- Здесь ванны. Освежитесь с дороги, а я отдам некоторые
распоряжения. Живу отшельником, - продолжал он, разводя руками, - и, по
правде сказать, не уверен, что смогу достойно принять таких неожиданных и
приятных гостей.
- Не беспокойтесь, мсье Брусвеен, - сказал Антуан. - Мы только хотели
спросить вас кое о чем. Это займет не часы, а минуты.
- Часы радости короче безразличных минут. В гилее не принято
отвергать гостеприимство. Вы, господа, обидите старика, если откажетесь
разделить скромную трапезу.
В манерах Брусвеена было что-то старомодное, милое... Кроме того,
непринужденный разговор за столом мог пролить больше света на таинственную
историю. Да Пальха переглянулся с Антуаном и решил принять приглашение.
Через полчаса, после прохладного душа, гости сидели за большим
полированным столом, заставленным бутылками и множеством ароматных
закусок.
Подняв первый бокал за встречу и знакомство, хозяин объявил, что уже
более четверти века не был в Европе. Он - добровольный затворник и давно
при шел к выводу, что человек остается человеком лишь тогда, когда находит
способ уйти от политики.
- Я не выписываю газет и редко слушаю радио... - продолжал Брусвеен.
- Получаю только специальные журналы. Что же касается предмета моих
исследований - экваториальной флоры, то стоит выйти за порог дома - и
гилея одаривает своими чудесами.
- Вы ботаник, мсье Брусвеен? - поинтересовался Антуан.
- Да, мсье, так же, как и мой отец, профессор Пер Антон Брусвеен.
Мадемуазель, я рекомендую вам это вино. "Шато Марго" 1940 года. Виноделы
считают этот год превосходным...
- Для французских виноделов этот год был черным, - заметил Антуан.
- Именно тогда я навсегда распрощался с Европой, - быстро сказал
Брусвеен. - Кровь, насилие, кипение политических страстей - это не для
меня. Я укрылся в гилее, как в монастыре, и не пожалел.
"Брусвеен, Брусвеен, - думал Антуан. - Откуда мне известна эта
фамилия? Я никогда не интересовался ботаникой. Статей его я не мог читать.
Откуда же я знаю эту фамилию?.. Кажется, от бразильской жары я перестаю
соображать..."
- Я только ученый, - продолжал хозяин, - и поклоняюсь одному владыке
- хлорофиллу. Меня куда больше занимает трансформация его зерен, нежели
трансформация политических режимов. Кстати, вы случайно не родственник
профессора Пьера Симона Берже?
- Он мой отец, - поклонился Антуан.
В прозрачных, как льдинки, глазах Брусвеена мелькнуло что-то похожее
на изумление.
- Вот как... - протянул он. - Ваш отец был великим ученым.
"Вспомни, ну вспомни же! - приказывал себе Антуан. - Ты должен
вспомнить. Этот странный человек имеет отношение к твоей собственной
судьбе. Откуда он знает отца? Тот прославился открытиями в области ядерной
физики именно в годы войны, уже когда Брусвеен, по его словам, жил
затворником в Бразилии. Отец погиб в застенках гестапо в сорок
четвертом..."
Внесли дымящееся, остро пахнущее блюдо.
- Вкусно, - похвалила Софи, пробуя огненную смесь из тушеной зелени,
рачков и рыбы, обильно сдобренную красным перцем.
- У вас вкус настоящей бразильянки, - вежливо сказал да Пальха. -
Каруру - наше любимое национальное кушанье, так же как у вас... гм...
лягушки...
- Ненавижу лягушек, - отрезала Софи.
Подали кофе, ликер.
Решив, что наступил подходящий момент, да Пальха стал объяснять
Брусвеену причину визита.
Тот слушал не перебивая, не задавая вопросов. Когда да Пальха
закончил свой странный рассказ, Брусвеен снисходительно улыбнулся.
- Я читал в каком-то американском журнале вздор о летающих тарелках,
- сказал он, неторопливо раскуривая сигару. - Но то, что вы рассказали мне
сейчас, побивает все рекорды. Летающие ладьи... пестрые человечки... Ваш
метис просто алкоголик. Я скромный ботаник, господа, но я привык к
логическому научному мышлению. История, которую вы мне поведали, чудесна.
Но смею вас заверить, что ни на территории моей фазенды, ни вблизи от нее
никогда не происходило ничего сверхъестественного. А единственные мои
гости за последние три-четыре года - это вы, господа.
