Святая душа! Скажи мне, Марко, что они хотят с ним сделать?
Дон Винченте сидел сгорбившись; его глаза были того же цвета, что рис с шафраном, который горкой лежал перед ним на тарелке. Он ел с трудом, заставляя себя глотать пищу только потому, что это было нужно. Он помахал рукой, которая вдруг стала похожа на когтистую лапу, словно пальцы держали горстку мелких монет.
— Ничего с ним не случится, мамочка. Его выпустят. Все будет хорошо.
— Ты только говоришь, а сам ничего не делаешь. — В этот момент служанка внесла поднос, на котором лежал жареный молочный поросенок в чесночном соусе. Глаза Донны Карлотты проследили за движением подноса. — Возьми porchetta, — сказала она Марку. — И не благодари — ты у себя дома. — Она схватила его тарелку в положила заднюю ногу и полдюжины ребрышек. Дон Винченте поспешно отвернулся. При виде еды жена забывала все на свете. Положив себе на тарелку свиную лопатку в засунув в рот булочку, она снова вспомнила о своем горе, и глаза ее наполнились слезами. — Это все подстроено, — сказала она, — нашего бедного мальчика заманили в ловушку.
— Конечно подстроено, — согласился Дон Винченте. — Самый настоящий сговор. Я это знал уже тогда, когда они пытались обвинить его в изнасиловании. У меня в Сицилии много врагов, и теперь они сводят счеты.
— Наш сын не стал бы заниматься наркотиками, — сказала Донна Карлотта. — Мы воспитали его в строгости. Может быть, никто не говорил тебе, Марк, во он всегда ходил в церковь. Только отец не хотел… Ма lei non mangia. Ну, что же ты ничего не ешь? Может, porchetta тебе не нравится? Цыпленок очень вкусный, возьми цыпленка.
Дон Винченте прополоскал рот сицилийским вином чернильного цвета.
— Все начал это дерьмо Макклейрен, но кто-то снабжал его деньгами, и я еще выясню, кто за ним стоял… Когда в наш город приезжал мистер Трумэн, тогдашний мэр-голландец — как его звали? — представил меня, и президент пожал мне руку.
— Он и должен был пожать тебе руку, — сказала Донна Карлотта. — Кто поставил этот город на ноги? Кто позаботился, чтобы ни один отец семейства не стоял в очереди за хлебом? Кто пожертвовал четверть миллиона долларов на городскую больницу? Кто дал приданое двадцати двум девушкам из приюта святой Марии?.. А сейчас никто палец о палец не ударил, чтобы остановить красных, когда они забирали все, что нам принадлежало на Кубе. Кто теперь даст двести индеек для бедняков на Рождество? Уж конечно не Макклейрен.
— Дерьмо, — повторил Дон Винченте. Он сделал еще глоток вина и поморщился. — Все в городе прикрыли. Тридцать два пустых здания на Дуайт-стрит, десять процентов безработных. И ты не хуже меня знаешь, что, если кто хочет сыграть на деньги, ему теперь надо ехать в Крэнстон. А ты слышал про банды подростков на улицах? Если не вывернешь карманы и не отдашь часы, тебе ноги переломают. И вся эта молодежь начиняет себя наркотиками. Это что, по-твоему, — прогресс, демократия?
— Всем известно, что город превратился в настоящие джунгли, — сказал Марк.
— А раньше как здесь было чудесно, — заметил Дон Винченте. — Тихо, спокойно. Полиция занималась только тем, что штрафовала за не правильную парковку машин. Поблагодарим Макклейрена за то, что сейчас творится. Я вот что скажу, Марко. Я держал этот город в своих руках. Президент Эйзенхауэр прислал мне фотографию с собственноручной подписью. Ему, наверное, сказали, какие суммы я пожертвовал на его кампанию.
Донна Карлотта, еле сдерживая слезы, дергала Марка за рукав.
— Ну, сделай мне приятное. Попробуй хоть polpette.
— Послушай, мамочка, оставь его, ради бога, в покое, — сказал Дон Винченте. — Он, как и я, не может есть. У него слишком много неприятностей.
— Прости меня, Марк, я забыла. Может, тебе не хочется об этом вспоминать, но как у тебя с Терезой? Сердце говорит мне, что вы скоро снова соединитесь. Всенепременно. В такие времена нам нельзя считаться только со своими чувствами. Ради детей, Марк, ради детей.
* * *
После обеда Дон Винченте повел Марка к себе. Когда он потянулся, чтобы выключить рекламную трескотню, передававшуюся по телевизору, Марк по его лицу, обычно сонному и инертному, уловил, что он нервничает.
