Я ей говорила, что вы приходили к ней, но не застали.
– Благодарю вас, она уже была у меня. Она очень любезна и ужасно элегантна. Мне кажется, вы дружите?
Аннеке Девриеен как раз откусила пирожное и ответила только через минуту, как бы раздумывая:
– Дружим? Я бы так не сказала. Я дружила с ее теткой и теткиным мужем. А Марийке как бы получила от них в наследство. Она на десять лет моложе меня, это тоже имеет значение. Кроме того, она очень современная, предприимчивая и энергичная женщина, понимающая в бизнесе, о чем я не имею абсолютно никакого понятия, всю жизнь занимаюсь только домом. Это не значит, что мы не общаемся, у нас с Марийке очень хорошие отношения… А вот с ее теткой, несмотря на разницу в возрасте, я была действительно близка… И старик был настоящим джентльменом. Умел делать комплименты… – Воспоминания вызвали у нее улыбку. – Он проявлял интерес не так, как это бывает у мужчин, которые хотят чего-то добиться от женщины. Он также прекрасно рассказывал о военных событиях.
– Известие о его смерти было для меня неприятной неожиданностью, я ведь так хотела с ним познакомиться. Я видела его один раз в окне, он не показался мне дряхлым, я даже отметила, как он прямо держится…
– После смерти жены его здоровье пошатнулось, его начал мучать ревматизм, в эту зиму он перестал выходить из дома. Но ему еще далеко было до дряхлости. Марийке жаловалась, что у него очень испортился слух, но он как-то сам мне признался, что притворяется, будто не слышит. Это давало ему возможность избегать ненужных разговоров и иметь покой. Я думаю, Марийке была ему достаточно чужой, хотя он никогда не говорил об этом, а в таком возрасте плохо переносят общение с чужими людьми… Его смерть была совершенно неожиданна. За день до этого он звонил мне и жаловался, что остался один, так как Марийке должна была вернуться только вечером, и просил проведать его. Сообщил, что принял твердое решение… Но я в тот день была очень занята, это был день, когда я делаю большую уборку и стирку, и я пообещала ему заглянуть на следующий день. А на следующий день позвонила Марийке и сказала, что он умер…
– Я тоже думала о том, что после смерти жены он должен был чувствовать себя здесь одиноким. Он прожил в Голландии много лет, но все же его родиной была Польша. Может быть, то решение, о котором он вам говорил, было решение вернуться в Польшу?
– Мне это не пришло в голову. Скорее, я допускала, что он надумал переселиться в дом престарелых. Хотя… Может, вы поймете меня… Полгода назад, а может быть, еще раньше он дал мне, а не Марийке письмо, чтобы я его бросила в почтовый ящик. Это было письмо в Польшу. Но я вспоминаю, как он однажды говорил, что там у него уже не осталось ни одного близкого родственника. К кому бы он там вернулся? Большую часть жизни он прожил здесь, был голландским подданным. А вы, – она посмотрела на меня, – надолго приехали к сыну?
– Нет, самое позднее, через месяц вернусь в Польшу.
– Это далеко, правда?
– Самолетом неполных два часа. Нас разделяют только два немецких государства.
– Ах, так, – сказала она смущенно, потом посмотрела на меня и искренне рассмеялась.
К сожалению, она была женой Девриеена, но, безусловно, была мила. Я с облегчением смеялась вместе с ней. До конца визита я старалась забыть о том, что она жена своего мужа. И мне это действительно удалось. Мы разговаривали о жизни, о прошлых модах, о нынешнем мире. Я взяла у нее рецепт на миндальное пирожное. Прощаясь со мной, она сказала:
– Если бы вы здесь остались, то думаю, что, несмотря на различия между нами… – В этот момент она, возможно, прочла в моих глазах немой вопрос, потому что не очень впопад пояснила: – разные народы и все, что с этим связано… несмотря на это, мы бы наверняка искренне подружились.
У меня было желание ответить, что, если бы единственным, что нас разделяет, были различия, обусловленные национальностью, я бы очень охотно предложила ей дружбу, даже на короткое время моего пребывания здесь. Но ведь она – жена человека, который МОГ быть убийцей Янины Голень. Поэтому я сказала только, что мне было очень приятно и т. п., и выразила надежду еще раз увидеться с ней до моего отъезда.
Я засиделась у госпожи Девриеен слишком долго. Крысь уже ждал у дома.
