«Как бы мне встретиться с той, что зовут Хигаки-но го? Где-то она сейчас живет?» Так спросил он, а его спутники отвечали: «Она изволит жить неподалеку отсюда». — «Ах, хотелось бы мне расспросить, каково-то ей было во время этого мятежа!» И только успел Я-дайни это вымолвить, как увидел седую женщину, которая набрала воды и теперь проходила мимо него, направляясь в какое-то убогое строение. Был там один человек, он сказал: «Вот Хигаки-но го». Я-дайни ужаснулся, сильно опечалился, но все же решил завязать с ней отношения, она же застыдилась и не вышла к нему, а так сказала:
Мубатама-но
Вага курогами ва
Сирагава-но
Мидзу ва куму мадэ
Нариникэру кана
С тутовыми ягодами схожие
Черные волосы мои ныне
Такими сделались,
Что из Белой реки Сирагава
Черпаю воду —
так сложила, и он, опечаленный, снял с себя одно из одеяний и послал ей.
127
Та же Хигаки-но го, в управе Дайни, когда предложено было воспеть осенние красные листья клена, сложила:
Сика-но нэ ва
Икура бакари-но
Курэнави дзо
Фуридзуру кара-ни
Яма-но сомураму
В крике оленя
Сколько же
Алого?
Когда он кричит,
Горы окрашиваются [красным].

128
Говорили люди, что Хигаки-но го умело слагает танка. И вот как-то собрались любители изящного, стали сочинять окончания к стихам, к каким трудно конец сложить, и прочитали так:
Ватацуми-но
Нака-ни дзо татэру
Са-во сика ва
В просторе моря
Стоящий
Олень… —
и предложили ей докончить, тогда она:
Аки-но ямабэ я
Соко-ни миюраму
Осенние горы
На дне отражаются —
так закончила она танка.
129
Дама, жившая в Цукуси, послала возлюбленному в столицу:
Хито-во мацу
Ядо ва кураку дзо
Нариникэру
Тигириси цуки-но
Ути-ни миэнэба
Жилище,
Где возлюбленного жду, как темно
В нем стало!
Клявшейся луны
В нем не видно —
так гласило послание.
130
И это написала та дама из Цукуси:
Акикадзэ-но
Кокоро я цураки
Ханасусуки
Фукикуру ката-во
Мадзу сомукураму
Осеннего ветра
Сердце жестоко, видно,
Трава сусуки
Туда, куда ветер дует,
Не спешит склониться.

131
Во времена прежнего императора было как-то дано августейшее повеление в первый день четвертой луны слагать стихи о том, что соловей не поет, и Кимутада:
Хару ва тада
Кинофу бакари-во
Угухису-но
Кагирэру гото мо
Накану кэфу кана
Весна лишь
Вчера [кончилась],
Но соловей,
[Видно, решив], что только весной надо петь,
Сегодня не поет! —
так он сложил.
132
Во времена того же императора это было. Призвал он как-то к себе Мицунэ, и вечером, когда месяц был особенно красив, предавались они всяческим развлечениям. Император соизволил сказать: «Если месяц назвать натянутым луком, что это может значить? Объясни суть этого в стихах», и Мицунэ, стоя внизу лестницы:
Тэру цуки-во
Юми хари то си мо
Ифу кото ва
Ямабэ-во саситэ
Ирэба нарикэри
Когда светящий месяц
«Натянутым луком»
Называют — значит это,
Что в горные гряды он
Стреляет.
Получив в награду расшитое одеяние оутиги, он снова произнес:
Сиракумо-но
Коно ката ни си мо
Оривиру ва
Амацу кадзэ косо
Фукитэ кицураси
Белое облако
На плечи мои
Опустилось.
Это, верно, небесный ветер
Подул прямо на меня.

