Салин вышел на середину комнаты. Под внимательным взглядом черных глаз он почувствовал себя девицей на смотринах. Что, если этот высокий капитан откажется взять его на корабль? Герцог, конечно, найдет ему другое место, но он так хотел уплыть к новым землям! Ведь не зря же эльфы уничтожили вторую экспедицию. Значит, боятся чего-то, значит, даже перестав драться, он все равно сможет причинить им вред.Ормунд небрежно поинтересовался:– Сколько тебе лет и как твое имя?– Шестнадцать. Но скоро будет семнадцать! (Семнадцать ему должно было стукнуть летом, но скоро ведь у каждого свое, не так ли?) А зовут – Салин.– Салин? – Ормунд приподнял бровь, и мальчик понял, что совершил ошибку – надо было назваться другим именем. Но капитан обратился к герцогу:– В семнадцать уже поздно начинать. Но я его беру. Так совпало, что брат этого молодого человека служит на «Сильване» старшим матросом. Вот пусть и займется выделкой этой овчины.Корвин удовлетворенно кивнул: его не обманул небрежный тон капитана – Ормунд прекрасно понял, кого ему сосватал на борт герцог, но ничего не имел против. Ну что ж, зачинщика беспорядков теперь будут искать долго, только что они сберегли имперской казне двести золотых. 31 Золотая осень закончилась, уступив место октябрьским дождям. Ночь по кусочку откусывала от дня, в шесть уже зажигали свечи, чтобы рассеять свинцовые сумерки, нависающие над оконными переплетами. Глэдис прожила в Инваносе большую часть своей жизни, но так и не привыкла к поздней осени: слякоть, постоянный дождь, не теплый, задорно стучащий в ставни, как в Квэ-Эро, а бесконечный, мелкий, холодный.Вода стеной стояла в воздухе, в считанные мгновения пропитывала одежду, стоило только выйти в сад, забивала ноздри, заставляя чихать и откашливаться. В молодости горячее вино с травами помогало пережить ненастье, но последние годы испытанное средство не действовало, и Глэдис погружалась в черную тоску, как только начинались дожди.Пока вдовствующая графиня пребывала в обычном для этого времени года мрачном настроении, ее невестка, напротив, цвела, словно розовый куст ранней весной. Чем бледнее становилась Глэдис, тем ярче горели щеки Клэры. Слуги осуждающе перешептывались: сразу видно, кто графа на самом деле любит – мать без сына чахнет, а жена от счастья светится. Хоть и суровый нрав у старой графини, а невестку она по заслугам невзлюбила. Честная женщина разлучившись с мужем так радоваться не будет.На Клэру смотрели с неодобрением, но она не обращала внимания на кривые взгляды. Она и на свекровь не обращала внимания, вежливо здоровалась, встречая ее во время трапез, и даже не пыталась завести разговор. Что ей теперь до Глэдис? В глубине души Клэра даже хотела, чтобы их поймали. Ведь тогда не надо будет больше притворяться, лгать, тогда они будут свободны! Она не сомневалась, что Эльвин не станет преследовать неверную жену. Завтраки, обеды и ужины проходили в полном молчании. Арно сперва пробовал оживить похоронную тишину, но потом бросил и перестал спускаться к общему столу, ел у себя в кабинете или уезжал в город.От Эльвина давно не было писем, Глэдис каждое утро поднималась на голубятню, но напрасно. Эта осень, только начавшись, уже казалась бесконечной. От сырости болели суставы, она забросила рукоделие и проводила дни в своих покоях, у забранного частым переплетом старинного окна. В те времена еще не умели делать большие стекла. В зеркале она видела скалящую зубы старость, а за ее спиной – ухмыляющуюся смерть.Сколько времени ей отпустил Творец? Что, если она так и не дождется Эльвина? Ни здесь, ни в посмертии. И другие ее дети – нерожденные и умершие… старый жрец, утешая, говорил, что невинные души младенцев ждут в посмертии своих родителей. Семеро сыновей… Эльвин – восьмой, младший.У нее больше не осталось времени для раздумий – каждый день мог оказаться последним. Быть может, этот молодой жрец – последний дар Эарнира ей, запутавшейся в паутине страха и сомнений. Глэдис пойдет к нему и во всем признается. Если для нее еще возможно прощение, пусть этот юноша, которого простой люд за глаза называл святым, поможет ей обрести его.