– Если бы тебя еще немного не было, я ушел бы к Бассу. Куда ты ходила?
– К соседям.
– Зачем?
– А зачем ты ходишь к Бассу или он приходит к тебе?
– Чтобы играть. Но ты не ребенок и не играешь…
– Взрослые играют, разговаривая.
– Э-э, какая же это игра. Я тоже сегодня разговаривал с Кристой, мы вместе возвращались из школы. Она сказала мне, что они на каникулы поедут на Мадейру.
– Кто это – Криста? – прервала я его.
– Не знаешь? Они живут около нас, она ходит во второй класс. Хвалилась, что полетит на самолете. А где находится Мадейра?
– Спроси папу, он покажет тебе на карте.
– А ты не можешь?
– Нет, у меня много дел с обедом. Крысь все еще не сдавался:
– Зачем они туда едут?
– Хотят провести там отпуск. Ведь тебе сказала Криста, вот и спроси у нее и не морочь мне сейчас голову этой Мадейрой…
Однако он успел уже достаточно заморочить мне голову, и я продолжала об этом думать. Такое путешествие должно прилично стоить, да еще проживание там… Войтеку с семьей не по карману провести отпуск на Мадейре, а у него оклад, пожалуй, такой же, как у Петера. В таком случае у того есть какие-то дополнительные доходы. Может, я напрасно подозреваю Девриеенов? Может, именно Петер? Его образ жизни и внешность не соответствуют моему представлению об убийце, но как раз именно это может играть существенную роль. Ведь известно, что главари банд часто камуфлируют свои делишки, официально занимаясь приличным ремеслом. Но разве по возрасту Петер может быть главарем банды? А что? Сейчас все делают ставку на молодых. Для некоторых профессий люди за сорок считаются слишком старыми. Но стал бы главарь участвовать в «мероприятии», подобном тому, которое было осуществлено у канала в Амстердаме? А может, он и не главарь, но лицо в банде достаточно ответственное для того, чтобы навлекать на себя подозрения. К тому же торговцы наркотиками – это не примитивные бандиты. Если они считают необходимым убрать кого-то, то не рискуют наймом платных убийц. Петер же достаточно холодный и циничный…
В результате этих размышлений у меня пригорела морковь. Ведение хозяйства и одновременный поиск убийцы начинали превышать мои возможности. Мучаясь с мытьем кастрюли, я поклялась себе, что на кухне больше не допущу мыслей, связанных с делом Янины Голень.
Неизвестная Мадейра не давала Крысю покоя. Как только вернулся Войтек, он повторил, что ему сказала дочка Петера, и потребовал подробной информации. Когда после осмотра карты и объяснений Войтека он пошел наконец спать, я тоже не выдержала и задала вопрос моему ребенку:
– Что, Петер зарабатывает больше тебя?
– Не думаю.
– Он, вероятно, имеет еще какие-то доходы, если у него есть средства на такие поездки?
– Видимо, да. Но почему ты этим интересуешься?
– Я не интересуюсь. Просто меня удивило: если он весь день занят так же, как и ты, то откуда у него возможность подрабатывать?
– Не знаю, и меня это никак не касается… – Мой ребенок недовольно передернул плечами. – Может, играет на бирже, может, получил наследство…
– Нормально работающие люди играют здесь на бирже?
– Ну и надоела же ты, – вздохнул он. – Каждый может играть на бирже, если есть желание. Твои вопросы напоминают мне Крыся…
После такого изречения я нахохлилась и пошла к себе наверх.
Теперь мне все казалось еще более неясным и запутанным. Прошло уже десять дней после поездки в Амстердам и неделя с момента обнаружения шляпки от дождя, а мои попытки найти убийцу оставались безрезультатными, несмотря на уверенность, что он живет на нашей улице. Единственным результатом моей «деятельности» являлось предположение, что каждый из трех соседей может быть убийцей с канала. Впрочем, и оно казалось шатким, и если бы не «железный» аргумент в виде несчастной шляпки, выброшенной в мусор в одном из здешних домов, трудно было бы даже считать его предположением. Все это ужасно раздражало, тем более что возможные убийцы производили впечатление нормальных, обычных людей, стоящих скорее на высших, чем на низших ступенях общественной лестницы. Наверное, мне следовало избавиться от мешанины представлений, в которых образ убийцы автоматически связывался с дегенеративным, примитивным типом.
