— Я пришла предупредить тебя, — тихо сказала Майя. — Ее хрипловатый голос, как обычно, был полон очарования. Она подвинулась ближе к Изабо, и ее лицо в тусклом фиолетовом свете было очень бледным.
— Предупредить меня? О чем?
Майя заколебалась.
— Жрицы Йора готовят для вас ловушку. Они знают, что вы собираетесь ударить по ним в ответ на нападение на Риссмадилл. Я не знаю всего, что они затевают, но они привлекли грозные силы. У них появилась новая помощница, полукровка, как и я. Она владеет силами как людей, так и фэйргов. Я знала ее еще ребенком. Ее мать похитили во время набега на Шантан. Она была какой-то ведьмой…
— Наверное, погодной ведьмой, если она была из Шантана, — предположила Изабо.
— Не знаю. Может, и так. Но эта девушка должна обладать воистину огромной силой. Она умудрилась выжить. — В голосе Майи прозвучала ирония. — Нила говорит…
— Нила?
— Мой брат. По отцу, разумеется. Он поймал меня, когда я плыла вдоль берега, и рассказал мне все это, а потом отпустил. Я не знаю, почему. Он или очень мужественный, или очень глупый, раз осмелился навлечь на себя гнев нашего отца.
— Возможно, это просто часть ловушки.
— Вряд ли. Он ненавидит нашего отца так же сильно, как и я, могу поклясться в этом. Кроме того, он не знал, что я пойду и расскажу об этом тебе. Он сказал мне об этом, чтобы я могла бежать и спастись.
— Что он тебе рассказал? — Изабо побледнела. Дурное предчувствие давило на нее, пригибало к земле, точно гигантская рука.
— Что жрицы Йора собираются поднять приливную волну и затопить сушу, используя магию кометы, как сделала я, когда была зачата Бронвин. Они смогут сделать это, Рыжая. Они воззвали к силам Кани. Она — мать всех богов, богиня огня и земли. Это Кани вызывает извержения вулканов и землетрясения, молнии и зловещее сияние рыбы-гадюки…
Мир вихрем закружился вокруг Изабо. Она протянула руку, но ухватиться было не за что.
— Я знаю, — выдавила она. — Я знаю…
Потом все вокруг нее утонуло в ревущей мгле, и мир рассыпался на куски. Она упала на колени. Очень тихо, как откуда-то издалека, до нее донесся крик Майи:
— Рыжая, что с тобой? Что с тобой?
— Изолт… — сказала она. — Изолт!
Она почувствовала, как боль сотней кинжалов пронзает все ее тело, почувствовала смертельный холод. Изолт! Она взмыла над берегом. Сверху она видела, как темная фигура Майи склоняется над ее собственной, ничком лежащей на белом песке. Потом ее дух развернулся и полетел. Изолт…
Она летела над темной холмистой местностью, легко, точно орел. Она видела спутанные клубки речушек, отливающих зеленью и синевой Там и сям, точно стаи светляков, виднелись скопления огней городов и деревень — огоньки человеческих душ, а не фонарей. Пролетая мимо она ощутила, как по ней пробегает дрожь их жизней — горе и счастье, надежда и отчаяние, их маленькие радости и неприятности. Над ней кружились и пели звезды, и их музыка звучала, как неумолимый посмертный реквием. Она парила между ними, чувствуя, как они искушают ее. Изолт…
Под ней пейзаж поднимался и падал, складываясь в острые пики и глубокие ущелья. Изабо поняла, что начинает слабеть. Впервые за все время она испуганно оглянулась назад. За ней тянулось ее астральное тело, призрачное, точно дымок от погасшей свечи. От ее сердца отходила длинная нить, серебристая и тонкая, как паутина. Она тянулась за ней, слабо пульсируя, и казалось, будто она вот-вот оборвется.
Изабо полетела дальше. Внизу расстилались сияющие ледяные глади. Изабо уже приходилось бороться. Ветер то бросал ее вверх, то тянул вниз. Музыка грохотала в ее ушах. Изолт, позвала она. Изолт…
Она увидела под собой огромную массу снега и камней. Очень слабо и далеко она ощущала сердцебиение сестры, чувствовала огромную массу холода и горя, неумолимо увлекающую ее к смерти. Не спи! — крикнула она. Я здесь.
Потом до нее донеслось дремотное и неуверенное: Изабо?
Изабо полетела вниз, к этой мешанине каменного крошева и снега. Она видела огни, мечущиеся вокруг. Люди искали, раскапывали, плакали. Она чувствовал их ужас и отчаяние гораздо сильнее, чем биение сердца Изолт. Нет, воскликнула она. Не там…
Ее никто не услышал. Она была призраком, завывающим в темноте. Она была ветром — безголосым, безликим, не могущим копать без рук, не могущим предостеречь без слов. Долгие напрасные минуты она билась в их глухие невнимательные уши, потом бросилась прочь, ища, нащупывая.