"Если он даже сейчас мне лжет, - думал Антуан, - откуда все-таки я
знаю его фамилию?.."
- Простите, мсье Брусвеен, - обратился он к ботанику, - вам
приходилось встречаться с моим отцом?
В прозрачных глазах хозяина мелькнуло что-то похожее на колебание:
- Нет... То есть да... Впрочем, это было очень давно. Задолго до
войны.
"Ложь, все это ложь, - твердо решил Антуан. - Может, он не тот, за
кого себя выдает? Но тогда кто?.."
- Я мечтаю подстрелить ягуара, - сказала Софи.
- Я знал одного охотника, - голос Брусвеена звучал очень мягко, - он
выходил на единоборство с ягуаром, вооруженный копьем. Считал, что ружье
может отказать, а копье... Впрочем, я не знаток охоты на диких зверей. Мое
единственное оружие - ланцет, а добыча - листья и цветы.
- А из "вальтера" вы хорошо стреляете? - неожиданно спросил Антуан.
Брусвеен широко распахнул свои прозрачные глаза.
- Я стрелял только из лука. Да и то в далеком детстве.
- Но неужели вам... - начал Антуан. Ему не удалось договорить.
В столовую без стука ворвался уже знакомый путешественникам
привратник и гаркнул по-немецки:
- Герр Брусвеен... Они там...
Яростный взгляд Брусвеена ударил его словно хлыстом.
Извинившись, хозяин фазенды встал из-за стола и неторопливо подошел к
привратнику. Минуту они тихо переговаривались. Потом Брусвеен повернулся к
гостям.
- Простите, господа... Произошло нечто непредвиденное.
Он был явно встревожен.
Гости поднялись. Поблагодарив за гостеприимство, распрощались с
хозяином.
Он вышел на веранду, прощально взмахнул рукой.
И вот белая дверь в стене вновь раскрылась и захлопнулась со звуком,
напоминающим пистолетный выстрел.
- Не кажется ли вам, что нас водили за нос? - спросила Софи.
- Герр Брусвеен... Вот так, - сказал Антуан, напирая на слово "герр".
Жоакин ждал возле джипа.
- Здешний фазендейро утверждает, что не видел ни летающей гамбарры,
ни маленьких дьяволят, ни Машадо, - сказал да Пальха.
- Каррамба! Он лжет! Лжет! - темнея от гнева, закричал Жоакин.
Как бы в подтверждение его слов, за высокой бетонной стеной что-то
громыхнуло, завыло, и продолговатое массивное тело свечой взметнулось
ввысь.
- Ол-ля! Гамбарра! - завопил Жоакин.
Где-то невдалеке затарахтел крупнокалиберный пулемет, прочертив
зеленую стену леса и небо над ней бледно-розовым пунктиром трассирующих
пуль.
- Единственное оружие - ланцет, - усмехнулся Антуан. - Вот так,
друзья мои! Едем быстрей отсюда. Интересно, это бунт или Брусвеен пытался
захватить то, что ему не принадлежало...

6
Кабы нам писать не продолжение, а начало, - мы бы еще
и не такое напридумывали.
А.Шейкин, А.Томилин
За окнами качались сосны, касаясь ветвями стен. Тишина и полная
отрешенность от сумасшедшего темпа жизни современного города царили в
клинике института высшей нервной деятельности.
Прошла уже неделя с тех пор, как в одной из палат появился странный
пациент. Врачи, да еще врачи-психиатры - народ привычный, но и они
оставляли работу, чтобы взглянуть на мешковатую фигуру, безучастно
бредущую вслед за санитаром. Именно фигуру, потому что лица человека
разглядеть было невозможно, оно все сплошь заросло густыми блестящими
волосами. Однако не это явилось главной причиной его пребывания в клинике.
Этот больной, по фамилии Марков, был внешне безучастен к окружающему
миру, хотя первая же цереброграмма показала непрестанную и бурную
деятельность головного мозга. Вначале Марков еще хоть как-то отвечал на
вопросы, история его болезни заполнялась рассказом о пережитом им
приключении. История получалась крайне несвязной, разорванной, а вскоре
больной вообще замолчал.
Случай был чрезвычайно загадочный! Все усилия врачей разбивались о
нечувствительность пациента к любому внешнему раздражителю. А ведь от
этого человека ученые с таким нетерпением ожидали подробностей о посещении
нашей страны неведомым летающим кораблем...