Если же нет – она заплатит цену, заплатит с радостью, лишь бы только знать, что платить придется ей одной, а не Эльвину. Тогда она поручит Адану все рассказать Эльвину после ее смерти, чтобы сын мог очиститься, а жрец будет молиться за него. Семеро в свое время не ответили на ее молитвы, но она ведь была простой женщиной, не очень умной и не слишком доброй, а этот юноша – избранник бога жизни, святой. Его не могут не услышать.В часовне царил полумрак: свечи, зажженные утром, успели догореть, а жрец, против обыкновения, не торопился заменить их новыми. Глэдис задержалась на пороге, вглядываясь в сумрак – никого. Тихо и пусто, только на скамье белеет забытый платок. «Испытываешь меня на прочность, Эарнир? Думаешь, испугаюсь?» – Грустно усмехнулась она про себя и решительно направилась к алтарю. Остановилась возле ступенек, ведущих на алтарное возвышение, протянула руку, чтобы коснуться гладкого дерева, и замерла на середине жеста.Они были там, в нише за алтарем, она видела их, как на ладони. Два светлых тела, в бесстыжем переплетении страсти, его кожа чуть темнее, цвета топленого молока, ее – белоснежная и пышная, как только что взбитые сливки. Ее руки, обхватившие его спину, его губы, прильнувшие к ее шее. Они двигались: сначала медленно, потом все быстрее, быстрее… Глэдис стояла так близко, что видела капельки пота, выступившие на спине мужчины. Тишину нарушил стон, сорвавшийся с его губ, и этому стону вторил женский, глухой, гортанный, из самой глубины естества.Услышав стон, Глэдис скинула оцепенение: она опустила так и не коснувшуюся алтаря руку и бесшумно вышла из часовни, осторожно притворив за собой дверь – слуги не жалели масла на петли. Графиня брела по коридору, не видя, куда идет, натыкаясь на стены, вышла в сад, не обращая внимания на омерзительный дождь, добежала до беседки и опустилась на скользкую скамейку. Будь они прокляты! Будь они все прокляты! А она ведь почти поверила! Еще чуть-чуть, минутой раньше или минутой позже, и она бы открыла душу этой подлой твари!Жрец, слуга Эарнира, святой! Жалкий воришка, ничтожный лжец! Изливает семя в чужую жену, а потом встает и идет служить своему богу. Исповедует согрешивших служанок, увещевает загулявших стражников. Говорит о доброте, честности, милосердии! А Эарнир принимает подобное служение! Эарниру все равно: молния с неба не покарала прелюбодея, свод часовни не обрушился ему на голову, алтарь не разломился под грязной ладонью! Или как раз такая мерзость и нужна богу? Он ведь не требует от своих слуг целомудрия, так почему бы не послужить жизни на пару с чужой женой?Теперь Глэдис смеялась над собой: такая наивность в ее-то возрасте. Разве она не знала, что в храмы идут либо отбросы, любители легкой наживы, не способные на честный труд, либо простодушные глупцы, вроде их прежнего жреца? Так почему этот мальчишка должен оказаться иным? И почему она должна вымаливать прощение у богов, довольствующихся подобными слугами?Ведь это и вправду смешно: она пыталась спасти свою душу обратившись к бездушному жрецу. Бедный Эльвин, ее бедный мальчик – в мире, где такие боги, только слепец и может сохранить чистоту, потому что не видит грязи. Плевать на посмертие, теперь Глэдис была готова заплатить любую цену. Но ни ее невестка, ни этот жрец не будут смеяться над Эльвином за его спиной. Она хотела искупить свои грехи покаянием? И на этот раз ей не в чем будет каяться – эти двое заслужили смерть на алтаре Ареда. Проклятый, единственный из всех богов, всегда был с ней честен, она подарит ему напоследок две эти жизни, и впервые ее рука не дрогнет, опуская нож.Бывший наставник Эльвина не удивился, застав графиню в своем доме. Эльвин назначил ушедшему на покой учителю содержание, чтобы тот мог не беспокоиться о куске хлеба и крыше над головой. О его подлинном призвании знала только вдовствующая графиня, а учителем он и впрямь был хорошим, не зря его из самого Сурема выписывали. После того, как Эльвин ослеп, Глэдис перестала приносить жертвы, и маленький человечек, однажды вернувший ей надежду, послушно ушел из жизни графини. Но сейчас он приветливо улыбался, разливая по чашкам дымящийся карнэ:– Я знал, что рано или поздно вы придете, дорогая госпожа. Служение Восставшему отличается от служения Семерым – его избирают сердцем. А сердце не обманешь.