— Ты можешь, если хочешь, перепоручить кому-нибудь часть этих мелочей. Джайкен вполне способен позаботиться о каждодневных делах поместья. Я могу помочь ему советом, если ты слишком занят.Бантокапи с помощью Мары стянул через голову лакированные пластины и облегченно вздохнул, бросив на пол тяжелую кирасу. Затем он ухватился за полы легкого гамбизона и, заворотив его кверху, также потащил с плеч. Не прерывая этого занятия, он возразил:— Нет. Я хочу, чтобы ты посвятила себя заботам о нашем сыне.Из-под слоев ткани и набивки голос его звучал приглушенно.— Или о дочери, — быстро напомнила Мара, уязвленная его уверенностью, что жена может справиться с работой личной прислужницы, но не со счетными табличками. Она опустилась на колени и сняла зеленые кожаные щитки с волосатых икр своего супруга.— Ну вот еще! Это будет мальчик. Если нет, нам придется снова приложить кой-какие усилия, верно?С похотливой хитрецой он посмотрел на нее сверху вниз.Ничем не выказав отвращения, Мара расшнуровала сандалии, столь же обросшие грязью, как и широкие ступни, которые они защищали.— Как пожелает мой господин.Бантокапи снял свою короткую тунику, оставшись в одной набедренной повязке.— Ладно, — сказал он, почесавшись. — Я позволю Джайкену принимать решения по тем делам, какими он занимался после смерти твоего отца.Прибыл слуга с чистой туникой, и властитель Акомы быстро напялил ее, даже и не подумав, что следовало бы сначала принять ванну. Затем объявил свою волю:— Джайкен знает свое дело. И если потребуется принять какое-то важное решение, пусть приходит ко мне. А теперь я собираюсь провести некоторое время в Сулан-Ку. Кое-кто из моих друзей…Он в замешательстве замолчал, увидев, как Мара внезапно вцепилась в ткань своего домашнего халата. Все утро у нее повторялись легкие схватки, но эта была очень сильной, и она смертельно побледнела. Наконец настал ее час.— Банто!..И этот человек, обычно раздражительный и грубый, внезапно ощутил одновременно восторг и тревогу.— Пора?..— Наверно, да. — Она спокойно улыбнулась. — Прикажи послать за повитухой. ***Впервые в жизни почувствовав беспокойство за кого-то другого, Бантокапи добросовестно пытался подбодрить Мару, похлопывая ее по руке, — не соизмеряя, однако, своих сил, так что не было бы ничего удивительного, если бы от этого «подбадривания» у нее остались синяки — до самого прибытия повитухи, вслед за которой сразу же явилась Накойя. Обе они выставили его вон с решительностью, против которой не устоял бы ни один мужчина в Империи. Бантокапи удалился как побитая собака и по пути все время оглядывался через плечо.Весь следующий час он расхаживал по своему кабинету, ожидая рождения сына. Когда потянулся второй час, он послал за вином и чем-нибудь съестным. Вечер сменился ночью, а из комнаты роженицы не поступало никаких вестей. Нетерпеливый муж, не находя выхода своей тревоге, пил, ел и снова пил. Когда миновало время ужина, он послал за музыкантами; обнаружив, что музыка не приносит успокоения, он потребовал приготовить ванну, без чего благополучно обходился с самого полудня.Невольно поддаваясь редкому для него чувству уважения к тому, что вершилось сейчас в покоях Мары, он решил на сей раз воздержаться от баловства с какой-нибудь девицей. Постельные утехи казались неуместными в то время, когда его жена рожала ему наследника, но нельзя же ожидать, что мужчина будет сидеть сиднем и ждать, лишенный каких бы то ни было радостей жизни! Громовым голосом он потребовал, чтобы посыльный доставил ему большой кувшин акамелевой настойки. От этого он не станет отказываться. И не отказался, даже когда слуги сдвинули ширмы и наполнили ванну горячей водой. Они терпеливо ждали с мылом и полотенцем наготове. Бантокапи сбросил одежду, похлопал себя по располневшему животу, недовольно буркнув нечто насчет необходимости побольше упражняться с мечом и луком, дабы сохранять форму, и наконец забрался в ванну. После этого он принял из рук слуги кубок с настойкой и залпом осушил его.Слуги суетились вокруг, соблюдая предельную осторожность. Никому не хотелось схлопотать затрещину, что было бы неминуемо, если бы, например, капля мыльной пены по их недосмотру попала в открытый кубок и испортила вкус настойки.