Я вернулся на лето домой, а осенью якобы отправился в поездку по Фландрии, оттуда меня вдруг потянуло в Альгамбру… ну, и так далее. До сих пор разъезжаю.
К тому времени, когда вышла мышь и поела все крошки, Кервин Квирт и девочки были по горло увлечены разговором.
– Никогда не думала, что это такое замечательное занятие – ждать мышь, – шепотом сказала раскрасневшаяся Керидвен. – Нужно сделать это традицией. Приглашать друзей и вообще… Ведь если кто понимает, ждать мышь – это потрясающее развлечение!
– Да, но для этого, – сказал Кервин Квирт, потянувшийся было к мыши, – как ни крути, мышь должна быть .
И он задержал над мышью руку с кружевным платком.
– Верно, – согласилась Керидвен. – Но ведь это же очень хорошо, когда есть мышь, как вы думаете?
– Пожалуй, – в раздумье сказал Кервин Квирт, складывая и пряча платок. – Пожалуй, в этом что-то есть.
* * *
– Мои научные тетради – в библиотеке, записи по текущему эксперименту – в лаборатории, – скороговоркой говорил Кервин Квирт Мерлину, терзая в руке кружевной платок. – У Горонви иногда идет носом кровь, надо сказать об этом Мак Кехту. Гвенллиан потеряла записную книжку, я ее нашел, вот она.
Первокурсники трагически облепили Кервина Квирта. Все понимали, что он может не вернуться.
– Вам очень хорошо с косичкой, – утешала его Крейри. Она говорила о напудренном парике, который Кервин Квирт примерил, прежде чем убрать в саквояж. – А у вас в семье все так ходят?
– Нет, в этот раз особенно большой костюмированный прием. И бал, – сквозь зубы объяснил Кервин Квирт, причем лицо его при этих словах исказилось.
– Прием, надо же. Ой, я давно хотел спросить: в какой руке держат салфетку?
– А вот такая бывает вилка с двумя зубчиками, вроде как фруктовая, только маленькая, – она для чего?
– А если у тебя слева шесть вилок, а не пять, то для чего шестая?
– Я обязательно объясню вам когда-нибудь, – сдавленным голосом сказал Кервин Квирт и, делая над собой усилие, высвободил руки. Ллевелис неохотно отпустил его рукав, ибо с любопытством рассматривал запонку.
– А что это? – спросил он.
– Это мой фамильный герб. Заяц, преследующий борзую, на красном поле, – вздохнул Кервин Квирт. Его шаги простучали по плитам двора, испещренным пятнами рассветного солнца, и дверь, ведущая в школу и из школы, захлопнулась за ним.
– При том, что вся его жизнь является костюмированным балом, – вздохнул Мерлин, – авось вытерпит как-нибудь и это. Вот чья любовь к родителям вызывает восхищение, – назидательно обратился он ко всем. – А ну-ка, поскакали все быстро и написали письма родителям! – шикнул он на первый курс. – Куда-а? – с этими словами он подзадержал Ллевелиса, Гвидиона и Керидвен, дочь Пеблига, на всякий случай некоторое время грозил у них перед носом скрюченным пальцем, потом притащил их к себе в кабинет и ворчливо сказал:
– Ну, вы рисовать-то умеете хоть чуть-чуть?
Вопрос был задан таким тоном, как будто ничего хорошего от их способностей к рисованию он заранее не ждал. Сказав это, он немедленно повернулся к ним спиной и стал копаться в шкафу. Мерлин извлек из ларчика краски и кисти и сунул им в руки заляпанные тюбики, баночки и тряпочки.
– Ну, значит, так. Вы, конечно, знаете, что у нас в школе живут черепахи… расписные?
У учеников пропал дар речи.
…Проходя как раз на днях с Мэлдуном через небольшой, с четырех сторон замкнутый солнечный дворик в Южной четверти, где грелись на солнышке на камнях добрые две сотни расписных черепах, Мерлин оглядел их привычно-одобрительным взглядом, но потом спохватился и строго спросил:
– Почему все расписные, а вон те не расписные?
– Так это новые народились. Вы же сюда лет триста не заглядывали, коллега! – не задумываясь ответил Мэлдун. – Нерасписанные – это молодняк, им всего-то лет по сто пятьдесят. Не успели еще расписать.
– Непорядок, – буркнул Мерлин.
И вот теперь он объяснял онемевшим первокурсникам:
– Тех, что новые, без узоров, распишете. Только очень модерном-то не увлекайтесь. Ну, и из старых – посмотрите там хозяйским глазом: если где какая облупилась, – значит, подновите.
