– Из ваших показаний. Вы сообщили, что на боксерском матче я сидел рядом с ним (кстати, это усилило ваши подозрения в отношении меня). Когда его привели ко мне на допрос, я сразу узнал в нем соседа по матчу.
– Зачем он убил Кострейко?
– Мы можем только догадываться. Судя по ее показаниям, он приехал к ней в тот вечер по делу, которое хотел обговорить наедине. Было уже поздно, они не сомневались, что старик спит. Во время разговора они слегка повздорили и не заметили, что старик сошел сверху, остановился в дверях и слушает. Баккер приказал ей немедленно уйти на кухню, а когда она вернулась, старик лежал у лестницы мертвый. Она сразу же уехала с Баккером в Амстердам, а вернулась только через день в полдень. Вероятно, Кострейко что-то услышал, чего не должен был слышать. Марийке Хение, выдав убийцу Кострейко, рассчитывала, и не без оснований, что спасет себя. Она была уверена, что мы задержали ее исключительно в связи с этой смертью. Она не предполагала, что нам все известно о Янине Голень. Когда мы ей сообщили об этом, она сразу поняла, что ей грозит обвинение не только в соучастии в двух убийствах, но и в торговле наркотиками, что кольцо вокруг нее замкнулось. И ухватилась за единственный шанс, который мог ее спасти. Она выдала всех ценой собственной свободы. Сообщила известные ей адреса, фамилии, описала внешность.
– Вы ее выпустили?
– В сущности, из всех этих обвинений она могла выпутаться без особых потерь. Она не убивала, не организовывала деятельность банды. Ее уже нет в стране. И не вернется. В этой сфере господствует железное правило: кто выдал – умирает. Рано или поздно. Но где бы она ни была, Интерпол не спустит с нее глаз.
– А как было с моей шляпкой от дождя?
– Ее бросил в мусор в доме Хение тот самый Баккер, который был у нее на следующий день после вашей поездки в Амстердам.
– Если бы, отдав лисью шапку Хение, я не сообщила фамилию владелицы, ее могли бы и не найти, правда?
– Поначалу я тоже считал, что, сами того не зная, вы помогли исполнению приговора. Но оказалось, что смерть настигла Янину Голень без вашего участия. В квартире Баккера мы нашли сделанную скрытой камерой ее фотографию с надписью «Предложение к продаже». Это была «ксива», которую ему прислали из нижнего звена цепи, где Голень пробовала продать свою контрабанду. Ей устроили ловушку. Остальное вы знаете…
Мы встали с поваленного пня и пошли назад.
– Если бы случайно в поезде мое место не оказалось рядом с местом Янины Голень, она поменялась бы своей лисьей шапкой с кем-нибудь другим, и я ни о чем бы не знала…
Он отрицательно покачал головой.
– Думаю, мысль продать героин самой пришла ей в голову в тот момент, когда она узнала, что вы везете творог и ржаной хлеб.
– Она везла то же самое!
– Именно так. Везла творог и ржаной хлеб, в которых был спрятан героин. Известно, что большая партия товара перевозится не одним лицом, это уменьшает риск потерять все. Она решила, что вы везете такой же товар. Чего проще, чем поменяться головными уборами, чтобы в лисьей шапке узнали вас, а не ее?
– Но зачем она взяла мой творог?
– Наверное, не хотела терпеть убытки. В лисьей шапке, вероятно, тоже был героин. Все имело значение.
Несколько минут я молча обдумывала свой вопрос, прежде чем отважилась задать его:
– Значит ли это, что если бы в поезде я сидела тихо как мышь, то ничего бы не случилось?
– А разве вы могли бы сидеть тихо? Я чуть не задохнулась.
– Следовательно, все происшедшее, включая смерть двух человек, лежит на моей совести?
Он остановился передо мной.
– Нет! – резко возразил он. – Я сказал совершенно ясно: невозможно, чтобы вы сидели тихо как мышь. Если бы в поезде не слышали ваших разговоров о твороге, хлебе и многих других подобных вещах, это означало бы с абсолютной достоверностью, что вас там не было. Как можно обвинять человека в том, что он есть! И если бы ничего не случилось, нам бы сейчас не удалось захватить банду.
– Но за это заплатили жизнью два человека!
– Да. И это подтверждает, что наркотиками торгуют убийцы в буквальном смысле слова. Благодаря тому, что нам удалось их схватить, многие парни и девушки не закончат свою жизнь так, как тот, в туалете «У Анзельма». Неужели вы и сейчас будете говорить о своей вине?
– Нет, – подтвердила я покорно.
Мы дошли до дороги, где нас ждала «тойота». Прощаясь, он спросил:
– Вы не согласились бы еще на одну прогулку, во время которой мы не говорили бы об убийцах, торговцах наркотиками и других преступниках?
Мы договорились встретиться около полудня. День был уже не таким приятным и довольно холодным, чтобы можно было где-то присесть. Мы шли по тропинке мимо водяного «окна». И совсем не заметили, что тема, которая до этого была единственной в наших разговорах, на этот раз отсутствует. Мы говорили обо всем, и рот не закрывался не только у меня. Когда к нам с дерева спрыгнула белка, оказалось, что он тоже любит зверей, тоже считает, что собака в доме – нормальный член семьи.
Возвращались, когда уже изрядно стемнело. На обратном пути он спросил:
– Когда вы снова приедете?
– Я не приеду. Не могу же я приезжать каждые несколько месяцев. А через год сына тут уже не будет, кончится его стажировка.
– Недавно вы сказали, что у сына своя семья и не годится жить с детьми долго. Вы не могли бы приехать не к сыну?