— Ну, выкладывай. Как дела? — спросил Дон Винченте.
— Пока хорошо, — ответил Марк. — Самая большая удача в том, что мы сумели узнать, где Леон. Оказывается, Сальваторе вытащил его из кубинской тюрьмы и посадил на последний самолет, улетевший до переворота с Кубы в Майами.
— Сальва умеет смотреть вперед, — сказал Дон Винченте. — Всегда этим отличался. Потому он и достиг вершин.
— Я сказал Брэдли, что найду этого парня, но на это нужно время. Он договорился с Бюро, чтобы мне дали отсрочку.
— Мне кажется, он активно нам помогает. Я знаю, что тебя от него тошнит, но в данный момент у нас нет оснований жаловаться. Ты слышал, что Виктора перевели в Льюисберг? Ему поставили телевизор и кормят мясом и яйцами. Мне говорили, что ребята там проводят почти целый день в саду среди роз и наслаждаются жизнью. Нам удалось добиться, чтобы слушание дела еще раз отложили. Осталось только найти руку в Вашингтоне, тогда он смог бы признать себя виновным, отсидеть восемнадцать месяцев и выйти на поруки.
— Я летал в Майами в расчете на то, что разыщу Леона. Оказывается, сейчас там миллион кубинцев. Полный хаос, и если бы не наши друзья, на которых мне удалось опереться, я мог бы с тем же успехом вернуться домой. Хорошо, если бы вы послали в Джексонвилл какой-нибудь подарочек Малатесте и Венециано в знак признательности за их работу. Они вдвоем перебрали не меньше тысячи беженцев, говорящих по-испански.
— Быть хорошим другом и иметь друзей — всегда полезно, — сказал Дон Винченте.
— В конце концов мы обнаружили фамилию Леона в списке одного из комитетов за освобождение, которые они там организовали. Оказалось, он уже несколько месяцев находится в Мексике. Его задержали в Майами по подозрению в поджоге дома, и он бежал.
— Он специалист и по поджогам к тому же?
— Нет, псих. Убивает и поджигает дома. Сейчас он в тюремной больнице для умалишенных. Перейдя границу, он тут же пристрелил какого-то мексиканца, и его обвинили в убийстве, но потом признали психически больным. В Мексике очень гуманная система наказаний.
— Вот carogna, — сказал Дон Винченте. — Как их только земля носит? — Он аккуратно сплюнул в маленькую бронзовую плевательницу и вытер рот тыльной стороной руки. — Ты думаешь, его отпустят? Тебе удастся их уговорить?
— Уже удалось, Я съездил в Мехико-Сити и повидал нашего друга Паскуале. Он устроил мне встречу с одним человеком из тюремного ведомства, который заинтересован в получении большой суммы на благотворительные нужды. Придется выложить сто тысяч, но Брэдли заплатит.
— Черт побери, Марко, это же замечательно! Значит, ты можешь забрать этого человека в любое время?
— — Надо только предупредить заранее. Он будет сидеть в тюремной больнице и плести свои корзинки, пока не понадобится. Мы можем взять его на несколько дней — как было на Кубе. Таким образом, его отсутствия никто не заметит.
— Что еще предстоит сделать? — спросил Дон Винченте.
— Нужен пилот.
— А почему бы нам не взять того же пилота?
— Сможем ли мы его найти?
— Сможем. Пока тебя не было, я тут кое-что разузнал, — сказал Дон Винченте. — Этот пилот не кто иной, как знаменитый Гарри Морган, которого Росси из Нью-Джерси использовал для похищения Гальдоса.
— Я думал, его уже нет в живых. Разве он не повесился в тюрьме не то в Панаме, не то еще где-то?
— В Доминиканской Республике, — сказал Дон Винченте. — Его собирались выдать и переслать сюда, поэтому ему пришлось исчезнуть. По моим сведениям, он продолжает жить там под другой фамилией.
Марк хорошо помнил дело Гарри Моргана, связанное с похищением одного из видных беженцев, которого схватили на улице Манхэттена, усыпили и увезли на самолете. Посыпались многочисленные протесты. Пока шла шумиха, газета Макклейрена «Экземинер» увеличила свой тираж на несколько сотен экземпляров, а Тереза вступила в комитет «За спасение Гальдоса», образованный через две-три недели после того, как Гальдоса тихо похоронили.
