народу еще около ста лет тому назад законом бледнолицых, стало Люк Пиньеда. Однако его род наградил его именем Ицапа, что означало Человек-Койот. Шаман был предводителем племени Антилопы и, следовательно, духовным и политическим лидером в своей деревне. В его обязанности входила забота о Духах невидимых жизненных сил. От Человека-Койота Эрика узнала о Латику – матери, сотворившей мир, и о том, каким образом появился человек, когда его потомки, что обитают в нижних слоях Земли, стали проталкиваться на поверхность, пожелав жить в солнечном свете.
– Что ты видишь? – снова спросила она.
На этот раз Человек-Койот потряс головой и его длинные белые косы рассыпались по рубашке.
– Все плохо, миссис Хэйверз. Мир определенно приближается к своему концу.
Она испуганно посмотрела на него.
– Вы видите это в дыме?
Он поднял глаза, которые казались почти бесцветными. Говорили, что глаза старика выгорели на солнце.
– Нет, этого в дыме нет. Дым пуст.
И тогда она поняла: причина крылась в Духе невидимых жизненных сил, исчезнувшем из пуэбло Акома. Полиция утверждала, что это кража, однако лекарь заявил, что Дух сам ушел под землю, потому что приближался конец света.
– Он Сойял. Дух кризиса, – объяснил Человек-Койот. – Сойял появляется в момент зимнего солнцестояния, знаменуя начало сезона духов. Он первым выходит из кивы и идет через все деревню, подготавливая дорогу для остальных духов, собирающихся возвратиться из невидимого мира. – Неделю назад Человек-Койот побывал в киве, готовясь к появлению духа в день солнцестояния, однако Сойяла там не обнаружил. – За все историю моего племени такое случается впервые: Возвращающийся Дух не появляется. И поэтому остальные духи не могут выйти из кивы и благословить мой народ. Это очень плохо.
Эрика хотела задать еще один вопрос, но заметила, что на террасе появился слуга и пошел к Майлзу, который в этот момент переворачивал мясо на барбекю. Она вспомнила о подарке, что приготовила мужу на Рождество.
Ей хотелось, чтобы в этот раз ее подарок был необычным. Ведь она собиралась дарить его в последнее Рождество второго тысячелетия. И поэтому, прочитав о том, что на продажу выставлены около двадцати тысяч титулов владельцев поместья, она решила, что остановится на этом подарке. Несмотря на то что владение титулом не означало владения землей или того, что новый собственник сможет собирать налоги, люди, покупавшие такой титул, даже американцы, получали право называться лорд или леди поместья. И, хотя эти слова ласкали слух, Эрика знала, что не сможет ужиться ни с каким титулом. Потому что мечтала она только об одном. Однажды, в тысяча девятьсот девяностом году, Майлз прочел заметку о том, что по рекордной цене в двести двадцать восемь тысяч фунтов стерлингов в Стрэтфорде-на-Эйвоне продается землевладельческий титул. Майлз признался тогда, как сильно он хочет получить такое звание. Эрика не забыла слова мужа и стала надеяться, что подобный титул снова будет выставлен на продажу.
Так и произошло. Но, когда она думала о необычном документе, прибывшем из Лондона, в ее голову вползла мысль о том, что она стала небрежно относиться к деньгам. Она все реже вспоминала о тех временах, когда ей с огромным трудом удавалось наскрести тридцать три цента на литр молока.
Ее вдруг охватила непреодолимая тоска по простой жизни. По былым дням. По временам, что были до того, как Майлз превратил компьютерную операционную систему, произведшую в мире технологий настоящий фурор, в состояние ошеломляющих размеров.
В ее голове зазвучали слова, сказанные в то утро Человеком-Койотом: «Разве вы не тянетесь к свету – вы, окруженные темнотой? Разве вы не ищете дорогу домой?» И, осознавая, каким огромным материальным богатством она окружена, Эрика мысленно ответила: «Да, я ищу дорогу домой».
И в следующее мгновение она поняла, что действительно ищет путь к своему дому. И сама поразилась этому откровению, его простоте и в то же время его глубокой истинности.
Но где же был этот дом?
Не здесь, не в плену страсти к материальным ценностям.
Где же тогда?
Дом находится в прошлом, в минувших годах, в том, что существовало еще до… До чего?
Эрику охватило второе откровение, такое ясное и потрясающее, что она резко выдохнула. До войны…
Теперь все прояснилось. Она увидела семя зародившихся внутри нее сомнений.
Эрика поняла, что на самом деле не открыла ничего нового, что она жила с этим долгие годы, точнее, последние тридцать лет, в течение которых заботилась о своей семье, о Майлзе Хэйверзе, человеке, ставшем легендой. Правда открылась ей уже давно, просто Эрика сама же похоронила ее.
Человек, за которого она вышла замуж в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом году, за один день до того, как он отправился во Вьетнам, был вовсе не тем человеком, что вернулся позднее.