Банто бездумно напевал какую-то мелодию, пока слуги намыливали и ополаскивали его тело, разминали и массировали тугие мышцы. Разомлев в тепле, он в конце концов задремал.А потом пронзительный вопль прорезал воздух. Банто вскочил на ноги в ванне, опрокинул кубок с настойкой, расплескав вокруг мыльную воду и забрызгав слуг с головы до ног. С бьющимся сердцем он пытался нашарить где-нибудь поблизости оружие… сейчас он почти был готов увидеть бегущих слуг, спасающихся от врагов в надежде, что солдаты успеют отразить нападение. Но нет, все было спокойно. Он взглянул на музыкантов, ожидавших его приказа начинать исполнение, и уже открыл было рот, чтобы таковой приказ отдать… и в этот момент вопль повторился.Тогда он понял. Мара, худенькая, похожая на девочку, давала жизнь его сыну. Снова раздался вопль, и выражалось в нем такое страдание, что за всю свою короткую жизнь Бантокапи не слышал ничего подобного. Мужчины/раненные в битве, издавали громкие, гневные возгласы; у других раненых вырывались слабые жалобные стоны. Но этот звук… То был крик смертной муки — муки человека, которого терзает сам Красный Бог.Бантокапи потянулся за настойкой и, не обнаружив кубка, немедленно разъярился. Один из слуг поспешно поднял кубок с пола, наполнил и подал прямо в хозяйские руки. Осушив кубок, Бантокапи распорядился:— Ступай и присмотри там, чтобы для моей жены было сделано все, что требуется.Слуга умчался, а Бантокапи кивком подал знак другому, чтобы тот снова наполнил кубок. Проходили долгие мгновения; стоны Мары не утихали. Вернувшийся вскоре слуга доложил:— Господин, Накойя говорит, что роды трудные.Бантокапи кивнул и опять обратился к выпивке для собственного утешения. Ночь содрогнулась от очередного вопля, за которым последовали глухие рыдания. Не в силах более все это выносить, властитель Акомы заорал, перекрывая все прочие звуки:— Играйте что-нибудь веселое и громкое!Музыканты грянули марш. Бантокапи допил настойку. Музыка не заглушала криков Мары; это стало уже раздражать ее супруга. Отшвырнув кубок, он потребовал, чтобы ему подали кувшин, откуда и сделал непомерно большой глоток.Он пил, пока его сознание не помутилось. Не видя ничего, кроме какой-то радужной пелены, он сидел в ванне, глупо ухмыляясь, пока вода не остыла. Но и тогда он не выразил никакого желания выйти из ванны, и обеспокоенные слуги поспешили подогреть еще воды.Принесли новый кувшин с настойкой, и спустя какое-то время Бантокапи, властитель Акомы, уже утратил способность слышать музыку, не говоря уже о душераздирающих стонах жены.Наступивший рассвет посеребрил стенные перегородки его спальни. Измученная бессонной ночью, Накойя открыла дверь и заглянула внутрь. Ее господин крепко спал, лежа в холодной воде ванны, и громко храпел. Пустой кувшин из-под настойки валялся на полу. Музыканты спали, не выпуская из рук инструментов, а слуги стояли неподвижно, как часовые на страже, и с их рук свисали скомканные полотенца. Накойя со стуком задвинула дверную створку; на ее морщинистом лице было явственно написано омерзение. Как благодарна она была судьбе, за то что властитель Седзу не дожил до этого дня и не может увидать, как Бантокапи, нынешний властитель Акомы, лежит в таком состоянии, когда его жена, вытерпев столь долгие муки, принесла ему здорового сына и наследника. Глава 9. ЛОВУШКА По дому разнесся нетерпеливый рык:— Мара!..Она вздрогнула и невольно бросила взгляд на колыбель, стоявшую рядом. Маленький Айяки сладко спал, не потревоженный отцовским выкриком. За те два месяца, что он прожил на свете, младенец привык к шумным возгласам Бантокапи и, наверное, мог бы спать даже под раскаты грома.