— Это была жуткая sciocchezza, — сказал Дон Винченте. — Чистка после этой операции была как война. Стольких пришлось убрать! Конечно, друзья Росси получили в награду игорную концессию в Доминиканской Республике, а каково было тем беднягам, которым пришлось за все это расплачиваться?
— Говорят, в этом отношении с Армасом все прошло лучше.
— Все равно плохо. Такие вещи не приносят ничего хорошего. Может быть, они кое-чему научились после дела Гальдоса. Своим людям я всегда говорю: не шутите с наркотиками и не балуйтесь с политикой. Нам всем нужна спокойная жизнь.
— Аминь, — отозвался Марк.
— Что касается Моргана, то дело обстоит так, — сказал Дон Винченте. — Кардильо, шурин Росси, имеет сейчас концессию в Трухильо-Сити. Он заботится о Моргане и следит, чтобы тот не попал в какую-нибудь беду, а парень время от времени выполняет разные поручения — отрабатывает свой хлеб. Я вынужден тебе сказать напрямик, Марко: у меня нет влияния на Кардильо. Несколько лет назад я мог бы ему приказать. — Его глаза подернулись печалью. — Я уже не имею такого веса, как раньше, Марко. Повсюду расползлись слухи о том, что меня накрыли на тридцать миллионов на Кубе, и уважение ко мне падает.
— Вы получите свои деньги обратно. Не пройдет и года, как мы вернемся на Кубу.
Дон Винченте покачал головой:
— Послушай, Марк, не давай себя обманывать. Мы не вернемся обратно, и, поверь мне, такие люди, как Росси и Кардильо, знают это не хуже меня. Поэтому, если ты хочешь использовать Моргана для операции, которую затевает Брэдли, я лично ничем не могу тебе помочь. Тебе надо встретиться с Кардильо самому. Единственное, что я могу сделать, это сказать ему, что ты приедешь и что ты стоящий человек.
— Спасибо, Дон Винченте. Я сразу же поеду туда.
— Как только вернешься, зайди ко мне, я должен знать, о чем ты договорился с Кардильо. — Дон Винченте уставился на экран телевизора, словно пытался прочесть в его мелькающих глубинах, что может сулить будущее. — Что-то не нравится мне это дело, — произнес он наконец. — Я всегда считал, что мы держим Брэдли на всякий случай. А теперь получается как раз наоборот. Признаться, меня бросает в дрожь при одном его виде. Non e un cristiano. И если я чего не люблю, так это непонятного.
Глава 13
— Вышлите нам свою фотографию, отправляйтесь в Трухильо-Сити и ждите в гостинице «Манагуа»; с вами свяжутся, — сказали Марку, когда он по указанию Дона Винченте позвонил в Цинциннати.
Неделю спустя Марк прибыл в столицу Доминиканской Республики, в незнакомый и молчаливый тропический город, погруженный на протяжении тридцати лет диктатуры в мрачное безмолвие. У пограничного контроля, пока на паспорт ставили штамп, его сфотографировали, отобрали газету и транзисторный приемник, заверив, что он получит его обратно, когда будет покидать страну. С каждой стены смотрел изображенный в разных видах диктатор: мрачный толстогубый человек в генеральской форме с четырьмя рядами орденских колодок; яхтсмен у руля самой большой в мире яхты; государственный деятель в вечернем костюме, выступающий перед покорным сенатом. Он пришел к власти, победив на выборах, где число поданных за него голосов превышало число избирателей, после чего хладнокровно уничтожил тридцать тысяч своих политических противников и теперь, как говорили, прикарманивал три четверти национального дохода.
Марк был поражен великолепно освещенными, но совершенно пустыми улицами города, а также услужливостью таксиста, который умудрился одновременно и салютовать, и поклониться ему, когда он садился в такси, и повторил ту же процедуру, когда они приехали в гостиницу «Манагуа». Там старший посыльный и вся его команда тотчас скинули головные уборы и низко поклонились. В этой стране всем, кто обслуживал иностранцев, было строжайше приказано проявлять всемерную вежливость.
Марк поселился в гостинице и стал ждать. Прошли сутки, но никто к нему не обращался. Он как мог убивал время, написал длинное письмо Терезе, умоляя ее сообщать подробнее о жизни детей и о своей жизни, плавал в гостиничном бассейне, листал спортивные и женские журналы, купленные в табачном киоске, — единственное здесь чтиво на английском языке. Выехать за пределы города без специального разрешения полиции Марк не мог, а все местные достопримечательности — три церкви и заброшенный зоопарк — он уже осмотрел из окна такси. С заходом солнца город словно переставал существовать.