Керидвен рассматривала баночки с красками. На ближайшей аккуратными буквами было пропечатано: «Для росписи черепах. Лазурная».
– Вот и золотую красочку вам даю, держите, кому? – оживленно суетился Мерлин. – Тех, что помельче, – тоненькой кисточкой, знаете, как пасхальное яйцо. Ну, а крупных – на усмотрение, только новыми-то веяниями не увлекайтесь, говорю.
Ллевелис набрался храбрости и спросил, что Мерлин подразумевает под модерном и новыми веяниями. Оказалось, Византию. Пообещав не злоупотреблять византийским стилем росписи, все пошли в указанный дворик и действительно обнаружили там очерченный Мерлином фронт работ. Расписные черепахи мирно дремали или пощипывали листья одуванчиков, иногда переползая с места на место. Некоторые в самом деле были не расписаны. Гвидион пооткрывал банки с краской, почтительно протер тряпочкой близлежащую черепаху и начал рисовать на ней растительно-птичий орнамент, который у всякого человека кельтского происхождения как-то выходит из-под рук сам собой. Керидвен подумала, подумала, постучала ногтем по черепахе, чтобы та спряталась, и начала изображать в три цвета сцену вроде тех, что бывают на древнегреческих амфорах, гидриях, кратерах, киликах, канфарах, скифосах, ситулах, киафах, ольпах, келебах и ойнохоях: словом, кто-то душит кого-то в колыбели. С Ллевелисом было не так просто: он дважды начинал и дважды бросал и споласкивал черепаху в фонтане, так что черепаха даже стремилась от него уплыть, интенсивно работая лапами. Наконец его посетило вдохновение, и в стиле наскальных рисунков из пещер плейстоцена он убедительно изобразил громадного зайца, преследующего свору борзых.
* * *
Гвенллиан, дочь Марха, стояла на пороге школы и робко прихорашивалась. Она раздумывала, выйти ли ей в город и купить там дорогие бусы или просто нанизать ягоды рябины на обычную суровую нитку и никуда не ходить. В это время кто-то звякнул бронзовым молотком с противоположной стороны двери, потянул за ручку и вошел. По виду его было совершенно ясно, что это новичок, который в школе впервые, но сбит с толку он отнюдь не был. Это был растрепанный молодой человек в клетчатой юбке, с лицом, которое можно было просто сразу чеканить на монетах, настолько несгибаемая воля на нем рисовалась. Сопровождаемый ароматом горного вереска и шалфея и извечным, хотя и небанально насвистываемым мотивом «Зеленых рукавов», в школе появился Фингалл МакКольм.
Фингалл МакКольм умел выдувать из волынки четыре разных мелодии, ходил в юбке в зеленую с синим клетку, с рваной бахромой понизу, закалывал свой тартан булавкой от сглаза, и ему было на все наплевать. Он опоздал к началу учебного года почти на полтора месяца, потому что пришел пешком из Шотландии, из очень горной местности.
– Это школа? – спросил МакКольм, сваливая с плеча тяжелую сумку.
– Школа, – подтвердила Гвенллиан. – У тебя репейник в волосах.
– Чертополох, – поправил ее Фингалл.
– Хочешь, я выну? – предложила Гвенллиан.
– Ха! Ты думаешь, он случайно туда нападал? Это символ Шотландии, девушка.
«Ха» в шотландском языке означало и «да», и «нет», и «как поживаете?», и «спасибо, хорошо».
– Как сюда записаться? – спросил Фингалл, беря быка за рога.
– Здесь нужно сдать экзамен такому старенькому профессору, – обьяснила Гвенллиан. – Только он очень молодо выглядит, – поспешно добавила она.
– Разберемся, – сказал МакКольм.
– Юбка у тебя очень, – сказала Гвенллиан.
– Что очень? – с интересом переспросил Фингалл.
– Мне бы такую, – сказала Гвенллиан. – Темно-зеленая клетка, с синей полосой… Здорово.
– …ничего проще, – живо отозвался Фингалл, сглотнув остальную часть предложения. – Выходи за меня, и тебя завалят такой клеткой на юбки. Ярдов сто к свадьбе наткут. Это цвета моего клана.
– А что за свадьба? – удивилась Гвенллиан.
– Отличнейшая свадьба, – убежденно сказал МакКольм. – Весь север Шотландии всколыхнем.
– Да мы друг друга еще не видели, – слабо возразила Гвенллиан, не привыкшая к такому напору.
– Пойдем под свет, – потребовал МакКольм, взял ее за руку и потянул из-под арки во двор.