133
Тот же император однажды вечером, когда луна была красива, соизволил совершать тайный обход покоев фрейлин. Спутником ему служил Кимутада. Из одних покоев, что там были, вышла красивая дама, одетая в ярко-алые одежды, она безудержно рыдала. Император послал Кимутада подойти и узнать, в чем дело, но она лишь закрывала лицо распущенными волосами и рыдала без удержу. «Отчего вы так плачете?» — спрашивал [Кимутада], но ответа не было. Император тоже был весьма неприятно поражен. Тогда Кимутада:
Омофураму
Кокоро-но ути ва
Сиранэдомо
Наку-во миру косо
Вабисикарикэри
О чем думаете
В глубине души,
Неведомо,
Но уже оттого, что вижу я, как вы плачете,
Я исполнен печали —
так сложил, и император несказанно хвалил его.
134
Во времена прежнего императора в одних покоях дворца жила молоденькая девушка, которая была недурна собой. Император как-то увидел ее и тайно призвал к себе. И с тех пор, скрывая от людей, он время от времени призывал ее. И вот однажды он изволил сказать:
Акадэ номи
Мирэба нарубэси
Авану ё мо
Афу ё мо хито-во
Аварэ-то дзо омофу
Никак не могу
Наглядеться на тебя
И в ночь,
Когда мы не встречаемся,
О тебе с любовью думаю —
так он сказал. Девушка была счастлива беспредельно и не таясь рассказала подруге: вот что он изволил сказать. Об этом узнала главная фрейлина и выгнала девушку [из дворца]. Очень прискорбно!
135
Дочь покойного Сандзё-но удайдзина, правого министра третьего ранга, завязала сердечные отношения с Цуцуми-но тюнагоном. В то время он занимал еще и должность кура-но сукэ и нес службы во дворце. А дама, то ли у нее не было особого настроения видеться с ним, но она не слишком к нему стремилась. Однако, когда ему пришлось часто бывать во дворце и он не мог постоянно навещать ее, дама:
Такимоно-но
Куюру кокоро ва
Арисикадо
Хитори ва таэтэ
Нэрарэдзарикэри
Благовония
Сгорели,
Так что ж, —
Курильница совсем
Не может угаснуть.
Кавалер этот был мастер слагать танка, и ответ, наверное, был хорош, но здесь он не приводится, ибо неизвестен.
136
Тот же кавалер известил как-то: «В ближайшее время буду занят и не приду. Несказанно тревожусь, как-то вы отнесетесь к тому, что я вынужден вот так ездить по разным местам и не могу навестить вас». Тогда дама:
Савагу нару
Ути-ни мо моно ва
Омофунари
Вага цурэдзурэ-во
Нани-ни татохэму
Пусть ты в суете и шуме,
В то же время
Думаешь с любовью обо мне.
Мою же скуку
С чем сравню?

137
Хёбугё-но мия, ныне покойный, построил себе великолепный дом в Сига, по дороге в Ямагоэ, в местечке под названием Иваэ, и время от времени наезжал туда. Жил он там тайно, иногда выбирался посмотреть на дам, прибывших в храм Сига для поклонения богам. Окрестности были чудесные. Дом был весьма изысканным, и Тосико, приехав в Сига, пришла к этому дому, оглядела его со всех сторон, поражалась ему и хвалила, а после написала:
Кари-ни номи
Куру кими мацу то
Фуриидэцуцу
Наку сига яма ва
Аки дзо канасики
Лишь на охоту
Приезжаешь сюда, и в ожидании этого
Во весь голос
Плачет олень. Ах, горы
Осенью особенно печальны! —
так она написала и уехала.
138
Человек по имени Коякуси-кусо, желая завязать сердечные отношения с одной дамой, послал ей:
Какурэ ну-но
Соко-но ситакуса
Мигакурэтэ
Сирарэну кохи ва
Курусикарикэри
В заросшем болоте
На дне [растущие] водоросли
Скрыты водой.
И карпу, о котором никто не ведает,
Так тяжело.
