Коста высоко поднял фужер и заговорил:
– Я не знаю, что говорил Жорж последний раз в своей жизни, но уверен: он не изменил нашему любимому тосту. Друзья! Жизнь коротка, коротка, как мимолетный сон. Выпьем же за веселье!
– Ах! – воскликнула Тотева. – Мне страшно.
– Я предупредил вас, Даргов: не переигрывать! – сказал сердито Геренский.
– Я просто повторил любимый тост Жоржа, вот и все, – возразил Коста.
– Нет, не все, – отчеканила Беба. – Он про ангела какого-то говорил. Про седьмую чашу. Про гром и землетрясение. Наверно, из Библии. Он ее почитывал иногда.
– Хватит! Вы забываетесь! – повысил голос Геренский. – Давайте кончать!
И тогда Даргов снова поднял фужер:
– Жизнь коротка, как мимолетный сон. Выпьем за веселье!
Он первым поднес к губам свой коньяк и громко отпил глоток. Потом поставил фужер на стол и на мгновение застыл, как бы глубоко задумавшись. Вдруг он ткнул пальцем в сторону своей жены, пробормотал: «Ты…» – и не договорил. Маленькое тело его согнулось, словно переломилось, и он свалился на толстый ковер.
– Переигрываете, Даргов, – хрипло сказал Геренский. – Переигрываете, несмотря на мои предупреждения!
Даргов не подавал признаков жизни. В это мгновение какая-то нелепая, невероятная догадка озарила Геренского. Он бросился к Даргову, попытался нащупать пульс, похлопал его по губам.
И понял: Коста Даргов отравлен – от губ исходил горьковатый запах миндаля…

КТО СЕЕТ ВЕТЕР
1
– Что ж ты молчишь? – спросил Геренский.
– Что мне сказать, товарищ подполковник? – кисло улыбнулся Смилов. – Такого провала я и представить себе не мог. Когда Даргов уже лежал мертвый, я, признаюсь, подумал: ну вот и все, дело закрыто, сейчас устроим обыск и найдем у кого-нибудь из них яд. А разве нашли?
– Ладно, начнем рассуждать сначала, – устало сказал подполковник. – Вернемся к убийству Даракчиева. Итак, заподозренных четверо: Паликаров, Беба Даргова, Жилков и таможенник. Думаю, что о двух девицах спорить не стоит. Теперь попробуем снова представить, кому нужна была смерть Даракчиева… Паликаров: случай с девушкой, зависть к положению и доходам Даракчиева, досада от вечной роли «второй скрипки». Даргова: задетая честь, оскорбление, желание мести. Жилков: злость, что отняли его долю от очередной сделки, аппетит к большему богатству, желание встать во главе консорциума. Средков: прикрытие одного преступления другим. Теперь подумаем о двух других: о Косте Даргове и о Зинаиде Даракчиевой. Он, очевидно, страдал небезосновательной ревностью, а Зина даже перед нами не скрывала своей ненависти к мужу. Кстати, она его законная наследница. Вместе с сыном.
– Мне кажется, вы сами не особенно верите в то, что говорите, – ответил капитан. – Коста Даргов доказал свою невиновность своей смертью. А у Зины железное алиби: отдыхала на Золотых песках, прилетела домой в субботу, рано утром. Кстати, посланная ею телеграмма пришла в час убийства…
– И все-таки, Любак! Проверь алиби Даракчиевой.
– Хорошо, товарищ подполковник. Но, честно говоря, я в ее алиби не верю. Теперь об убийстве Даргова. Ума не приложу: кому на пользу была смерть Даргова?
– Даргов погиб, потому что знал, кто убил Даракчиева. Вспоминаю одну любопытную подробность. С Дарговым я познакомился в доме Даракчиевой. Незадолго до моего прихода он сказал вдове, будто знает убийцу ее супруга. А вдова сразу же рассказала об этом мне. Тут же, при Даргове.
– И что же Даргов?
– Он смутился, потом назвал Атанаса Средкова. Обычные, малообоснованные подозрения, ничего определенного. Я даже не придал этому значения. А Даргов, может быть, действительно знал, Любак. Знал и поэтому разделил судьбу Даракчиева!
– В таком случае одно из двух: либо Даргов оболгал таможенника, либо на совести таможенника уже два убийства. А также попытка попасть кирпичом в Бебу Даргову…
– Возможна еще одна версия, – сказал подполковник. – Даргов оболгал таможенника, чтобы замаскировать подлинного убийцу.
– И вскоре этим подлинным убийцей был отравлен? Зачем же он его маскировал? – удивился Смилов. – Где же тут логика?
