Да справки о смерти получите, там и будет все написано.У Николая все внутри свело. Он, с трудом разлепляя губы, медленно спросил, – Справку о смерти кого?– Да вы куда звоните-то?У Николая мелькнула сумасшедшая мысль, что он опять ошибся номером, и кто-то пытается его разыграть, – Это третья больница города Лобни?– Ну, да, – удовлетворенно ответила женщина, – морг третьей городской. А вам лучше в похоронное бюро обратиться. Заплатить, конечно, придется, но тут уж что сделаешь.– Так они что все трое мертвы? – все еще изо всех сил надеясь на чудо, спросил Николай, выдавливая слова сиплым шепотом.– Все. Они, наверное, сразу погибли, сильно очень побиты, и обгорели, видно в закрытых гробах хоронить придется. А вы им кто будете?Но вопрос этот повис в воздухе. Николай положил трубку на телефон и вышел на балкон. В голове крутилась одна фраза, – Вот и все, и ничего больше не будет… Глава 241994 год, Москва, суббота, 23 июля Еще вчера, в пятницу над Москвой прошел фронт очередного циклона, и опять жара сменилась промозглой сыростью. С утра временами начинал моросить почти осенний дождик, заставляя прохожих открывать зонтики. С балкона пятого этажа зонты представлялись Николаю парашютиками, плавно влекущими их обладателей в какие-то неведомые страны.В храме святого Пимена, что возле метро «Новослободская» в двенадцать часов должен был совершаться чин отпевания. Люда и ее родители, как оказалось, были крещеными, хотя службы в церкви и не посещали. Все эти подробности были известны Любови Константиновне, той самой заведующей детского сада, которую Николай видел во время карантинного противостояния родителей и персонала детсада. Когда он узнал о гибели Люды и ее родителей, возникло ощущение абсолютной опустошенности, казалось, что жизнь кончилась. Наступила полнейшая апатия, и ныло сердце, в горле стоял ком. Слава богу, что в жизни был уже опыт перенесения подобных стрессов. Николай попытался сосредоточиться на том, что сейчас только он знает, что случилось с Людой, и сейчас на нем лежит ответственность… Тут он запутался в мыслях. А за что, собственно, ответственность? Он попытался сформулировать для себя, – Ну, наверное, чтоб они достойно ушли из жизни. Так это глупость, из жизни они уже ушли. Чтобы, как подобает, завершили земной путь… Господи, да что же это меня все на высокий штиль-то тянет. Люди умерли, надо позаботиться, чтобы они не валялись в морге, а чтобы их по-человечески похоронили. Только как же это сделать, у меня же ни паспортов их нет, ни одежды. Ну, ладно, одежду можно, в конце концов, купить, а с документами-то как быть?Тут возникла нелепая мысль, что документы тоже можно купить. Стоп, стоп, так он же не знает, как ее родителей зовут, да и фотографии нужны. И вдруг он отчетливо вспомнил, как Люда рассказывала, что Любовь Константиновна – лучшая подруга ее мамы. Сначала он хотел позвонить, но потом решил, что на машине он будет ей помогать, куда-то ездить, что-то делать. И тогда он сел в машину и поехал за город.Обычно он водил автомобиль спокойно, стараясь без надобности не перестраиваться из ряда в ряд, и не сильно превышать скорость, но в тот день, чтобы отвлечься, он ехал в стиле «слаломист», вписываясь в малейшие просветы, возникавшие впереди в соседних рядах и по возможности до предела ускоряясь между светофорами. В одном месте он даже на пару с обладателем наглухо затонированного «бумера» проскочил перекресток на только что включившийся красный, при этом буквально в паре метров миновав встречи с уже рванувшими справа машинами. Но бог миловал, свидания с гаишниками тоже удалось избежать, и вскоре он подъезжал к загородной территории детсада. Услышав, к кому он идет и по какому поводу, охранники только что под козырек не взяли, а один из них вызвался даже сопроводить его, как он выразился «к самой».