Он не понимал, что происходит, но, что бы там ни было, лучше в уж Док и дальше гладил ее руки.
– Я много ездил в Швейцарию по службе и хорошо знаю эту страну, я знаю, как там говорят, вы не швейцарка.
– Нет.
– Кто вы?
– Не можете определить по акценту?
– Немка. Немка, и вам не двадцать пять. Тридцать?
– Тридцать два. Что вы еще хотите знать?
– Когда заканчивается ваш контракт на работе?
Эльза помолчала и произнесла очень тихо:
– Почему вы издеваетесь надо мной?
– Многие иностранцы стремятся к браку с американцами. Иногда у них все в порядке, даже с законом, а иногда браки не совсем удачные.
– Так, значит, вы думаете?! Я заманиваю вашего брата? Могли бы встретиться со мной наедине и расспросить.
– Смысла нет, – спокойно возразил Док. – Если вы не сказали правду раньше, зачем это вдруг говорить ее теперь?
Эльза выскочила из комнатки, Бэйб устремился было за ней, но Док крепко схватил его за руку.
– Пусть убегает.
Бэйб рванулся.
– Почему? Потому что ты так хочешь?
– Ради тебя же.
– Чепуха!
– Только ради тебя. – Док держал его крепко, и Бэйб не мог вырваться. – Я много ездил по миру, я знаю людей. Миллионы проходимцев хотят поселиться здесь и идут ради этого на все.
– Я не просил твоего одобрения.
– Ты еще спасибо мне скажешь. Я раскусил ее с первого взгляда. Да нет, черт возьми! Я понял все из твоего письма. Не влюбляются так друг в друга, вот если только один очень старается...
– Ты не знаешь...
– Знаю, знаю, черт возьми, поверь мне!
– Поверить?! Сначала ты выворачиваешь ее наизнанку, а потом подставляешь ножку.
– Это всего лишь тактика: сначала размягчить – и поймать врасплох.
Док сжал руку Бэйба сильнее. Стало больно. Они стояли и, перебивая друг друга, шептали в тишине кабинета.
– Нельзя всем говорить правду, кое-что надо и попридержать. Я искренне просил тебя поехать в Вашингтон. Если бы я сказал, что получил твое письмо про парк, ты бы подумал, что я испугался, но я не хочу ранить тебя жалостью. Я получил твое письмо, знал о бандитах... Не врал и не вру, когда говорю тебе: брось ее, она не любит тебя, забудь ее.
– Ты не знаешь, что...
– Я знаю. Думай головой! Она же красавица – зачем ты ей нежен?
– Я люблю ее! – крикнул Бэйб, вырвался и бросился через зал. Он врезался в официанта с подносом, споткнулся, полетел дальше. Вниз, по ступенькам, через две, три, бегом, спотыкаясь, мимо бара, в октябрьский вечер, на тротуар, рванулся в сторону, в другую, сел в такси и помчался к Эльзе домой.
Он упрямо нажимал на звонок ее двери, снова и снова, но тщетно. Он звонил еще – тишина, никого, ничего... Может, он обогнал ее, она еще добирается? Нет, она вообще не поехала домой. Она ведь думает, что это он все подстроил, уничтожил ее. Где она сейчас? Сидит в кино, не глядя на экран? О многом ей теперь надо подумать.
Он любит ее. И плевать хотел, даже если она и кореянка. Он любит ее. Она не поймет, каково ему после двадцати пяти лет мытарств вдруг почувствовать радость от того, что она рядом.
Оставалось только одно – вернуться к себе и ждать ее звонка. Молить Бога, чтобы она позвонила. Можно подождать у ее двери, но это как-то неудобно, он сам терпеть не мог навязчивых людей. Док уже, наверное, собирается улетать. Им больше не о чем говорить.
Бэйб побежал. Бежал он быстро, быстрее обычного, изо всех сил, чтобы выдержать три мили до дома. Бэйб мчался сквозь ночь. Зуб болел нестерпимо...
16
Было уже почти одиннадцать, когда они вошли в Риверсайд-парк и направились к лодочному пруду. Широкоплечий лысый пропустил вперед спутника в черном плаще. Тот начал было:
– Осторожно...
Широкоплечий оборвал его по-английски:
– Лучше не привлекать к себе внимания.
– Как изволите. Но смотрите под ноги. Здесь очень темно.
– Не люблю встречаться в таких местах. Даже наши газеты пишут о преступности в американских парках.
– Назначал Сцилла. И место, и пароль. Ему нравятся парки.
– Очень глупо.
– Вам страшно?
– А тебя это забавляет?
– Да.
– Мы все испытывали страх, даже когда выигрывали. Те из нас, у кого были мозги, не переставали бояться. Как только забываешь о страхе, упускаешь мелочи, и тогда до могилы – два шага.
