А ведь, там, на речке, он, было подумал – померещилось… Всё-таки вода проточная, отражение нечёткое… Но нет, не померещилось. Какое там! Теперь волшебник понимал, что именно увидел Рогон и чему так сдержанно и в то же время немного иронично улыбнулся, прощаясь со своим собеседником.
Точнёхонько над темечком Тороя реяло, переливаясь болотно-зелёными искрами, бесхитростное приворотное заклятие. И уж вовсе не надо быть семи пядей во лбу, чтобы определить «автора» этого неказистого, свёрнутого калачом, заклинания.
– Нет, я всё же прибью эту ведьму, – пробормотал маг, так и не определившись, как именно реагировать на неожиданное откровение.
С одной стороны его распирала такая тихая бессильная злость, что он едва сдерживался от зубовного скрежета, с другой стороны… С другой стороны какое-то странное благодушное веселье решительно мешало сосредоточиться на клокочущей в груди ярости. Как-никак, а угодить под эдакого рода безобидные (и в то же время действенные) чары волшебнику не доводилось ни разу. Опять-таки очередная бесхитростная хитрость ведьмы застала его врасплох, то есть Люции снова удалось обвести чародея вокруг пальца и это при том, что однажды он уже попался на её удочку!
В итоге, отражением заклятья волшебник любовался около минуты, храня на лице самое растерянное выражение. Наконец, не смог более сдерживаться и позволил таки себе беззлобно хмыкнуть – вот ведь маленькая проныра! Всё-таки не упустила, зловредная, своего шанса в Клотильдиной таверне, воспользовалась недогадливостью да усталостью спутника. И ведь насколько невинный ход! Никаких ядов, никаких душегубств – всего-навсего приворотное зелье. Как говорится, напои и делай с жертвой всё, что хочешь. Известно же, что приворотная ворожба самая крепкая – действует незаметно, но верно, против неё и очень сильный волшебник не устоит.
Конечно, развеять эти чары проще простого, но и не поддаться им невозможно. Если наложены с умом (что к данному случаю определённо не относится). Ох, женщины, женщины… Всегда-то вы находите способ напакостить…
Заклятие, а точнее мерцающие сполохи Силы, сплетённые в неуклюжее сердце, по-прежнему переливались над головой. В чём же ошибка ворожеи? Торой прищурился, сосредоточенно всматриваясь в отражение безыскусного приворота. Ага, вон оно что – не хватает какого-то элемента, слабые зелёные сполохи переплетены неплотно, видать, раненая ведьма забыла какую-то травку в своё питьё бросить…
Торой хмыкнул. Всё-таки хорошо, что любое волшебство, будь то волшба ведьмы или мага, надолго оставляет след, иначе так бы и не узнал чародей о зловредных кознях своей непутёвой спутницы. Да, колдунка, доставшаяся магу в спутницы, являла собой истинную кладезь всевозможных сюрпризов.
– Илан, – Волшебник по-прежнему смотрел на причудливое отражение, – приведи, пожалуйста, Люцию.
Мальчишка как раз тянул пальцы к зеркалу, чтобы прикоснуться к тусклой, изъеденной чёрными пятнами поверхности. Так и не дотронувшись, он виновато отдёрнул руку, а Торою на мгновение показалось, будто по серебристой глади, там, где к ней тянулся паренёк, пробежала едва видная мелкая рябь.
Когда Илан, шмыгнув носом, выбежал из комнаты выполнять просьбу, чародей осторожно коснулся прохладного стекла. Нет. Показалось. Это, в общем-то, не странно, если учесть, как заметно зеркало искажает отражение. Волшебник ещё некоторое время ощупывал мерцающую поверхность, но, так и не обнаружив ничего подозрительного, оставил бесплодные попытки. Он даже посмотрел на зеркало внутренним взглядом – тем самым, каким смотрел на себя (чтобы увидеть заклятие Люции) и на Ихвель (чтобы увидеть руну Ан). Ничего. Стало быть, померещилось.
Маг задумался. А ведь он не единожды изучил внучка зеркальщика на способности к волшебству – в конце концов, зачем обыкновенный ребёнок мог понадобиться колдунам? Однако в Илане не отыскалось никаких, даже самых незначительных, способностей к магии. Жаль. Это многое осложняло. Во всяком случае, ничуть не приближало к отгадке хотя бы одной из многочисленных загадок. Волшебник задумчиво потёр щетинистый подбородок. Да где же эта ведьма, Сила её побери!