– Я повторяю свое предложение, – сказал он через секунду. – И я сложу к твоим ногам цветы Лохри, туманы Куан, и солнца луч в Глен-Велен.
– Это стихи? – зарделась Гвенллиан.
– В оригинале – да, – сурово сказал Фингалл.
Немногословность и железная хватка шотландца поразили Гвенллиан в самое сердце. Однако, чтобы не нарушать традиции, она все-таки нашла в себе силы покраснеть до ушей, глупо захихикать и убежать.
А вот Мерлин попался в руки Фингалла почти сразу же. Он опрометчиво высунулся из боковой дверцы в арке и сразу же был замечен. «Ха! – громогласно сказал Фингалл. – Где тут у вас профессор, из которого уже песок сыплется? Которому экзамен сдают?» Мерлин, полагавший, что он чудесно выглядел сегодня с утра, опешил и начал копаться в карманах робы, стараясь отыскать билет.
Относительно Гвенллиан Фингалл был с тех пор настолько твердо уверен, что им самой судьбой суждено пожениться, что не обращался больше к ней ни с какими речами на эту тему, считая вопрос решенным.
Едва появившись в классе, Фингалл сразу же затеял беседу с валлийцами относительно воинской доблести их предков. Среди тихих валлийцев он выделялся как смерч на фоне неба.
– Почему валлийцы всегда проигрывали все битвы? – напрямую спросил он. – Вы что, не умеете драться?
– Нет, ну почему же? – робко попытался возразить Афарви. – …А разве все?
– Назовите хоть одну битву, которую бы вы не проиграли, – требовательно сказал МакКольм.
– Э-э… Да, странно, – задумался Афарви. – Но все ведь знают, что наши предки всегда очень храбро шли на бой!..
– Очень храбро шли на убой, – решительно подытожил МакКольм.
И МакКольм принялся за учебу – не менее решительно, чем за все, что он делал в своей жизни. На наследии фоморов профессор Финтан хотел было показать всем, какими рисунками украшен знаменитый котел Дагды, но оказалось, что котел ужасно закопчен. Финтан покачал головой и велел его отчищать. Огромный котел перевернули и целый урок драили всем, чем ни попадя. Когда стала видна чеканка на серебре, время урока подошло к концу. Фингалл МакКольм смутно вздохнул. Он надеялся на что-то большее, но не подал виду.
На истории Британии Мерлин мутил воду. Он пытался рассказать об избрании одного из королей. «И вот, представьте себе, накануне коронации я на своем пони въезжаю в Лондон… да, любил я в то время пустить пыль в глаза!.. На мне балахон такой… серый с зеленоватым отливом… из очень прочного шелка. Практически парашютного. Сейчас такого шелка уже не делают. Да-а… Народ меня обожает. Все бегут за мной, стишок такой выкрикивают… мол, „Мерлин, Мерлин, длинный нос…“ Ну да бог с ними. Словом, легенды обо мне слагают». После этого урока МакКольм вышел с довольно странным выражением лица.
После уроков Ллевелис взялся отвести Фингалла к Курои – ему надо было договориться о сдаче всех долгов.
Курои гонял чаи. Перед ним стояла большая кружка, и он помешивал в ней бронзовой палочкой, на конце которой была когтистая лапа.
– Извините, профессор, а какой учебник мне взять? Я на первом курсе, – выпалил МакКольм. – И можно узнать, какие темы я уже пропустил?
– Что-о?! – спросил Курои, машинально принимая свой истинный облик. Посох его превратился в копье, и он метнул под ноги МакКольму молнию, от удара которой по полу зазмеились трещины. – Я занимаюсь с вами полтора месяца, и вы только сейчас озаботились проблемой учебника?..
Ллевелис ожидал под дверью и, услышав грохот, приготовился уже приводить перепуганного Фингалла в чувство. Тот выскочил ровно через минуту и, уставившись на Ллевелиса во все глаза, воскликнул:
– Ллеу! Профессор метнул мне под ноги настоящую молнию и превратился в великана!
– Ты не думай, – начал Ллевелис. – Это он так, ничего личного…
– Да Ллеу же! – нетерпеливо сказал МакКольм, и только сейчас Ллевелис понял, что шотландец сияет от счастья. – Наконец-то я увидел здесь хоть что-то необычное!!!
И когда в тот же вечер Фингаллу довелось увидеть, как Змейк беседует в сумерках на галерее с болотными огнями, а архивариус Хлодвиг присаживается на перила, и через мгновение с перил вспархивает и скрывается в сумеречном небе большая сова, это окончательно укрепило его хорошее мнение о школе и убежденность в том, что он попал куда следует.