Ночью казино наполнилось людьми, и отель превратился в оазис шумной суеты посреди молчаливой пустыни города. Марк сидел в баре до тех пор, пока все посетители, за исключением одного, не ушли к карточным столам. Наконец, оставшийся посетитель попросил счет, подошел к Марку, сел за его столик и протянул руку с тщательно наманикюренными ногтями.
— Ваша фамилия Ричардс, верно? Я — Джонни Кардильо. Мне говорили, что вы должны приехать.
У Кардильо было худое лицо крестьянина с глубоко посаженными глазами, небольшим носиком и маленькими ушами, словно добавленными после долгого раздумья. Он был в сером шерстяном костюме, выдававшем своей нарочитой скромностью происхождение Кардильо.
— Вы американец или итальянец, Ричардс?
— Сицилиец.
— Из какой части Сицилии? — Кардильо пристально смотрел на Марка, словно подозревая, что он просто бахвалится.
— Кампамаро. Рядом с Кальтаниссеттой.
— А Энну знаете?
— Это в пятнадцати милях от того места, где я родился. Восторженное выражение медленно расползлось по лицу Кардильо.
— Надо же! У меня отец родился в Энне, а мать из Санта-Катерины — это, знаете, по дороге в Кальтаниссетту.
— Там жила моя бабка с отцовской стороны. У нее была пекарня. Дожила до девяноста четырех лет.
— В Санта-Катерине? Да, мир тесен, Ричардс. Подумать только — в такой вот дыре встретиться с человеком из Кальтаниссетты! Вот совпадение, а? Сколько вы собираетесь пробыть в Трухильо-Сити?
— Дня два, не больше.
— Жаль, Ричардс. Не так уж часто представляется случай поболтать с кем-нибудь из родных мест. Вам надо задержаться. У нас тут есть кое-что интересное. Может быть, я даже смог бы ввести час в долю. До того как перебраться сюда, мы крутили одно дельце на Гаити. Знаете Гаити? Там слишком много черномазых, что было не очень по душе крупным игрокам, которых мы привозили из Канзас-Сити и Сент-Луиса. А здесь — страна белого человека. Здесь черномазые знают свое место. — Он погасил сигарету в пепельнице, украшенной маленьким бюстом диктатора. — El Benefactor, — сказал Кардильо. — Он сам наполовину черномазый. Вам он может не понравиться — он мало кому нравится, — но зато у него вся страна ходит по струнке. Следует признать, особенно теперь, когда больше нет Кубы, что этот человек — единственный заслон, который стоит между нами и коммунизмом к югу от Рио-Гранде.
В зал вошли двое приезжих со стандартными лицами игроков.
— Где тут играют, ребята? — на ходу крикнул один из них, и Кардильо, подобно пастуху, загоняющему овец, направил их к дальней двери.
— Послушайте, Ричардс, мне стало известно, что вы хотите встретиться с Морганом, — сказал он, когда игроки скрылись за дверью. — Это устроить можно, иначе мы не предложили бы вам сюда приехать, но предварительно нам надо потолковать. Вы думаете забрать его от нас совсем?
— Только на неделю или что-нибудь в этом роде. А потом предполагали вернуть его обратно. Сейчас мы еще не можем определенно ударить по рукам.
— Ага. Ну, если все состоится, мы бы хотели, чтоб вы забрали его и чтоб потом он как-нибудь исчез.
— Я думал, он вам изредка бывает нужен.
— Был нужен, но то время прошло. Вы, вероятно, слышали — мы на него поднажали и заставили провернуть одно дельце в Гватемале, но с тех пор он больше не оправдывает своего содержания. Пора послать ему прощальный поцелуй. Он славный парень в не может не вызывать симпатии. Но его держат здесь вот уже три года, я от одиночества он почти рехнулся. Готов первому встречному все выложить. В один прекрасный день он прядет сюда, в бар, где мы с вами сидим, и зафонтанирует при любом, кто покажется ему посимпатичнее. Его ведь считают мертвым, Ричардс. Добрую половину времени мы тратим на то, чтобы держать его подальше от греха, но рано или поздно он вырвется на волю, в мы попадем в неприятное положение.
— Поэтому вы хотите от него избавиться?
— И желательно с вашей помощью, приятель. Я лично готов вам помогать всем, что в моих силах, но я был бы очень признателен, если бы взамен вы сделали мне это маленькое одолжение. Знаете, этот тип даже написал какой-то девчонке в Штаты, что он жив и просит ее приехать к нему сюда! Пришлось устроить ей автомобильную катастрофу. Такое беспокойство никому не нужно.