Эрика знала, что война калечит тысячи жизней. Но каким-то образом она ощущала, что случай с Майлзом был уникальным. Время, которое Майлз провел во Вьетнаме, повлияло на него не так, как на других; когда он вернулся домой, на нем не было ни царапины. Не снились ему и типичные послевоенные кошмары, он не кричал во сне, как другие солдаты, по рассказам их жен. Майлз спал как младенец. Он не нуждался в психологической помощи, не стремился к поддержке товарищей; у него не было психических припадков; он не испытывал депрессии, равно как и чувства вины. По сути, Майлз вернулся с неведомыми ему прежде амбициями и странным оптимизмом, и это тогда несколько встревожило ее.
Он никак не хотел говорить о войне. Он лишь улыбался и говорил, что теперь ощущает в себе силу тигра. Однако теперь, спустя тридцать лет, в течение которых она изгоняла свои тревожные мысли, Эрика все же заставила себя признать, что тогда Майлз изменился кардинальным образом – он вернулся домой жизнерадостным. Впервые с момента окончания войны она спросила себя: «Что же могло так сильно изменить его?»
* * *
Звонок был из Синая.
Когда Зик закончил, Майлз попросил его оставаться на линии, затем нажал кнопку прибора внутренней двусторонней связи. Мужской голос ответил:
– Слушаю, мистер Хэйверз.
– Мистер Ямагучи, отыщите для меня всю информацию об археологе по имени Кэтрин Александер. Где живет, кто ее коллеги, друзья, любовники – все. И поторопитесь. – Он возвратился к разговору с Зиком, отдав тому короткий приказ: – Забудь о Хангерфорде, достань свитки и убедись в том, что доктор Александер никому не разболтала об этом.
Перед тем как снова присоединиться к семейному кругу, Майлз решил посетить одно место, в котором бывал лишь он один и которое находилось под землей: невидимые для посторонних глаз успокаивающие пастельные тона, приглушенный свет, стены, сквозь которые не проникал ни один звук внешнего мира. Это был музей, в котором он хранил свои трофеи, находящиеся в герметичных стеклянных сейфах, в которых поддерживался определенный уровень влажности и интенсивности света, а также были установлены датчики землетрясений и самая современная охранная система.
Хотя Хэйверз никогда не ограничивался лишь предметами, имеющими отношение к религии, ему казалось, что именно они составляют большую часть его коллекции. Он понял, что ценность предмета заключается вовсе не в его возрасте, редкости или количестве инкрустированных драгоценных камней. Если речь шла о предмете религиозного характера, он становился бесценным. Люди обладали одной чертой: больше всего они ценили то, чего не видели.
Он подумал об Эрике, которая последнее время находилась в духовном поиске. Она не была одинока в нем. В последнее время то и дело можно было слышать о религиозных истериях и необъяснимых событиях, относящихся к религиозному миру: явление Марии, плач святых статуй, образ Иисуса на двери гаража. Была вывешена Туринская плащаница, и ее увидело рекордное количество людей, многие из которых клялись, что прежде глаза образа на плащанице были закрыты, а теперь открылись. В Великобритании была созвана армия, чтобы сдерживать людей, съехавшихся отовсюду к Стоунхенджу и разбивших у него палаточные лагеря, установивших дома на колесах и автофургоны в предвкушении катаклизма, который должен был принести с собой Новый год, наступающий через две недели. А какие строились планы! Вечеринки на океанском лайнере «Королева Елизавета Вторая» и на Космической игле в Сиэтле, чудовищные авторалли в Карлсбадских пещерах и Мачу Пичу, чартерные авиарейсы на юг Тихого океана, чтобы люди смогли пролететь между двумя островами, где проходит линия перемены дат, и таким образом получить возможность отпраздновать Новый год дважды. Безумство витало в воздухе, и Майлз получал от этого удовольствие, потому как на безумстве можно было заработать. Особенно на религиозном безумстве.
Однажды он даже развлекался мыслью о «похищении» мощей святого Петра из базилики в Риме, после чего он бы смог потребовать за них выкуп. Майлз с наслаждением размышлял о том, какую цену заплатила бы за их возвращение католическая церковь, самая богатая организация на Земле.
Майлз отпер шкаф, за стенками которого скрывался его последний трофей. Никто, в том числе и Эрика, не знал о том, что эта вещь находится у него, и мысль об этом наполняла его особой гордостью.
Около полуметра в длину, вырезанная из тополя фигурка была окрашена в призрачный белый цвет; в левой руке у нее находилось орлиное перо; еще одно было прикреплено к верхней части маски зловещего вида. Майлз с благоговением разглядывал фигурку: Сойял, Дух Кризиса; о ней говорили не иначе как о самой редкой и абсолютно бесценной игрушке индейцев. И вот она принадлежала ему.
– Это еще что такое? – спросил напарник Зика.
Зик ничего не ответил, лишь резко остановил автомобиль, взятый напрокат, у границы палаточного лагеря. Их взглядам открылся полный беспорядок, происходивший на месте раскопок.
Выпрыгнув из машины, двое американцев стали проталкиваться сквозь возбужденную толпу, собравшуюся вокруг каких-то ругающихся людей. Они заметили, что ругались преимущественно на арабском, Зик также различил в толпе нескольких неместных, и понял, что это члены бригады доктора Александер, и туристов, примчавшихся сюда из гостиниц, которые с ненасытным любопытством наблюдали за происходящим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47