Итак, Войтека не интересовали дополнительные доходы Петера, но зато меня они очень интересовали! До сих пор я очень мало знала о Петере – лишь его официальное занятие. До поздней ночи я размышляла о возможностях контакта с его семьей. Поведение его жены во время визита к Лизе и Йохану не оставляло надежды, что мне удастся наладить с ней отношения, хотя бы такие, как с Марийке Хение, не говоря уже о дружеском расположении, возникшем между мною и госпожой Девриеен. Единственным шансом узнать что-либо, и то при посредничестве Крыся, была Криста. Дети иногда неожиданно говорят такое, что дает сведения о семейных отношениях или событиях в доме, о которых не должны знать посторонние.
К сожалению, из моих неэтичных замыслов ничего не вышло по причине решительного сопротивления Крыся. На мои хитрые просьбы пригласить к себе дочь соседей он заартачился:
– Не хочу! Не люблю играть с девчонками.
К моим уговорам типа того, что играть с девочками можно даже очень хорошо, он остался глух.
– Я люблю играть с Бассом, – твердо заявил он. Тогда я снова подумала о Лизе. Она, вероятно, близка к Петеру и его семье, раз пригласила их тогда, чтобы познакомить меня с соседями.
Если я позову Лизу к себе, она наверняка прибежит. Но в таком случае я должна буду с ней долго беседовать, чтобы получить ответы на интересующие меня вопросы. Эта мысль отбила у меня желание приглашать ее. Ну о чем я могла бы говорить с глупой Лизой? К тому же я не могла не сказать о ее посещении Эльжбете, а ведь это ее дом, а не мой. Наверняка Эльжбету не обрадует тот факт, что с моей помощью усиливаются контакты с Лизой. Я временно отложила идею пригласить Лизу, надеясь, что мне придет в голову что-нибудь получше.
В пятницу я решила поехать на рынок в N. Правда, я могла съездить на рынок в соседний район, тем более что до него лишь две остановки. Но туда в свое время возил меня высокий голландец, и сейчас, не знаю почему, меня удерживало неясное опасение, что если я там появлюсь, то встречу его.
Подозрения, которые возникли, когда я увидела его на матче, привели меня в смятение. То я готова была поверить, что он опасный преступник, как считает Войтек, то, вспоминая встречи с ним, приходила к выводу, что это невозможно. Я прекрасно сознавала: если бы можно было судить только по внешности, то такими же бессмысленными, как и в отношении «моего» голландца, показались бы и подозрения в отношении троих соседей с нашей улицы, тогда как именно относительно соседей подозрения были все-таки слишком мотивированными. Следовательно, в равной степени я не должна поддаваться впечатлению от внешности высокого голландца. Чтобы избежать встречи с ним, я ходила в магазин рано утром, сразу после ухода Крыся в школу. С этой же целью я выбрала рынок в N., хотя такая поездка доставит много хлопот.
Прежде всего нужно было обеспечить пребывание Крыся у Басса в течение двухчасового перерыва в школе, что должна была устроить Эльжбета. Она не очень понимала, почему я хочу ехать именно в N. и тащить оттуда нагруженные сумки.
– На рынке в ближайшем районе ты купишь то же самое, – уверяла она.
Только когда я сказала, что ужасно давно не пила настоящего кофе, она приняла этот аргумент безоговорочно и поговорила с матерью Басса.
В действительности я не думала ни о каком кофе.
Но когда вышла на знакомую уже Плац-1944, не удержалась от соблазна выпить кофе на обогреваемой террасе.
День был прелестным. Облака плыли высоко на фоне пронзительной синевы. Ветер не рвал волосы, а ласкал, и эта ласка была приятной. В вымытых окнах домов отражалось солнце. Несмотря на множество машин вокруг, запах выхлопных газов не ощущался. Я вздохнула от зависти. Уж сколько лет весна в Варшаве связана для меня с этим удушливым запахом.
Кофе я выпила быстро – он даже показался мне более горьким, чем в первый раз, – и побежала на рынок, спрашивая у встречных дорогу. Я хотела как можно скорее сделать покупки, чтобы еще осталось свободное время. Я рассчитывала, если удастся, сходить к Войтеку в университет и оставить у него большую часть купленных продуктов, чтобы он отвез их вечером домой на машине.