Люция появилась едва ли не четверть часа спустя. Но уж когда вошла, Торой простил ей долгие сборы. Во-первых, к тому времени чародей уже несколько поостыл, во-вторых, на преобразившуюся колдунку злиться было, скажем так, нелегко… Маг по-прежнему с интересом рассматривал отражение причудливо переливающегося заклятия, а потому не обернулся. Однако кривое зеркало с мрачными глубинами услужливо отразило возникшую за спиной девушку. Нет, раскрасавицей ведьма, конечно, не стала – это ей уж точно не грозило, – но всё же она заметно похорошела. Настолько заметно, что даже старое тусклое зеркало не могло этого скрыть.
Торой отметил не только изменения в одежде, но и также исчезновение невзрачной растрёпанной косы – пышные каштановые пряди теперь свободно рассыпались по плечам и спине Люции, что делало её прямо-таки прехорошенькой. Да и простое платье здешнего кроя шло колдунке гораздо больше флуаронских нарядов. Рукодельница Ланна умело подогнала свой старый девический наряд по хрупкой фигурке ведьмы при помощи боковых шнуровок. Платье, схваченное в поясе атласным кушаком, мягко струилась до пола – ни тебе шуршащих крахмалом подъюбников, ни пафосных рюшей по подолу, ни тафты. Очень неброско, но на удивление мило.
Ведьма, приосанившись, застыла посреди комнаты. Девушка терпеливо ждала, когда волшебник отвлечётся, наконец, от беззастенчивого любовного созерцания собственной физиономии и оценит-таки её новый наряд. Однако Торой, дрянь последняя, даже не повернулся в её сторону, всё пялился на свою заросшую щетиной рожу. Люция от досады закусила губу и надулась.
– Чего звал-то? – Злобно спросила она, вовсе не догадываясь о том, что чародей в эту самую минуту борется с двумя весьма противоречивыми чувствами – желанием удавить свою спутницу и, хм, желанием… оставить её в живых. Причём второе желание явно пересиливало первое.
Маг ещё несколько мгновений помолчал, выдерживая паузу и борясь со странным смятением. За его спиной худенькая насупленная девушка в зелёном платье тонула в призрачных глубинах мутного зеркала. Это было очень красиво. Особенно волшебнику нравились яростно высверкивающие на бледном лице глаза. Точь-в-точь того же цвета, что и заклятье над его головой. С удивлением Торой понял, что совершенно не может – да что там! – просто не в силах злиться. И это его смущало. Смущало главным образом потому, что любую другую прохвостку за подобную выходку с приворотом он бы просто изничтожил.
Между тем, стоящая за спиной насупленная девушка определённо не вызывала желания буйствовать и злиться. Напротив, трогательные острые плечи, руки, покладисто сложенные на складках юбки, и по-детски надутые губы будили прямо-таки непростительное умиление. Даже нежность. А уж чего-чего, так именно нежности Люция за свою выходку совершенно не заслуживала. Однако вести борьбу с самим собой у Тороя не получалось. Решительную битву с внутренним себялюбием он бесславно проигрывал в пользу… В пользу вполне определённого сердечного влечения к одной вздорной и совершенно непредсказуемой особе. В последней попытке удержаться на плаву, чародей попытался было вспомнить, как Люция едва не убила его своим Грибом. Но вместо этого в памяти услужливо всплыло утомлённое, осунувшееся лицо и изуродованные маленькие руки, которые упрямо тащили его бесчувственное тело по зимнему лесу.
Но всё-таки даже эти воспоминания не удержали Тороя от маленькой (и, скажем честно, довольно мальчишеской) мести – он равнодушно молчал. Мало того, некоторым усилием воли даже подбавил во взгляд благородной скуки. Девчонку, что за спиной волшебника нетерпеливо ожидала эффекта от своего появления, подобное безразличие совершенно неподдельно расстроило. Бледное лицо огорчённо вытянулось, надутые губы дрогнули, а правая бровь, напротив, упрямо и вздорно приподнялась.
Лишь налюбовавшись раздосадованной ведьмочкой вдосталь и посчитав паузу (а точнее маленькую месть) достаточной, волшебник, по-прежнему не поворачиваясь, наконец, сказал отражению колдунки:
– Очень милый наряд. И причёска эта тебе идёт.