К пруду они подошли ровно в одиннадцать и направились по аллее, отсчитывая нужное число скамеек. Наконец в половине двенадцатого они сели на пустую скамью и уставились на Гудзон. Широкоплечий время от времени поглядывал по сторонам. Привычка. Вокруг деревья, кусты, тени. Никакого движения.
– Сколько времени? – спросил широкоплечий в четверть первого.
– Пятнадцать минут, – ответил «плащ». – Вы не взяли часы?
– Взял, часы у меня при себе, решил проверить, точно идут или нет.
Дряхлая старуха проковыляла мимо возле самой воды.
– Чего это она шатается в такое время? – сказал широкоплечий.
– Не думаю, что это старуха, – ответил «плащ». – Наверное, полицейский. Сейчас у них это в моде.
– Америка, – широкоплечий покачал головой.
Они молчали до тех пор, пока старуха не скрылась из вида.
– Время? – спросил широкоплечий.
– Двадцать пять минут.
– Сцилла опаздывает. Хочет потрепать мне нервы.
– Сцилла никогда не опаздывает, – послышалось за скамейкой.
Оба так и подскочили.
Голос Сциллы доносился из глубокой тени.
– Я смотрел и слушал, как у вас бурчит в животах от страха. И, надо сказать, мне было очень приятно.
– Выходи оттуда! – приказал широкоплечий.
– Не сказав пароля? – в голосе Сциллы прозвучало удивление. – Какое нарушение этикета! Где ваше уважение к традициям?
Широкоплечий сердито буркнул:
– Когда-то здесь купались. – Он указал рукой в сторону Гудзона. – А сейчас это опасно для жизни.
– Вы не поверите, – сказал Сцилла, – совершенно забыл, что мне положено ответить.
– Умереть можно и другим путем. Говори: «Умереть можно и другим путем». Но вот и все, теперь выходи.
– Ладно, но если я не тот, кого вы ждете, сами виноваты. – Сцилла вдруг возник как будто ниоткуда.
– Твое поведение не нравится мне, я хочу, чтобы... – широкоплечий не закончил.
Сцилла перебил его:
– Не вам говорить о моем поведении после того дерьма, что вы понаделали.
– Ты прекрасно знаешь причину.
– У нас были деловые отношения и только, а то, что вы творите, не имеет к делу никакого отношения.
– Вопрос стоял о доверии. – Широкоплечий сердито уставился на Сциллу. – Могу ли я тебе доверять?
– Вы никогда не доверяли, просто делали вид, а теперь еще и боитесь меня. Это ведь вы наняли Чена. Вы уже пытались убить меня, так что не стоит утруждать себя болтовней о доверии.
Широкоплечий смягчился.
– Естественно, я не могу тягаться с тобой, если уж Чен не смог... Я староват для выхода один на один. – Он замолчал и вытащил нож: болтать дальше не было смысла.
Чтобы увернуться от профессионального удара, много не нужно. Чтобы избежать хука Абдул-Джаббара, совсем ни к чему сбивать его с ног. Не нужно даже перехватывать его руку. Всего лишь тычка в локоть достаточно. «Плащ» на мгновение вцепился Сцилле в руку, только на один миг.
Сцилла подумал, что недостаточно внимания уделил «плащу». Тот и не думал тягаться со Сциллой, он лишь задержал его руку. Но этого мига было вполне достаточно. Сцилла вырвался, и его огромные руки попытались защитить живот. Но слишком поздно. Слишком поздно. Нож уже достиг своей цели.
А нож ли? Сциллу уже не раз резали ножом, но еще ни разу таким лезвием, которое с ужасающей быстротой глубоко входит в тело. Он был как кукла или фигура, слепленная из топленых сливок, а нож, или скальпель, или что там еще, зашел в него ниже пупка с такой легкостью и силой, что Сцилла только охнул и опустил руки в бессильном удивлении.
Потом сталь пошла вверх.
Сцилла никогда не подумал, что широкоплечий настолько силен: каким бы острым не было оружие, резать плоть и хрящи очень нелегко.
Сцилла истекал кровью.
Широкоплечий убивал его в полной тишине.
Сцилла начал оседать.
Широкоплечий отступил назад. Он хорошо знал смерть и вытащил лезвие. Сцилла не успел рухнуть на землю, а тот уже уходил с «плащом» прочь из парка, зная, что великан или мертв или вот-вот умрет.
– Нехорошо получилось, – сказал широкоплечий.
– Другого выхода не было, – успокоил его «плащ».
– Теперь все пойдет наперекосяк.
* * *
* * *
* * *
Сцилла лежал на земле. Он был знаком с анатомией достаточно хорошо, чтобы знать – с ним покончено. Смерти не избежать, осталось лишь выбрать – умирать у Гудзона или в другом месте.