Любовь Константиновна на крылечке административного корпуса разговаривала с двумя сотрудницами. И хотя говорила она вроде бы обычным тоном, но, судя по тому, как те виновато переминались с ноги на ногу, втык им был сделан основательный. Увидев Николая с почетным эскортом, она мановением руки вымела с крыльца провинившихся девиц и перенесла фокус внимания на мужчин. Охранник открыл было рот, но Николай попросил ее о разговоре наедине. Поднявшись на второй этаж, они очутились в крохотном кабинетике, где Николай все ей и рассказал. Надо отдать должное Любови Константиновне, она изрядно побледнела и как-то осела, услышав известие о гибели всей семьи ее подруги, но тут же извлекла из стола пузырек и блистер с лекарствами, накапала себе каких-то капель, проглотила пару таблеток и вновь стала энергичной и деятельной. Она моментально связалась по телефону с какой-то родственницей, у которой был ключ от квартиры погибших, достала из толстой папки копию Людиного паспорта, нашла телефон похоронного бюро в Лобне и тут же договорилась с агентом, что они часа через два подъедут к больнице, оставила за себя кого-то из сотрудников, и они с Николаем по замысловатой кривой, обусловленной посещением родственницы, живущей в Черемушках, и Людиной квартиры, расположенной недалеко от ВДНХ, ринулись в Лобню.Возле ворот больницы уже стоял желтый «пазик» с черной траурной полосой, опоясывающей его бока и с характерным люком сзади. Водитель, открыв дверь кабины, лениво курил и листал какой-то журнал. Вдоль автобуса взад и вперед нетерпеливо рысила бойкая дамочка средних лет. Увидев вышедших из машины и направляющихся к ней мужчину с женщиной, она тут же попыталась было начать корить их за опоздание, но Любовь Константиновна и лежащее бревно могла парой фраз поставить по стойке «смирно», что она тут же и продемонстрировала. Через минуту агент похоронного бюро покорно и торопливо заполняла какие-то формуляры, давая расписаться на каждом директрисе. Затем Любовь Константиновна попросила Николая остаться в машине, а сама вместе с агентом ушла на территорию больницы. Вернулись они только через полчаса. Директриса выглядела постаревшей лет на десять, и, судя по тому, что тушь с ресниц была смыта, она еще и плакала.Агентесса укатила на своем автобусе, а Николай некоторое время постоял на месте, ожидая, пока его спутница опять примет лекарства, и только после этого потихоньку тронул в Москву. Любовь Константиновна потихоньку приводила себя в порядок, он старался не смотреть в ее сторону, делая вид, что сосредоточился на дороге.– Представляешь, – сказала вдруг его пассажирка, – какой-то пьяный мудак выехал на встречную, и они не успели отвернуть. Обе машины улетели с дороги, да еще и загорелись, так что хоронить придется в закрытых гробах. А этот козел, который врезался в них, не был пристегнут, вылетел из машины через лобовое стекло, попал в кусты и отделался только переломом ноги да сотрясением. Но я эту суку посажу на всю его оставшуюся жизнь, все силы приложу, а посажу. А не получится, так и на тот свет отправлю…без всяких судей.Она отхлебнула прямо из пузырька с валерьянкой, ее передернуло, и она нелепо икнула. Немного помолчав, она добавила, – Давай сейчас на Новослободскую, там церковь есть, надо договориться об отпевании, они все-таки крещеные, я Людке крестной матерью прихожусь. У них на Миусском кладбище фамильный участок, там их и… положим.А сегодня, войдя в церковную ограду, Николай сразу увидел три стоявших рядом автобуса похоронной службы. Точно так же в правом нефе храма святого Пимена три закрытых гроба стояли рядком на катафалках. Служба только что закончилась, и негустая толпа прихожан уже почти разошлась. Несколько старушек, шурша тихо, как мышки, возились около огромных латунных подсвечников, гасили недогоревшие свечи и соскребали следы оплавленного парафина или воска. На крышках гробов лежали кресты и фотографии в черных траурных рамках. Вокруг собралось человек пятьдесят, из которых Николаю были знакомы лишь Любовь Константиновна, да Оксана, поэтому он держался в заднем ряду.Неторопливо к собравшимся подошел сухонький, седой, совсем старенький священник в светлой рясе, поверх которой накрест была повязана широкая лента с золотым шитьем. Его сопровождал, держа в руке слегка дымящееся кадило, невысокий, но весьма объемистый дьякон в черной рясе. Священник коротко переговорил о чем-то с Любовью Константиновной и, взяв из рук дьякона кадило, возгласил слова первой молитвы. Директриса оглянулась в этот момент и, пошарив взглядом по толпе, властным взмахом руки подозвала Николая к себе. Он невольно подчинился и осторожно пробрался и встал рядом с ней.