Люция незамедлительно порозовела от удовольствия, мигом оттаяла и сказала «спасибо», а Илан, что как верный паж топтался за её спиной, снова занял облюбованное место на покрытом половичком сундуке. Колдунья подошла к Торою и стала позади, любуясь на себя-красивую из-за плеча волшебника – разгладила неровно лежащую складочку на платье, поправила у виска непокорную каштановую прядь и кокетливо повела плечами.
– Скажи-ка, разумница, – вкрадчиво спросил маг, дождавшись, когда она закончит прихорашиваться, – что это у меня над головой такое… затейливое?
Прохвостка, конечно, сделала вид, будто не сразу поняла суть вопроса, но всё-таки вспыхнула от досады – вот ведь стыдище-то – уличил! Захлопала ресницами и виновато посмотрела на мага. В мутном зеркале их взгляды встретились. От Тороя не утаилось то секундное усилие, с которым колдунья взяла себя в руки.
– Над голово-о-ой… – Недоумённо протянула она и сразу же предположила с деланным ужасом, – Неужели рога? Так это не ко мне… Это к той косоглазой, которая в лесу осталась. У неё и спрашивай. Я-то почём знаю.
Торой укусил себя за щёку, чтобы не расхохотаться. Вот ведь языкастая! Не забыла, как он её в таверне про рога спрашивал.
– А хочешь, скажу, почему не подействовало? – Скучным голосом поинтересовался он.
Девушка за его спиной равнодушно пожала плечами и, продолжая неотрывно смотреть отражению волшебника в глаза, огрызнулась:
– Больно надо… А почему?
Маг уже едва сдерживался от смеха:
– Ты какую-то траву забыла добавить, но главная причина, конечно, не в этом.
Люция заносчиво хмыкнула, но всё-таки снова не удержалась, спросила:
– И в чём же?
Он опять выдержал паузу и закончил:
– А в том, что ты бестолковая и гадкая. Гадким и бестолковым всегда не везёт.
Илан на своём сундуке навострил уши.
Колдунка обиженно засопела и пробубнила:
– Чего язвишь? Всё равно ж не получилось у меня…
Торой, уже не таясь, рассмеялся и, наконец, повернулся к своей собеседнице.
– Не получилось… Точнее, не совсем получилось. Зелье твоё действовало. Но недолго. Сутки, должно быть. А потом развеялось, только след и остался. И всё же неплохая была идея, нестандартная. Ведь не каждый день волшебник на себя в зеркало внутренним взором смотрит, а суток через трое от заклятия бы и вовсе видимого следа не осталось.
Колдунка наморщила лоб, ну да, точно! Точно зелье действовало! Было ведь что-то такое. Она припомнила, как едва живой Торой жалел её в «Сытой кошке», как предусмотрительно избавил её от известных неудобств, набросив на холодное седло шерстяную тунику. Эх… Ведьме стало искренне жаль, что колдовство действовало так недолго, всё-таки из мага мог бы получиться неплохой воздыхатель – заботливый и внимательный. Н-да, неудачно вышло, неудачно…
При виде того, какая гамма чувств отразилась на невзрачном лице насупившейся прохвостки, Торой рассмеялся пуще прежнего, окончательно и бесповоротно теряя остатки былой злости. Люция попыталась было просверлить мага глазами, но, как и следовало ожидать, ничего путного из этого не получилось, волшебник только ещё громче заржал. Быть осмеянной ведьме совершенно не нравилось, а потому, она замахнулась, чтобы отвесить своему излишне смешливому спутнику хорошую оплеуху. Но тот ловко пригнулся (видать не впервые случалось увёртываться) и ушёл из-под удара. Незадачливая же девчонка, взяв отличнейший замах, продолжила движение в заданном направлении – вокруг собственной оси.
И лететь бы разъярённой особе прямиком на выскобленный до блеска дощатый пол и пёстрые деревенские половички, но… Сильные руки, уверенно подхватили разбуянившуюся девицу. Торой (видать ещё оставались в нём последние капли порядочности) не дал колдунье упасть – удержал за талию и позволил сохранить не только королевское достоинство, но также и непререкаемый авторитет в глазах Илана. Однако паренёк, сидевший на сундуке, всё-таки зашёлся радостным хохотом, видя, как нянька закручивается в лихую спираль. Ведьма отчаянно забарахталась в руках мага, силясь снова обрести равновесие и независимость. Волшебник отпустил её и опять сложился пополам от очередного неудержимого приступа заливистого смеха. Кое-как справившись с одышкой, он выпрямился и сказал:
– О, Сила Всемогущая… Люция, до знакомства с тобой я и подумать не мог, что есть на свете такие неуклюжие во всех смыслах особы. Ты хоть что-нибудь можешь сделать, не попадая впросак?
