— Есть в нем что-то необычное? Марк задумался.
— Есть. Он совсем не такой, каким его себе представляешь. Я думал, это здоровенный мужчина крутого нрава, а оказалось, что он небольшого роста и довольно приятный в обхождении. Чувствуется, что с ним легко ладить. А лицом он похож на обезьяну.
— В свое время он убил немало людей, — заметил Кобболд. — Много лет назад он и Дон Винченте были компаньонами. У них был тотализатор для итальянцев в нижней части Манхэттена. Еще до того, как они пошли разными путями. Как тебе известно, Спину посадили за принуждение девиц к проституции. Они с Доном Винченте, по-моему, родились в одной деревне, в Алькамо Марина, если мне не изменяет память, и вместе приехали сюда. Последние из могикан, а? И как только он вышел на свободу, его выслали обратно в Италию. Говорят, он живет в Неаполе.
— Он уезжает из Италии, — сказал Марк. — Может, уже уехал.
— Правда?
— Если только он не шутил. Он приехал в Палермо попрощаться с нами и сказал, чтобы я обязательно разыскал его, если мне придется быть на Кубе.
— Он так сказал? Значит, он все-таки едет в Гавану. И тебе он понравился? Ты тоже не устоял перед его знаменитым обаянием?
— Он не может не нравиться.
— Ты слышал когда-нибудь о Кастелламарской войне, что шла здесь в тридцатые годы?
— Слышал.
— За одну ночь он уложил сорок человек. Он убийца, Ричардс. Настоящий убийца. Но сейчас в наш век его методы устарели.
Марк промолчал. Эти кровавые легенды не вызывали в нем никаких чувств. В Сицилии Спина оказал ему содействие, помог ему и его семье живыми выбраться из Италии и попросил Дона Винченте взять его под свою защиту. Что бы этот человек ни сделал со своими врагами, его, Марка, это не касается. Он навсегда у Спины в долгу.
Но Марку было известно и то, что отец Кобболда погиб во время Кастелламарской войны.
Глава 2
Первые полгода пребывания в Солсбери Тереза никак не могла прийти в себя. Во время двухнедельного путешествия к берегам Америки она часто думала про города Соединенных Штатов, и они представлялись ей такими же, как Палермо, только с более широкими улицами, более высокими виллами, более просторными площадями и с более опасным — из-за количества машин — уличным движением; там люди живут еще более скученно, чем у нее на родине, и деревенской тишины, одиночества и скуки, столь презираемых людьми крестьянского происхождения, там нет. Каким же непохожим на воображаемый оказался настоящий Солсбери! Большинство домов было из дерева, чего не любит крестьянин, жаждущий укрыться под защитой камня; более того, на всех так называемых «респектабельных» улицах, вроде Чемплейн авеню, дома стояли далеко друг от друга, посреди широких лужаек. Сицилийцы боятся открытой местности. В Шакке, Агридженто или Палермо — везде они предпочитают селиться как можно теснее, в многоквартирных домах, чтобы кругом — на лестницах, площадках, в коридорах, наверху и внизу — были соседи. Постоянное человеческое присутствие избавляет их от воспоминаний о мародерах и одновременно не дает забыть о том, что другие люди живут теми же заботами.
Полгода Тереза сидела дома, борясь с одиночеством, утешаясь воспитанием детей, и с растущим любопытством рассматривала и оценивала окружавший ее новый мир. Затем начались перемены. Оказалось, что у нее от природы отличные, еще лучше, чем у Марка, лингвистические способности, прекрасная память, удивительное умение подражать другим и врожденное чувство слова. Она старалась говорить по-английски где только можно: с продавцами в магазинах, с разносчиками, с женщиной, которая приходила к ним убирать, с Марком, когда он бывал дома, и, наконец, когда пришла уверенность, — с соседями. Через год она превосходно владела языком и говорила с настоящим солсберийским акцентом, лишенным тех тягучих гласных на конце слова, которые так часто выдают эмигранта из Италии. Типичная молодая сицилийка, выходившая из дома только к мессе, теперь старалась проводить как можно больше времени в городе, бродя по магазинам и рассматривая витрины, или у соседей — за кофе по утрам и за бриджем после обеда. Когда ей надо было уйти из дому, Тереза вызывала приходящую няню и оставляла детей на ее попечение (к этому времени они решили, что Амедео будет теперь Мартином, а Лючия — Люси); она даже успела вступить в два благотворительных общества. Марк купил ей «фольксваген», который она освоила меньше чем за месяц.