Дама в ответ:
Мигакурэ-ни
Какуру бакари-но
Ситакуса ва
Нагакарадзи то мо
Омохоюру кана
В воде
Всегда прячущиеся
Водоросли
Не слишком длинны,
Думается мне.
Этот человек, по имени Коякуси-кусо, был очень мал ростом.
139
Во времена покойного императора при покоях Сокёдэн-но миясудокоро служила некая тюнагон-но кими. И вот в ту пору, когда ныне покойный хёбугё-но мия, бывший тогда молодым человеком и именовавшийся первым принцем, увлекался любовью, он жил недалеко от дворца Сокёдэн. Прослышав, что есть во дворце сведущая в изящном дама, стал он приходить и беседовать с ней. Так прошло время, и завязались у них близкие отношения втайне от людей. То бывал он у нее, а то почти перестал приходить, и тогда из дома этой дамы было послано ему такое стихотворение:
Хито-во току
Акутагава тэфу
Цу-но куни-но
Нани ва тагавану
Кими-ни дзо арикэри
Ничем ты не расходишься
С землей Нанива
В стране Цу,
Где течет река Акутагава,
О которой говорят люди.
Она уже есть ничего не могла, все слезы лила, заболела и только о нем помышляла. И вот, отломив обсыпанную снегом ветку сосны, росшей перед дворцом Сокёдэн, она так сложила:
Кону хито-во
Мацу-но ха-ни фуру
Сираюки-но
Киэ косо кахэрэ
Авану омохи-ни
Того, кто не приходит,
Ожидая, провожу дни.
И подобно тому как белый снег.
Тает, так и я скончаюсь
От любви, не встретившись с тобой —
так говорилось в послании. «Ни за что только не отряхивай этот снег», — твердила она посыльному, и тот отнес все это принцу.
140
Ныне покойный хёбугё-но мия в близких отношениях был с дочерью Нобору-дайнагона. Однажды делили они ложе не в обычном месте, а в комнате-нише, между спальней и наружной верандой. Потом ушел он, и долгое время они не встречались. И вот как-то говорит он: «То ложе, что я устроил в нише, на месте ли? Или его куда-нибудь передвинули?» А она в ответ:
Сикикахэдзу
Ариси нагара-ни
Кусамакура
Тири номи дзо виру
Харэфу хито нами
Не перестилали.
И все прежняя она —
Подушка из травы.
Но в ней лишь пыль,
Ведь некому убрать —
так она сложила, а он ей отвечает:
Кусамакура
Тири харахи ни ва
Карагоромо
Тамото ютака-ни
Тацу-во матэкаси
С подушки из травы
Пыль убрать [приду].
Подожди, пока скрою
Расшитые рукава
Китайских одежд.
Она же:
Карагоромо
Тацу-во мацу ма-но
Ходо косо ва
Вага сикитаэ-но
Тири мо цуморамэ
Пока китайские одежды
Скроишь, в ожидании
Много времени [пройдет].
На ложе моем
Пыли будет все прибавляться —
так сложила. Затем он навестил ее, а вскоре сообщил: «Уезжаю на охоту в Удзи», и тогда она:
Микари суру
Курикомаяма-но
Сика ёри мо
Хитори нуру ми дзо
Вабисикарикэри
Даже больше, чем олень,
На которого ты охотишься
На горе Курикома,
Я, спящая в одиночестве,
Достойна жалости.

141
Среди братьев государственного советника по имени Ёсииэ был один, служивший в стране Ямато чиновником третьего ранга. И вот в дом нынешней своей жены привел он женщину из Цукуси и там же поселил. И первая жена была очень добра нравом, и у теперешней сердце не было жестоким. Прекрасно они ладили. А кавалер этот по делам службы часто ездил по провинции, и женщины оставались вдвоем. И жена из Цукуси тайком завела себе возлюбленного. Стали о том поговаривать люди, она сложила:
Ё ха ни идэтэ
Цуки дани мидзу ва
Афу кото-во
Сирадзу гахо-ни мо
Ивамаси моно-во
Если бы в середине ночи выйдя,
Луна и та не увидела бы нас,
Все же, о наших встречах [с людьми говоря],
Притвориться незнающими
Нам бы надо.