Колдунья зашипела, резко развернулась и влепила-таки расслабившемуся магу звонкий подзатыльник, даже подпрыгнула, чтобы не промахнуться. Торой хмыкнул, потёр ушибленное место и пригрозил:
– Превращу в жабу.
Илан соскочил с сундука и – тут, как тут – прижался к Люции, с опаской заглядывая Торою в глаза:
– А ты взаправду можешь? – Осторожно спросил он, хлопая длинными ресницами. Видать, хотел заранее выяснить, чтобы в будущем не зарваться.
Но волшебник лишь улыбнулся в ответ, потрепал мальчишку по льняной макушке и ничего не ответил.
Успокоившись и отсмеявшись, Торой и Люция наконец-то условились о последующих действиях – единодушно решили переночевать в гостеприимном доме старой Ульны, а в Гелинвир отправиться назавтра утром. Путь в магическую столицу был неблизкий, так что выезжать следовало засветло. Ведьма даже важно заметила, дескать, в дорогу и впрямь лучше отправляться на рассвете, поскольку на рассвете все злые духи спят, и не станут чинить препятствий в пути. Маг в свойственной ему едкой манере посмеялся над деревенскими суевериями, но спорить не стал – спят, так спят.
* * *
Нежданная угроза нагрянула аккурат после обеда.
Ульна, у которой невмочь разболелись ноги, сидела на старом шатком табурете в дальней комнате и прикладывала к опухшим коленям тряпочки, смоченные овсяными припарками.
Бабка знала, что нет ничего лучше доброго отвара овса супротив костной немочи. И теперь она терпеливо ждала, когда подействует проверенное временем лекарство. Ждала и вдыхала горький запах, доносящийся с кухни. Нескладная зеленоглазая девчонка-то оказалась знахаркой и вот теперь готовит Ланне какой-то диковинный отвар, который поможет снохе избавиться от веснушек. Ульна улыбнулась, обнажив давно уже обеззубевшие дёсны, как ни была она стара, а ещё помнила ту острую женскую тягу, во что бы то ни стало оставаться красивой. Это ведь только к старости понимаешь – главное, чтобы не болело нигде – а в молодости чаще о красоте заботишься, нежели о здоровье. Впрочем, надо будет спросить зеленоглазую девушку, вдруг, присоветует чего от боли в ногах?
Тихонько охнув, Ульна аккуратно сняла с опухших колен остывшие припарки, опустила их в миску с тёплым отваром, осторожно отжала и снова приладила на болящие места. Соскучившись сидеть без дела, старуха выглянула в окно.
– Ой ты батюшки! – Охнула она.
Припарки с чмоканьем упали с коленей на пол, но бабка этого не заметила – больные ноги уже торопливо несли её на кухню.
Как и ожидала Ульна, непутёвая молодёжь занималась всякими глупостями – догляд за ними, да догляд! Чуть что упустишь – пропадут бестолковые, как есть пропадут!
Чернявый парень, назвавшийся Тороем, сидел у окна и, облокотившись о подоконник, вдумчиво листал какую-то книжицу. Вид при этом имел задумчивый и отрешённый, словно пытался постигнуть мудреную загадку – то и дело вертел в руках небольшой, мелко исписанный лист пергамента, да заглядывал в него, будто с чем сверялся. И, надо же, так увлёкся, что ничего вокруг не видел и не слышал, ни кухонной возни, ни перемен за окном!
Рыжие близняшки и Ланна, устроившись на лавке, прилежно перебирали собранный на пироги ревень, с любопытством поглядывая на Люцию.
Ну, а юная знахарка колдовала у печи. И невдомёк было старой Ульне, что колдовала Люция в прямом смысле этого слова. На кухне творилось самое, что ни на есть запретное чародейство, с беззвучным бормотанием старинных ведьмачьих заклинаний! Девушка, склонясь над глиняным горшочком, который весело булькал на печи, помешивала пахучее зелье плоской деревянной ложкой, да время от времени добавляла в кипящую жидкость щепотку-другую неведомых снадобий. Каждый раз, когда новая травка падала в горшок, варево отчаянно вскипало, пузырясь жёлто-коричневой пеной.