Наконец я добрела до рынка. В этот раз – может быть, потому, что день стоял солнечный, – меня поразило не обилие выставленных товаров, а их разноцветие. В глаза била кирпичная краснота моркови, отдающая воском желтизна лимонов, глубокая фиолетовость баклажанов, пурпур клубники – все гаммы красок и оттенков фруктов и овощей, привозимых сюда со всех концов света.
Вопреки первоначальным намерениям сделать покупки быстро, я зачарованно смотрела на этот живой натюрморт. Когда я наконец купила все, что мне было нужно, а также то, перед чем не смогла устоять, было около полудня. В обеих руках я тащила две нагруженные, дьявольски тяжелые сумки.
Пройдя две улицы, я пришла к выводу, что модные рюкзаки наверняка лучшее средство переноски тяжестей, чем сумки, отрывающие руки. И как только я увидела на витрине кафе заманчивую надпись «У Анзельма», без колебаний переступила порог.
Это было не очень большое кафе. Покрытые темными панелями стены делали его довольно мрачным, несмотря на длинную застекленную витрину. Я заняла первый свободный столик, который попался мне на глаза, и с облегчением поставила свои сумки на соседний стул. Только когда официантка принесла мне заказанные кофе и пирожное, я осмотрелась. Заняты были не все столики, как мне сначала показалось. Мой столик располагался у стены со стороны буфета, загораживающего остальную часть кафе, довольно далеко от окна.
Я также отметила, что большую часть посетителей составляет молодежь в возрасте приблизительно от шестнадцати до двадцати лет. Из этого я сделала вывод, что поблизости находится какая-то школа или другое учебное заведение. К счастью, подрастающее поколение вело себя не шумно. Я не терплю в кафе музыкальных автоматов, громких разговоров и хохота. Обаяние кафе заключается для меня в том, что, несмотря даже на большой наплыв посетителей, каждый столик сохраняет свою интимность. Когда я в молодости бегала в кафе на свидания, еще не было рыкающих музыкальных автоматов, лишь тапер тихонько играл на пианино или на рояле. Тихая музыка, теплый свет ламп, люди, шепчущиеся за другими столиками, – все это создавало необходимый фон таких свиданий.
Я как раз задумалась – приятны ли свидания у нынешних молодых под оглушительный грохот музыкальных автоматов, когда для того, чтобы партнер тебя услышал, и самому нужно орать? Как вдруг передо мной вырос высокий голландец. Он стоял, разглядывая зал, и заметил меня не скоро. В течение всего этого времени я не шевелилась, словно приросла к стулу, хотя моя душа рвалась как раз под него.
Он поклонился издалека, и уже казалось, что не подойдет ко мне, но он подошел. Первое, что он заметил, были мои сумки на соседнем стуле.
– Однако вы выбрались на рынок. – Он улыбнулся, бесцеремонно поставил сумки на пол и занял их место. – Впервые у нас есть возможность выпить вместе кофе. Надеюсь, вы ничего не имеете против? – Как всегда, он смотрел на меня внимательно.
У меня было желание крикнуть, что против имею много чего, но я не отважилась. Сумела только выдавить из себя, что свой кофе я, собственно, уже выпила. Зря я сказала это, потому что он тут же заказал официантке кофе для меня, что я поняла не сразу, так как разговаривал он с ней по-голландски. Если бы я промолчала, то могла бы, допив свой кофе, попрощаться и уйти. А теперь, когда передо мной уже стояла полная чашка, это выглядело бы глупо.
Он посмотрел на меня краем глаза, размешивая сахар, и спросил ни к селу ни к городу:
– Вы верите в случайности? Я решилась ответить:
– Раньше, пожалуй, верила. Сейчас, скорее, нет…
– Я тоже не верю, – ответил он как бы с удовлетворением. – Это значит, я считаю: случайности происходят крайне редко, а в основном вообще не происходят. – После чего, посмотрев на мои сумки на полу, заметил: – Много же вы купили! Но думаю, что «тойота» выдержит этот груз.
Ну вот, он был абсолютно уверен, что я поеду вместе с ним!
Я решила тут же поставить его на место.
– Прямо отсюда я иду к сыну.
– Зачем? – быстро спросил он, одновременно остро сверля меня глазами. Я чувствовала себя как лягушка под взглядом ужа. – Зачем вы идете к сыну и к тому же с этими тяжелыми сумками? Разве вы не увидитесь с ним дома вечером?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
– Благодарю вас, она уже была у меня. Она очень любезна и ужасно элегантна. Мне кажется, вы дружите?