Ее разум коснулся кого-то, кто был ей знаком. В отчаянии Изабо полетела вниз. Ее силы были на исходе, пуповина, привязывавшая ее к ее физическому телу, растянулась, став очень тонкой, опасно тонкой. Изабо понимала, что умрет, если она разорвется. Изабо понимала, что умрет не только она, но и Изолт тоже.
На выступе скалы, выходящем на долину, лежал снежный лев. Это было величественное создание, с огромными сильными лапами и белоснежной гривой с черной каймой. Изабо повисла перед ним, умоляя его. В гордых золотистых глаза она видела свое отражение, зыбкое и серебристое, точно блики солнечного света на воде. Она сбивчиво заговорила, протягивая к нему бесплотные руки, умоляя, упрашивая. Я спасла тебя, когда ты был еще совсем детенышем, помнишь? Ты в гисе передо мной, помоги же мне теперь…
Снежный лев встал, тряхнул своей роскошной гривой и поскакал вниз по склону. Изабо из последних сил поплыла за ним.
Почти растворившись в воздухе, она смотрела, как он несется по снегу. Ее охватила тоска. Как хорошо она помнила ту смертоносную грацию, ту уверенную силу, которую ощущала в теле снежной львицы. Как же ей хотелось бежать рядом с ним, перескакивая через скрытые под снегом камни, оставляя глубокий след в этом белоснежном снегу! Как ей хотелось быть способной откопать Изолт, при помощи своего острого нюха отыскав то место, где она лежала под толстым снежным слоем. Но она была слабой, как дымок от свечи на ветру, она рассеивалась, растворялась в воздухе.
Изолт, помощь уже идет, прошептала она. Держись…
Потом она развернулась, следуя за рассыпающейся призрачной пуповиной, в отчаянной спешке полетела обратно туда, откуда прилетела. В ее памяти всплыло предостережение ее наставницы, Матери Мудрости. Никогда не залетай слишком далеко…
Ее нес ураганный ветер, выбивая ее из сил, смешивая все чувства. Вверх, вниз, отпустил, подхватил. Где я? Где я?
Откуда-то, из неизмеримой дали, донесся голос Мегэн. Изабо, Изабо…
Она полетела на звук.
Изабо вернулась в сознание очень медленно. Сначала она услышала чьи-то сердитые голоса. Она узнала голос Мегэн, такой резкий, каким она никогда еще его не слышала, потом низкий баритон Лахлана, а потом, к своему удивлению, голос Майи, возвышенный в яростном отрицании. Изабо лежала в каком-то ступоре, удивляясь, что могло так рассердить их. Потом до нее дошла странность ситуации. Лахлан и Майя?
Она открыла глаза. Скорчившись, она лежала на боку на песке. Было темно, но поблизости стояла группа солдат с фонарями в руках, заливавшими бледный песок и темные силуэты людей колеблющимся оранжевым светом. Этот свет, казалось, пульсировал, неприятно отдаваясь у нее где-то в голове. Она перевернулась, встав на четвереньки, и ее вырвало в траву. Земля под ней качалась. Она цеплялась за нее, пытаясь понять, где находится, но песок выскальзывал у нее из-под пальцев. Потом Мегэн тяжело опустилась на колени рядом с ней, придерживая ее и спрашивая, как она себя чувствует. Изабо пришлось сконцентрироваться изо всех сил, чтобы понять значение этих звуков. Потом она выговорила дрожащим голосом:
— Через минуту. Через минуту я буду в полном порядке.
Мегэн гладила ее, утешая, точно больного ребенка. Потом тоже встал на колени рядом с ней, схватив ее за руку.
— Что она с тобой сделала? — спросил он свирепо. — Она пыталась околдовать тебя?
Изабо не поняла его слова.
— Изолт, — прошептала ее, потом ее руку внезапно пронзила нестерпимая боль, и она закричала. — Ох, Эйя, Изолт!
Лахлан выпустил ее руку.
— Изолт? — переспросил он каким-то странным голосом. — А что такое с Изолт?
Изабо беспокойно закрутила головой.
— Она ранена, ей больно. Она была на волосок от смерти. Я чувствовала, как она ускользает. Боль… холод… я должна была лететь. Я никогда еще не залетала так далеко. Я знала, что это опасно, но я должна была лететь.
— Изолт ранена? — голос Лахлана и все его поведение вмиг изменились. Он склонился вперед, грубо схватив Изабо за плечи. — Где? Что случилось? Она… она?.. Что случилось, во имя Эйя, скажи мне, скажи!