Новые знакомства пробудили ее ум и расширили круг интересов. В Сицилии молодые женщины беседуют друг с другом только о детях или об интимных отношениях с мужьями, не скупясь на подробности, порожденные самой необузданной фантазией. Здесь о себе не рассказывали. О сексе говорили между прочим, точно о телевизионных сериях, уделяя этой проблеме не больше внимания, чем керамике, плетению корзин или политике республиканцев.
Марк начал замечать в Терезе какое-то беспокойство, прилив энергии и почти неженское любопытство, а вместе с этим изменилась и ее внешность; она похудела, бедра и грудь перестали быть пышными, она сделалась более привлекательной и, казалось ему, даже выросла.
Вулкан их сексуальной жизни слегка остыл. Неукоснительно соблюдавшийся обычай ложиться в постель днем был нарушен тем обстоятельством, что в Солсбери не существовало сиесты. Мужчинам в положении Марка сиесту заменяли долгие деловые ленчи. Но когда днем он бывал свободен, он шел домой, и они с Терезой удалялись в спальню. В эти часы они говорили по-итальянски, употребляя вульгаризмы, которым не могли подыскать эквивалента в английском языке, Она начала носить трусики. Сначала он был шокирован: в Сицилии эту деталь дамского туалета надевали, чтобы возбудить мужчину, только проститутки. Но он быстро смирился и стал получать удовольствие, раздевая жену. Нет, некоторые американские обычаи совсем недурны.
* * *
Все итальянские эмигранты первым делом спешили превратиться в настоящих американцев. Появились итальянцы в этих краях четверть века назад, оттесняя голландцев и немцев и стремясь пробраться под крыло всемогущего молодого тогда Винченте ди Стефано.
Кобболд рассказал Марку о первых шагах этого объединения, возникшего на чисто национальной основе.
— Он правил всем. Все политические деятели были у него в кулаке. И он старался помогать своим землякам. Тот, кто приезжал из Неаполя или Сицилии, тотчас получал работу. Если же человек был родом из Кастелламмаре, он получал хорошую должность. С тех пор положение изменилось. — Они сидели в загородном клубе, где Кобболд только что попарился в сауне и привел в порядок ногти.
— А что же произошло? — полюбопытствовал Марк.
— Что произошло? По-моему, слишком долго все шло чересчур гладко. Как в истории: ни одна империя не существует вечно. Сыновья не интересовались делом. Он послал их в Принстон, и они исчезли, как только закончили университет. Ты, наверное, слышал поговорку: «Не делай детей своих лучше себя»? В свое время я назвал бы его «Саро del Capi», если тут знают, что это такое. Во всех Штатах не было босса, который не послал бы ему поздравления ко дню ангела. А теперь город наш по-прежнему открыт для приезжих, но поддержки они уже не получают. У нас все еще есть король, но он без армии… Меня, между прочим, можно рассматривать как иллюстрацию к происходящему, — продолжал он. — Мой отец гнал отраву, на которой заработал достаточно, чтобы послать меня в колледж, а теперь я пью «Мутон Ротшильд». Ты способен представить меня с пистолетом в руке?
— Каким же вам видится будущее нашей организации?
— Будущее? Раз уж ты спрашиваешь меня, то отвечу: весьма неопределенным. Я более оптимистично настроен в отношении кубинского проекта, поскольку там мы переходим в сферу законного бизнеса. Здесь же такой уверенности у меня нет. Еще некоторое время по инерции мы будем существовать; сколько — не берусь определить. В основе здешнего бизнеса лежал принцип личной власти, которой в случае необходимости можно было воспользоваться, теперь же это сделать трудно, поскольку действующие лица — вымирающее племя. — Он поставил бокал на стол и рассмеялся. — Марк, я знаком с тобой уже почти год и хочу рассказать тебе кое-что, это тебя позабавит. Когда ты впервые появился, я не мог понять, зачем ты здесь, почему старик так старался притащить тебя сюда. С виду у тебя не было никаких достоинств, за исключением, так сказать, задатков наемного убийцы. Неужто талант такого рода здесь больше не водится и старик решил ввозить его из-за границы?
Он снова расхохотался, и Марк вместе с ним.
— Я появился здесь только потому, — сказал он, — что этого пожелал Сальваторе Спина.
Лицо Кобболда, желтое и унылое в неярком свете клубных ламп, стало задумчивым.