Люция готовила целительный отвар на свой страх и риск. Ну и что, пускай она – ведьма, пускай её чары и запрещены Великим Магическим Советом, только чего дурного в том, что рыжая Ланна и её симпатичные дочери-близняшки перестанут быть рябыми?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Точнёхонько над темечком Тороя реяло, переливаясь болотно-зелёными искрами, бесхитростное приворотное заклятие. И уж вовсе не надо быть семи пядей во лбу, чтобы определить «автора» этого неказистого, свёрнутого калачом, заклинания.
– Нет, я всё же прибью эту ведьму, – пробормотал маг, так и не определившись, как именно реагировать на неожиданное откровение.
С одной стороны его распирала такая тихая бессильная злость, что он едва сдерживался от зубовного скрежета, с другой стороны… С другой стороны какое-то странное благодушное веселье решительно мешало сосредоточиться на клокочущей в груди ярости. Как-никак, а угодить под эдакого рода безобидные (и в то же время действенные) чары волшебнику не доводилось ни разу. Опять-таки очередная бесхитростная хитрость ведьмы застала его врасплох, то есть Люции снова удалось обвести чародея вокруг пальца и это при том, что однажды он уже попался на её удочку!
В итоге, отражением заклятья волшебник любовался около минуты, храня на лице самое растерянное выражение. Наконец, не смог более сдерживаться и позволил таки себе беззлобно хмыкнуть – вот ведь маленькая проныра! Всё-таки не упустила, зловредная, своего шанса в Клотильдиной таверне, воспользовалась недогадливостью да усталостью спутника. И ведь насколько невинный ход! Никаких ядов, никаких душегубств – всего-навсего приворотное зелье. Как говорится, напои и делай с жертвой всё, что хочешь. Известно же, что приворотная ворожба самая крепкая – действует незаметно, но верно, против неё и очень сильный волшебник не устоит.
Конечно, развеять эти чары проще простого, но и не поддаться им невозможно. Если наложены с умом (что к данному случаю определённо не относится). Ох, женщины, женщины… Всегда-то вы находите способ напакостить…
Заклятие, а точнее мерцающие сполохи Силы, сплетённые в неуклюжее сердце, по-прежнему переливались над головой. В чём же ошибка ворожеи? Торой прищурился, сосредоточенно всматриваясь в отражение безыскусного приворота. Ага, вон оно что – не хватает какого-то элемента, слабые зелёные сполохи переплетены неплотно, видать, раненая ведьма забыла какую-то травку в своё питьё бросить…
Торой хмыкнул. Всё-таки хорошо, что любое волшебство, будь то волшба ведьмы или мага, надолго оставляет след, иначе так бы и не узнал чародей о зловредных кознях своей непутёвой спутницы. Да, колдунка, доставшаяся магу в спутницы, являла собой истинную кладезь всевозможных сюрпризов.
– Илан, – Волшебник по-прежнему смотрел на причудливое отражение, – приведи, пожалуйста, Люцию.
Мальчишка как раз тянул пальцы к зеркалу, чтобы прикоснуться к тусклой, изъеденной чёрными пятнами поверхности. Так и не дотронувшись, он виновато отдёрнул руку, а Торою на мгновение показалось, будто по серебристой глади, там, где к ней тянулся паренёк, пробежала едва видная мелкая рябь.
Когда Илан, шмыгнув носом, выбежал из комнаты выполнять просьбу, чародей осторожно коснулся прохладного стекла. Нет. Показалось. Это, в общем-то, не странно, если учесть, как заметно зеркало искажает отражение. Волшебник ещё некоторое время ощупывал мерцающую поверхность, но, так и не обнаружив ничего подозрительного, оставил бесплодные попытки. Он даже посмотрел на зеркало внутренним взглядом – тем самым, каким смотрел на себя (чтобы увидеть заклятие Люции) и на Ихвель (чтобы увидеть руну Ан). Ничего. Стало быть, померещилось.
Маг задумался. А ведь он не единожды изучил внучка зеркальщика на способности к волшебству – в конце концов, зачем обыкновенный ребёнок мог понадобиться колдунам? Однако в Илане не отыскалось никаких, даже самых незначительных, способностей к магии. Жаль. Это многое осложняло. Во всяком случае, ничуть не приближало к отгадке хотя бы одной из многочисленных загадок. Волшебник задумчиво потёр щетинистый подбородок. Да где же эта ведьма, Сила её побери!