— Она жива. — Изабо поняла, что плачет. — Я не могла заставить их понять меня, этих солдат, которые разыскивали ее под снегом. Они не слышали меня. Я чувствовала, как она ускользает, там было так холодно, так холодно! Сначала это было похоже на ножи, а потом… — Она была не в состоянии продолжать, утирая слезы руками, пытаясь успокоиться.
— Но она жива? — спросила Мегэн. — Ты уверена? Ты ее чувствуешь?
— Да, я чувствую ее. Я чувствую боль, вот тут, тут и тут. — Изабо указала на ребра, на руку и на колено. — Ей накладывали шину на сломанную руку. Я чувствую это. Почему, ну почему я должна чувствовать все, что чувствует она?
— А, так ты чувствуешь все то же, что и она, да? — спросил Лахлан, приподняв бровь.
Изабо не могла взглянуть ему в глаза, тихо радуясь про себя окружавшей их темноте.
— Как ты узнала? — спросила она Мегэн. — Я ни за что не нашла бы дорогу обратно, если бы не ты.
— Твоя маленькая совушка прилетела за мной и привела меня сюда, — сказала колдунья. — К счастью, я неплохо говорю на совином языке, потому что она была в полном смятении. Она сказала, что ты говорила с кем-то на берегу моря, когда вдруг упала, а потом вылетела из себя. Она сказала мне, что ты заблудилась. Разумеется, я почти ничего не поняла, но отправилась туда, куда она вела меня, и Лахлан с Синими Стражами тоже. Тогда мы и нашли Майю.
Изабо резко села.
— Майя! — он обвела взглядом пляж и увидела бывшую банри, стоявшую с гордо поднятой головой между двумя крепкими солдатами, один из которых держал нож у ее горла. — Ох, нет! — воскликнула она.
— Разумеется, мы решили, что мерзкая фэйргийка попыталась околдовать тебя, — сердито сказал Лахлан, — хотя она и клялась, что ничего такого не делала.
— Я же сказала тебе, что ничего не сделала Рыжей, а просто охраняла ее, когда она потеряла сознание, — бархатным голосом сказала Майя. — Ты всегда думаешь обо мне самое худшее, Мак-Кьюинн.
Солдаты рванули ее за руки, рявкнув:
— Молчать!
— Майя, почему ты осталась? — в смятении спросила Изабо. — Ты могла бы уплыть, и никто бы ничего не узнал. Ну почему ты не бежала?
— Хочешь сказать, ты знала, что она здесь? — не веря своим ушам, спросил Лахлан. — Мы подумали, что ты случайно наткнулась на нее и попыталась задержать. — Его голос стал более резким. — Ты условилась с ней о встрече?
— Да, условилась, — сердито ответила Изабо, — и не начинай думать самое худшее, Мак-Кьюинн, а не то, клянусь, я дам тебе пощечину! Почему ты никогда никому не веришь, во имя Эйя?
— Почему? — сердито переспросил Лахлан. — и ты еще спрашиваешь?
— Да, спрашиваю! — взорвалась Изабо. — Мы все знаем, что ты пережил такое, чего и врагу не пожелаешь, Лахлан, но ты не единственный человек в мире, столкнувшийся с болью и предательством. Ты действительно думаешь, что я бы предала тебя? Да? Думаешь, я шпионю на фэйргов?
— Ну… нет, — признал Лахлан.
Ярость Изабо внезапно погасла, оставив ее совершенно обессиленной.
— Тогда ладно, — сказала она, вдруг растерявшись.
— Ты должна признать, что я имею право сердиться, — сказал Лахлан здраво. — Сестра моей собственной жены украдкой отправляется ночью на берег, чтобы встретиться с Майей Колдуньей. И что я должен думать?
— Что у меня на то была веская причина, — отрезала Изабо, снова распалившись.
— Что ж, я буду рад узнать ее.
Изабо бросила на него полный возмущения взгляд.
— Я и пытаюсь рассказать тебе.
— Ну так расскажи.
Изабо набрала воздуху.
— Майя пришла, чтобы рассказать мне новости, — сказала она. — Причем с серьезным риском для себя! Она пришла рассказать нам, что мы направляемся в ловушку. Фэйрги ожидают, что мы нанесем им удар, и готовы к этому.
— Ну, это не такая уж и новость, — медленно сказал Лахлан. — Я и не ожидал обнаружить Карриг пустым и беззащитным, несмотря на все твои уверения, что все фэйрги уплывают на лето на юг.
— Мои уверения! — воскликнула Изабо. — Это ты просил меня рассказать все, что я знаю. Я просто…
— Да, да, знаю. Не надо выходить из себя. Это единственная новость, которую она принесла? Если так, то…
— Нет, — воскликнула Изабо, порядком разозлившись. — Далеко не единственная! Но если тебе не интересно..