Аннеке Девриеен как раз откусила пирожное и ответила только через минуту, как бы раздумывая:
– Дружим? Я бы так не сказала. Я дружила с ее теткой и теткиным мужем. А Марийке как бы получила от них в наследство. Она на десять лет моложе меня, это тоже имеет значение. Кроме того, она очень современная, предприимчивая и энергичная женщина, понимающая в бизнесе, о чем я не имею абсолютно никакого понятия, всю жизнь занимаюсь только домом. Это не значит, что мы не общаемся, у нас с Марийке очень хорошие отношения… А вот с ее теткой, несмотря на разницу в возрасте, я была действительно близка… И старик был настоящим джентльменом. Умел делать комплименты… – Воспоминания вызвали у нее улыбку. – Он проявлял интерес не так, как это бывает у мужчин, которые хотят чего-то добиться от женщины. Он также прекрасно рассказывал о военных событиях.
– Известие о его смерти было для меня неприятной неожиданностью, я ведь так хотела с ним познакомиться. Я видела его один раз в окне, он не показался мне дряхлым, я даже отметила, как он прямо держится…
– После смерти жены его здоровье пошатнулось, его начал мучать ревматизм, в эту зиму он перестал выходить из дома. Но ему еще далеко было до дряхлости. Марийке жаловалась, что у него очень испортился слух, но он как-то сам мне признался, что притворяется, будто не слышит. Это давало ему возможность избегать ненужных разговоров и иметь покой. Я думаю, Марийке была ему достаточно чужой, хотя он никогда не говорил об этом, а в таком возрасте плохо переносят общение с чужими людьми… Его смерть была совершенно неожиданна. За день до этого он звонил мне и жаловался, что остался один, так как Марийке должна была вернуться только вечером, и просил проведать его. Сообщил, что принял твердое решение… Но я в тот день была очень занята, это был день, когда я делаю большую уборку и стирку, и я пообещала ему заглянуть на следующий день. А на следующий день позвонила Марийке и сказала, что он умер…
– Я тоже думала о том, что после смерти жены он должен был чувствовать себя здесь одиноким. Он прожил в Голландии много лет, но все же его родиной была Польша. Может быть, то решение, о котором он вам говорил, было решение вернуться в Польшу?
– Мне это не пришло в голову. Скорее, я допускала, что он надумал переселиться в дом престарелых. Хотя… Может, вы поймете меня… Полгода назад, а может быть, еще раньше он дал мне, а не Марийке письмо, чтобы я его бросила в почтовый ящик. Это было письмо в Польшу. Но я вспоминаю, как он однажды говорил, что там у него уже не осталось ни одного близкого родственника. К кому бы он там вернулся? Большую часть жизни он прожил здесь, был голландским подданным. А вы, – она посмотрела на меня, – надолго приехали к сыну?
– Нет, самое позднее, через месяц вернусь в Польшу.
– Это далеко, правда?
– Самолетом неполных два часа. Нас разделяют только два немецких государства.
– Ах, так, – сказала она смущенно, потом посмотрела на меня и искренне рассмеялась.
К сожалению, она была женой Девриеена, но, безусловно, была мила. Я с облегчением смеялась вместе с ней. До конца визита я старалась забыть о том, что она жена своего мужа. И мне это действительно удалось. Мы разговаривали о жизни, о прошлых модах, о нынешнем мире. Я взяла у нее рецепт на миндальное пирожное. Прощаясь со мной, она сказала:
– Если бы вы здесь остались, то думаю, что, несмотря на различия между нами… – В этот момент она, возможно, прочла в моих глазах немой вопрос, потому что не очень впопад пояснила: – разные народы и все, что с этим связано… несмотря на это, мы бы наверняка искренне подружились.
У меня было желание ответить, что, если бы единственным, что нас разделяет, были различия, обусловленные национальностью, я бы очень охотно предложила ей дружбу, даже на короткое время моего пребывания здесь. Но ведь она – жена человека, который МОГ быть убийцей Янины Голень. Поэтому я сказала только, что мне было очень приятно и т. п., и выразила надежду еще раз увидеться с ней до моего отъезда.
Я засиделась у госпожи Девриеен слишком долго. Крысь уже ждал у дома.