Люция появилась едва ли не четверть часа спустя. Но уж когда вошла, Торой простил ей долгие сборы. Во-первых, к тому времени чародей уже несколько поостыл, во-вторых, на преобразившуюся колдунку злиться было, скажем так, нелегко… Маг по-прежнему с интересом рассматривал отражение причудливо переливающегося заклятия, а потому не обернулся. Однако кривое зеркало с мрачными глубинами услужливо отразило возникшую за спиной девушку. Нет, раскрасавицей ведьма, конечно, не стала – это ей уж точно не грозило, – но всё же она заметно похорошела. Настолько заметно, что даже старое тусклое зеркало не могло этого скрыть.
Торой отметил не только изменения в одежде, но и также исчезновение невзрачной растрёпанной косы – пышные каштановые пряди теперь свободно рассыпались по плечам и спине Люции, что делало её прямо-таки прехорошенькой. Да и простое платье здешнего кроя шло колдунке гораздо больше флуаронских нарядов. Рукодельница Ланна умело подогнала свой старый девический наряд по хрупкой фигурке ведьмы при помощи боковых шнуровок. Платье, схваченное в поясе атласным кушаком, мягко струилась до пола – ни тебе шуршащих крахмалом подъюбников, ни пафосных рюшей по подолу, ни тафты. Очень неброско, но на удивление мило.
Ведьма, приосанившись, застыла посреди комнаты. Девушка терпеливо ждала, когда волшебник отвлечётся, наконец, от беззастенчивого любовного созерцания собственной физиономии и оценит-таки её новый наряд. Однако Торой, дрянь последняя, даже не повернулся в её сторону, всё пялился на свою заросшую щетиной рожу. Люция от досады закусила губу и надулась.
– Чего звал-то? – Злобно спросила она, вовсе не догадываясь о том, что чародей в эту самую минуту борется с двумя весьма противоречивыми чувствами – желанием удавить свою спутницу и, хм, желанием… оставить её в живых. Причём второе желание явно пересиливало первое.
Маг ещё несколько мгновений помолчал, выдерживая паузу и борясь со странным смятением. За его спиной худенькая насупленная девушка в зелёном платье тонула в призрачных глубинах мутного зеркала. Это было очень красиво. Особенно волшебнику нравились яростно высверкивающие на бледном лице глаза. Точь-в-точь того же цвета, что и заклятье над его головой. С удивлением Торой понял, что совершенно не может – да что там! – просто не в силах злиться. И это его смущало. Смущало главным образом потому, что любую другую прохвостку за подобную выходку с приворотом он бы просто изничтожил.
Между тем, стоящая за спиной насупленная девушка определённо не вызывала желания буйствовать и злиться. Напротив, трогательные острые плечи, руки, покладисто сложенные на складках юбки, и по-детски надутые губы будили прямо-таки непростительное умиление. Даже нежность. А уж чего-чего, так именно нежности Люция за свою выходку совершенно не заслуживала. Однако вести борьбу с самим собой у Тороя не получалось. Решительную битву с внутренним себялюбием он бесславно проигрывал в пользу… В пользу вполне определённого сердечного влечения к одной вздорной и совершенно непредсказуемой особе. В последней попытке удержаться на плаву, чародей попытался было вспомнить, как Люция едва не убила его своим Грибом. Но вместо этого в памяти услужливо всплыло утомлённое, осунувшееся лицо и изуродованные маленькие руки, которые упрямо тащили его бесчувственное тело по зимнему лесу.
Но всё-таки даже эти воспоминания не удержали Тороя от маленькой (и, скажем честно, довольно мальчишеской) мести – он равнодушно молчал. Мало того, некоторым усилием воли даже подбавил во взгляд благородной скуки. Девчонку, что за спиной волшебника нетерпеливо ожидала эффекта от своего появления, подобное безразличие совершенно неподдельно расстроило. Бледное лицо огорчённо вытянулось, надутые губы дрогнули, а правая бровь, напротив, упрямо и вздорно приподнялась.
Лишь налюбовавшись раздосадованной ведьмочкой вдосталь и посчитав паузу (а точнее маленькую месть) достаточной, волшебник, по-прежнему не поворачиваясь, наконец, сказал отражению колдунки:
– Очень милый наряд. И причёска эта тебе идёт.
Люция незамедлительно порозовела от удовольствия, мигом оттаяла и сказала «спасибо», а Илан, что как верный паж топтался за её спиной, снова занял облюбованное место на покрытом половичком сундуке. Колдунья подошла к Торою и стала позади, любуясь на себя-красивую из-за плеча волшебника – разгладила неровно лежащую складочку на платье, поправила у виска непокорную каштановую прядь и кокетливо повела плечами.