– Логики маловато! Я хотел только подчеркнуть, как все запутанно и неточно, как нам не хватает твердой опоры.
– Где же искать ее, твердую опору?
– Для начала в скрупулезной проверке алиби вдовы. Я почти уверен, что Даракчиева чиста, однако…
2
– А, это ты, Боби, – вяло сказала Беба на другом конце провода.
– Я должен тебя видеть, Беба, – негромко сказал Паликаров. – И чем скорее, тем лучше!
– Ну что ж, приходи.
Боби повесил трубку, выскочил из кабины и стал искать такси. Минут через десять он уже сидел у Бебы.
– Как тебе не стыдно, Беба! Волосы всклокочены, халат грязный, едва проснулась – и уже с рюмкой.
Он взял со столика бутылку джина и сказал:
– Дела идут все хуже и хуже, Беба.
Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривой и глуповатой.
– Куда уж хуже, Борис… Как говорил покойный Жорж, я получила еще один удар судьбы.
– А я получил от судьбы анонимные письма, – сказал он зло. – Три.
– Анонимки? Эка невидаль! Ведь и я получила анонимные послания.
– Можешь показать?
Она встала и, слегка качаясь, пошла в соседнюю комнату.
– Попробуй растолкуй мне эту абракадабру. – Она потрясла в воздухе двумя надорванными конвертами и швырнула Боби.
Оба письма были написаны кривыми печатными буквами. В одном значилось: «Кто приходит босиком, от того не жди новогоднего подарка». В другом: «Ветка зашумела, заяц вздрогнул. А если не ветка, подумал заяц, а кирпич?»
– Чушь несусветная, верно? – спросила Беба.
– И мои не лучше. – Паликаров вытащил из кармана три конверта и подал их один за другим Бебе.
«Король умер. Ура, да здравствует король, если я смогу стать королем».
«Услышала лягушка, что подковывают вола, и тоже задрала ногу».
«Одному соринка в коньяке, другому – радость в душе».
– Твои не настолько глупы, – сказала Беба, возвращая письма. – А вот у меня действительно несусветная чушь.
– Это еще бабушка надвое гадала, – подумав, сказал Боби, после чего мстительно добавил: – Может, и в них смысл найдется.
– Так, – спросила Беба. – Что мы должны сделать?
– Откуда мне знать! Кабы знал, совета у тебя не спрашивал…
Они помолчали. Потом Беба схватила свои письма, встала и решительно направилась к двери.
– Ты куда это? – крикнул Боби.
– В милицию. Покажу письма Геренскому.
3
Смилов вошел в управление, неся в одной руке свой пиджак (жара была просто нестерпимой), а в другой – объемистую дорожную сумку. Он поднялся по лестнице и, даже не заходя в свой отдел, сразу же направился в кабинет Геренского.
– Желаю здравствовать! – отчеканил капитан. Подполковник шутливо потянул носом.
– Чувствую запах соли и водорослей…
– Ваше обоняние может послужить укором любому служебному псу!
– Обойдемся без комплиментов. Ну, рассказывай мне, что слышно в Варне? И что делала вдова Даракчиева в промежутке от девятнадцати ноль-ноль четверга до девятнадцати ноль-ноль пятницы?
– Была на Золотых песках, и нигде больше! Ее алиби подтверждает целая толпа ее друзей, приятельниц, воздыхателей. Вот все по порядку. В четверг в девятнадцать ноль-ноль вдова нанесла визит самой лучшей местной парикмахерше. В двадцать один ноль-ноль, облаченная в элегантный вечерний костюм, вместе с дюжиной собутыльников отправилась в шикарный бар «Колибите». В высшей степени приятное заведение, товарищ подполковник, рекомендую вам его от всего сердца. Компания веселилась в баре до трех часов утра. Возвращаясь в гостиницу, они по пути захотели искупаться в море. В общем, около четырех утра Зина появилась в гостинице. А в девять компания была, как обычно, на пляже.
– И Даракчиева с ними?
– Естественно, с ними. Через час она пошла на Евин пляж – сейчас модно загорать в чем мать родила, – но оставила свою одежду у них. В шестнадцать ноль-ноль вернулась с Евиного пляжа. В это время все обычно расходятся по своим номерам, но Зинаида вместе с двумя подругами и одним другом предпочла подремать у моря. И действительно, они дремали почти до семи вечера.
– Значит, в пятницу она не была с компанией между четырьмя и девятью утра и между девятью и шестнадцатью?