На расширенном консилиуме было решено: необычайным больным специально
займется доктор Горелов.

- Алвист!.. Доктор Алвист!.. - Антуан мчался, опережая собственный
голос. Белый халат, накинутый на него проворной медицинской сестрой,
развевался за плечами. Секретарша профессора кинулась ему наперерез, но
успела поймать лишь вихрь слетевших со стола бумаг. Дверь в кабинет шефа
хлопнула.
- Вот! - Антуан кинул на стол перед Алвистом газету. - На странице
четырнадцатой... Я отметил... Читайте, читайте!
Алвист развернул газету. Статья, отмеченная ногтем, не имела броского
заголовка и настолько терялась среди остального материала, что было ясно:
эта скромность преднамеренна. Статья посвящалась новому способу
расшифровки излучений головного мозга, примененному в Ленинградском
отделении института высшей нервной деятельности. Подробностей автор не
приводил. Новое достижение советской науки он обрисовал сдержанно, зато в
конце запускал "черный шар":
"Отныне ничто не может укрыться от глаз коммунистической Чека. Полный
видеоконтроль над мыслями - вот что означает новое изобретение Советов".
Профессор оторвался от газеты:
- Очередная репортерская утка. Почему она вас так взволновала, мой
друг?
Антуан уже успел отдышаться и, раскурив сигарету, глубоко затянулся и
выпустил облако голубого дыма.
- В том-то и дело, уважаемый доктор, что это не утка! Два года назад
я был в аспирантуре у ленинградского этнографа профессора Почиталина. Там
же, в Ленинграде, я познакомился с некоторыми работами института высшей
нервной деятельности. Уже тогда группа доктора Горелова была занята
работой над тем, что в этой статье называется "видеоконтроль". И,
насколько я мог судить, они успешно продвигались вперед... Конечно, метод
разрабатывался сугубо для психических заболеваний. Для тех случаев, когда
узнать причины расстройства - главное, а больной сам не в состоянии ни
вспомнить, ни ответить на вопросы врача...
Алвист смотрел на молодого француза сквозь очки, сдвинув брови. Он
уже понял ход мыслей собеседника и теперь быстро прикидывал в уме, какие
преимущества получил бы он сам и его институт от сотрудничества с
русскими... "Да, перспективы заманчивы, - думал Алвист, - но могу ли я
пригласить русских в Бразилию? Это прежде всего политика..." Он не хотел
рисковать своим положением.
- Если подвергнуть серого исследованиям с помощью русского метода...
- говорил Антуан. - Вы представляете? Мы смогли бы узнать, какая
информация скрыта в его мозгу! Разве вы, доктор, не хотели бы поработать
вместе с русскими, применить их метод к нашему дикарю?
Алвист взял сигару. Он тоже волновался, но старался не показывать
этого.
- Но ведь это русские, коммунисты... Возможно ли приглашать
специалистов из России? Или, по-вашему, я должен поехать туда сам и
повезти серого с собой? Боюсь, что после такого вояжа не придется мне
возвращаться в Бразилию. Вы же знакомы с нашей политикой и влиянием на нее
американцев...
- Вы боитесь! - закричал Антуан. - И тем самым отдаете науку в руки
таких, как Брусвеен! В своей фазенде, похожей на дот или бункер, он - а не
вы! - завладеет секретами разума этих существ - серых и пестрых. И, можете
быть уверены, использует их не на благо цивилизации...
- Вы говорите - Брусвеен? - профессор оживился. - Я не знал, что он в
Бразилии. Год назад мы встречались в Стокгольме на конгрессе биологов...
- Ошибаетесь, - перебил его Антуан. - Мсье Брусвеен говорит, что уже
более двадцати лет он не покидал своей фазенды.
- Ну-ну, мой друг, я, конечно, стар, но еще не выжил из ума. Да
вот... - Алвист легко поднялся из-за стола и подошел к большой групповой
фотографии, висевшей на стене. - Вот, извольте: третий слева - ваш
покорный слуга, а рядом - доктор Харальд Брусвеен. Снимок сделан в прошлом
году на приеме у короля... Кроме того, должен вам сказать, что фазенда,
похожая на дот или бункер, вовсе не в характере Харальда. Он два года
провел в фашистском концлагере и не выносит ни казематов, ни
затворничества...