– Держись со мной рядом, – шепнула она, – мы с тобой тут самые близкие им люди.Отпевание подходило к концу. Дьякон густым басом провозгласил «вечную память», голос гулко и мощно плыл в полупустом храме сквозь дымку ладана. Николай, перекрестившись, поднял лицо вверх, стараясь удержать внезапно нахлынувшие слезы. Взгляд его скользнул по колоннам, украшенным знаменитыми васнецовскими росписями, и уперся в видимый из бокового нефа краешек купола, где в лазурной выси беззаботно кувыркались белоснежные ангелы. Пока звучали слова молитв, произносимых священником, Николай пытался удержать внимание на них, стараясь понять полузнакомые слова на церковно-славянском языке. Это помогало хоть как-то умерить боль в душе, которая, возникала каждый раз, когда он снова и снова понимал, что ничего уже не вернуть и ничего больше не будет. Тогда хотелось замереть, не двигаться, а еще лучше упасть ничком и никого не видеть и не слышать. Сейчас же, когда затихли последние слова «вечная память», в голове у него опять возник сумбурный поток мыслей, которые, перебивая друг друга, возникали, казалось, из ниоткуда и были обращены к тому, чье незримое присутствие предполагалось этими колоннами, этим куполом и молитвами, улетающими с дымом ладана вверх, туда, к Нему.– … За что, мне все это? Что я, пожелал чего-то запретного? Мне ведь ничего не надо, кроме нормальной жизни. Жена, дети, работа… Что в этом греховного? А этот клад, я что его просил? Что это, искушение? Значит все это из-за того, что я не выдержал испытания искушением? Ну, хорошо, поманил и отнял. Но ее-то зачем нужно было наказывать, она же ни в чем не виновата! Это я убил тех двоих, и я должен ответить. Но что мне было делать, я же не хотел никого убивать, я просто защищался. Или я безропотно должен был отдать свою жизнь? Но за что, зачем, смысл какой во всем этом?!…Возле него остановился проходивший мимо священник, который служил на отпевании.– Простите, это ваших близких хоронят?– Да, тут моя невеста.– Сочувствую и разделяю ваше горе. Вы воцерковлены?– Простите?…– Службы в церкви посещаете?– Да, нет. Вообще-то я крещеный, но как-то…– Понятно, теперь большинство так. Но вам бы хорошо на исповедь прийти, причаститься, глядишь горе-то и утишится. Попробуйте еще Экклезиаста почитать, там хорошо написано для облегчения страждущих. А на исповедь приходите, и просто так поговорить можно, спросите отца Петра. А сейчас руки вот так, ковшичком сложите. Благослови тебя господи!На улице моросил мелкий дождь. Добровольцы из числа присутствовавших на похоронах мужчин, среди которых был и Николай, вывезли и погрузили гробы в автобусы. Похоронный караван катил по московским улицам, не привлекая внимания прохожих, прячущихся под зонтами, и в основном смотрящих под ноги, чтобы не попасть в очередную лужу. Редко кто бросал взгляд на три одинаковых автобуса следующих друг за другом, да и эти взгляды были равнодушно-любопытствующими. Николай с тоской смотрел в окно. Там на улицах все шло обычным порядком, и никому дела нет до того, что оборвались чьи-то жизни, а линии чьих-то судеб пойдут из-за этого совсем другими путями. Когда автобусы уже подъехали к воротам кладбища, какая-то старушка в нелепом плюшевом жакете, в клетчатом платке, повязанном по-деревенски, с узлом на затылке и с двумя кошелками через плечо, вдруг остановилась, провожая взглядом автобус, в котором он ехал, и несколько раз перекрестилась, шепча что-то.Перед воротами произошла заминка. Дежуривший возле них мужичок, на котором ввиду дождя была армейская плащ-палатка, а на ногах почему-то лаковые ботинки, делал вид, что въезжать на территорию кладбища, ну никак не положено. Твердость его убеждений моментально испарилась при виде бутылки, возникшей в руках Любови Константиновны. Волшебным образом ворота растворились в тот самый момент, когда бутылка исчезла под плащ-палаткой.