Но хотя было за ней такое, первая жена была женщина очень доброго нрава и ничего об этом мужу не сказала. Так и жили они, но как-то стороной он узнал, что есть у второй жены возлюбленный. Хотя он сам любил ее, но все же не очень близко к сердцу принимал и оставил все как есть. А вскоре он узнал, что она с тем, с другим, все еще поддерживает отношения, и спросил: «Кого ты любишь — его или меня?»
Она:
Ханасусуки
Кими-га ката-ни дзо
Набикумэру
Омовану яма-но
Кадзэ ва фукэдомо
Трава сусуки
Именно в твою сторону
Клонится,
Даже если внезапно горный
Ветер подует —
так сложила. Пришел к ней после этого ее возлюбленный, она ему стала говорить: «В этом мире все так печально. Я не могу больше встречаться с вами», но, видно, со временем она все чаще помышляла о нем, стала отвечать на его послания, и вот как-то она послала первой жене запечатанное письмо. Та раскрыла, и было там написано:
Ми-во уси-то
Омофу кокоро-но
Коринэба я
Хито-во аварэ-то
Омохи сомураму
Видно, сердце мое,
Решившее быть равнодушным,
Не было наказано.
Вновь в возлюбленном очарование
Оно нашло —
так написала она, не наученная еще тем, что уже случилось.
Муж сначала не отдалялся от нее сердцем, любил ее, и она тоже очень любила его, но его сердце переменилось, он уже не относился к ней, как раньше. В Цукуси у нее были родители и братья, решила она ехать, он же, поскольку сердце его переменилось, и не собирался ее удерживать, а, наоборот, отпустил. Первая жена, уже привыкшая жить с нею вместе, очень горевала, что та уезжает. Проводила она вторую жену до Ямадзаки — посадить на корабль. Пришел туда и муж. Прежняя и новая жены провели вместе день и ночь, о столь многом говорили, а на следующее утро та взошла на корабль. Теперь кавалер с прежней женой собрались возвращаться и сели в коляску. Обоим было очень грустно, и тут приносят письмо от той, что на корабле. В нем написано:
Футари коси
Мити томо миэну
Нами-но уэ-во
Омохикакэдэмо
Кахэсумэру кана
Непохожа
Гладь волн
На дорогу, которой вдвоем мы сюда шли,
Неужели равнодушно
Ты меня отсылаешь? —
так говорилось в письме. Кавалер и прежняя жена преисполнились жалости к ней и заплакали. Корабль отплывал все дальше, даже ответить ей было нельзя. Увидев, как удаляется корабль, они, в коляске, дальше ехать не могли, а та, что была на борту, выставила голову, чтобы видеть их в экипаже, и вот корабль уходил все дальше и дальше, а ее лицо становилось все меньше, но она по-прежнему смотрела на них, и как печально это было.
142
Старшая сестра покойной миясудокоро, старшая из детей в семье, была весьма искушенной в изящном; прекрасно слагала танка, да и младшие сестры тоже превосходили миясудокоро. Мать ее умерла, когда она была еще очень молода. Заботы о ней взяла на себя мачеха, и нередко бывало так, что девушке приходилось поступать против собственной воли. И вот она сложила:
Арихатэну
Иноти мацу ма-но
Ходо бакари
Уки кото сигэку
Нагэкадзу могана
Ах, если б можно было не вздыхать
И не печалиться,
Хотя бы пока
Проживаешь эту жизнь,
У которой будет конец —
так она сложила.
Отломив ветку сливы, она:
Какару ка-но
Аки мо каварадзу
Нихохисэба
Хару кохиси тэфу
Нагамэсэмаси я
Если бы этот аромат
И осенью неизменно
Источался,
Не так мучительно было б
О весне с любовью вспоминать —
такое сложила стихотворение.