Антуан пристально смотрел на фотографию. "Вспомнил, вспомнил..."
- Простите, доктор... - Антуан стал стремительно прощаться. - Еще раз
извините за вторжение... Но, кажется, теперь я знаю, что мне делать...
Секретарша Алвиста не пыталась задержать сумасшедшего француза, когда
он снова со скоростью гоночного автомобиля пролетал через приемную. Она
легла грудью на свои бумаги и спасла на столе порядок. Это вполне
удовлетворило ее в данной ситуации.

Опять падал снег и на белом его покрове четко вырисовывались следы
маленьких босых ног. Потом появилась жуткая размалеванная морда. Взмах
копья... Изображение на экране прибора расплывается и мутнеет.
- Электроды в зону "Б", пожалуйста.
Голос человека в белом халате спокоен. Ни суеты, ни спешки. Все идет,
как намечено. Электроды - тончайшие иглы из физиологически нейтрального
сплава - в мозгу больного. Мозг живет...
На сероватом стекле вновь появляется изображение. Можно разглядеть
край лавки, покрытой овчинным тулупом. У стола под лампой - бородатый чело
век. Рядом - старуха, повязанная платком. И сразу другая картина: та же
изба, но пустая, с развороченной печкой, из которой торчит нелепый черный
ствол...
- Стоп!
Гаснут экраны, темнеют глазки индикаторов. Серия исследований
закончена. Еще одна серия...
В ординаторской за длинным столом собираются люди в белых халатах.
Только теперь, когда спало напряжение, можно увидеть, как они устали. У
многих под глазами круги.
Входит Горелов - руководитель лаборатории.
- Ну что шестая серия?
Отвечают вразнобой:
- То же самое... Между шестнадцатым и семнадцатым кадрами - провал.
Хотя интенсивность излучения - максимальная...
- Тогда подведем итоги. В мозгу больного обнаружены постоянные очаги
возбуждения. Мысль его вертится вокруг одних и тех же событий. Отсутствие
логики в изображении и частые провалы заставляют предполагать, что причина
расстройства где-то совсем рядом с этими провалами памяти. Что-то мучает
больного, он всеми силами пытается проникнуть в эти провалы, связать
воедино...
Кто-то прерывает его:
- Простите, может-быть - провалы связаны с временными потерями
сознания? Помните: взмах копьем - и провал...
- Вот именно! А если так, информация о происшедшем могла сохраниться
в подкорковом слое, в непроявленном виде...
Общий вздох проносится по ординаторской. Кто-то скептически
улыбается. Кто-то свистит. Горелов снова повышает голос:
- И мы обязаны извлечь ее! Восстановив логическую связь событий, мы
тем самым снимем напряжение с мозга, вернем его к нормальному состоянию...
- Это выходит за пределы наших возможностей...
- Нет, не выходит! Предлагаю подключить мозг другого человека. В
данном случае - мой.
С минуту в комнате стоит тишина. Потом она взрывается. Люди говорят
все сразу, перебивают друг друга. Некоторые кричат:
- Это невозможно!
- Теоретически не доказано...
Голос Горелова покрывает все:
- Спокойно, товарищи! В конце концов, к этому эксперименту мы идем
уже два года. Он становится необходим. Вопрос о психологической
совместимости мною рассмотрен. Прошу всех приступить к подготовке седьмой
серии.
И сразу все становятся на места. У каждого - свой участок, своя
задача. Горелов входит в операционную. Ассистенты надевают ему на голову
сложный шлем с многочисленными излучателями и присосками, проверяют пульс.
Горелов спокоен. Так, наверно, бывает спокоен тренированный космонавт.
Тоже прыжок в неизвестное... Через несколько минут здоровый мозг этого
человека станет как бы продолжением больного. Они словно сольются воедино,
и при этом на здоровом лежит задача проанализировать мысли больного.
И вот уже снова загораются красные лампы на панелях приборов.
Сиренево мерцают экраны. Снова знакомые кадры: дикарская рожа и взмах
копья...
- Стоп! Электроды - в подкорковый слой...
Глаза Горелова закрыты. И все присутствующие понимают, сколько воли,
сколько выдержки нужно иметь, чтобы вот так, сознательно подчинять свой
мозг внешнему воздействию, воспринимать все то, что хранится в чужой
памяти, сохранять одновременно способность трезво мыслить, наблюдать за
событиями как бы со стороны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12