* * *
Дион Хризостом, родоначальник второй софистики, любил провести вечер в кругу старших учеников, обильно заливая хорошим вином скорбь о гибели древней Эллады. С утра, проснувшись в не очень хорошем самочувствии, он небрежным жестом отменял все занятия по древнегреческому, а пришедшим призвать его к порядку коллегам говорил:
– Какие сегодня могут быть уроки? Сейчас время каникул! Как раз четвертого числа – праздник Посейдона, седьмого – праздник в святилищах Аполлона Кипарисия и двенадцати богов!..
Дион, окруженный учениками, прохлаждался в Винной башне, в перистиле – скромном дворике, окруженном колоннадой три на четыре колонны, который он потребовал соорудить себе на греческий манер. Перед глазами Диона на дне небольшого бассейна был выложен мозаикой календарь, и он наловчился, почти не глядя, справляться с ним и, не сводя, казалось бы, взгляда с собеседника, сыпать в изобилии названиями полузабытых древнегреческих праздников разного калибра и именами богов с такими эпиклезами, что все только диву давались:
– А праздник Диониса Сминфейского, по-вашему, вздор? – вопил он. – К тому же близятся анфестерии!..
Против анфестерий возразить было нечего, все расходились.
Но однажды Диона вывели на чистую воду. Во время очередных Дионовых каникул и очередной перебранки его с коллегами кто-то из старших учеников Диона случайно стал напротив нагло развалившегося на скамье учителя и заслонил от него бассейн, а вместе с ним и календарь. Дион некоторое время юлил, мялся, тянул время, наконец с досады запустил пустым кубком в незадачливого ученика, заслонявшего мозаику, и, понося всех гекзаметром, пошел проводить урок.
* * *
Фингалл МакКольм ускоренно досдавал материальный быт фоморов – вязал рыбацкие сети, смолил лодку и выстругивал детскую колыбель. Закончив и отполировав колыбель, он выпрямился посреди засыпанного стружкой дворика и показал ее случайно оказавшейся поблизости Гвенллиан. «Вот, – сказал он бесстрастно. – Теперь хорошо было бы кого-нибудь туда положить». Гвенллиан зарделась и убежала.
– Я написал домой, что нашел себе невесту! – крикнул Фингалл ей вслед, отчего Гвенллиан подпрыгнула на бегу и припустила еще быстрее. – Весь клан МакКольмов приветствует тебя!..
…Отвечая Мэлдуну по астрономии, Фингалл случайно назвал Альфу Центавра Альфой Кентавра. Зашедший на огонек Дион Хризостом высоко оценил эту оговорку и сразу зачел МакКольму древнегреческий, задав для проформы два-три праздных вопроса на этом языке. За всем этим МакКольм напрочь забыл о предмете Моргана-ап-Керрига, чем привел профессора в совершеннейший восторг.
* * *
В Главном зале западной четверти происходил педсовет.
– Первый вопрос на повестке дня. Коллеги, как вы относитесь к чрезмерному увлечению наших учеников метаморфозами? – спросил Мерлин.
Профессор Финтан вытаращил на него глаза.
– Ах, да, – спохватился Мерлин. – Под метаморфозами я разумею не раздел вашего курса, коллега Финтан, а популярную школьную игру, метаморфозы барда Талиесина.
– Вот я и думаю, – ворчливо отозвался Финтан. – Метаморфоз как раздела моей дисциплины они не знают совершенно, на прошлой неделе за текущую контрольную нахватали все по тридцать три балла, бездельники.
– Я повторяю: ваше мнение по поводу повального увлечения метаморфозами Талиесина, доходящего до того, что явившись иной раз с перемены в класс с этой игрой на устах, они посвящают ей три-четыре минуты от урока?
– Я полагаю, – осторожно высказался профессор Морган, – что эта игра помогает учащимся активизировать… э-э… словарный запас.
Профессор Курои немо разразился целым градом молний.
– Коллега Мак Кархи, – сказал Мерлин. – Возможно, вы как самый молодой среди нас могли бы каким-то образом приблизить нам предмет нашего обсуждения.
– Охотно, – сказал Мак Кархи и молчал полторы минуты. – Видите ли, – сказал он потом, – игра эта имеет разные формы и более или менее усложненные правила. Главная задача игры на формальном уровне – не испортить общего целого. Если иметь в виду то, как играют в нее первокурсники, то это, конечно, полная чепуха. Единственное, что они делают, – они создают некий общий текст, во время произнесения которого коллективно и последовательно представляют себе каждое из воплощений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
К тому времени, когда вышла мышь и поела все крошки, Кервин Квирт и девочки были по горло увлечены разговором.
