А сейчас полежи и отдохни, ладно? Мы о тебе позаботимся. Теперь ты со мной.
Алексос слабо улыбнулся.
— Я рад, что ты пришел за мной, Орфет. И ты, Сетис.
Сетис пожал плечами.
— Когда станешь Архоном, тогда и сочтемся.
Мальчик кивнул и лег, закрыв глаза. Потом очень тихо, так, чтобы не услышал Орфет, прошептал:
— Рядом шакал. Я его чувствую...
Сетис оторопело уставился на него. Потом встал и медленно осмотрелся. До самых стен Порта тянулась голая, поросшая кустарником пустошь. Вдалеке, через пустыню, мрачной громадой вырисовывался Город Мертвых, словно скопление тьмы в угасающем свете. Позади него, далеко на западе, солнце садилось за Лунные Горы, таинственный хребет на самом краю света вереницу зловещих зубчатых пиков, за которую еще никто не заходил. А далеко в море, в сумеречной дымке, которая, казалось, поднимается из его благоуханных садов, вырисовывались бледные очертания Острова.
— Сядь. — Орфет со вздохом прислонился к камням и размотал грязные повязки. — Что-то она опаздывает. Ты уверен, что она...
— Уверен!
— Как ты думаешь, за нами следят?
— Нет. — Он сел. Может быть, мальчишка имел в виду настоящего шакала? Или он как-то узнал, как могут узнавать только Боги, о гробнице Состриса?
Но Алексос, похоже, уже уснул, свернувшись калачиком на раскаленной земле. Орфет с нежностью смотрел на него.
— Погоди, пока он станет Архоном. Тогда все переменится.
— И дождь пойдет? — У Сетиса пересохло в горле.
— Что?
— Дождь пойдет? Последний-то не сумел этого добиться...
— Он и есть последний. — Музыкант приподнялся, опираясь на руку. — И дождь пойдет, и еды у всех будет вдоволь, и налоги снизят. И генерал будет новый.
— Надо полагать, ты? — Сетис повернулся к нему. — У тебя что, действительно хватает глупости думать, будто ты сможешь убить Аргелина и занять его место? Ты добьешься только того, что мы все погибнем. Все — и Мирани, и я, и отец, и он!
Орфет пристально посмотрел на него, потом сказал:
— Да, у меня хватает глупости. И у тебя тоже. Потому что для того, чтобы Алексос стал Архоном, Аргелин должен умереть. Другого выхода нет, а мы уже призваны на службу Богу. Думаешь, ты сможешь запросто выйти из игры, вернуться в свой писцовый зал, снова зарыться головой в пыль и документы? Ничего не выйдет! Потому что Бог уже произнес твое имя. Ты зашел слишком далеко и назад не вернешься. Никто из нас не вернется. Даже если захотим...
Несмотря на жару, у Сетиса мороз пробежал по коже. Он с трудом поднялся на ноги.
— Могу уйти хоть сейчас!
Орфет криво ухмыльнулся.
— Не выйдет.
— Смотри.
— Он тебе не позволит. Пока все не кончится.
Сетис облизал пересохшие губы.
— Я иду домой. И больше ты меня не увидишь.
Но он не успел сделать ни шагу. Внезапно Алексос привстал и шепнул:
— Кто-то идет!
Сетис обернулся и увидел на Мосту фигурку в светлом платье.
Он торопливо зазвонил в колокольчик, надвинул капюшон и вышел на дорогу.
— Подайте, госпожа! Поесть, попить! — захныкал он. — Ради Бога!
Девушка остановилась, затаив дыхание, накидка соскользнула с ее лица Она была невысока, светловолоса очень красива. Не Мирани.
Она посмотрела на них, потом на мальчика. Прошептала:
— Это он ?
И тут Алексос поступил очень странно. Он подошел к ней и взял за руку. Потом торжественно поцеловал эту руку. Это был жест взрослого мужчины.
— Я Архон, — сказал он.
Девушка зарделась. Она опустилась на колени, потом снова поднялась и проговорила, всхлипывая от страха:
— Я должна отвести его в Храм.
— Где Мирани? — прорычал Орфет.
— В постели. Ее укусил Бог... Змея.
— Кто ты такая?
— Крисса. Та, Что Вкушает Пищу Для Бога. Теперь слушайте...
— Откуда нам это знать? — торопливо спросил Сетис. Девятеро всегда носили маски. Он никогда не видел ни одной из них с открытым лицом — никого, кроме Мирани.
Девушка нетерпеливо топнула ногой.
— Потому что это так! Я же сказала! Я должна отвести его в Храм, и надо торопиться. Пока Гермия не узнала!
Она дрожала от страха. Сетис взглянул на Орфета, но великан взял мальчика за плечи и подтолкнул вперед.