— А вы сами не можете им заняться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Дон Винченте сидел сгорбившись; его глаза были того же цвета, что рис с шафраном, который горкой лежал перед ним на тарелке. Он ел с трудом, заставляя себя глотать пищу только потому, что это было нужно. Он помахал рукой, которая вдруг стала похожа на когтистую лапу, словно пальцы держали горстку мелких монет.
— Ничего с ним не случится, мамочка. Его выпустят. Все будет хорошо.
— Ты только говоришь, а сам ничего не делаешь. — В этот момент служанка внесла поднос, на котором лежал жареный молочный поросенок в чесночном соусе. Глаза Донны Карлотты проследили за движением подноса. — Возьми porchetta, — сказала она Марку. — И не благодари — ты у себя дома. — Она схватила его тарелку в положила заднюю ногу и полдюжины ребрышек. Дон Винченте поспешно отвернулся. При виде еды жена забывала все на свете. Положив себе на тарелку свиную лопатку в засунув в рот булочку, она снова вспомнила о своем горе, и глаза ее наполнились слезами. — Это все подстроено, — сказала она, — нашего бедного мальчика заманили в ловушку.
— Конечно подстроено, — согласился Дон Винченте. — Самый настоящий сговор. Я это знал уже тогда, когда они пытались обвинить его в изнасиловании. У меня в Сицилии много врагов, и теперь они сводят счеты.
— Наш сын не стал бы заниматься наркотиками, — сказала Донна Карлотта. — Мы воспитали его в строгости. Может быть, никто не говорил тебе, Марк, во он всегда ходил в церковь. Только отец не хотел… Ма lei non mangia. Ну, что же ты ничего не ешь? Может, porchetta тебе не нравится? Цыпленок очень вкусный, возьми цыпленка.
Дон Винченте прополоскал рот сицилийским вином чернильного цвета.
— Все начал это дерьмо Макклейрен, но кто-то снабжал его деньгами, и я еще выясню, кто за ним стоял… Когда в наш город приезжал мистер Трумэн, тогдашний мэр-голландец — как его звали? — представил меня, и президент пожал мне руку.
— Он и должен был пожать тебе руку, — сказала Донна Карлотта. — Кто поставил этот город на ноги? Кто позаботился, чтобы ни один отец семейства не стоял в очереди за хлебом? Кто пожертвовал четверть миллиона долларов на городскую больницу? Кто дал приданое двадцати двум девушкам из приюта святой Марии?.. А сейчас никто палец о палец не ударил, чтобы остановить красных, когда они забирали все, что нам принадлежало на Кубе. Кто теперь даст двести индеек для бедняков на Рождество? Уж конечно не Макклейрен.
— Дерьмо, — повторил Дон Винченте. Он сделал еще глоток вина и поморщился. — Все в городе прикрыли. Тридцать два пустых здания на Дуайт-стрит, десять процентов безработных. И ты не хуже меня знаешь, что, если кто хочет сыграть на деньги, ему теперь надо ехать в Крэнстон. А ты слышал про банды подростков на улицах? Если не вывернешь карманы и не отдашь часы, тебе ноги переломают. И вся эта молодежь начиняет себя наркотиками. Это что, по-твоему, — прогресс, демократия?
— Всем известно, что город превратился в настоящие джунгли, — сказал Марк.
— А раньше как здесь было чудесно, — заметил Дон Винченте. — Тихо, спокойно. Полиция занималась только тем, что штрафовала за не правильную парковку машин. Поблагодарим Макклейрена за то, что сейчас творится. Я вот что скажу, Марко. Я держал этот город в своих руках. Президент Эйзенхауэр прислал мне фотографию с собственноручной подписью. Ему, наверное, сказали, какие суммы я пожертвовал на его кампанию.
Донна Карлотта, еле сдерживая слезы, дергала Марка за рукав.
— Ну, сделай мне приятное. Попробуй хоть polpette.
— Послушай, мамочка, оставь его, ради бога, в покое, — сказал Дон Винченте. — Он, как и я, не может есть. У него слишком много неприятностей.
— Прости меня, Марк, я забыла. Может, тебе не хочется об этом вспоминать, но как у тебя с Терезой? Сердце говорит мне, что вы скоро снова соединитесь. Всенепременно. В такие времена нам нельзя считаться только со своими чувствами. Ради детей, Марк, ради детей.
* * *
После обеда Дон Винченте повел Марка к себе. Когда он потянулся, чтобы выключить рекламную трескотню, передававшуюся по телевизору, Марк по его лицу, обычно сонному и инертному, уловил, что он нервничает.