– Никогда не думала, что это такое замечательное занятие – ждать мышь, – шепотом сказала раскрасневшаяся Керидвен. – Нужно сделать это традицией. Приглашать друзей и вообще… Ведь если кто понимает, ждать мышь – это потрясающее развлечение!
– Да, но для этого, – сказал Кервин Квирт, потянувшийся было к мыши, – как ни крути, мышь должна быть .
И он задержал над мышью руку с кружевным платком.
– Верно, – согласилась Керидвен. – Но ведь это же очень хорошо, когда есть мышь, как вы думаете?
– Пожалуй, – в раздумье сказал Кервин Квирт, складывая и пряча платок. – Пожалуй, в этом что-то есть.
* * *
– Мои научные тетради – в библиотеке, записи по текущему эксперименту – в лаборатории, – скороговоркой говорил Кервин Квирт Мерлину, терзая в руке кружевной платок. – У Горонви иногда идет носом кровь, надо сказать об этом Мак Кехту. Гвенллиан потеряла записную книжку, я ее нашел, вот она.
Первокурсники трагически облепили Кервина Квирта. Все понимали, что он может не вернуться.
– Вам очень хорошо с косичкой, – утешала его Крейри. Она говорила о напудренном парике, который Кервин Квирт примерил, прежде чем убрать в саквояж. – А у вас в семье все так ходят?
– Нет, в этот раз особенно большой костюмированный прием. И бал, – сквозь зубы объяснил Кервин Квирт, причем лицо его при этих словах исказилось.
– Прием, надо же. Ой, я давно хотел спросить: в какой руке держат салфетку?
– А вот такая бывает вилка с двумя зубчиками, вроде как фруктовая, только маленькая, – она для чего?
– А если у тебя слева шесть вилок, а не пять, то для чего шестая?
– Я обязательно объясню вам когда-нибудь, – сдавленным голосом сказал Кервин Квирт и, делая над собой усилие, высвободил руки. Ллевелис неохотно отпустил его рукав, ибо с любопытством рассматривал запонку.
– А что это? – спросил он.
– Это мой фамильный герб. Заяц, преследующий борзую, на красном поле, – вздохнул Кервин Квирт. Его шаги простучали по плитам двора, испещренным пятнами рассветного солнца, и дверь, ведущая в школу и из школы, захлопнулась за ним.
– При том, что вся его жизнь является костюмированным балом, – вздохнул Мерлин, – авось вытерпит как-нибудь и это. Вот чья любовь к родителям вызывает восхищение, – назидательно обратился он ко всем. – А ну-ка, поскакали все быстро и написали письма родителям! – шикнул он на первый курс. – Куда-а? – с этими словами он подзадержал Ллевелиса, Гвидиона и Керидвен, дочь Пеблига, на всякий случай некоторое время грозил у них перед носом скрюченным пальцем, потом притащил их к себе в кабинет и ворчливо сказал:
– Ну, вы рисовать-то умеете хоть чуть-чуть?
Вопрос был задан таким тоном, как будто ничего хорошего от их способностей к рисованию он заранее не ждал. Сказав это, он немедленно повернулся к ним спиной и стал копаться в шкафу. Мерлин извлек из ларчика краски и кисти и сунул им в руки заляпанные тюбики, баночки и тряпочки.
– Ну, значит, так. Вы, конечно, знаете, что у нас в школе живут черепахи… расписные?
У учеников пропал дар речи.
…Проходя как раз на днях с Мэлдуном через небольшой, с четырех сторон замкнутый солнечный дворик в Южной четверти, где грелись на солнышке на камнях добрые две сотни расписных черепах, Мерлин оглядел их привычно-одобрительным взглядом, но потом спохватился и строго спросил:
– Почему все расписные, а вон те не расписные?
– Так это новые народились. Вы же сюда лет триста не заглядывали, коллега! – не задумываясь ответил Мэлдун. – Нерасписанные – это молодняк, им всего-то лет по сто пятьдесят. Не успели еще расписать.
– Непорядок, – буркнул Мерлин.
И вот теперь он объяснял онемевшим первокурсникам:
– Тех, что новые, без узоров, распишете. Только очень модерном-то не увлекайтесь. Ну, и из старых – посмотрите там хозяйским глазом: если где какая облупилась, – значит, подновите.