— Вот он, твой счастливый случай, — прорычал он Сетису. — Иди в Город и возвращайся к своей работе. Можешь нас оставить.
— А вдруг это ловушка? — Сетис разрывался на части. С одной стороны, ему хотелось поскорее выпутаться из этой истории, но в то же время он сильно (так сильно, что сам удивлялся этому! ) тревожился за мальчика и Орфета. Алексос рассудительно покачал головой.
— Не бойся, Сетис.
— Да, не бойся. — Орфет поглядел на девушку. — С ним ничего не случится. Потому что я пойду с ним!
Девушка побледнела от страха.
— Нельзя! — вскричала она — Это же Храм! Туда могут войти только Девятеро и Бог! А любого другого, если поймают, замучают до смерти.
Орфет сорвал с лица повязки и почесал потную голову.
— Что скажешь, Архон?
Алексос протянул великану руку. Его темные глаза с любопытством рассматривали Криссу.
— Я бы хотел, чтобы ты вошел и увидел мой дом, Орфет, — с гордостью сказал он.
* * *
Шестой Дом был огромен и уже почти наполнился припасами. Вокруг золотого саркофага сложили мебель, изготовленную специально для этого случая, — позолоченные резные столы, кресла, изящную кровать.
Штабеля тканей и постельного белья, лампы, статуи, комоды с одеждой, деньги... К стене прислонили огромный веер из страусовых перьев; по парчовой шторе с узором из обезьян в зеленом лесу плясали пузатые тени огромных кувшинов с маслами, духами и притираниями. В отполированном до блеска бронзовом зеркале Мирани увидела тусклое отражение своего лица.
Ритуал закончился, и шестой из Девятерых, Иксаке, предстояло провести ночь в этом Доме. Она в страхе озиралась по сторонам. Среди теней беззвучно двигались слуги и могильщики, приносили все новые и новые кувшины, вазы, горшки.
— С тобой ничего не случится. Снаружи стоит стража, — успокоила ее Мирани. И задумалась: а зачем здесь, собственно, стража? Разве кто-нибудь осмелится сюда войти? Даже у грабителей не хватит наглости...
— Знаю. — Иксака зажгла последнюю лампу. Среди груд пожитков плясали тени, тускло поблескивали золото и бронза — Спасибо за то, что побыла со мной, Мирани, но все будет хорошо. В конце концов, это вроде как ночное бдение в Храме. Я не боюсь Архона.
Сейчас, пожалуй, не боишься, подумала Мирани. Сама она с ужасом ждала того дня, когда наступит ее очередь бодрствовать возле гроба. Кивнув на прощание, она сказала: " До завтра", — и выскользнула из Дома.
Вокруг нее черным лабиринтом раскинулся Город Мертвых. Она миновала стражников, пересекла широкую, продуваемую всеми ветрами площадь перед зиккуратом, вздымавшимся высоко в небо. Дым гигантского костра на вершине темной пеленой застилал звезды.
Ночь была жаркой. Она решила не оставаться с Иксакой. Во время церемонии у нее не было случая поговорить с Криссой; всякий раз, когда она пыталась приблизиться, рядом неизменно оказывалась Ретия. Лишь однажды ей удалось поймать взгляд голубых глаз подруги, испуганно взиравших сквозь узкие прорези в сине-серебристой маске.
Надо было выяснить, доставили ли мальчика в Храм. А для этого придется пойти туда именно сейчас, когда все разошлись.
— Мирани!
Голос был тих, и она тотчас же остановилась. В первый момент ей почудилось, что это говорит Бог. Потом она оглянулась и увидела его.
Он поджидал ее возле ворот. Она перебежала через исчерченную полосами лунного света пустую площадь, скользнула в спасительную тень.
— Сетис! Вы его нашли?
— Нашли...
У него усталый вид, подумала она.
— Как это было?
— Кошмар. Отчим мальчика — Алексоса — пустился за нами в погоню. Я думал, что мы оторвались от него в Порту, но он наверняка пошел к Аргелину. Пришла твоя подруга и забрала мальчика и Орфета в Храм.
— Орфета! — ужаснулась Мирани. — Я не говорила брать его туда!
— Он ни за что не хотел оставлять мальчика одного. Говорит, что тот Архон. Это удивительно, Мирани, до чего хорошо они знают друг друга! Это меня даже пугает. А мальчик сотворил воду, он добыл воду из камней!
Что-то шевельнулось в ее памяти; она попыталась поймать ускользающее воспоминание, но оно, словно змея, уползло сквозь туннель в глубины разума и затаилось, невысказанное.
— Из камней?!
— Да. Та девушка сказала, что тебя укусила змея.
Мирани покраснела.