– Если бы тебя еще немного не было, я ушел бы к Бассу. Куда ты ходила?
– К соседям.
– Зачем?
– А зачем ты ходишь к Бассу или он приходит к тебе?
– Чтобы играть. Но ты не ребенок и не играешь…
– Взрослые играют, разговаривая.
– Э-э, какая же это игра. Я тоже сегодня разговаривал с Кристой, мы вместе возвращались из школы. Она сказала мне, что они на каникулы поедут на Мадейру.
– Кто это – Криста? – прервала я его.
– Не знаешь? Они живут около нас, она ходит во второй класс. Хвалилась, что полетит на самолете. А где находится Мадейра?
– Спроси папу, он покажет тебе на карте.
– А ты не можешь?
– Нет, у меня много дел с обедом. Крысь все еще не сдавался:
– Зачем они туда едут?
– Хотят провести там отпуск. Ведь тебе сказала Криста, вот и спроси у нее и не морочь мне сейчас голову этой Мадейрой…
Однако он успел уже достаточно заморочить мне голову, и я продолжала об этом думать. Такое путешествие должно прилично стоить, да еще проживание там… Войтеку с семьей не по карману провести отпуск на Мадейре, а у него оклад, пожалуй, такой же, как у Петера. В таком случае у того есть какие-то дополнительные доходы. Может, я напрасно подозреваю Девриеенов? Может, именно Петер? Его образ жизни и внешность не соответствуют моему представлению об убийце, но как раз именно это может играть существенную роль. Ведь известно, что главари банд часто камуфлируют свои делишки, официально занимаясь приличным ремеслом. Но разве по возрасту Петер может быть главарем банды? А что? Сейчас все делают ставку на молодых. Для некоторых профессий люди за сорок считаются слишком старыми. Но стал бы главарь участвовать в «мероприятии», подобном тому, которое было осуществлено у канала в Амстердаме? А может, он и не главарь, но лицо в банде достаточно ответственное для того, чтобы навлекать на себя подозрения. К тому же торговцы наркотиками – это не примитивные бандиты. Если они считают необходимым убрать кого-то, то не рискуют наймом платных убийц. Петер же достаточно холодный и циничный…
В результате этих размышлений у меня пригорела морковь. Ведение хозяйства и одновременный поиск убийцы начинали превышать мои возможности. Мучаясь с мытьем кастрюли, я поклялась себе, что на кухне больше не допущу мыслей, связанных с делом Янины Голень.
Неизвестная Мадейра не давала Крысю покоя. Как только вернулся Войтек, он повторил, что ему сказала дочка Петера, и потребовал подробной информации. Когда после осмотра карты и объяснений Войтека он пошел наконец спать, я тоже не выдержала и задала вопрос моему ребенку:
– Что, Петер зарабатывает больше тебя?
– Не думаю.
– Он, вероятно, имеет еще какие-то доходы, если у него есть средства на такие поездки?
– Видимо, да. Но почему ты этим интересуешься?
– Я не интересуюсь. Просто меня удивило: если он весь день занят так же, как и ты, то откуда у него возможность подрабатывать?
– Не знаю, и меня это никак не касается… – Мой ребенок недовольно передернул плечами. – Может, играет на бирже, может, получил наследство…
– Нормально работающие люди играют здесь на бирже?
– Ну и надоела же ты, – вздохнул он. – Каждый может играть на бирже, если есть желание. Твои вопросы напоминают мне Крыся…
После такого изречения я нахохлилась и пошла к себе наверх.
Теперь мне все казалось еще более неясным и запутанным. Прошло уже десять дней после поездки в Амстердам и неделя с момента обнаружения шляпки от дождя, а мои попытки найти убийцу оставались безрезультатными, несмотря на уверенность, что он живет на нашей улице. Единственным результатом моей «деятельности» являлось предположение, что каждый из трех соседей может быть убийцей с канала. Впрочем, и оно казалось шатким, и если бы не «железный» аргумент в виде несчастной шляпки, выброшенной в мусор в одном из здешних домов, трудно было бы даже считать его предположением. Все это ужасно раздражало, тем более что возможные убийцы производили впечатление нормальных, обычных людей, стоящих скорее на высших, чем на низших ступенях общественной лестницы. Наверное, мне следовало избавиться от мешанины представлений, в которых образ убийцы автоматически связывался с дегенеративным, примитивным типом.