– Эта арифметика настолько проста, что даже я ее одолел, – притворно вздохнул капитан. – Дальнейшие вопросы предвижу. Да, проверил в аэропорту. Первый самолет в пятницу утром должен был вылететь в двадцать минут шестого, но по каким-то причинам задержался до восьми, следующие вылетали каждый час. Фамилии Даракчиевой среди пассажиров не значится… Алиби подтвердилось и днем. Зина действительно была на Евином пляже. Во-первых, разговаривала с гардеробщицей, та ее хорошо знает, поскольку Зина всегда щедра на чаевые. А около двух часов дня Даракчиева была на почте, чтобы отправить мужу телеграмму. Ту самую, что подшита в дело.
– Оригинал бланка взял?
– Вот он. – Смилов вытащил синий листок и положил на стол перед Геренским. – Я тщательно сверил почерк. Телеграмма написана собственноручно Зиной, а приемщица отметила точный час подачи: четырнадцать двадцать… Так что вычеркнем вдову из списка подозреваемых?
– С величайшей радостью, Любомир, – согласился подполковник. – Ничего не найти – это тоже немалый успех.
– Предлагаю написать этот афоризм перед входом в управление, – сказал капитан.
4
Подполковник внимательно прочитал все пять писем, затем, положив их на край стола, сказал как бы в раздумье:
– Хватка у консорциума железная. На мелочи не размениваются. Анонимки, цианистый калий, кирпичи, летящие с последнего этажа…
– Кто-то старается нас оклеветать, товарищ Геренский, – оторопело ответил Боби. – Какой-то негодяй хочет, чтобы…
– Не торопитесь со своими выводами, – сухо прервал Паликарова подполковник. – Никакой клеветы я здесь не усматриваю. Несколько глупых предложений – и только. – По его лицу скользнула тонкая ироническая улыбка. – Совсем другое дело, если бы письма были присланы на наш адрес и в них выдвигались какие-то обвинения. Против вас. Или, например, против гражданки Дарговой…
Паликаров проглотил его намек и отвел взгляд, но тут в бой вступила Беба.
– Вы совершенно правы, товарищ Геренский. Но все-таки. Письма пугают, нервируют, не дают спокойно жить.
– Если даже у получателя чистая совесть?
– Именно поэтому и нервируют! – не задумываясь, ответила Беба. – Мне кажется, цель анонимщика ясна. Совершив два преступления, он хочет отвлечь от себя внимание.
– Почему же именно убийцу потянуло к перу и бумаге?
– А кто еще станет клеветать на честных людей? Кому это выгодно?
– Хотите сказать, что если вы оба получили эти письма, значит, вас нужно исключить из числа потенциальных убийц Даракчиева и Даргова?
– Мне кажется, – холодно ответила Беба, – все это вытекает не из моих слов, а из самих фактов.
– А если автор писем один из вас? – поинтересовался Геренский. – Сначала написал другому, а потом для отвода глаз самому себе?
Последовало продолжительное молчание.
– Говорил я тебе, Беба, зря мы суемся в милицию, – сказал наконец Паликаров.
– Ничего подобного, – ответил Геренский. – Вы поступили правильно… Интересно только, другие из вашей компании тоже получили письма?
– Не знаю, – быстро ответил Паликаров.
– Может, и получили, мне они не докладывают, – сказала Беба.
Геренский поднялся, давая понять обоим посетителям, что разговор закончен.
– Благодарю за сообщение. Если не хотите осложнить ваши дела, не предупреждайте своих приятелей ни о сегодняшней нашей беседе, ни об анонимках.
5
«Спросили собаку: почему тебя не привязали? Собака ответила: потому что торопились всыпать яд».
«Игра в спортлото сулит тайные выигрыши».
«Поехал за врачом, а по дороге притормозил и выкинул пузырек с ядом».
– Это, Любак, как ты сам понимаешь, письма таинственного прорицателя к Жилкову. – Геренский сложил листки в конверт. Их черная служебная «волга» затормозила перед светофором, и подполковник рассеянно глядел, как люди спешат по переходу.
– Неужели он сам их принес в управление? Что-то не похоже на тугодума Жилкова, – усомнился Смилов.
– Ты прав. Он не из тех, кто выкладывает такого рода документы на блюдечке с голубой каемочкой. Вначале, когда я к нему приехал, уперся как бык: никаких писем ни от кого не получал, и баста. Потом только покаялся… Я взял их для экспертизы.
Они подъехали к домику, где обитал таможенник, и вышли из машины. На звонок никто не ответил. Тогда они обогнули дом, но все окна и форточки оказались заперты.
– И на работу он перестал ходить, товарищ подполковник, – сказал Смилов, снова нажимая на кнопку звонка.