— Мне уже лучше. Иногда голова кружится, но я поправилась.
Но Сетис уже не слушал ее. Он отстранился, и она поняла, что он пытается на что-то решиться. В свете луны блеснули его темные волосы, шнурок от кошелька на шее.
— Мирани, выслушай меня. Я не хочу больше в этом участвовать. Я сделал все, что ты просила, привел мальчика. Теперь я выхожу из игры. Я тебя не предам, никому не скажу ни слова. Но больше не проси меня ни о чем. Орфет — он опасен. Он фанатик! Он на все способен! А мне надо думать об отце и Телии.
Мирани смотрела на языки пламени над зиккуратом. Разочарование в юноше было ударом; оно обжигало, как страх. Она прошептала:
— Если считаешь нужным...
— Возьми. — Он что-то протянул ей; пальцы нащупали твердую вещицу, завернутую в плотный лен. — Считай это приношением Богу. Я его случайно нашел...
— Нам будет не хватать тебя...
Да что мы вообще сможем без его помощи?!"
Он пожал плечами в своей высокомерной, раздражающей манере.
— Удачи тебе во всем. Надеюсь, все... уладится.
— Уладится?
— Ну, ты понимаешь...
— Ты хочешь сказать, что я не погибну. Что Орфет не погибнет...
Сетис нахмурился.
— Да.
— Что Аргелин не уничтожит нас всех и не возьмет после этого власть? Что он не станет тиранить людей сильнее, чем делает это сейчас?
— Послушай, ты должна понять...
— О, я понимаю. — Его удивила горечь, прозвучавшая в ее голосе. — Ты такой же, как все остальные! Счастлив, если еды и воды вдоволь. Будешь вдвойне счастлив, если сумеешь подкупом, шантажом и угрозами проложить себе дорогу наверх, стать первым архивариусом. И пропади пропадом весь остальной мир!
Он отступил на шаг, с трудом сдерживая гнев.
— Я этого не говорил. Но раз ты так обо мне думаешь...
— Думаю. И мы без тебя обойдемся! — Она плотнее запахнула тонкую накидку. — Богу не нужен жалкий самодовольный писец. Орфет был прав!
Она хотела уйти, но он схватил ее за руку.
— Да что ты знаешь о труде?! Доводилось ли тебе беспокоиться о том, как прокормить семью, отказывать себе во всем, экономить каждый грош, чтобы уплатить за воду? Всю жизнь я был беден, как храмовая мышь. Ты представить себе не можешь, как низко я опускался, чтобы добыть для них воду и еду! Посмотри на себя! Богатая, избалованная, и еще считаешь, что слышишь Бога. Мы все слышим Бога, Мирани, для этого не нужен Оракул!
— Пусти!
Он разжал пальцы; она в ярости отдернула руку.
— И не говори мне, что твоя семья определила тебя в Девятеро честным путем, а не подкупом. — Он презрительно усмехнулся. — Просто так тебя бы ни за что не приняли...
Лунный луч прочертил между ними серебристую дорожку. Рука Мирани стиснула неожиданный подарок. На миг ему показалось, что она бросит сверток ему в лицо, но она развернулась и убежала по каменным плитам внутреннего двора к скрытым среди теней Вратам.
Он молча смотрел ей вслед, сгорая от гнева и стыда.

Шестой Дом.
Обитель Собранных Пожитков
Мне доводилось плакать, доводилось смеяться, и вот теперь я истекаю кровью. Все это уже случалось и раньше, много раз, но всякий раз происходит по-новому. Как будто я в самом деле стал молодым и растерял мудрость.
Прошлой ночью я лежал в пустыне, и это тело было моим. Я лежал под звездами, в жару и лихорадке. За Лунные горы, за край Земли протянулась моя тень, а внутри меня ползали и барахтались маленькие живые создания.
Я был песком и камнем. Мои внутренности усеялись самоцветами. Мое сердце расплавилось.
Потом это превратилось в сон, и по одежде моей поползли вши.
Рассказать секрет — все равно что бросить камень в воду
Мирани никак не могла уснуть. Поначалу она слишком сердилась, лежала без сна, ожесточенно споря с потолком, а потом, когда злость выветрилась, стало слишком жарко: ни малейшего дуновения ветерка не шевелило газовые занавески на окнах. Даже море притомилось: его волны с усталым шумом разбивались о скалы далеко внизу. Наконец она встала и уселась на подоконник, выпила воды и только сейчас вспомнила о льняном свертке.