— Что само по себе могло бы вызвать подозрения, — сказал он. — Ты, наверное, не знаешь всей правды про Спину. Он сложный механизм. Клубок интриг и заговоров. И когда я поначалу заинтересовался им, то, помню, натолкнулся на некоего Брэдли. То ли Спина работал на Брэдли, то ли Брэдли — на Спину. Я так и не сумел выяснить.
— В Палермо мне доводилось встречаться с Брэдли, — сказал Марк. — Он был армейским офицером. Но я ни разу не слышал, что он как-то связан со Спиной. Хотя определенно сказать нельзя. Брэдли имел дело с довольно странной публикой.
— Я чувствую, что он скоро здесь появится, — сказал Кобболд. — И судя по тому, что мне известно от моих агентов, хорошего от него не жди. Между прочим, и от Спина тоже. Запомни, Марк: если Спина сделал тебе одолжение, то рано или поздно он попросит тебя отплатить ему тем же.
Глава 3
Через год и два месяца после переезда в Соединенные Штаты Марк был приглашен к Дону Винченте. Старик жил в двух милях от города, в большом ветхом, окруженном рощами и парком доме, частично перестроенном на манер замка Орсини, который произвел на него неизгладимое впечатление, когда Дон Винченте еще совсем юношей гостил в Италии.
Пожилой человек — должно быть, садовник — ввел Марка в дом, в котором все показалось ему знакомым. Таким было жилище любого зажиточного сицилийца прошлого поколения: покрытые пылью гипсовые святые, в каждой комнате — картина на религиозную тему и всюду источаемый, казалось, самими стенами еле уловимый сладкий запах цветов, увядающих в семейной раке, ладана и чеснока. Дон Винченте принял его в гостиной, заставленной викторианской мебелью. Это был человек с грустным лицом, огромным крючковатым носом, маленькими красноватыми глазками и почти такой же неряшливый, как Дон К. В молодости он мог бы сойти за американца второго или третьего поколения, но, по мере того как он набирал вес, его когда-то худощавое и по-юношески свежее лицо стало сначала мясистым, а потом и толстым; Марк был просто поражен, когда увидел, до чего Дон Винченте похож на сицилийца — он даже отрастил на мизинцах непомерно длинные ногти, как некогда было модно в Сицилии.
Дон Винченте производил впечатление человека доброжелательного и простого. Когда Марк наклонился поцеловать его перстень, он опустил ему на плечо свою пухлую клешню и сам поцеловал его в щеку. Позади него, возвышаясь как башня среди хаоса из маркетри и золоченой бронзы, с мрачной точностью отмеряли время привезенные из Италии напольные часы с ярко раскрашенным циферблатом, а в клетке верещала канарейка, рассыпая на ковер зерна и песок.
— Ричардс, сколько времени ты уже в Штатах?
— Чуть больше года, Дон Винченте.
— Стыдно, что мы не встретились раньше. Я был, правда, занят. Как тебя тут приняли?
— Очень хорошо, Дон Винченте. Жаловаться не на что.
— Я про тебя много слышал. И работаешь, говорят, хорошо. Живешь все еще на Чемплейн авеню? Неплохое место. Я сам был бы не прочь там поселиться, если бы не жил тут. Отличный район. С соседями ладишь?
— Вполне. Славные люди.
— Очень хорошо. Жить в таком маленьком городке, как Солсбери, — это совсем не то что в большом городе. Нужно стараться нравиться соседям. Ты вступил в какие-нибудь общественные организации?
— В «Кивани» и в Общество Христофора Колумба. И в теннисный клуб меня приняли.
Дон Винченте поднял брови. На лице его появилось выражение легкого раздумья, и он стал похож на попугая.
— Как тебе это удалось, Ричардс? Туда принимают далеко не всех.
— Мою кандидатуру поддержали вы, Дон Винченте.
— Вот как? Потому, значит, и удалось? Что ж, очень рад за тебя. Теперь ты, так сказать, пьешь из одного источника с самыми крупными деятелями в нашей округе. Остается только, чтобы тебя выбрали церемониймейстером на парад в день святого Рокко.
— Теперь в этот день парада не бывает, Дон Винченте.
— Вот как? Очень печально. Что ж, времена меняются. Твоя жена, я слышал, участвует в благотворительности. Тоже хорошо. Пусть она когда-нибудь скажет, что хочет быть дамой-попечительницей в госпитале. Сейчас-то она еще слишком молода, может, как станет постарше.