Место было премерзкое: летом тут воняло, крысам, наверное, здесь вольготно, и от мысли, что твари доберутся до него, Сциллу передернуло. Держись на злости, приказал он себе. Злись, злость поможет еще немного протянуть. Усилием воли он заставил участки мозга сосредоточиться только на собственной тупости – позволить зайти себе за спину! Вот дойдет новость до Отдела: великого Сциллу прикончили старикан и мальчишка.
– Господи! – заорал Сцилла, и, пока ярость эхом отдавалась в нем, он приподнялся, встал на ноги. Руками обхватил свой живот и начал выбираться из парка. Будет тяжело. Может, и не получится. Нет. Все у него получится.
Он был Сцилла-скала, и надо оправдывать эпитет...
17
Бэйб зашагал из угла в угол.
Комната маленькая, ноги у него длинные – не успев начать, он останавливался и поворачивал обратно. Больше всего Бэйбу сейчас хотелось пробежать до пруда в парке, рвануть и посчитать, сколько кругов он сможет сделать вокруг пруда, прежде чем свалится на холодную сентябрьскую траву.
Бэйб остановился, посмотрел на часы. До полуночи оставалось недолго. Если Эльза и придет, то сейчас: скоро кончится сеанс в кинотеатре. Из ресторана она убежала в полдевятого, заказ был на семь тридцать, а все веселье длилось не больше часа.
Бэйб вытащил сумку Дока, сложил туда все его вещи – идиотский поступок, конечно. И нога его не ступит на порог! Бэйб чувствовал себя ослом, но, когда в ванной он увидел туалетные принадлежности Дока, его передернуло, он похватал все его вещи и запихал в эту чертову сумку.
Лучше, наверное, распаковать ее, решил он чуть позже.
Все равно просто так шагает туда-сюда. Он открыл сумку, уставился в нее. Я все вытащу и положу на место, но кое-как, чтобы он понял: я не простил ему, но зла на него не держу.
Бэйб знал, как будет вести себя Док: он-де всего-навсего таким образом заботился о младшем брате. Так он будет говорить. Это правда. Док всегда о нем заботился с тех пор, как умер Г. В. Ему было десять, Доку – двадцать, и все последующие годы Доку приходилось залечивать его юношеские травмы. Бэйб вытащил рубашки Дока, запихал их обратно в шкаф, схватил бутылки с чертовым бургундским и несессер и собрался было рассовать все по местам, как вдруг зазвонил телефон.
Бэйб бросился к нему, схватил трубку.
– Эльза?
– Он не спросил меня, люблю ли я тебя. Я ждала, но он так и не спросил.
– Эльза, послушай, ничего не произошло, понятно тебе?
Ее голос прозвучал глухо:
– Что мы будем делать, Том?
– Забудь, я сказал тебе, нам не нужно все это вспоминать.
– Я ходила в кино. Два сеанса подряд сидела и думала. Мы ничего не забудем, мы слышали все это оба, и все это было правдой. Только вот он так и не спросил, как я отношусь к тебе.
– Давай я заеду к тебе? Я на такси, мигом.
– Я соврала про свой возраст, потому что ты казался ребенком, моложе своих лет, и я не хотела испугать тебя. Я не сказала, что я немка, потому что Леви – еврейская фамилия, а сейчас еще многие евреи ненавидят нас. Мне было четыре года, когда Гитлер умер, но кое-кто считает, что блицкриг придумывали все немцы.
– Черт, да нет же, я не думаю так, давай подскочу к тебе.
– Подожди. Он не обо всем спросил. Я была замужем и разведена. Я чуть не выкрикнула ему это в лицо, перед тем как убежать. Его единственная ошибка была в том, что он не спросил меня, люблю я тебя или нет. Я ничего ему не говорила, когда он прикасался ко мне, и выдавливала улыбку: он ведь твой старший брат. У него такой же вид, как у всех ваших дельцов – процветающих, самоуверенных. Это – мое, весь вид его говорит, и то – мое тоже, у меня куча денег, так что все, что видят мои глаза, – мое, и ты – моя. Да и вино такое крепкое было. Я не хотела устраивать сцену, только бы понравиться ему, только бы он одобрил твой выбор, он ведь твой брат, и ты любишь его. Знаешь, я бы хотела вырвать сегодняшний день из календаря и сжечь его.
– Ничего не произошло! – прокричал Бэйб. – Я уже тысячу раз прошу тебя забыть это.
– Нет, такое не забудешь, оно всегда будет висеть над нами. Ты хочешь знать о моем муже?
– По правде говоря – нет, – солгал Бэйб. – Зачем мне знать о нем? Если бы я сказал тебе, что был женат, ты что, умерла бы от этого? Я не был женат, ничего такого, черт, но если тебе станет от этого легче, можешь рассказать, я не буду уши затыкать. Ты, наверное, была еще девчонкой, да? А он – мужлан, и ревнивый, и тупой. Ты была еще совсем ребенком и не поняла, какой он проходимец, а как только поняла, то положила всему конец, так?