Прощание возле могилы было недолгим, дождь хлынул уже по-настоящему, и нахрапистый бригадир могильщиков бесцеремонно торопил агента похоронного бюро, которая пытаясь придать какую-то приличную моменту скорбь и торжественность, включила принесенный с собой кассетник с записью похоронного марша. В тот момент, когда она пригласила присутствующих «прощаться с погребаемыми», то ли из-за того, что батарейки были старыми, то ли из-за попадания воды, пленка вдруг замедлилась, музыка превратилась в какофонию, и под эти звуки Николай, шедший в середине стихийно возникшей цепочки прощавшихся, остановился у гроба, на котором лежал Людин портрет. Шедшие за ним обходили его, держа одной рукой зонтик, другой прикасались к каждому гробу, замирали на мгновение, пытаясь принять печально-задумчивый вид, как бы выражая всю глубину скорби, которую они чувствуют и отходили в сторону. А он стоял, не в силах снять руку с крышки. Ему казалось, что пока он находится тут рядом, все еще живо то, что было с ними. Но стоит ему отойти, как порвутся последние нити, соединяющие их, и все начнет стремительно уходить в туман забвения. Он с грустью подумал, что пройдет несколько лет, и размоются в памяти черты любимого лица, а у него нет даже фотографии. Тут к нему торопливо подошла агент похоронного бюро и, сохраняя скорбное выражение на лице, злым шепотом попросила его отойти. Вслед ней поспешали уже могильщики с брезентовыми лямками в руках.Опустили в общую могилу гробы. Директриса высыпала на крышки данную ей при отпевании в церкви землю. Снова выстроилась очередь, на этот раз, чтобы брезгливо бросить щепотку раскисшей от дождя земли и торопливо поспешить в автобусы на ходу подставляя запачканные руки под струйки дождя, текущие с зонтов. В спину им летели звуки глухих ударов земли о крышки гробов, которые торопливо засыпали рабочие, торопящиеся поскорее приобщиться к дарам, которыми Любовь Константиновна подогрела их интерес к работе.Поминки директриса организовала в небольшом кафе-стекляшке, расположенном рядом с метро «Новослободская». Когда автобусы подкатили к нему, из них вышел уже повеселевший народ. Дождь кончился, и большинство осталось на улице, покурить и поговорить, поскольку многие давно не виделись. Стихийно организовалось несколько кучек, – отдельно родственники, отдельно коллеги по работе. Николай в задумчивости прохаживался возле кафе – он не курил, когда вдруг услышал, что в одной из компаний упоминают Алексея Аполлоновича. Толстый вальяжный мужчина, распускавший в этот момент узел галстука, говорил, что у него была назначена встреча с ювелиром на позавчера, но тот на встречу не пришел, и он второй день не может до него дозвониться. Еще один из родственников сказал, что пытался сообщить Алексею Аполлоновичу об аварии, но тоже потерпел неудачу. Подозвали Любовь Константиновну, которая знала все. Та сообщила, что ювелира пытались разыскать и даже оставили ему записку в почтовом ящике, но он так и не объявился. Родственники проявили живейший интерес к судьбе пропавшего Алексея Аполлоновича, нашелся кто-то заявивший, что у него большие связи в МУРе, директриса тут же договорилась с ним о взаимодействии и пригласила всех в кафе.Дальше все шло как обычно. После первых двух рюмок люди потихоньку начали раскрепощаться, и поминки постепенно переросли в собрание кружков по интересам. Где-то вспоминали, как почти одновременно пришли на работу мать и отец Люды, как они не сразу познакомились, и какая у них была потом любовь. Кто-то пытался подняться по генеалогическому древу семьи чуть ли не до времен Ивана Грозного. Тут и там раздавались призывы встречаться чаще и не по столь грустным поводам. Время от времени разговоры прерывались очередным оратором, который призывал всех налить и вспомнить те или иные вехи из жизни покойных, кое-кто при этом, в основном женщины, пускал слезу.Николаю, то ли от выпитого, то ли от усталости, которая навалилась на него за эти дни, стало вдруг тошно слушать все это. Его с этими людьми ничего больше не связывало, кроме памяти о Люде, а память у каждого своя. Он великолепно понимал, что пройдет несколько дней, и большинство собравшихся забудут о том, что произошло сегодня. Их жизни будут продолжаться так, как шли раньше. Для них ровным счетом ничего не изменилось. Был повод встретиться с родственниками, вспомнить старое и не более того.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33