Она развернула его. Рубиновый скорпион взглянул на нее своими маленькими золотыми глазками. Она в изумлении сжала его в пальцах. Брошка была ее — та самая, которую она поднесла Богу! На хвосте, в том месте, где должна была быть булавка, осталась крохотная вмятинка. Она в ужасе уставилась на украшение. Она же вручила его Богу! Как могло оно очутиться в руках у Сетиса?! Может быть, ему передал эту брошку мальчик? Потому что он и есть Бог?
Изумление сменилось любопытством, потом вернулась обида. Она легла обратно в постель и свернулась клубочком. Что бы это ни значило, он ушел. И больше никогда не вернется...
Сейчас, в привычной дремотной череде Утреннего Ритуала, она смотрела, как одевают Бога, и, глядя на сложенные у его ног подношения, размышляла. Груды снеди, драгоценная вода, за которую передрались бы измученные жаждой портовые ребятишки, фрукты, хлеб, сладости. Поверх их голов Бог улыбался ей.
— Ты правда здесь? — спросила она шепотом.
И принялась молиться, чтобы это было действительно так. Случая поговорить с Криссой до сих пор не представилось. По дороге на Ритуал та многозначительно хихикнула, так поспешно подавив смешок, что остальные девушки удивленно обернулись. Посреди зала выстроились в кружок Девятеро в масках; за пределами их круга царила темнота В открытую дверь пробивались косые солнечные лучи, но они не в силах были проникнуть сквозь частокол безмолвных колонн, сквозь лабиринт темных закоулков, постаментов и карнизов, сквозь углы и альковы, в пустые приделы, полные сумрака и тени, где под ногами хрустел мелкий песок, нанесенный сквозняком за ночь.
Гермия читала молитву отстраненно, с привычным изяществом. Закончив, она бросила один-единственный взгляд на Мирани и повела процессию из Храма. Полы туник сметали песок на полу в пологие волны, наподобие дюн на пляже. Мирани замешкалась сзади. С облегчением сняв тяжелую маску, она подошла к статуе и достала припрятанную там небольшую лампу. Осторожно наполнив ее священными ароматическими маслами, она тщательно перемешала их, высекла искру заранее приготовленным кремнем и засветила огонь.
Никто не вернулся искать ее. Во дворе жарко стрекотали цикады, высоко над обрывом пронзительно кричали чайки. Со стороны Порта донесся еле слышный звук горна — сигнал открыть Ворота.
В Храме стояла гробовая тишина. Мирани пристроила лампу на верхушку постамента, пересекла зал, выглянула наружу, потом попыталась закрыть огромные бронзовые двери, но их не трогали уже много десятилетий, и громкий скрежет тяжелой створки по выщербленным камням мостовой перебудил бы всех слуг на Острове.
Она вздохнула, вернулась в молитвенный зал. Ее шаги тихо прошелестели по камням.
— Где же ты? — вполголоса спросила она.
Ответом ей была тишина, и на миг она испугалась, что Крисса все-таки не справилась. Потом от дальней колонны отделилась темная тень и превратилась в лысого толстяка, небритого и потного.
— Орфет! — Она торопливо подошла к нему. — Он здесь? Ты его нашел?
— Мы его нашли. — Музыкант улыбнулся своей обычной хитроватой улыбкой. — Он у тебя за спиной.
Она поспешно обернулась.
Он был высок для своих лет, черноволос. Даже сквозь синяки и грязь было видно, что лицо его — точная копия лица статуи. Она в испуге подняла глаза на изваяние, словно хотела убедиться, что оно не ожило, не сошло с пьедестала, но статуя лишь сурово улыбалась ей, точь-в-точь как мальчик.
— Здравствуй, Мирани, — сказал он.
В первый момент она не знала, что делать. Надо было бы опуститься на колени, но это казалось неуместным, тем более что он взял ее за руки и широко развел их в стороны, рассматривая.
— Ты точно такая, какой я тебя представлял! Я видел тебя во сне, и еще в саду. Помнишь сад? Тот, где текла и журчала вода?
Она кивнула, смущенно и немного испуганно.
— А я? Я такой же, как ты думала?
Она бросила быстрый взгляд на Орфета.
— Да. Да... такой же.
— Тогда все в порядке. — Исполнившись странного удовлетворения, он выпустил ее руки и подошел к позолоченному столу, на котором лежали подношения. Она в ужасе смотрела, как он разломил буханку белого хлеба, с аппетитом впился в нее зубами и протянул кусок Орфету. Великан в ужасе отпрянул.
— Архон...
— Сын мой, я воплощение Бога на земле. Это пиршество для меня. И я не хочу, чтобы мои друзья остались голодными. — Голос у него был необычный. Он перекатывался между колоннами, и дрожали языки пламени над лампой, и слова казались необычайно древними и далекими.
Мальчик налил себе воды из кувшина — осторожно, пролив на пыльные камни всего лишь несколько капель, — с жадностью выпил и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24