В дверях появился, кашлянув, чтобы на него обратили внимание, молодой человек в брюках для верховой езды. Это был Виктор, непутевое чадо Дона Винченте, в котором несмотря на уродовавшую щеки сыпь, недоразвитый подбородок, капризное выражение лица и ускользающий взгляд сразу можно было распознать сына своего отца.
— У меня опять что-то с машиной, папа. Можно взять твою?
— Конечно можно. Ты же знаешь, что можно. Только, пожалуйста, не врывайся и не перебивай, когда у меня конфиденциальный разговор.
— Помешан на машинах. — пояснил старик Марку, когда Виктор ушел. — Вчера вечером налетел на своем «сандерберде» на дерево, разбил вдребезги, но думает, что я не знаю, — добавил он с хриплым снисходительным смешком. Затем доверительный, отеческий тон вдруг исчез, и Марк почувствовал разделявшее их расстояние. — Ричардс, я хочу тебя кое о чем попросить. Ты ведь часто видишься с Кобболдом?
— Только по делу, Дон Винченте. Вне работы он к себе не очень допускает.
— Да, знаю, он всегда держался особняком. Тем не менее, сумел ли ты из ваших встреч составить о нем какое-либо мнение?
— Он умный человек, Дон Винченте, сомневаться не приходится. И образованный, сразу видно.
— Этим ты мне ничего не сказал, — заметил Дон Винченте более строгим тоном — Он предан делу.
Подчиненные Дона Винченте, хорошо изучившие характер своего босса и все еще считавшиеся с ним, предупредили Марка, что к нему лучше являться с добрыми вестями, нежели с дурными. Дон Винченте любил, когда говорили, что приближенные исправно ему служат.
— Я послал его с ответственным заданием за границу. Ты об этом слышал?
— Я знаю, что он на Кубе.
— Правильно. В Гаване. У меня там сейчас разворачиваются большие дела, и он поехал туда наставить местных политиканов на путь истинный. Неплохо справляется. Не припомню ни единого случая, чтобы я был недоволен работой Кобболда. Но вот беда: он оказался carogna. Пошел в Бюро по борьбе с наркотиками. В Гаване торгуют наркотиками, и он донес в полицию.
— Я не верю этому, Дон Винченте.
— Молчи и слушай. Тебя не просят верить, тебе говорят. Л наркотиками не занимаюсь и никогда не занимался. Но чем занимаются мои друзья, это их дело. Кобболд донес властям на одного из моих друзей, а тебе известно, что это значит. — Солнце, выйдя из-за облака, проникло в комнату сквозь цветное стекло высокого окна, и в его желтом свете лицо Дона Винченте, сразу постарев, приобрело восковой оттенок. — К счастью, у нас еще есть связи, помогающие контакту с властями. Между прочим, один наш знакомый знает тебя еще по Палермо. Я забыл его фамилию.
— Брэдли? — спросил Марк.
— Возможно. Он сказал, что вы вместе работали. Сказал, что на днях заедет повидаться. В подобном случае это полезное знакомство, Ричардс. Когда доносят на моего друга, мне кажется, что донесли на меня. Кстати, тот, на кого он донес, и твой друг тоже.
Спина, подумал Марк. Все сходится. Во время деловых ленчей с Кобболдом в загородном клубе или в беседах о правовых аспектах купли-продажи очередного земельного участка неизбежно возникала одна и та же тема: Спина и его переезд в Гавану, его дела с наркотиками, его перспективы. Пытаясь завоевать симпатии Марка или по крайней мере нейтрализовать в нем сторонника Спины, Кобболд не стеснялся и открыто высказывал свои предположения о том, чего надо ждать. Здоровье Дона Винченте ухудшается, и уже давно, если следовать железным обычаям Сицилии, его полагалось бы убрать с поста. Спина же, хоть и всего на несколько лет моложе Дона Винченте, был человеком сравнительно здоровым и видел себя, поскольку у Дона Винченте не было достаточно умного и сильного сына, его законным преемником. Но так как после высылки из Штатов Спина не мог туда вернуться, он уговорил Дона Винченте перевести капиталы и основные операции в Гавану, где со временем сумеет без шума все прибрать к рукам. Марк не разделял недовольства Кобболда нынешней ситуацией и его мрачных взглядов на будущее, и вот теперь своей попыткой сделать власти орудием мести и заодно осуществить собственные честолюбивые планы Кобболд совершил преступление, и прощения ему явно нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35