Геренский не успел ответить. За деревянным забором показалась любопытная соседка и без всяких церемоний заговорила:
– Вы ищете Средковых? Жена с ребенком на курорте. Ребенок-то у них частенько хворает. Да и Атанаса в последние дни что-то не видно. Его огород почти засох. Не земля, а кирпич. Был бы Атанас, полил бы грядки, он любит возиться на огороде.
– Его-то мы и ищем, – сказал Смилов. – Он не болен?
Соседка легко сдвинула одну доску в заборе, юркнула в дыру и, вытирая руки замызганным передником, подошла к Геренскому и Смилову. Нагнувшись, она сунула руку под вывороченную ступеньку у порога дома Средкова и вытащила ключ.
– Как видите, дома его нет. А вы, сдается мне, приятели Атанаса. Верно, вместе работаете?
– Угадали, – отвечал Смилов. – Вместе работаем. Они направились к машине, думая об одном и том же:
не хватало, чтобы и со Средковым что-то стряслось.
– Этого варианта я не ожидал, – признался Геренский, нажимая на стартер. – Посмотрим, что преподнесет нам вдова.
Даракчиева встретила их без тени настороженности, даже приветливо. Усадив гостей в глубокие кресла, спросила, слегка улыбаясь:
– За мной пожаловали или ко мне? В детективных романах между этими «за» и «ко» такая же разница, как между небом и землей.
– Между небом и землей, среди приятелей вашего супруга, разыгрывается какая-то странная пантомима, – заговорил без обиняков Геренский. – Летят анонимные письма. С какой целью одаривает анонимщик всех подозреваемых, неизвестно. Однако некоторые послания довольно занятны.
– Все получили? – быстро спросила Даракчиева.
– Даргова, Паликаров, Жилков. Может быть, получил и таможенник, но мы не смогли проверить. Дома его нет.
– Исчез? – удивилась вдова.
– Пока что его еще не отыскали. Но вы, к счастью, не исчезли, и потому я хотел бы вас просить…
– Получила и я, – прервала Геренского вдова. – Вчера. Сначала подумала: а не сообщить ли вам, но потом передумала. Не решилась занимать вас вздором. Тем более что это не имеет никакого отношения к смерти Георгия. – Она помолчала и добавила: – Как и к смерти Косты Даргова.
– Извините, сколько писем вы получили? – спросил Геренский.
– Одно. Разве другие получили больше? – удивилась она.
– Вы пользуетесь симпатиями анонимщика, – сказал подполковник. – Потому что другие получили по нескольку. Тем более любопытно взглянуть на это единственное письмо.
Даракчиева открыла свою сумочку и вытащила конверт.
– Даже могу вам презентовать это послание, хотя и думала сохранить его.
Подполковник развернул письмо и прочел вслух:
– «Жизнь – это игра: сегодня радость и шутка, а завтра сплошная грусть».
– Действительно, полнейший вздор, – сказал, вздохнув, капитан. – По-моему, это слова какого-то довоенного шлягера. Жаль, не могу его вспомнить и пропеть прекрасной даме.
– Благодарю за комплимент, – сказала вдова. – Может, вы освежите память турецким кофе?
– Воспользуюсь вашей любезностью, чтобы и себе поклянчить чашечку кофе по-турецки, – сказал Геренский.
Едва хозяйка вышла из комнаты, капитан сказал:
– Ума не приложу, почему у нее только одно письмо?
– От ответа на этот вопрос, Любак, зависит многое… Поколебавшись несколько секунд, Геренский потянулся через столик, взял приоткрытую сумочку хозяйки и осмотрел содержимое. В сумке лежали пачка банкнот, фломастер, туалетные принадлежности, паспорт и связка ключей.
– Пусто, Любак. Письмо действительно было только одно, – сказал подполковник, водворяя сумочку на прежнее место.
– И какие же выводы?
Геренский не успел ответить. Хозяйка появилась в дверях с подносом.
Они прихлебывали кофе и молчали. Разговор не клеился. Даже шутки Смилова не могли развеять ощущение какого-то томительного оцепенения.
– Готов поспорить, – неожиданно сказал Геренский, – что сейчас мы все втроем думаем об одном и том же.
– Может, вы и думаете об одном и том же. Я имею в виду вас и вашего помощника. Что же касается меня, то я…
– Подождите! – прервал ее подполковник. – Предлагаю всем провести маленький психологический опыт. Пусть каждый из нас напишет на листке бумаги то, о чем думает. А потом сравним. Ставлю дюжину «Метаксы» – все напишут одно и то же. Слово в слово.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12