Итак, Войтека не интересовали дополнительные доходы Петера, но зато меня они очень интересовали! До сих пор я очень мало знала о Петере – лишь его официальное занятие. До поздней ночи я размышляла о возможностях контакта с его семьей. Поведение его жены во время визита к Лизе и Йохану не оставляло надежды, что мне удастся наладить с ней отношения, хотя бы такие, как с Марийке Хение, не говоря уже о дружеском расположении, возникшем между мною и госпожой Девриеен. Единственным шансом узнать что-либо, и то при посредничестве Крыся, была Криста. Дети иногда неожиданно говорят такое, что дает сведения о семейных отношениях или событиях в доме, о которых не должны знать посторонние.
К сожалению, из моих неэтичных замыслов ничего не вышло по причине решительного сопротивления Крыся. На мои хитрые просьбы пригласить к себе дочь соседей он заартачился:
– Не хочу! Не люблю играть с девчонками.
К моим уговорам типа того, что играть с девочками можно даже очень хорошо, он остался глух.
– Я люблю играть с Бассом, – твердо заявил он. Тогда я снова подумала о Лизе. Она, вероятно, близка к Петеру и его семье, раз пригласила их тогда, чтобы познакомить меня с соседями.
Если я позову Лизу к себе, она наверняка прибежит. Но в таком случае я должна буду с ней долго беседовать, чтобы получить ответы на интересующие меня вопросы. Эта мысль отбила у меня желание приглашать ее. Ну о чем я могла бы говорить с глупой Лизой? К тому же я не могла не сказать о ее посещении Эльжбете, а ведь это ее дом, а не мой. Наверняка Эльжбету не обрадует тот факт, что с моей помощью усиливаются контакты с Лизой. Я временно отложила идею пригласить Лизу, надеясь, что мне придет в голову что-нибудь получше.
В пятницу я решила поехать на рынок в N. Правда, я могла съездить на рынок в соседний район, тем более что до него лишь две остановки. Но туда в свое время возил меня высокий голландец, и сейчас, не знаю почему, меня удерживало неясное опасение, что если я там появлюсь, то встречу его.
Подозрения, которые возникли, когда я увидела его на матче, привели меня в смятение. То я готова была поверить, что он опасный преступник, как считает Войтек, то, вспоминая встречи с ним, приходила к выводу, что это невозможно. Я прекрасно сознавала: если бы можно было судить только по внешности, то такими же бессмысленными, как и в отношении «моего» голландца, показались бы и подозрения в отношении троих соседей с нашей улицы, тогда как именно относительно соседей подозрения были все-таки слишком мотивированными. Следовательно, в равной степени я не должна поддаваться впечатлению от внешности высокого голландца. Чтобы избежать встречи с ним, я ходила в магазин рано утром, сразу после ухода Крыся в школу. С этой же целью я выбрала рынок в N., хотя такая поездка доставит много хлопот.
Прежде всего нужно было обеспечить пребывание Крыся у Басса в течение двухчасового перерыва в школе, что должна была устроить Эльжбета. Она не очень понимала, почему я хочу ехать именно в N. и тащить оттуда нагруженные сумки.
– На рынке в ближайшем районе ты купишь то же самое, – уверяла она.
Только когда я сказала, что ужасно давно не пила настоящего кофе, она приняла этот аргумент безоговорочно и поговорила с матерью Басса.
В действительности я не думала ни о каком кофе.
Но когда вышла на знакомую уже Плац-1944, не удержалась от соблазна выпить кофе на обогреваемой террасе.
День был прелестным. Облака плыли высоко на фоне пронзительной синевы. Ветер не рвал волосы, а ласкал, и эта ласка была приятной. В вымытых окнах домов отражалось солнце. Несмотря на множество машин вокруг, запах выхлопных газов не ощущался. Я вздохнула от зависти. Уж сколько лет весна в Варшаве связана для меня с этим удушливым запахом.
Кофе я выпила быстро – он даже показался мне более горьким, чем в первый раз, – и побежала на рынок, спрашивая у встречных дорогу. Я хотела как можно скорее сделать покупки, чтобы еще осталось свободное время. Я рассчитывала, если удастся, сходить к Войтеку в университет и оставить у него большую часть купленных продуктов, чтобы он отвез их вечером домой на машине.
