Ширван Бассанийский был не таким человеком, чтобы, приняв решение, тратить время на обдумывание подобных нюансов.
Предлог будет создан — какое-нибудь инсценированное вторжение на северной границе. Набег сарантийцев из Азена. Можно убить несколько своих людей из касты священнослужителей, сжечь небольшой храм, сказать, что это сделали сарантийцы, нарушив договор о мире. Все это обычные вещи.
Азен, который уже десять раз сжигали, грабили и выменивали друг у друга, снова должен стать очевидной мишенью. Но на этот раз замыслы Ширвана простирались дальше, в них было нечто новое.
— Идите дальше на запад, — приказал Царь Царей генералам своим низким холодным голосом, взглянув сначала на Робазеса, а потом на остальных. — Азен — ничто. Разменная монета. Вы должны заставить Валерия послать армию. И поэтому на этот раз вы дойдете до Евбула, уморите его голодом и разрушите. И принесете мне сокровища, хранящиеся за его стенами.
Воцарилось молчание. Всегда царило молчание, когда говорил Царь Царей, но на этот раз оно было другим. Во время всех войн с Валерием, и с его дядей до него, и с Агием до него, Евбул никогда не брали, его даже не подвергали осаде. Как и их собственный крупный город Мирбор. Сражения между Сарантием и Бассанией велись исключительно из-за золота. Приграничные набеги на север и на юг совершались ради грабежей, выкупа, денег за сокровища каждой из сторон, жалованья армии. Завоевание, разграбление крупных городов никогда не являлось целью.
Ширван переводил взгляд с одного генерала на другого. Он знал, что заставляет их изменить образ мыслей, а это всегда рискованно с солдатами. Он увидел, что Робазес, как он и ожидал, первым осознал последствия.
Он сказал:
— Помните, если они действительно собираются в Батиару, Леонт будет находиться на западе. Его не будет у Евбула, чтобы противостоять вам. А если мы лишим его армию вторжения достаточного количества солдат, потому что они должны будут отправиться на север, чтобы встретиться с вами, то он потерпит поражение на западе. Он может… погибнуть. — Он произнес последнее слово очень медленно, давая ему время проникнуть в сознание. Необходимо, чтобы они это поняли.
Леонт будет находиться на западе. Их проклятие. Слишком яркий образ в их снах, золотой, как солнце, которому поклоняются сарантийцы. Военачальники Бассании переглянулись. Страх и волнение царили теперь в этой комнате, медленное осознание, первое понимание открывающихся возможностей.
Потом также пришло понимание некоторых других вещей. Что нарушение мирного договора поставит под угрозу жизнь бассанидов, находящихся в западных землях, — большую часть купцов, горстку других людей. Но такое всегда случалось, когда начиналась война, и в любом случае их не так уж много. Подобные соображения не должны ничего изменить. Купцы всегда знали, что поездки на запад рискованны (или на восток, в Афганистан).
Вот почему они назначали такую высокую цену за привезенные товары, вот как они сколачивали свои состояния.
Когда Ширван жестом отпустил всех и собравшиеся преклонили колени и начали расходиться, один человек рискнул заговорить — Мазендар, визирь, который имел постоянное разрешение высказываться в присутствии царя. Маленький округлый человек с голосом столь же легким и сухим, сколь низким и мрачным был голос царя, внес два небольших предложения.
Первое касалось времени.
— Великий царь, ты предполагаешь, что мы должны атаковать до того, как они отплывут на запад?
Ширван прищурился.
— Это одна из возможностей, — осторожно произнес он. И стал ждать.
— Действительно, мой великий господин, — пробормотал Мазендар. — Я вижу блеск твоих могучих мыслей. Мы можем это сделать или подождать, пока они отплывут на запад, а затем перейти границу и двинуться на Евбул. Вслед Леонту пошлют быстрые корабли с паническими известиями. Возможно, ему прикажут отослать часть кораблей домой. Остальные будут чувствовать себя лишенными защиты и обескураженными. Или он может продолжить двигаться дальше, постоянно опасаясь того, что мы делаем за его спиной. А Сарантий будет чувствовать себя совершенно незащищенным. Предпочитает ли Царь Царей такой подход другому? Твои советники ждут, когда на них прольется свет твоей мудрости.