Мара вздохнула. Мальчик пошел в отца: с крепеньким тельцем и большой головкой, из-за которой Мара претерпела во время родов столь тяжкие муки, что уже мечтала о смерти как об избавлении. Раньше она даже представить себе не могла, что бывает подобное истощение всех сил. В свои восемнадцать лет она чувствовала себя древней старухой и никак не могла избавиться от ощущения беспредельной усталости. Первый взгляд на рожденного ею сына не принес радости. Втайне она надеялась увидеть красивого, гибкого ребенка — такого, каким, вероятно, был во младенчестве Ланокота. Вместо этого Бантокапи подарил ей круглоголового зверька с красным морщинистым личиком… ни дать ни взять, Крошечный старичок. С первого же момента, когда его легкие наполнились воздухом, он показал, что может орать не хуже родителя; и взгляд у него бывал таким же сердитым. И тем не менее, когда Айяки засыпал, Мара не находила у себя в сердце иных чувств к нему, кроме любви. Он и мой сын тоже, думала она, и у него в жилах течет кровь его деда. Задатки, которые он унаследовал от Анасати, можно будет подавить с помощью воспитания, а задатки Акомы — выпестовать и взлелеять. Он не будет таким, как его отец.— Мара!..Раздраженный зов Бантокапи прозвучал совсем близко, и в следующее мгновение стенная перегородка детской комнаты отъехала в сторону.— Вот ты где, женщина! А я тебя по всему дому ищу! Бантокапи вошел в детскую, хмурый, как грозовая туча.Мара поклонилась, чрезвычайно довольная, что получила возможность отложить в сторону рукоделие:— Я была с нашим сыном, муж мой.Выражение лица Бантокапи смягчилось. Он подошел к колыбели, где лежал младенец, теперь уже проявлявший признаки беспокойства. Бантокапи протянул руку к сыну, и Мара на мгновение испугалась: ей показалось, что муж сейчас начнет ерошить малышу волосы, как он любил обычно проделывать со своими собаками. Однако мясистая рука властителя лишь осторожно расправила сбившуюся простынку. Этим жестом молодой отец даже снискал мимолетную симпатию жены, но она тут же отогнала неуместное чувство. Хотя Бантокапи и носил мантию Акомы, он был сыном Анасати, давнего и весьма сильного врага Акомы. Забывать об этом Мара не смела. И скоро настанет срок перемен.Подчеркнуто тихим шепотом — хотя в этом не было необходимости — она спросила:— Что тебе угодно, муж мой?— Я должен отправляться в Сулан-Ку… э-э.. по делу. — Бантокапи выпрямился и постарался всем своим видом показать, насколько его не привлекает эта вынужденная отлучка. — К вечеру я не успею возвратиться и, вероятно, завтра тоже.Мара поклонилась, изображая полнейшую покорность судьбе; однако от нее не укрылась поспешность, с которой удалился ее супруг. Ей не требовались долгие размышления, чтобы догадаться: в Сулан-Ку нет никаких «дел», которые требовали бы присутствия Бантокапи. Последние два месяца его интерес к делам неизменно шел на убыль и, можно считать, полностью иссяк.Управление поместьем Акомы вновь сосредоточилось в руках Джайкена, и он постоянно докладывал Маре обо всем, что имело хоть какое-то значение.Бантокапи еще пытался разыгрывать роль полководца и постоянно совал нос в дела гарнизона, чем только мешал Кейоку. Впрочем, его вмешательство ограничилось перетасовкой воинов: кого и на какой пост назначить. Но тут уж Мара ничего не могла поделать. Пока не могла.Она с отвращением уставилась на свое вышивание: в отсутствие Бантокапи незачем было притворяться усердной рукодельницей, и этому можно было только порадоваться. Требовалось время, чтобы обдумать будущее и выстроить планы дальнейших действий. Подозрительность Бантокапи в какой-то мере даже облегчала ее задачу. Хотя и не сразу, но все же осознав, что в коммерции Мара смыслит больше, чем он сам, Бантокапи сосредоточился на одной задаче: не допустить, чтобы его жена главенствовала в доме. Ему даже в голову не приходило, что до замужества она столь же искусно управлялась и с гарнизоном. В результате он и не задумывался о причинах некоторых странностей; он даже никого не спрашивал, например, почему Папевайо носит черную повязку осужденного. Хотя новый властитель интересовался военным ремеслом, он не считал нужным близко знакомиться со своими людьми. Их происхождение было ему безразлично, иначе он узнал бы, что большинство солдат, носящих зеленые доспехи Акомы, совсем недавно были серыми воинами. У него просто не хватило бы воображения, чтобы додуматься до такого извращения традиции. Поймав себя на этой мысли, Мара встревожилась. Даже в мыслях нельзя забывать об осторожности. Слишком часто она убеждалась: он проницателен и знает, чего хочет.