Бэйб помолчал, ему становилось отчего-то смешно.
– Он, наверное, был толкателем ядра, – продолжал он. – Вы, колбасники, – великие спортсмены в легкой атлетике, и он, наверное, хрюкал от усилия. Если толкатель ядра – американец, то он говорит: «У-уф!», – бросая свою штуку, а вы, немцы, говорите: «А-ах!»
– Ты и вправду невозможный, – Эльза, не выдержав, рассмеялась.
Черт возьми, получилось!
– Бэйб...
Док стоял на пороге, обхватив себя руками.
Бэйб повесил трубку.
– Бэйб!!! – крикнув, Док протянул руки брату.
И его внутренности начали вываливаться на пол.
Док стал падать.
Бэйб подхватил его на лету, обнял обеими руками, прижал к себе изо всех сил, и скоро они оба будто плавали в крови. Док пытался шептать, Бэйб пытался услышать.
Прошло примерно пятьдесят секунд, прежде чем Док умер.
18
Легавые вели себя как-то странно. Но не сначала. И часу не прошло, как все вокруг пришло в движение.
Бэйб тихо сидел в углу. Может, они сначала вели себя странно, а он и не заметил.
Он тогда не заметил многого.
Он вызвал полицию. Пришли двое, очень быстро, а потом еще трое. Все пятеро переговорили друг с другом вполголоса. Бэйб не особо слушал тогда. Он просто тихонько сидел себе в кресле. Руки висели плетьми.
Он остался один. Последний. Когда-то их было четверо – мать, отец, Док и он. Мать погибла в автокатастрофе, когда ему было шесть лет, и Бэйб не помнил ее, видел только пару фотографий.
Но не автокатастрофа убила мать. Авария явилась воплощением людского зла – вот и врезался автомобиль, в котором она ехала. В дерево. Убило ее злословие, публичное унижение ее мужа, вот в чем было дело. Иногда Бэйб думал, что она вовсе и не погибла, а живет где-нибудь во Флориде вместе с Маккарти и Кеннеди. Если в стране случалась таинственная смерть, то всегда появлялись слухи, что человек этот вовсе не мертв, а живет во Флориде. Почему во Флориде, думал Бэйб, почему именно там? Кеннеди прозябает во Флориде, и Рузвельт, припертый к стене Сталиным и прочими красными, живет себе там спокойно, греется на солнышке. Иногда Бэйб размышлял о том, что это прекрасная тема для научной работы. Если ты немного параноик и любишь выяснять все до конца. Вот Бермудский треугольник, например. Просто здорово было бы написать об этом.
Отца он нашел точно так, как рассказывал Бизенталю. И хотя уже прошло пятнадцать лет, все еще, когда он хотел поучить себя, он восклицал в сердцах: «Ты сам виноват, сам! Если бы ты принес ему эту дурацкую бумагу, он бы этого не сделал, ты бы успел, ты бы спас ему жизнь!»
Когда он рассказывал Бизенталю об этом, он не раскрыл правду до конца. Ему было тогда всего десять лет, и он слышал, как Г. В. ходил, спотыкаясь, по спальне, шепча проклятия и иногда падая, и он испугался, что, если зайдет, отец ударит его. Не будь он трусом, отец бы не умер.
Док был в школе, когда прозвучал выстрел. Док всегда был рядом, если только не торчал в школе, где он блистал, не считая химии, которую ненавидел. Придя из школы и обнаружив отца мертвым, а Бэйба – в истерике, Док сказал: «Химия у нас была. И хотел же свинтить с этой мерзлятины. Если бы свинтил, он был бы жив».
Док обвинил в смерти отца себя, а Бэйб в это время думал: виноват я, и чертова бумага – тому доказательство.
Ничего не доставляло большего удовольствия, чем ясный и четкий спор. И оба брата сходились лоб в лоб, разбивая доводы один другого вдребезги. Да, хорошие у них бывали времена, орали друг на друга до хрипоты в то славное времечко, когда Бэйб пытался справиться со своим переходным возрастом. Больше споров не будет.
Бэйб бросил взгляд на простыню, которой легавые укрыли его брата. Определенно, под ней кто-то был, но где гарантии, что там именно Док? Бэйб редко думал о своей собственной смерти, но обычно в таких мыслях рядом всегда был Док, он и хоронил его. Док был большой и сильный и никогда не болел. Случись на западном побережье, в Калифорнии, эпидемия гриппа, Бэйб грипповал бы в своем Нью-Йорке на востоке. Если бы Бэйб умер, Док обо всем бы позаботился, и не было бы никаких проколов, все было бы гладко, в общем, так, как надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21