– Скажи-ка, разумница, – вкрадчиво спросил маг, дождавшись, когда она закончит прихорашиваться, – что это у меня над головой такое… затейливое?
Прохвостка, конечно, сделала вид, будто не сразу поняла суть вопроса, но всё-таки вспыхнула от досады – вот ведь стыдище-то – уличил! Захлопала ресницами и виновато посмотрела на мага. В мутном зеркале их взгляды встретились. От Тороя не утаилось то секундное усилие, с которым колдунья взяла себя в руки.
– Над голово-о-ой… – Недоумённо протянула она и сразу же предположила с деланным ужасом, – Неужели рога? Так это не ко мне… Это к той косоглазой, которая в лесу осталась. У неё и спрашивай. Я-то почём знаю.
Торой укусил себя за щёку, чтобы не расхохотаться. Вот ведь языкастая! Не забыла, как он её в таверне про рога спрашивал.
– А хочешь, скажу, почему не подействовало? – Скучным голосом поинтересовался он.
Девушка за его спиной равнодушно пожала плечами и, продолжая неотрывно смотреть отражению волшебника в глаза, огрызнулась:
– Больно надо… А почему?
Маг уже едва сдерживался от смеха:
– Ты какую-то траву забыла добавить, но главная причина, конечно, не в этом.
Люция заносчиво хмыкнула, но всё-таки снова не удержалась, спросила:
– И в чём же?
Он опять выдержал паузу и закончил:
– А в том, что ты бестолковая и гадкая. Гадким и бестолковым всегда не везёт.
Илан на своём сундуке навострил уши.
Колдунка обиженно засопела и пробубнила:
– Чего язвишь? Всё равно ж не получилось у меня…
Торой, уже не таясь, рассмеялся и, наконец, повернулся к своей собеседнице.
– Не получилось… Точнее, не совсем получилось. Зелье твоё действовало. Но недолго. Сутки, должно быть. А потом развеялось, только след и остался. И всё же неплохая была идея, нестандартная. Ведь не каждый день волшебник на себя в зеркало внутренним взором смотрит, а суток через трое от заклятия бы и вовсе видимого следа не осталось.
Колдунка наморщила лоб, ну да, точно! Точно зелье действовало! Было ведь что-то такое. Она припомнила, как едва живой Торой жалел её в «Сытой кошке», как предусмотрительно избавил её от известных неудобств, набросив на холодное седло шерстяную тунику. Эх… Ведьме стало искренне жаль, что колдовство действовало так недолго, всё-таки из мага мог бы получиться неплохой воздыхатель – заботливый и внимательный. Н-да, неудачно вышло, неудачно…
При виде того, какая гамма чувств отразилась на невзрачном лице насупившейся прохвостки, Торой рассмеялся пуще прежнего, окончательно и бесповоротно теряя остатки былой злости. Люция попыталась было просверлить мага глазами, но, как и следовало ожидать, ничего путного из этого не получилось, волшебник только ещё громче заржал. Быть осмеянной ведьме совершенно не нравилось, а потому, она замахнулась, чтобы отвесить своему излишне смешливому спутнику хорошую оплеуху. Но тот ловко пригнулся (видать не впервые случалось увёртываться) и ушёл из-под удара. Незадачливая же девчонка, взяв отличнейший замах, продолжила движение в заданном направлении – вокруг собственной оси.
И лететь бы разъярённой особе прямиком на выскобленный до блеска дощатый пол и пёстрые деревенские половички, но… Сильные руки, уверенно подхватили разбуянившуюся девицу. Торой (видать ещё оставались в нём последние капли порядочности) не дал колдунье упасть – удержал за талию и позволил сохранить не только королевское достоинство, но также и непререкаемый авторитет в глазах Илана. Однако паренёк, сидевший на сундуке, всё-таки зашёлся радостным хохотом, видя, как нянька закручивается в лихую спираль. Ведьма отчаянно забарахталась в руках мага, силясь снова обрести равновесие и независимость. Волшебник отпустил её и опять сложился пополам от очередного неудержимого приступа заливистого смеха. Кое-как справившись с одышкой, он выпрямился и сказал:
– О, Сила Всемогущая… Люция, до знакомства с тобой я и подумать не мог, что есть на свете такие неуклюжие во всех смыслах особы. Ты хоть что-нибудь можешь сделать, не попадая впросак?