— Ну, выкладывай. Как дела? — спросил Дон Винченте.
— Пока хорошо, — ответил Марк. — Самая большая удача в том, что мы сумели узнать, где Леон. Оказывается, Сальваторе вытащил его из кубинской тюрьмы и посадил на последний самолет, улетевший до переворота с Кубы в Майами.
— Сальва умеет смотреть вперед, — сказал Дон Винченте. — Всегда этим отличался. Потому он и достиг вершин.
— Я сказал Брэдли, что найду этого парня, но на это нужно время. Он договорился с Бюро, чтобы мне дали отсрочку.
— Мне кажется, он активно нам помогает. Я знаю, что тебя от него тошнит, но в данный момент у нас нет оснований жаловаться. Ты слышал, что Виктора перевели в Льюисберг? Ему поставили телевизор и кормят мясом и яйцами. Мне говорили, что ребята там проводят почти целый день в саду среди роз и наслаждаются жизнью. Нам удалось добиться, чтобы слушание дела еще раз отложили. Осталось только найти руку в Вашингтоне, тогда он смог бы признать себя виновным, отсидеть восемнадцать месяцев и выйти на поруки.
— Я летал в Майами в расчете на то, что разыщу Леона. Оказывается, сейчас там миллион кубинцев. Полный хаос, и если бы не наши друзья, на которых мне удалось опереться, я мог бы с тем же успехом вернуться домой. Хорошо, если бы вы послали в Джексонвилл какой-нибудь подарочек Малатесте и Венециано в знак признательности за их работу. Они вдвоем перебрали не меньше тысячи беженцев, говорящих по-испански.
— Быть хорошим другом и иметь друзей — всегда полезно, — сказал Дон Винченте.
— В конце концов мы обнаружили фамилию Леона в списке одного из комитетов за освобождение, которые они там организовали. Оказалось, он уже несколько месяцев находится в Мексике. Его задержали в Майами по подозрению в поджоге дома, и он бежал.
— Он специалист и по поджогам к тому же?
— Нет, псих. Убивает и поджигает дома. Сейчас он в тюремной больнице для умалишенных. Перейдя границу, он тут же пристрелил какого-то мексиканца, и его обвинили в убийстве, но потом признали психически больным. В Мексике очень гуманная система наказаний.
— Вот carogna, — сказал Дон Винченте. — Как их только земля носит? — Он аккуратно сплюнул в маленькую бронзовую плевательницу и вытер рот тыльной стороной руки. — Ты думаешь, его отпустят? Тебе удастся их уговорить?
— Уже удалось, Я съездил в Мехико-Сити и повидал нашего друга Паскуале. Он устроил мне встречу с одним человеком из тюремного ведомства, который заинтересован в получении большой суммы на благотворительные нужды. Придется выложить сто тысяч, но Брэдли заплатит.
— Черт побери, Марко, это же замечательно! Значит, ты можешь забрать этого человека в любое время?
— — Надо только предупредить заранее. Он будет сидеть в тюремной больнице и плести свои корзинки, пока не понадобится. Мы можем взять его на несколько дней — как было на Кубе. Таким образом, его отсутствия никто не заметит.
— Что еще предстоит сделать? — спросил Дон Винченте.
— Нужен пилот.
— А почему бы нам не взять того же пилота?
— Сможем ли мы его найти?
— Сможем. Пока тебя не было, я тут кое-что разузнал, — сказал Дон Винченте. — Этот пилот не кто иной, как знаменитый Гарри Морган, которого Росси из Нью-Джерси использовал для похищения Гальдоса.
— Я думал, его уже нет в живых. Разве он не повесился в тюрьме не то в Панаме, не то еще где-то?
— В Доминиканской Республике, — сказал Дон Винченте. — Его собирались выдать и переслать сюда, поэтому ему пришлось исчезнуть. По моим сведениям, он продолжает жить там под другой фамилией.
Марк хорошо помнил дело Гарри Моргана, связанное с похищением одного из видных беженцев, которого схватили на улице Манхэттена, усыпили и увезли на самолете. Посыпались многочисленные протесты. Пока шла шумиха, газета Макклейрена «Экземинер» увеличила свой тираж на несколько сотен экземпляров, а Тереза вступила в комитет «За спасение Гальдоса», образованный через две-три недели после того, как Гальдоса тихо похоронили.
— Это была жуткая sciocchezza, — сказал Дон Винченте. — Чистка после этой операции была как война. Стольких пришлось убрать! Конечно, друзья Росси получили в награду игорную концессию в Доминиканской Республике, а каково было тем беднягам, которым пришлось за все это расплачиваться?