Керидвен рассматривала баночки с красками. На ближайшей аккуратными буквами было пропечатано: «Для росписи черепах. Лазурная».
– Вот и золотую красочку вам даю, держите, кому? – оживленно суетился Мерлин. – Тех, что помельче, – тоненькой кисточкой, знаете, как пасхальное яйцо. Ну, а крупных – на усмотрение, только новыми-то веяниями не увлекайтесь, говорю.
Ллевелис набрался храбрости и спросил, что Мерлин подразумевает под модерном и новыми веяниями. Оказалось, Византию. Пообещав не злоупотреблять византийским стилем росписи, все пошли в указанный дворик и действительно обнаружили там очерченный Мерлином фронт работ. Расписные черепахи мирно дремали или пощипывали листья одуванчиков, иногда переползая с места на место. Некоторые в самом деле были не расписаны. Гвидион пооткрывал банки с краской, почтительно протер тряпочкой близлежащую черепаху и начал рисовать на ней растительно-птичий орнамент, который у всякого человека кельтского происхождения как-то выходит из-под рук сам собой. Керидвен подумала, подумала, постучала ногтем по черепахе, чтобы та спряталась, и начала изображать в три цвета сцену вроде тех, что бывают на древнегреческих амфорах, гидриях, кратерах, киликах, канфарах, скифосах, ситулах, киафах, ольпах, келебах и ойнохоях: словом, кто-то душит кого-то в колыбели. С Ллевелисом было не так просто: он дважды начинал и дважды бросал и споласкивал черепаху в фонтане, так что черепаха даже стремилась от него уплыть, интенсивно работая лапами. Наконец его посетило вдохновение, и в стиле наскальных рисунков из пещер плейстоцена он убедительно изобразил громадного зайца, преследующего свору борзых.
* * *
Гвенллиан, дочь Марха, стояла на пороге школы и робко прихорашивалась. Она раздумывала, выйти ли ей в город и купить там дорогие бусы или просто нанизать ягоды рябины на обычную суровую нитку и никуда не ходить. В это время кто-то звякнул бронзовым молотком с противоположной стороны двери, потянул за ручку и вошел. По виду его было совершенно ясно, что это новичок, который в школе впервые, но сбит с толку он отнюдь не был. Это был растрепанный молодой человек в клетчатой юбке, с лицом, которое можно было просто сразу чеканить на монетах, настолько несгибаемая воля на нем рисовалась. Сопровождаемый ароматом горного вереска и шалфея и извечным, хотя и небанально насвистываемым мотивом «Зеленых рукавов», в школе появился Фингалл МакКольм.
Фингалл МакКольм умел выдувать из волынки четыре разных мелодии, ходил в юбке в зеленую с синим клетку, с рваной бахромой понизу, закалывал свой тартан булавкой от сглаза, и ему было на все наплевать. Он опоздал к началу учебного года почти на полтора месяца, потому что пришел пешком из Шотландии, из очень горной местности.
– Это школа? – спросил МакКольм, сваливая с плеча тяжелую сумку.
– Школа, – подтвердила Гвенллиан. – У тебя репейник в волосах.
– Чертополох, – поправил ее Фингалл.
– Хочешь, я выну? – предложила Гвенллиан.
– Ха! Ты думаешь, он случайно туда нападал? Это символ Шотландии, девушка.
«Ха» в шотландском языке означало и «да», и «нет», и «как поживаете?», и «спасибо, хорошо».
– Как сюда записаться? – спросил Фингалл, беря быка за рога.
– Здесь нужно сдать экзамен такому старенькому профессору, – обьяснила Гвенллиан. – Только он очень молодо выглядит, – поспешно добавила она.
– Разберемся, – сказал МакКольм.
– Юбка у тебя очень, – сказала Гвенллиан.
– Что очень? – с интересом переспросил Фингалл.
– Мне бы такую, – сказала Гвенллиан. – Темно-зеленая клетка, с синей полосой… Здорово.
– …ничего проще, – живо отозвался Фингалл, сглотнув остальную часть предложения. – Выходи за меня, и тебя завалят такой клеткой на юбки. Ярдов сто к свадьбе наткут. Это цвета моего клана.
– А что за свадьба? – удивилась Гвенллиан.
– Отличнейшая свадьба, – убежденно сказал МакКольм. – Весь север Шотландии всколыхнем.
– Да мы друг друга еще не видели, – слабо возразила Гвенллиан, не привыкшая к такому напору.
– Пойдем под свет, – потребовал МакКольм, взял ее за руку и потянул из-под арки во двор.