Мазендар был единственным из всех, кого стоило слушать. Робазес умел сражаться и мог возглавить армию, а Мазендар был умен. Ширван мрачно ответил:
— Нам потребуется некоторое время, чтобы собрать армию для похода на север. Мы будем следить за событиями на западе и примем соответствующее решение.
— Как велика будет эта армия, мой повелитель? — Робазес задал вопрос как солдат. И ошеломленно заморгал, когда Ширван назвал цифру. Они еще никогда не посылали столько человек на войну.
Ширван сохранял мрачное и жесткое выражение лица. Люди должны видеть это выражение Царя Царей, запомнить его и рассказать о нем. Валерий Сарантийский — не единственный правитель, который умеет собирать большие армии. Царь снова посмотрел на Мазендара. Тот говорил о двух предложениях.
Второе касалось царицы антов, живущей в Сарантии.
Выслушав, царь медленно кивнул головой. Он с милостивым удовольствием согласился, что это предложение имеет свои достоинства. И дал согласие.
Мужчины вышли из комнаты. События начали развиваться быстро. Первые сигнальные костры зажглись с наступлением темноты в тот же день, посылая огненные сообщения от одной вершины горы к башне крепости на следующей вершине, во всех нужных направлениях.
Царь Царей большую часть дня провел с Мазендаром, Робазесом, генералами более низкого ранга и с чиновниками казначейства, а вечер — в молитве перед углями Священного Огня во дворце. К ужину он почувствовал себя заболевшим, его лихорадило. Он никому об этом не сказал, конечно, но, ложась на ложе за обедом, он вдруг вспомнил — с опозданием — того неожиданно умелого лекаря, который должен прибыть летом в Кабадх. Он приказал этому человеку находиться в Сарантии до того времени, когда произойдет необходимое присвоение ему высшей касты. Он наблюдательный человек, и царь искал способ использовать его. Царю это необходимо. Полезных людей следует использовать.
Ширван сделал глоток из чаши с зеленым чаем, потом покачал головой. От этого движения у него закружилась голова, и он остановился. Доктор уже должен был отправиться за запад. Непосредственно в Сарантий. Теперь это неподходящее для него место.
Но ничего уже нельзя сделать. Даже здоровье и удобства правителя должны уступить интересам его народа. Власть правителя приносит бремя обязанностей, и Царь Царей все их знает. Личные заботы должны иногда отступить. Кроме того, в Бассании просто должны быть и другие умелые лекари. Он решил поручить Мазендару начать поиски… собственно говоря, он этим никогда раньше не занимался.
Но человек стареет, здоровье становится менее крепким. Азал парит на черных крыльях. Перун и Богиня ждут всех людей на свой суд. Тем не менее не надо торопить их раньше времени.
Когда ужин закончился и он удалился в свои покои, ему в голову пришла одна мысль. Голова у него продолжала болеть. Тем не менее он послал за Мазендаром. Визирь явился почти тотчас же. Иногда Ширвану казалось, что этот человек живет прямо у него за дверью, так быстро он всегда появлялся.
Царь напомнил своему визирю о той мысли, которую Мазендар высказал утром: насчет царицы антов. Потом он напомнил ему о том лекаре с юга, который находится в Сарантии или прибудет туда очень скоро. Он забыл имя этого человека. Но это не имело значения; Мазендар его должен знать. Визирь, обладающий намного более острым умом, чем все окружающие царя придворные, медленно улыбнулся и погладил свою маленькую бородку.
— Царь — поистине брат творцов наших, — сказал он. — Очи царя подобны глазам орла, а его мысли глубоки, как море. Я начну действовать немедленно.
Ширван кивнул, потом потер лоб и в конце концов вызвал своих лекарей. Он не доверял ни одному из них, после того как приказал казнить в Керакеке троих, считавшихся лучшими, за их ошибки, но ведь эти, оставшиеся при дворе, наверное, способны приготовить какое-нибудь зелье, которое может унять боль в его голове и помочь ему уснуть.
Действительно, они справились. Царь Царей в ту ночь не видел снов, в первый раз за долгое время.