Наконец я добрела до рынка. В этот раз – может быть, потому, что день стоял солнечный, – меня поразило не обилие выставленных товаров, а их разноцветие. В глаза била кирпичная краснота моркови, отдающая воском желтизна лимонов, глубокая фиолетовость баклажанов, пурпур клубники – все гаммы красок и оттенков фруктов и овощей, привозимых сюда со всех концов света.
Вопреки первоначальным намерениям сделать покупки быстро, я зачарованно смотрела на этот живой натюрморт. Когда я наконец купила все, что мне было нужно, а также то, перед чем не смогла устоять, было около полудня. В обеих руках я тащила две нагруженные, дьявольски тяжелые сумки.
Пройдя две улицы, я пришла к выводу, что модные рюкзаки наверняка лучшее средство переноски тяжестей, чем сумки, отрывающие руки. И как только я увидела на витрине кафе заманчивую надпись «У Анзельма», без колебаний переступила порог.
Это было не очень большое кафе. Покрытые темными панелями стены делали его довольно мрачным, несмотря на длинную застекленную витрину. Я заняла первый свободный столик, который попался мне на глаза, и с облегчением поставила свои сумки на соседний стул. Только когда официантка принесла мне заказанные кофе и пирожное, я осмотрелась. Заняты были не все столики, как мне сначала показалось. Мой столик располагался у стены со стороны буфета, загораживающего остальную часть кафе, довольно далеко от окна.
Я также отметила, что большую часть посетителей составляет молодежь в возрасте приблизительно от шестнадцати до двадцати лет. Из этого я сделала вывод, что поблизости находится какая-то школа или другое учебное заведение. К счастью, подрастающее поколение вело себя не шумно. Я не терплю в кафе музыкальных автоматов, громких разговоров и хохота. Обаяние кафе заключается для меня в том, что, несмотря даже на большой наплыв посетителей, каждый столик сохраняет свою интимность. Когда я в молодости бегала в кафе на свидания, еще не было рыкающих музыкальных автоматов, лишь тапер тихонько играл на пианино или на рояле. Тихая музыка, теплый свет ламп, люди, шепчущиеся за другими столиками, – все это создавало необходимый фон таких свиданий.
Я как раз задумалась – приятны ли свидания у нынешних молодых под оглушительный грохот музыкальных автоматов, когда для того, чтобы партнер тебя услышал, и самому нужно орать? Как вдруг передо мной вырос высокий голландец. Он стоял, разглядывая зал, и заметил меня не скоро. В течение всего этого времени я не шевелилась, словно приросла к стулу, хотя моя душа рвалась как раз под него.
Он поклонился издалека, и уже казалось, что не подойдет ко мне, но он подошел. Первое, что он заметил, были мои сумки на соседнем стуле.
– Однако вы выбрались на рынок. – Он улыбнулся, бесцеремонно поставил сумки на пол и занял их место. – Впервые у нас есть возможность выпить вместе кофе. Надеюсь, вы ничего не имеете против? – Как всегда, он смотрел на меня внимательно.
У меня было желание крикнуть, что против имею много чего, но я не отважилась. Сумела только выдавить из себя, что свой кофе я, собственно, уже выпила. Зря я сказала это, потому что он тут же заказал официантке кофе для меня, что я поняла не сразу, так как разговаривал он с ней по-голландски. Если бы я промолчала, то могла бы, допив свой кофе, попрощаться и уйти. А теперь, когда передо мной уже стояла полная чашка, это выглядело бы глупо.
Он посмотрел на меня краем глаза, размешивая сахар, и спросил ни к селу ни к городу:
– Вы верите в случайности? Я решилась ответить:
– Раньше, пожалуй, верила. Сейчас, скорее, нет…
– Я тоже не верю, – ответил он как бы с удовлетворением. – Это значит, я считаю: случайности происходят крайне редко, а в основном вообще не происходят. – После чего, посмотрев на мои сумки на полу, заметил: – Много же вы купили! Но думаю, что «тойота» выдержит этот груз.
Ну вот, он был абсолютно уверен, что я поеду вместе с ним!
Я решила тут же поставить его на место.
– Прямо отсюда я иду к сыну.
– Зачем? – быстро спросил он, одновременно остро сверля меня глазами. Я чувствовала себя как лягушка под взглядом ужа. – Зачем вы идете к сыну и к тому же с этими тяжелыми сумками? Разве вы не увидитесь с ним дома вечером?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21