— Говорят, в этом отношении с Армасом все прошло лучше.
— Все равно плохо. Такие вещи не приносят ничего хорошего. Может быть, они кое-чему научились после дела Гальдоса. Своим людям я всегда говорю: не шутите с наркотиками и не балуйтесь с политикой. Нам всем нужна спокойная жизнь.
— Аминь, — отозвался Марк.
— Что касается Моргана, то дело обстоит так, — сказал Дон Винченте. — Кардильо, шурин Росси, имеет сейчас концессию в Трухильо-Сити. Он заботится о Моргане и следит, чтобы тот не попал в какую-нибудь беду, а парень время от времени выполняет разные поручения — отрабатывает свой хлеб. Я вынужден тебе сказать напрямик, Марко: у меня нет влияния на Кардильо. Несколько лет назад я мог бы ему приказать. — Его глаза подернулись печалью. — Я уже не имею такого веса, как раньше, Марко. Повсюду расползлись слухи о том, что меня накрыли на тридцать миллионов на Кубе, и уважение ко мне падает.
— Вы получите свои деньги обратно. Не пройдет и года, как мы вернемся на Кубу.
Дон Винченте покачал головой:
— Послушай, Марк, не давай себя обманывать. Мы не вернемся обратно, и, поверь мне, такие люди, как Росси и Кардильо, знают это не хуже меня. Поэтому, если ты хочешь использовать Моргана для операции, которую затевает Брэдли, я лично ничем не могу тебе помочь. Тебе надо встретиться с Кардильо самому. Единственное, что я могу сделать, это сказать ему, что ты приедешь и что ты стоящий человек.
— Спасибо, Дон Винченте. Я сразу же поеду туда.
— Как только вернешься, зайди ко мне, я должен знать, о чем ты договорился с Кардильо. — Дон Винченте уставился на экран телевизора, словно пытался прочесть в его мелькающих глубинах, что может сулить будущее. — Что-то не нравится мне это дело, — произнес он наконец. — Я всегда считал, что мы держим Брэдли на всякий случай. А теперь получается как раз наоборот. Признаться, меня бросает в дрожь при одном его виде. Non e un cristiano. И если я чего не люблю, так это непонятного.
Глава 13
— Вышлите нам свою фотографию, отправляйтесь в Трухильо-Сити и ждите в гостинице «Манагуа»; с вами свяжутся, — сказали Марку, когда он по указанию Дона Винченте позвонил в Цинциннати.
Неделю спустя Марк прибыл в столицу Доминиканской Республики, в незнакомый и молчаливый тропический город, погруженный на протяжении тридцати лет диктатуры в мрачное безмолвие. У пограничного контроля, пока на паспорт ставили штамп, его сфотографировали, отобрали газету и транзисторный приемник, заверив, что он получит его обратно, когда будет покидать страну. С каждой стены смотрел изображенный в разных видах диктатор: мрачный толстогубый человек в генеральской форме с четырьмя рядами орденских колодок; яхтсмен у руля самой большой в мире яхты; государственный деятель в вечернем костюме, выступающий перед покорным сенатом. Он пришел к власти, победив на выборах, где число поданных за него голосов превышало число избирателей, после чего хладнокровно уничтожил тридцать тысяч своих политических противников и теперь, как говорили, прикарманивал три четверти национального дохода.
Марк был поражен великолепно освещенными, но совершенно пустыми улицами города, а также услужливостью таксиста, который умудрился одновременно и салютовать, и поклониться ему, когда он садился в такси, и повторил ту же процедуру, когда они приехали в гостиницу «Манагуа». Там старший посыльный и вся его команда тотчас скинули головные уборы и низко поклонились. В этой стране всем, кто обслуживал иностранцев, было строжайше приказано проявлять всемерную вежливость.
Марк поселился в гостинице и стал ждать. Прошли сутки, но никто к нему не обращался. Он как мог убивал время, написал длинное письмо Терезе, умоляя ее сообщать подробнее о жизни детей и о своей жизни, плавал в гостиничном бассейне, листал спортивные и женские журналы, купленные в табачном киоске, — единственное здесь чтиво на английском языке. Выехать за пределы города без специального разрешения полиции Марк не мог, а все местные достопримечательности — три церкви и заброшенный зоопарк — он уже осмотрел из окна такси. С заходом солнца город словно переставал существовать.