Глава 8
Зимой в Сарантии, когда громаду Ипподрома окутывала тишина, соперничество факций перемещалось в театры. Танцоры, актеры, жонглеры, клоуны соперничали между собой, а члены факций, разместившись в отведенных для них секторах, выражали свое шумное одобрение (или громкое недовольство), проявляя все большую изобретательность. Репетиции по подготовке этих спонтанных демонстраций иногда отнимали много сил. Если вы умели следовать указаниям, обладали приемлемым голосом и были готовы уделять тренировкам много свободного времени, то могли обеспечить себе хорошее место на представлениях и привилегированный доступ на пиршества факции и другие мероприятия. В желающих недостатка не было.
Синих и Зеленых в театрах отделяли друг от друга, как и на Ипподроме. Они стояли по бокам полукруглого пространства для зрителей, нигде не соприкасаясь. Городской префектуре хватило элементарного здравого смысла, а Императорский квартал дал ясно понять, что из-за проявлений излишнего насилия театры могут закрыть на всю зиму. Мрачная перспектива, достаточно мрачная, чтобы обеспечить определенный уровень приличий — в большинстве случаев.
Только придворным и приезжим знаменитостям наряду с высокопоставленными гражданскими служащими и военными чинами предоставлялись сидячие места внизу, посередине. За ними находились стоячие места для зрителей, не принадлежащих к факциям, в первую очередь для высших членов гильдий или военных, здесь же можно было найти курьеров Имперской почты. Выше, в середине, стояли обыкновенные солдаты, моряки, жители города и в это просвещенное правление (что возмущало самых ревностных клириков) даже киндаты в синих одеждах и серебристых шапочках. Изредка появлялись купцы, бассаниды или язычники из Карша или Москава, которым было любопытно посмотреть, что здесь происходит; для них было выделено немного места дальше всего от сцены.
Сами клирики никогда не заходили в театр, разумеется. Женщины там иногда выступали почти обнаженными. Приходилось быть начеку с северянами: девушки могли слишком сильно возбудить этих приезжих, и тогда возникали беспорядки другого сорта.
Первые танцоры — Ширин и Тих из факции Зеленых, Клар и Элаина из факции Синих — выступали на сцене раза два в неделю как солисты. Назначенные «музыканты» координировали выражение одобрения, молодые болельщики подстрекали друг друга и затевали пьяные драки в дымных притонах и тавернах, а лидеры двух факций проводили зиму, активно готовясь к весне и к действительно важным для Сарантия событиям.
Гонки колесниц были смыслом жизни Города, и все это знали.
По правде говоря, за зиму надо было сделать очень многое. В провинциях набирали новых возниц, некоторых увольняли или отсылали прочь по различным причинам либо посылали на дополнительное обучение. Возницы помоложе, например, без конца тренировались, учились, как падать с колесницы и как при необходимости организовать такое падение. Коней оценивали, отправляли на покой, приводили в порядок и водили на тренировки; агенты покупали новых. Хироманты факций все еще творили свои заклинания, накликающие и отводящие беду, и следили за подходящими смертями и появлением свежих могил за городской стеной.
Часто управляющие двух факций встречались в какой-нибудь нейтральной таверне или бане и осторожно вели переговоры за сильно разбавленным вином насчет какого-нибудь обмена. Обычно речь шла о менее важных цветах — Красном или Белом, так как ни один из лидеров не хотел явно проиграть при подобном обмене.
Собственно говоря, так и обменяли юного Тараса из факций Красных. Вскоре после окончания его первого сезона в Городе, однажды утром, после службы в церкви, факционарий Зеленых ворчливо сообщил ему о том, что его отдали Синим и Белым в обмен на правого пристяжного и два бочонка сарникского вина и он должен в то же утро собрать свое снаряжение и отправиться в лагерь Синих.
Это было сказано без неприязни. Коротко, совершенно равнодушно, и когда до Тараса полностью дошел смысл сказанного, факционарий уже отвернулся, чтобы обсудить новые поставки аримонданской кожи с кем-то еще. Тарас, спотыкаясь, вышел из полного людей кабинета факционария. Все старались не встречаться с ним глазами.