Глэдис поднесла к губам тонкий, словно бумажный, фарфор:– Я никому не служу! Ни Семерым, ни Темному. Я платила за его помощь столько, сколько он требовал.– Если это простая сделка, то что привело вас сюда сегодня?– Я застала свою невестку с мужчиной.– Нехорошо с ее стороны, но такое случается сплошь и рядом, – он сочувственно кивнул.– Застала со жрецом Эарнира.– Вот как? С тем самым Аданом? О нем говорят по всей провинции, люди специально приезжают в замок ради встречи с ним, подкупают стражников, чтобы попасть в часовню. Ходят слухи, что он святой.– Я убедилась в обратном, – сухо ответила Глэдис, поставив чашку, так и не пригубив.– И хотите восстановить справедливость, – ее собеседник рассмеялся, – погибнув на алтаре Темного, он точно станет святым. Посмертно.– Меня больше не волнует посмертие. Даже свое собственное, не говоря уже о чужом. Я хочу справедливости здесь и сейчас. Мой сын слишком мягок и добр. Он оставит все как есть, если узнает.– Ваш сын слишком брезглив. Но согласен, он не станет связываться.– Вы знаете, чего я хочу. Я отдам Ареду этих двоих, пусть вернет моему сыну зрение!– Разумеется, моя госпожа, разумеется. Я буду только рад помочь вам, хоть и не разделяю вашего благородного негодования. Но я понимаю – девица обманула вашего сына, а жрец обманул вас. Быть может теперь вы признаете очевидное: есть только один бог, достойный служения. Ареда называют отцом лжи, но он единственный не опускается до обмана.– Аред не спас моего сына от слепоты!– Зато спас от смерти. А вы, вместо благодарности, отреклись от него.– Я испугалась. Решила, что Семеро – сильнее, что они наказали меня.– Ну что ж… жрец Эарнира – достойная плата за прозрение. Не могу ничего обещать, но надеюсь, что мой Господин простит вашу слабость и примет жертвы благосклонно. Но вы понимаете, на какой риск идете? Графиня и жрец – не крестьянские мальчишки. Их будут искать, всю провинцию верх дном перевернут. А дознаватели уже в Инваносе.– Этим-то что здесь понадобилось?– Ищут Вэрда Старниса. Подозревают, что он укрылся в Инваносе, у старого друга. Его обвиняют в пособничестве слугам Ареда.– Да, я слышала. Но не думала, что все зашло так далеко. Обвинять Старниса после того, что случилось с его сыном – вопиющая глупость! Но если он здесь, его рано или поздно отыщут – с Арно станется дать ему убежище, но не хватит ума спрятать как следует. – Графиня была невысокого мнения об умственных способностях своего родича, хотя тот худо-бедно управлял Инваносом вот уже тридцать лет. – Я не боюсь дознавателей. Даже к лучшему, пусть ищут Старниса, им будет не до сбежавшей с любовником графини. Я скажу, что застала невестку и жреца в часовне. После этого никто не удивится, что голубки упорхнули. Эльвин не станет ее искать.– Ну что же, до полнолуния осталось десять дней. – Он вышел в другую комнату и вернулся с флаконом темного стекла. – Найдите способ подлить им этот состав в вино за ужином. Я приеду днем раньше, навестить своего ученика. Откуда мне знать, что он уехал в Сурем? Мои люди будут ждать за воротами.– Используем старое место?– Боюсь, что мы не сможем построить другой алтарь за оставшиеся десять дней, – усмехнулся он, – но не беспокойтесь, все пройдет, как должно.– Я хочу сделать это сама!– Вы завершите ритуал. Последний удар – ваш. А то, что перед этим – не для женских рук. Жрец Эарнира… Господин оценит ваш дар. Последний раз такую жертву приносили во времена Саломэ Темной. До встречи, ваша светлость, до скорой встречи, – и, когда за Глэдис закрылась дверь, он добавил с довольной улыбкой, – и что-то подсказывает мне, эта встреча не станет последней.За ужином Глэдис, против обыкновения, обратилась к невестке, выведя ту из состояния блаженной радости:– Как жаль, что так долго нет писем от Эльвина. Я уже начинаю беспокоиться. Провести зиму в Суреме, в одиночестве, без родных людей. Вам следовало поехать с ним, Клэра. Но еще не поздно, до холодов можно успеть, – графиня с удовольствием наблюдала за замешательством невестки – по лицу молодой женщины было видно, как она ищет подходящий предлог, чтобы отказаться от любезного предложения свекрови. Но жрец быстро пришел на помощь:– Дороги размокли, повозки увязнут в грязи.