Однако тонким искусством лицемерия он не владел. Прислушиваясь к его громкому смеху, доносившемуся с площади перед казармами, пока он отбирал воинов для своего эскорта, Мара пыталась понять, зачем ему понадобилась такая нелепая отговорка, если ему взбрело в голову провести пару ночей в городе. Что могло погнать его этим знойным полднем в Сулан-Ку? Скука? Желание поплескаться в бане в веселой солдатской компании и послушать соленые байки, или поразмяться в борцовских состязаниях на арене, или попытать счастья в игре… или поразвлечься с женщиной из Круга Зыбкой Жизни?…Бантокапи пожелал вернуться в постель жены вскоре после того, как она родила. Но теперь, когда Акома получила наследника, у Мары не было причин изображать покладистую жену. Грубые, неловкие объятия Бантокапи внушали ей отвращение, в она просто неподвижно лежала, не откликаясь на зов его вожделения. В первую ночь он, казалось, вообще не заметил ее безразличия, но во вторую ночь — рассердился. В третью ночь ей пришлось выдержать его язвительные упреки за бесчувственность, а в четвертую он ее побил, после чего переспал с одной из ее служанок. С тех пор она вообще перестала отвечать на его супружеские притязания, и в конце концов он отступился — видимо, потеряв к ней интерес.Но теперь Бантокапи отправлялся в город вот уже в третий раз за десять дней, и Мара была заинтригована: с чего бы это? Она позвала Мису и велела ей отодвинуть перегородку; как только носилки мужа в сопровождении небольшого воинского эскорта бодро двинулись по дороге, направляясь к Имперскому тракту, она отправила посыльного за Накойей.Старая женщина явилась не сразу, но ее поклон был исполнен почтительности:— Чем могу услужить, госпожа?— Что заставляет нашего властителя Банто спешить в город по такой жаре? — спросила Мара напрямик. — Какие об этом ходят сплетни среди слуг?Накойя бросила выразительный взгляд в сторону Мисы, которая ожидала приказаний хозяйки, сидя у входной перегородки. Для Мары это послужило предупреждением: няня предпочитает дать ответ в отсутствие прислуги. Поэтому Мисе было велено подавать полуденную трапезу, и как только она вышла, Накойя вздохнула:— Все, как ты предполагала. Твой супруг снял в городе особняк, чтобы встречаться там с женщиной.Мара откинулась на подушки:— Прекрасно. Мы должны делать все, чтобы он проводил в городе как можно больше времени.Накойя так и загорелась любопытством:— Дочь моего сердца, я знаю, утраченного не вернешь… но кроме меня, ты не знала другой матери. Не откроешь ли мне, что ты замышляешь?Искушение поделиться с верной наперсницей было велико. Но план восстановления собственной власти в доме граничил с изменой нынешнему властителю. Хотя Накойя уже и сама разгадала намерение Мары погубить Бантокапи, план был слишком рискованным, чтобы доверять его кому бы то ни было.— Это все, матушка, — твердо заявила Мара.После недолгого колебания няня кивнула, поклонилась и покинула детскую. Мара невидящим взглядом уставилась на младенца, который зашевелился в колыбели, но ее мысли были далеко. То, что ее повелитель завел себе в городе женщину, могло открыть перед Марой именно такие возможности, которые были ей необходимы. Понадеявшись на милость богов, Мара начала прикидывать, как можно использовать эти новые возможности, но тут Айяки громко заплакал, и его мать сбилась с мысли. Она подняла младенца, поднесла к груди и вздрогнула, когда он крепко прикусил ее сосок.— О-о! — удивилась она. — Ты пошел в отца, тут и сомнений нет.Малыш начал сосать и успокоился; Миса принесла на подносе еду, и Мара нехотя поела, снова углубившись в обдумывание плана, куда более рискованного, чем могла подумать старая советница. Ставки были высокими. Одно неверное суждение — и она лишится всякой возможности вернуть себе титул властительницы Акомы; более того, если она потерпит неудачу, честь ее предков уступит место позору без малейшей надежды на искупление. *** Мара налила в чашку чоку и снова безмятежно расположилась у стола, тогда как Джайхан, сын властителя Детсу из Камайоты, с трудом скрывал нетерпение. Даже при его придирчивом характере он не мог обнаружить ни малейшего изъяна в поведении гостеприимной молодой хозяйки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63