— Ну, дети, хватит пререкаться! — остановила их Мегэн. — Вы ничуть не лучше Оуэна и Ольвинны! Это что, подходящее место для подобного разговора? Мы все устали и вымотались и говорим одно и то же. Давайте вернемся обратно в лагерь и поговорим обо всем этом наедине. А поскольку Колдунья была так любезна, что проделала все это расстояние с таким риском для себя, чтобы сообщить нам новости, то, возможно, она сможет это сделать сама. И объяснить, зачем она пошла на такой риск. Прости, Майя, мой скептицизм, но мне, как и Лахлану, трудно поверить, что ты решила предупредить нас об опасности по доброте душевной.
— А это и не так, — хрипло сказала Майя. — С чего бы я стала это делать? Я пришла предупредить Рыжую, потому что у нее моя дочь. Я не хочу, чтобы моя малышка Бронни утонула.
— Утонула? — насмешливо переспросил Лахлан. — Ты что, забыла, что у нее есть жабры и плавники? Сомневаюсь, чтобы она могла утонуть.
— Если Жрицам Йора удастся задуманное, то вы все здесь утонете, — безразлично отозвалась Майя. — Мне нет дела ни до тебя, ни до твоей отвратительной старой тетки. Но мне есть дело до моей Бронни и, как ни странно, до Рыжей. Я пришла предупредить ее, а не вас.
— Как ни странно, я тебе верю, — сказала Мегэн. — Пожалуйста, от этого сырого морского воздуха у меня ноют все кости, и это очень меня раздражает. Давайте отправимся куда-нибудь, где мы все могли бы сесть и поговорить, как воспитанные люди.
Лахлан недоверчиво фыркнул.
— Пожалуй, так ты договоришься до того, чтобы предложить Колдунье вина и ужин.
— Буду очень признательна, — учтиво заметила Майя. — Это было бы очень любезно с вашей стороны.
Лахлан рассмеялся, хотя и ядовито. Отвесив изысканный поклон, он предложил Майе руку.
— Мадам, могу я проводить вас в королевский шатер?
— Благодарю вас, добрый сэр, — отозвалась Майя с тем же самым горьким сарказмом в голосе.
Они рука об руку удалились с пляжа, предшествуемые солдатами, освещавшими им дорогу. Подошел Дайд и, взяв Изабо за руку, поставил ее на ноги.
— Кто бы подумал, что мы доживем до такого? — сказал он. — Это лишний раз доказывает, что все возможно.
Изабо ничего не ответила, слишком уставшая и смятенная, чтобы придумать остроумный ответ. Он сжал ее локоть.
— Не переживай так, Бо. Я чувствую за всем этим руку Прях. Разве ты не чувствуешь? Натянулась новая нить, и кто знает, куда она приведет нас.
Сани летели вперед, взметая снег из под широких полозьев.
Ульцы скакали по склону, от усердия высоко задирая головы. Изолт лежала в санях, прижимая к туго перебинтованным ребрам закованную в лубок руку и глядя на зеленый лес, который подступал все ближе и ближе. Хребет Мира остался позади, и перед ней снова лежал уродливый беспорядочный мир воин, политики и дворцовых интриг. Она слегка улыбнулась и уткнулась подбородком в мех.
Ее отец все понял без слов. Он просто сказал:
— Значит, ты едешь с нами в Карриг?
И она ответила:
— Да.
Вот так, лежа в санях, завистливо наблюдая за тем, как Шрамолицые Воины вокруг нее несутся по снежному склону на своих салазках, она в последний раз покинула Хребет Мира. Скоро они вновь окажутся среди деревьев, и сани придется оставить. Ей придется вылезти и идти пешком, как и все остальные солдаты. Изолт не могла дождаться этого. Ее страшно раздражало, что с ней обращаются, как с инвалидом, раздражало, когда ей напоминали, что она оказалась достаточно глупа, чтобы попасть в лавину. Мак-Синн и его люди считали, что проявляют доброту, опекая ее и запрещая ей напрягаться, но Изолт была Шрамолицей Воительницей и хотела быть непобедимой.
Из всех них один Хан'гарад понимал ее. Он ни разу не упомянул о ее ранениях и обращался с ней так, как будто она была цела и невредима. Ни разу он не предложил помочь ей, когда она хромала по лагерю, ни разу не осведомился, хорошо ли она спала.
Мало-помалу силы возвращались к ней. Должно было пройти еще немало времени, прежде чем она сможет снова пользоваться сломанной рукой, но целители говорили, что треснувшая кость срастается хорошо, а опухоль и синяк вокруг ее колена уже начали исчезать. А вот ее раненая гордость никак не хотела заживать; а вся эта шумиха вокруг ее здоровья, постоянные ахи и охи о ее необычном спасении лишь разжигали ее чувства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38