Колдунья зашипела, резко развернулась и влепила-таки расслабившемуся магу звонкий подзатыльник, даже подпрыгнула, чтобы не промахнуться. Торой хмыкнул, потёр ушибленное место и пригрозил:
– Превращу в жабу.
Илан соскочил с сундука и – тут, как тут – прижался к Люции, с опаской заглядывая Торою в глаза:
– А ты взаправду можешь? – Осторожно спросил он, хлопая длинными ресницами. Видать, хотел заранее выяснить, чтобы в будущем не зарваться.
Но волшебник лишь улыбнулся в ответ, потрепал мальчишку по льняной макушке и ничего не ответил.
Успокоившись и отсмеявшись, Торой и Люция наконец-то условились о последующих действиях – единодушно решили переночевать в гостеприимном доме старой Ульны, а в Гелинвир отправиться назавтра утром. Путь в магическую столицу был неблизкий, так что выезжать следовало засветло. Ведьма даже важно заметила, дескать, в дорогу и впрямь лучше отправляться на рассвете, поскольку на рассвете все злые духи спят, и не станут чинить препятствий в пути. Маг в свойственной ему едкой манере посмеялся над деревенскими суевериями, но спорить не стал – спят, так спят.
* * *
Нежданная угроза нагрянула аккурат после обеда.
Ульна, у которой невмочь разболелись ноги, сидела на старом шатком табурете в дальней комнате и прикладывала к опухшим коленям тряпочки, смоченные овсяными припарками.
Бабка знала, что нет ничего лучше доброго отвара овса супротив костной немочи. И теперь она терпеливо ждала, когда подействует проверенное временем лекарство. Ждала и вдыхала горький запах, доносящийся с кухни. Нескладная зеленоглазая девчонка-то оказалась знахаркой и вот теперь готовит Ланне какой-то диковинный отвар, который поможет снохе избавиться от веснушек. Ульна улыбнулась, обнажив давно уже обеззубевшие дёсны, как ни была она стара, а ещё помнила ту острую женскую тягу, во что бы то ни стало оставаться красивой. Это ведь только к старости понимаешь – главное, чтобы не болело нигде – а в молодости чаще о красоте заботишься, нежели о здоровье. Впрочем, надо будет спросить зеленоглазую девушку, вдруг, присоветует чего от боли в ногах?
Тихонько охнув, Ульна аккуратно сняла с опухших колен остывшие припарки, опустила их в миску с тёплым отваром, осторожно отжала и снова приладила на болящие места. Соскучившись сидеть без дела, старуха выглянула в окно.
– Ой ты батюшки! – Охнула она.
Припарки с чмоканьем упали с коленей на пол, но бабка этого не заметила – больные ноги уже торопливо несли её на кухню.
Как и ожидала Ульна, непутёвая молодёжь занималась всякими глупостями – догляд за ними, да догляд! Чуть что упустишь – пропадут бестолковые, как есть пропадут!
Чернявый парень, назвавшийся Тороем, сидел у окна и, облокотившись о подоконник, вдумчиво листал какую-то книжицу. Вид при этом имел задумчивый и отрешённый, словно пытался постигнуть мудреную загадку – то и дело вертел в руках небольшой, мелко исписанный лист пергамента, да заглядывал в него, будто с чем сверялся. И, надо же, так увлёкся, что ничего вокруг не видел и не слышал, ни кухонной возни, ни перемен за окном!
Рыжие близняшки и Ланна, устроившись на лавке, прилежно перебирали собранный на пироги ревень, с любопытством поглядывая на Люцию.
Ну, а юная знахарка колдовала у печи. И невдомёк было старой Ульне, что колдовала Люция в прямом смысле этого слова. На кухне творилось самое, что ни на есть запретное чародейство, с беззвучным бормотанием старинных ведьмачьих заклинаний! Девушка, склонясь над глиняным горшочком, который весело булькал на печи, помешивала пахучее зелье плоской деревянной ложкой, да время от времени добавляла в кипящую жидкость щепотку-другую неведомых снадобий. Каждый раз, когда новая травка падала в горшок, варево отчаянно вскипало, пузырясь жёлто-коричневой пеной.
Люция готовила целительный отвар на свой страх и риск. Ну и что, пускай она – ведьма, пускай её чары и запрещены Великим Магическим Советом, только чего дурного в том, что рыжая Ланна и её симпатичные дочери-близняшки перестанут быть рябыми?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61