– Я повторяю свое предложение, – сказал он через секунду. – И я сложу к твоим ногам цветы Лохри, туманы Куан, и солнца луч в Глен-Велен.
– Это стихи? – зарделась Гвенллиан.
– В оригинале – да, – сурово сказал Фингалл.
Немногословность и железная хватка шотландца поразили Гвенллиан в самое сердце. Однако, чтобы не нарушать традиции, она все-таки нашла в себе силы покраснеть до ушей, глупо захихикать и убежать.
А вот Мерлин попался в руки Фингалла почти сразу же. Он опрометчиво высунулся из боковой дверцы в арке и сразу же был замечен. «Ха! – громогласно сказал Фингалл. – Где тут у вас профессор, из которого уже песок сыплется? Которому экзамен сдают?» Мерлин, полагавший, что он чудесно выглядел сегодня с утра, опешил и начал копаться в карманах робы, стараясь отыскать билет.
Относительно Гвенллиан Фингалл был с тех пор настолько твердо уверен, что им самой судьбой суждено пожениться, что не обращался больше к ней ни с какими речами на эту тему, считая вопрос решенным.
Едва появившись в классе, Фингалл сразу же затеял беседу с валлийцами относительно воинской доблести их предков. Среди тихих валлийцев он выделялся как смерч на фоне неба.
– Почему валлийцы всегда проигрывали все битвы? – напрямую спросил он. – Вы что, не умеете драться?
– Нет, ну почему же? – робко попытался возразить Афарви. – …А разве все?
– Назовите хоть одну битву, которую бы вы не проиграли, – требовательно сказал МакКольм.
– Э-э… Да, странно, – задумался Афарви. – Но все ведь знают, что наши предки всегда очень храбро шли на бой!..
– Очень храбро шли на убой, – решительно подытожил МакКольм.
И МакКольм принялся за учебу – не менее решительно, чем за все, что он делал в своей жизни. На наследии фоморов профессор Финтан хотел было показать всем, какими рисунками украшен знаменитый котел Дагды, но оказалось, что котел ужасно закопчен. Финтан покачал головой и велел его отчищать. Огромный котел перевернули и целый урок драили всем, чем ни попадя. Когда стала видна чеканка на серебре, время урока подошло к концу. Фингалл МакКольм смутно вздохнул. Он надеялся на что-то большее, но не подал виду.
На истории Британии Мерлин мутил воду. Он пытался рассказать об избрании одного из королей. «И вот, представьте себе, накануне коронации я на своем пони въезжаю в Лондон… да, любил я в то время пустить пыль в глаза!.. На мне балахон такой… серый с зеленоватым отливом… из очень прочного шелка. Практически парашютного. Сейчас такого шелка уже не делают. Да-а… Народ меня обожает. Все бегут за мной, стишок такой выкрикивают… мол, „Мерлин, Мерлин, длинный нос…“ Ну да бог с ними. Словом, легенды обо мне слагают». После этого урока МакКольм вышел с довольно странным выражением лица.
После уроков Ллевелис взялся отвести Фингалла к Курои – ему надо было договориться о сдаче всех долгов.
Курои гонял чаи. Перед ним стояла большая кружка, и он помешивал в ней бронзовой палочкой, на конце которой была когтистая лапа.
– Извините, профессор, а какой учебник мне взять? Я на первом курсе, – выпалил МакКольм. – И можно узнать, какие темы я уже пропустил?
– Что-о?! – спросил Курои, машинально принимая свой истинный облик. Посох его превратился в копье, и он метнул под ноги МакКольму молнию, от удара которой по полу зазмеились трещины. – Я занимаюсь с вами полтора месяца, и вы только сейчас озаботились проблемой учебника?..
Ллевелис ожидал под дверью и, услышав грохот, приготовился уже приводить перепуганного Фингалла в чувство. Тот выскочил ровно через минуту и, уставившись на Ллевелиса во все глаза, воскликнул:
– Ллеу! Профессор метнул мне под ноги настоящую молнию и превратился в великана!
– Ты не думай, – начал Ллевелис. – Это он так, ничего личного…
– Да Ллеу же! – нетерпеливо сказал МакКольм, и только сейчас Ллевелис понял, что шотландец сияет от счастья. – Наконец-то я увидел здесь хоть что-то необычное!!!
И когда в тот же вечер Фингаллу довелось увидеть, как Змейк беседует в сумерках на галерее с болотными огнями, а архивариус Хлодвиг присаживается на перила, и через мгновение с перил вспархивает и скрывается в сумеречном небе большая сова, это окончательно укрепило его хорошее мнение о школе и убежденность в том, что он попал куда следует.