Была она прекрасно воспитана и хороша собой, много поэтому было таких, кто стремился завязать с ней отношения, но она даже не отвечала им. «Женщина не должна вот так, [в одиночестве], завершить свою жизнь, хоть иногда пиши им ответы», — говорили отец и мачеха, и, принуждаемая ими, она написала одному кавалеру такой ответ:
Омохэдомо
Кахи накарубэми
Синобурэба
Цурэнаки томо я
Хито-но мирураму
Хоть и думаю о вас,
Но, видно, все напрасно.
Чувства в душе таю
И, верно, бесчувственной
Кажусь я вам.
Только это она и послала, ни слова не добавила. Причина же была вот в чем: родные все говорили ей: «Возьми же кого-нибудь в мужья», а она отвечала: «Всю свою жизнь до смерти я хочу прожить без мужчин», беспрестанно это твердила, и так оно и вышло: ни с кем не завязала отношений и в двадцать девять лет скончалась.
143
В Старые времена жила одна дама, супруга Дзайдзи-но кими, сына Дзайтюдзё. Дама эта была племянницей Ямакагэ-тюнагона и звалась Годзё-но го. Дзайдзи-но кими отправился как-то в дом к своей младшей сестре, супруге наместника провинции Исэ. У наместника была возлюбленная. И Дзайдзи-но кими, старший брат жены наместника, втайне от людей завязал отношения с этой возлюбленной. Он думал, что она любила только его, но оказалось, что и с его братьями она тоже встречалась. И вот он ей:
Васурэнаму
То омофу кокоро-но
Канасики ва
Уки мо укарану
Моно-ни дзо арикэру
Позабыть бы тебя —
Как подумаю, так душа
В тоске.
Рядом с этим
Иные печали уже не опечалят —
так сложил. Теперь это все уже старинные песни.
144
Этот Дзайдзи-но кими, то ли потому, что его отец, Дзайтюдзё ездил на восток, и он с братьями временами совершал путешествия в другие провинции. Был он человеком весьма изящного вкуса, и, если в иной провинции в каком-либо месте его охватывала печаль и чувство одиночества, он слагал и записывал стихи. На станции под названием Офуса открылось морское побережье. Тогда он сложил и записал [на станции] такое стихотворение:
Ватацуми-то
Хито я миру раму
Афу кото-но
Намида-во фуса-ни
Накицумэцурэба
Широким морем,
Верно, видятся людям
Те слезы, что я в обилии
Проливаю
Из-за свиданий, [что невозможны].
А на станции под названием деревня Минова:
Ицу ва то ва
Ваканэдо таэтэ
Аки-но ё-дзо
Ми-но вабисиса ва
Сиримасарикэру
Всегда
Неизменно [грущу],
Но в осенние ночи
Моя печаль
Всего сильнее —
так сложив, написал. Так скитался он по чужим провинциям, и однажды, когда он добрался до провинции Каи (Кахи) и жил там, он заболел и, чувствуя, что умирает, сложил:
Карисомэ-но
Юки кахидзи то дзо
Омохиси-во
Има ва кагири но
Кадодэ нарикэри
Лишь на время
Посетил я [это место],
Так мне думалось.
Теперь же стало [это путешествие] последним
Выходом за ворота —
так сложил он и скончался.
Один человек, который знал по прежним путешествиям Дзайдзи-но кими, возвращаясь в столицу из провинции Микава, останавливался на всех этих станциях. Он увидел эти танка и, узнав его руку, приметил их и очень печалился.
145
Император Тэйдзи отправился к устью реки. Была тогда среди укарэмэ одна, по имени Сиро. Он послал к ней гонца, и она пришла. При императоре было много вельмож, придворных и принцев, так что она остановилась поодаль. «Воспойте в стихах, почему вы стали так далеко», — повелел император, и она тут же сложила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10