– А к кому я могла бы сюда приехать? – Я удивилась. Серые глаза, которые столько раз смотрели на меня изучающе и критически, сейчас имели такое милое выражение, какое и должны иметь глаза этого цвета.
– Если бы вы только захотели…
Что такое! Мое самолюбие подскочило от радости. Однако я хотела подтверждения.
– Это значит, что..?
– Да.
– Очень мило с вашей стороны. Но…
– Понимаю. Пойдемте. – И он пошел быстрым шагом, первый.
Наверняка он ничего не понял!
Домой я вернулась немного грустная, хотя мое самолюбие не переставало пыжиться. Ужасно было также, что я не могла похвастаться своим успехом. Нетрудно было представить, как посмеялись бы Эльжбета с Войтеком, они надолго бы получили тему для шуток. Когда вернусь домой, не буду рассказывать об этом и приятельницам по той простой причине, что они сразу же отнесутся к моей откровенности скептически. Вот если бы я рассказала им о неудачах, сразу бы поверили.
Вечером по телевизору показывали детектив. Я смотрела его урывками. Не могу спокойно смотреть такие веши. Когда вижу на экране вытянутую руку с пистолетом, закрываю глаза. Наконец фильм кончился.
– Наверное, трудно быть женой полицейского, – вырвалось у меня.
– Если мне память не изменяет, мой отец никогда не был полицейским, – тут же среагировал мой ребенок.
Я уже готова была ответить, что быть чьей-то женой вообще нелегкое дело, но, посмотрев на Эльжбету, прикусила язык. Если она когда-нибудь придет к такому выводу, то пусть приходит самостоятельно.
За несколько дней до моего отъезда мы сидели вдвоем с Войтеком в гостиной. Крысь спал, Эльжбета все еще возилась на кухне. Мой ребенок читал газету, а я думала о днях, проведенных здесь, которые так быстро пролетели. Сколько пережитых эмоций! Если бы Войтек сразу меня прописал, все могло сложиться иначе. Я забеспокоилась: уладил ли он эту формальность?
– Ты меня прописал?
Он что-то буркнул в ответ.
– Если нет, то заплатишь штраф, помни. Он высунул голову из-за газеты.
– Слушай, Пушистик, далась тебе эта прописка! Это же глупая формальность, не имеющая значения. Ты не была прописана и жила тут так же спокойно, как и сейчас, когда я тебя прописал.
– Но ты, однако, знал, что эту глупую формальность надо выполнить.
– Ты, пожалуй, действительно стареешь.
Мой ребенок зашуршал газетой и опять скрылся за ней.
Знал бы он, как «спокойно» я тут жила из-за того, что он вовремя не прописал меня! Сколько страху испытала из-за этого высокого голландца! Когда я по ошибке села за его столик, просто чудо, что меня не хватил удар. Но если бы хватил, Войтек узнал бы все. Я представила себе моего ребенка, рыдающего над моим гробом. У меня сдавило сердце. Нет, я не хочу, чтобы он так страдал.
– Я не хочу, чтобы ты страдал… – невольно вырвалось у меня.
Это оторвало Войтека от чтения. Он неодобрительно посмотрел на меня.
– Что ты говоришь? Если у тебя ко мне какие-то претензии, отложи их на потом. После целого дня тяжелой работы я хочу дома спокойно почитать газету.
Конечно, я больше ничего не сказала. Могут ли вообще взрослые дети серьезно относиться к своим родителям?
Поезд из Утрехта в Варшаву уходил в 22.30. Войтек провожал меня. Мне нелегко было расстаться с Эльжбетой и Крысем, и мы выехали из дома, слегка опаздывая.
Центр Утрехта оказался весь перекопан. На улицах, как и в Варшаве, в это время не было ни одной живой души, у которой можно было бы спросить дорогу на вокзал.
Я сидела тихо, чтобы не раздражать Войтека. Наконец мы доехали до места, откуда были видны железнодорожные пути, но не было видно подъезда к вокзалу.
Каким-то чудом мы все же попали на вокзал за пять минут до отхода поезда. Войтек успел забросить мои вещи в купе и выскочил.
Поезд тронулся. Я открыла окно. Мой ребенок стоял на перроне и махал рукой.
– Напиши, в каком состоянии ты найдешь в морозилке творог! – успел он еще крикнуть.
На Гданьском вокзале меня ждал пунктуальный Анджей со своей малолитражкой. В почтовом ящике я обнаружила кучу счетов и официальных писем. На следующий день я с умилением приветствовала родные картины: выбоины и выпуклости на тротуарах, очереди и грязные окна магазинов. Впервые меня не вывела из себя грубая продавщица в «моей» кулинарии.
Сомнений не было – я дома. Голландия осталась очень далеко.
Вскоре явились мои приятельницы. Они не сомневались в отношении моих эмоций.
– Должно быть, для тебя ужасен этот контраст!
– Трудно будет опять привыкать…
– Голландия слишком мещанская и спокойная страна, но по крайней мере ты отдохнула…
– Пожалуй, ты похудела, тебе нужно больше есть мяса…
– Пожила там как человек, без хлопот и нервов… Приятельницам нужно говорить то, чего они ждут.
– Было великолепно! – заверила я.
Выходя из дома, я снова каждый раз заглядываю в почтовый ящик. Снова жду писем от ребенка и не удивляюсь, когда их нет.
Подумываю о том, чтобы написать высокому голландцу. Но не могу же я послать письмо по такому адресу: «Управление полиции в N., лично комиссару Беа… (остальную часть фамилии я не помню), высокому, сероглазому»? Нужно подумать как следует.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21