Ночью казино наполнилось людьми, и отель превратился в оазис шумной суеты посреди молчаливой пустыни города. Марк сидел в баре до тех пор, пока все посетители, за исключением одного, не ушли к карточным столам. Наконец, оставшийся посетитель попросил счет, подошел к Марку, сел за его столик и протянул руку с тщательно наманикюренными ногтями.
— Ваша фамилия Ричардс, верно? Я — Джонни Кардильо. Мне говорили, что вы должны приехать.
У Кардильо было худое лицо крестьянина с глубоко посаженными глазами, небольшим носиком и маленькими ушами, словно добавленными после долгого раздумья. Он был в сером шерстяном костюме, выдававшем своей нарочитой скромностью происхождение Кардильо.
— Вы американец или итальянец, Ричардс?
— Сицилиец.
— Из какой части Сицилии? — Кардильо пристально смотрел на Марка, словно подозревая, что он просто бахвалится.
— Кампамаро. Рядом с Кальтаниссеттой.
— А Энну знаете?
— Это в пятнадцати милях от того места, где я родился. Восторженное выражение медленно расползлось по лицу Кардильо.
— Надо же! У меня отец родился в Энне, а мать из Санта-Катерины — это, знаете, по дороге в Кальтаниссетту.
— Там жила моя бабка с отцовской стороны. У нее была пекарня. Дожила до девяноста четырех лет.
— В Санта-Катерине? Да, мир тесен, Ричардс. Подумать только — в такой вот дыре встретиться с человеком из Кальтаниссетты! Вот совпадение, а? Сколько вы собираетесь пробыть в Трухильо-Сити?
— Дня два, не больше.
— Жаль, Ричардс. Не так уж часто представляется случай поболтать с кем-нибудь из родных мест. Вам надо задержаться. У нас тут есть кое-что интересное. Может быть, я даже смог бы ввести час в долю. До того как перебраться сюда, мы крутили одно дельце на Гаити. Знаете Гаити? Там слишком много черномазых, что было не очень по душе крупным игрокам, которых мы привозили из Канзас-Сити и Сент-Луиса. А здесь — страна белого человека. Здесь черномазые знают свое место. — Он погасил сигарету в пепельнице, украшенной маленьким бюстом диктатора. — El Benefactor, — сказал Кардильо. — Он сам наполовину черномазый. Вам он может не понравиться — он мало кому нравится, — но зато у него вся страна ходит по струнке. Следует признать, особенно теперь, когда больше нет Кубы, что этот человек — единственный заслон, который стоит между нами и коммунизмом к югу от Рио-Гранде.
В зал вошли двое приезжих со стандартными лицами игроков.
— Где тут играют, ребята? — на ходу крикнул один из них, и Кардильо, подобно пастуху, загоняющему овец, направил их к дальней двери.
— Послушайте, Ричардс, мне стало известно, что вы хотите встретиться с Морганом, — сказал он, когда игроки скрылись за дверью. — Это устроить можно, иначе мы не предложили бы вам сюда приехать, но предварительно нам надо потолковать. Вы думаете забрать его от нас совсем?
— Только на неделю или что-нибудь в этом роде. А потом предполагали вернуть его обратно. Сейчас мы еще не можем определенно ударить по рукам.
— Ага. Ну, если все состоится, мы бы хотели, чтоб вы забрали его и чтоб потом он как-нибудь исчез.
— Я думал, он вам изредка бывает нужен.
— Был нужен, но то время прошло. Вы, вероятно, слышали — мы на него поднажали и заставили провернуть одно дельце в Гватемале, но с тех пор он больше не оправдывает своего содержания. Пора послать ему прощальный поцелуй. Он славный парень в не может не вызывать симпатии. Но его держат здесь вот уже три года, я от одиночества он почти рехнулся. Готов первому встречному все выложить. В один прекрасный день он прядет сюда, в бар, где мы с вами сидим, и зафонтанирует при любом, кто покажется ему посимпатичнее. Его ведь считают мертвым, Ричардс. Добрую половину времени мы тратим на то, чтобы держать его подальше от греха, но рано или поздно он вырвется на волю, в мы попадем в неприятное положение.
— Поэтому вы хотите от него избавиться?
— И желательно с вашей помощью, приятель. Я лично готов вам помогать всем, что в моих силах, но я был бы очень признателен, если бы взамен вы сделали мне это маленькое одолжение. Знаете, этот тип даже написал какой-то девчонке в Штаты, что он жив и просит ее приехать к нему сюда! Пришлось устроить ей автомобильную катастрофу. Такое беспокойство никому не нужно.
— А вы сами не можете им заняться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35