Правда, Тарас пробыл у них недолго и выступал только за Красных да еще был застенчив по натуре, так что он, конечно, не стал в лагере хорошо известной фигурой. Но ему все же казалось, так как он был молод и еще не привык к жестокости Города, что его бывшие товарищи могли бы демонстрировать немного меньше радости, когда весть об обмене достигла обеденного зала и главных казарм. Было неприятно слышать радостные возгласы людей, когда им сообщали эту новость. Пусть этот конь, по слухам, очень хорош, но Тарас все же человек, возничий, его кровать стояла в одной с ними комнате, он обедал за их столом и весь год работал изо всех сил в этом сложном, опасном городе, вдали от дома.
Только один-два конюха дали себе труд подойти и пожелать ему удачи, когда он собирал свои вещи, да еще поваренок, с которым он иногда ходил выпить, и один из возниц Красных. Справедливости ради следует отметить, что Кресенз, их могучий первый возничий, оторвался от выпивки на время, достаточное, чтобы заметить, как Тарас идет по пиршественному залу с вещами, и попрощался с ним, отпустив веселую шуточку через переполненную комнату.
Он перепутал имя Тараса, но он всегда его путал.
На улице шел дождь. Шагая через двор, Тарас натянул глубже шляпу и поднял воротник. Он с опозданием вспомнил, что забыл взять лекарство матери от всех возможных болезней. Вероятно, теперь он заболеет в придачу ко всему остальному.
Конь. Его обменяли на коня. У Тараса слегка сосало под ложечкой. Он еще помнил, как гордились его родные, когда вербовщик Зеленых год назад, в Мегарии, пригласил его в Город.
— Трудись усердно, и кто знает, что может случиться, — сказал тогда тот человек.
У входа в лагерь один из стражников вышел из сторожки и отпер калитку. Небрежно махнул рукой и нырнул обратно, прячась от дождя. Возможно, они еще не знают, что произошло. Тарас им не стал говорить. У ворот в переулке стояли и мокли двое мальчишек в синих туниках.
— Ты — Тарас? — спросил один из них, прожевывая кусок ягненка, жаренного на вертеле.
Тарас кивнул.
— Тогда пошли. Мы тебя проводим. — Мальчик бросил остатки мяса в канаву, полную дождевой воды.
Эскорт. Пара уличных мальчишек. Как лестно, подумал Тарас.
— Я знаю, где лагерь Синих, — буркнул он себе под нос. У него горели щеки, голова кружилась. Ему хотелось остаться одному. Не хотелось ни на кого смотреть. Как он расскажет об этом матери? От одной мысли о том, что надо будет диктовать такое письмо писарю, его сердце болезненно сжалось.
Один из мальчиков шагал рядом с ним по лужам; второй исчез через некоторое время за пеленой дождя — очевидно, устал или просто замерз. Значит, всего один уличный мальчишка. Триумфальная процессия в честь великого возничего, только что приобретенного в обмен на коня и вино.
У ворот лагеря Синих — теперь это его новый дом, как ни тяжело ему так думать, — Тарасу пришлось дважды повторить свое имя, потом мучительно объяснять, что он возничий и его… приняли в их факцию. На лицах у стражников отразилось сомнение.
Мальчик, стоящий рядом с Тарасом, сплюнул на дорогу.
— Открывайте, чтоб вас. Идет дождь, а он именно тот, за кого себя выдает.
В такой последовательности, мрачно подумал Тарас. Вода капала с его шапки и стекала за шиворот. Металлические ворота неохотно распахнулись. Конечно, ни одного приветливого слова. Стражники даже не поверили, что он возничий. Двор лагеря — почти такой же, как двор Зеленых, — был грязным и пустынным в то мокрое холодное утро.
— Будешь жить в той казарме, — сказал мальчишка, показывая направо. — Не знаю, какая кровать твоя. Асторг сказал, чтобы ты положил свои вещи и пришел к нему. Он будет завтракать. Пиршественный зал вон там. — И ушел по грязи, не оглядываясь.
Тарас понес свои пожитки в указанное здание. Длинная низкая спальня, снова очень похожая на ту, где он жил весь прошлый год. Несколько слуг ходили по ней, убирали, застилали постели и подбирали брошенную одежду.
Один из них равнодушно поднял взгляд, когда Тарас появился в дверях. Тарас хотел спросить, которая кровать его, но внезапно это показалось ему слишком унизительным. С этим можно подождать. Он бросил свой мокрый мешок возле двери.
— Присмотри за моими вещами, — крикнул он властным, как ему хотелось бы думать, голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63