– Да, вы правы… я слишком долго не путешествовала, успела все забыть. Но тогда можно будет отправить Клэру в Сурем по первому морозцу, до снегопадов.Клэра успела собраться с мыслями:– Мы обсуждали этот вопрос с Эльвином. Он предпочел оставить меня дома. С детьми.– О, мой сын – воплощенное благородство. Он всегда думает о других. С детьми ничего не случится, а вот жене лучше быть при муже. Мы живем в злоязыкое время – так легко опозорить честное имя ни в чем не повинной женщины, если она остается одна на долгое время, – Глэдис наколола на вилку кусочек курицы, положила в рот, неторопливо прожевала, промокнула губы салфеткой и с преувеличенным участием на лице встретила растерянный взгляд невестки.– Наш новый повар – настоящее сокровище, но нельзя все время услаждать тело. Нужно подумать и о душе. Приятного аппетита, Клэра, Светлый Адан, – Глэдис встала из-за стола и вышла из зала.Клэра в смятении обернулась к Адану, он незаметно накрыл ее ладонь своей, успокаивая:– Госпожа графиня подала достойный пример. Вы проводите меня до часовни, ваша светлость?Как только они оказались в коридоре, Клэра прошептала:– Она все знает! Играет, как кот с мышью! Что нам теперь делать?– Успокойся, Клэра. Она всего лишь беспокоится о сыне, как и должно матери.– Беспокоится? Да она была счастлива, что я остаюсь здесь, а не еду в Сурем! Надеется, наверное, что он там найдет себе другую жену, скромную серую мышку, которая будет смотреть ей в рот, а со мной разведется.Адан рассмеялся:– Клэра, еще ни одному мужчине не удалось развестись на том основании, что его мать недолюбливает его жену, и графине это наверняка известно.Клэра вскинула голову:– Я бы хотела получить развод. Так не может продолжаться вечно. Весной он вернется из Сурема, и что тогда?Жрец вздохнул – он откладывал этот разговор сколько мог, но знал, что рано или поздно придется решать. Вернее, произнести принятое решение вслух, отрезать все пути к отступлению. Он давно уже выбрал, но в глубине души продолжал надеяться, что случится чудо, и все разрешится само собой. Чуда не произошло.– Нам придется уехать, Клэра. Твой муж даст тебе развод, если попросишь, но не возьмет вину на себя. Если про нас узнают, тебя накажут, и сурово. Графиня приложит к этому все усилия.Женщина медленно кивнула:– Обитель до конца жизни. И ты думаешь, что я испугаюсь? – Но в душу прокрался страх. Она надеялась, что Глэдис забудет про бывшую невестку, как только та оставит ее драгоценного сына. Но со старухи станется испортить Клэре жизнь просто так, по злобе душевной.– Нет. У тебя смелая душа. Но тогда мы не сможем быть вместе. Как жрец, пускай и грешный, я должен только поощрить такой исход – ты освободишься от нелюбимого человека, избавишься от необходимости лгать и проведешь остаток жизни в покаянии, очищая душу. Спроси моего совета любая другая женщина в твоем положении – я с радостью направил бы ее на путь спасения. – Даже Клэра, не искушенная в словесных играх, слышала грустную иронию в его голосе, – но ты не «любая другая», ты – моя Клэра. И я хочу, чтобы ты была счастлива. – Он не стал договаривать: «Пусть даже ценой души, как своей, так и моей, если нельзя иначе»Но все же Адан не терял надежды: боги милосердны, они знают, что несправедливо карать за любовь, так же, как отбирать последнее у нищих и лишать надежды отчаявшихся. Клэра рискнула всем, чтобы быть с ним, и его долг позаботиться о ней. Теперь Адан понимал, что совершил ошибку, приехав в Инванос, но было уже слишком поздно. Он не смог оставить ее тогда, тем более не бросит сейчас. Но все сильнее надвигалось ощущение неминуемой беды.Иногда Клэра оставалась в часовне после утренней службы, якобы помочь прибраться, иногда приходила вечером, иногда посреди дня. Она не боялась, что ее заметят, даже не пыталась скрыть озаряющее лицо преступное счастье. Клэра отсчитывала дни – еще немного, и они будут свободны. И глядя, как светятся ее глаза, Адан не жалел о своем падении. Он все еще не любил эту женщину, хотя каждый день занимался с ней тем, что люди называют любовью. Не любил, но уже не мог обходиться без ее молчаливого обожания, теплых рук, сверкающей улыбки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48