* * *
Дион Хризостом, родоначальник второй софистики, любил провести вечер в кругу старших учеников, обильно заливая хорошим вином скорбь о гибели древней Эллады. С утра, проснувшись в не очень хорошем самочувствии, он небрежным жестом отменял все занятия по древнегреческому, а пришедшим призвать его к порядку коллегам говорил:
– Какие сегодня могут быть уроки? Сейчас время каникул! Как раз четвертого числа – праздник Посейдона, седьмого – праздник в святилищах Аполлона Кипарисия и двенадцати богов!..
Дион, окруженный учениками, прохлаждался в Винной башне, в перистиле – скромном дворике, окруженном колоннадой три на четыре колонны, который он потребовал соорудить себе на греческий манер. Перед глазами Диона на дне небольшого бассейна был выложен мозаикой календарь, и он наловчился, почти не глядя, справляться с ним и, не сводя, казалось бы, взгляда с собеседника, сыпать в изобилии названиями полузабытых древнегреческих праздников разного калибра и именами богов с такими эпиклезами, что все только диву давались:
– А праздник Диониса Сминфейского, по-вашему, вздор? – вопил он. – К тому же близятся анфестерии!..
Против анфестерий возразить было нечего, все расходились.
Но однажды Диона вывели на чистую воду. Во время очередных Дионовых каникул и очередной перебранки его с коллегами кто-то из старших учеников Диона случайно стал напротив нагло развалившегося на скамье учителя и заслонил от него бассейн, а вместе с ним и календарь. Дион некоторое время юлил, мялся, тянул время, наконец с досады запустил пустым кубком в незадачливого ученика, заслонявшего мозаику, и, понося всех гекзаметром, пошел проводить урок.
* * *
Фингалл МакКольм ускоренно досдавал материальный быт фоморов – вязал рыбацкие сети, смолил лодку и выстругивал детскую колыбель. Закончив и отполировав колыбель, он выпрямился посреди засыпанного стружкой дворика и показал ее случайно оказавшейся поблизости Гвенллиан. «Вот, – сказал он бесстрастно. – Теперь хорошо было бы кого-нибудь туда положить». Гвенллиан зарделась и убежала.
– Я написал домой, что нашел себе невесту! – крикнул Фингалл ей вслед, отчего Гвенллиан подпрыгнула на бегу и припустила еще быстрее. – Весь клан МакКольмов приветствует тебя!..
…Отвечая Мэлдуну по астрономии, Фингалл случайно назвал Альфу Центавра Альфой Кентавра. Зашедший на огонек Дион Хризостом высоко оценил эту оговорку и сразу зачел МакКольму древнегреческий, задав для проформы два-три праздных вопроса на этом языке. За всем этим МакКольм напрочь забыл о предмете Моргана-ап-Керрига, чем привел профессора в совершеннейший восторг.
* * *
В Главном зале западной четверти происходил педсовет.
– Первый вопрос на повестке дня. Коллеги, как вы относитесь к чрезмерному увлечению наших учеников метаморфозами? – спросил Мерлин.
Профессор Финтан вытаращил на него глаза.
– Ах, да, – спохватился Мерлин. – Под метаморфозами я разумею не раздел вашего курса, коллега Финтан, а популярную школьную игру, метаморфозы барда Талиесина.
– Вот я и думаю, – ворчливо отозвался Финтан. – Метаморфоз как раздела моей дисциплины они не знают совершенно, на прошлой неделе за текущую контрольную нахватали все по тридцать три балла, бездельники.
– Я повторяю: ваше мнение по поводу повального увлечения метаморфозами Талиесина, доходящего до того, что явившись иной раз с перемены в класс с этой игрой на устах, они посвящают ей три-четыре минуты от урока?
– Я полагаю, – осторожно высказался профессор Морган, – что эта игра помогает учащимся активизировать… э-э… словарный запас.
Профессор Курои немо разразился целым градом молний.
– Коллега Мак Кархи, – сказал Мерлин. – Возможно, вы как самый молодой среди нас могли бы каким-то образом приблизить нам предмет нашего обсуждения.
– Охотно, – сказал Мак Кархи и молчал полторы минуты. – Видите ли, – сказал он потом, – игра эта имеет разные формы и более или менее усложненные правила. Главная задача игры на формальном уровне – не испортить общего целого. Если иметь в виду то, как играют в нее первокурсники, то это, конечно, полная чепуха. Единственное, что они делают, – они создают некий общий текст, во время произнесения которого коллективно и последовательно представляют себе каждое из воплощений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47