Это было рабство не в обычном понимании, не тело мое принадлежало хозяину, а воля и душа. Но сейчас я осознавал, что, если бы на мне не было Гвира, я бы все равно остался рядом с Бренном. Я никогда бы не бросил своего вождя, ставшего мне другом и братом и частью меня самого.
Гвидион отправился в опустошенную библиотеку спать. На следующий день его ждало множество дел. Жрецы сенонов и наши друиды во главе с Гвидионом собирались провести обряды благодарения богам за богатую добычу и легкую победу над прославленным римским войском. Бренн и Рикк ушли на поиски более веселого общества, чем философствующий оборотень.
Мы с Хартом и его осмелевшей подружкой, найденной в подземелье храма, еще немного посидели у огня, обсуждая затронутую бардом тему: нашу дальнейшую жизнь на Яблочном Острове после смерти. Девушка, уже успевшая освоить кельтский язык, фыркала, слушая наш разговор. В присутствии Гвидиона она не смела даже поднять глаза, когда же он удалился, она взахлеб принялась рассказывать нам о загробной жизни.
Я не стал слушать эту язычницу, рассудив, что тот, кто с ней спит, пусть и внимает ее глупой болтовне. Рыкнув на нее, я отправился вслед за своим вождем искать других развлечений, оставив Харта на растерзание самому разговорчивому в мире созданию.
На следующий день под командованием жрецов мы сложили посередине главной площади огромную пирамиду из оружия, доспехов, добра и трупов врагов. Эта пирамида была окроплена кровью одного из пленников, после чего под мерное пение друидов Гвидион возжег жертвенный огонь.
Бренн мрачно взирал на этот гигантский костер. Когда к нему подошел Гвидион, Бренн сказал ему:
— Ну что ж, брат, не пора ли нам проверить твои слова? Узнаем, существует ли Вечность для этого города.
Гвидион пожал плечами:
— Наши жизни слишком коротки, чтобы проверить это.
Бренн расхохотался:
— Наши жизни слишком затянулись, — и, обернувшись к столпившимся воинам, он заорал: — Сожгите этот проклятый город!
Люди начали вытаскивать из пламени головни и разносить их по домам. Огонь весело занимался и быстро разбегался по строениям. Подначиваемые своим вождем, мы превращали этот город в сплошной погребальный костер, посреди которого, воздев руки к небу, стоял Бренн в развевающемся плаще и выкрикивал проклятия. Пламя, охватившее дома, ревело и завывало, здания обрушивались с грохотом, рассыпались, выбрасывая в небо снопы искр. Через несколько дней город превратился в черные развалины, от которых поднимались в небо ленивые струйки дыма. Теперь по улицам и площадям ветер взметал не только песок, но и пепел.
Бренн уже принял решение покинуть Рим и возвращаться, как вдруг Капитолий направил послов с предложением обсудить условия его сдачи. Поздно вечером из крепости явилась целая группа почтенных граждан с факелами. Огонь осветил бледные, встревоженные лица осунувшихся и изможденных голодом людей. Они не знали о готовящемся уходе кельтов, они боялись нас.
Их провели в храм Весты, где перед священным очагом, на котором жарился молодой бычок, на троне из слоновой кости, найденном в одном из римских особняков, восседал Бренн, увешанный золотыми побрякушками. Огненная Голова ревел, как зверь, строя жуткие гримасы. Рикк, намазавшись предварительно синей краской, истерично ржал. Сеноны, вдохновленные всеобщим весельем, подключились к поэннинцам, скалились и подвывали. Я выпустил клыки и злобно порыкивал.
Римляне, выпучив от ужаса глаза, испуганно озирались на окружающее их дикое, размалеванное, кошмарное воинство. Бренн глумливо улыбался и, наигранно упрямясь, торговался, доводя римских послов до бешенства. Но у римлян не осталось припасов, и они были вынуждены идти на уступки.
Бренн назвал невероятную сумму — тысячу фунтов золотом. У римлян перехватило дыхание, за эти деньги можно было купить свободу для шести таких городов, как Рим. Но их попытки торговаться ни к чему не привели. Бренн уперся и, несмотря на советы Тапрокена и Гвидиона согласиться, дал понять римлянам, что если их не устраивает сумма, то дальнейшие переговоры бессмысленны. Поникшие послы удалились на свой холм, а утром прислали ответ: они согласны.
Среди развалин Великого Города на принесенных капитолийцами огромных весах почтенный римлянин в длинной белой тоге скорбно отвешивал золото. Бренн внимательно отслеживал все манипуляции, совершаемые римлянином так, как будто он понимал, как пользоваться этими весами. Время от времени его разбирал смех, и Гвидион бросал на брата тревожные взгляды. К весам подошли несколько других римлян, начали спорить с тем, кто взвешивал золото, уверяя, что он ошибся. Бренн спросил у них, в чем дело. Они ответили, что, по их мнению, золота отвешено больше, чем надо, и они предлагают перевесить.
— Больше — не меньше, — возразил Бренн, мне надоела ваша возня, перевешивать не будем.
— Но ведь если есть ошибка, то она может быть и в меньшую сторону, — любезно произнес один из подошедших.
Этот ответ нашему вождю не понравился. Взбешенный Бренн положил на чашу весов свой неподъемный меч.
— Уравновесьте его золотом, чтобы я был уверен в вашей честности, — сказал Бренн.
— Почему? — возмутился римлянин. — Мы так не договаривались.
— Потому, что горе побежденным! — заорал на него Бренн, брызгая слюной.
Римлянин отшатнулся в ужасе и, беспокойно оглядываясь на нашего вождя, покорно уравновесил его меч золотом.
Глава 31
Вечность
Наши войска готовились покинуть город. Перед сном я отправился побродить по Риму. Прожив среди развалин полуразрушенного Каменного Города несколько месяцев, я так и не смог к нему привыкнуть: к вьющемуся по плитам на центральной площади песку, к тишине окраин, где не было слышно горланящих непотребные песни сенонов, к этому странному ощущению смотрящих тебе в спину высших существ, к их шепоту в пустых храмах. Я вспомнил слова Гвидиона о том, что этот город вечен, и никакой завоеватель не сможет остаться в нем. В отношении нас он оказался прав, мы уходили. Но я не горевал, сердце уже тосковало по лесистым горам Медового Острова, куда мы, наконец, возвращались. Я спустился к реке, протекающей через город, и брел по ее живописному берегу, наслаждаясь прохладой близкой воды и наплывающим туманом.
Вдруг я услышал мелодию, выводимую прекрасным, чистым женским голосом. И я узнал его. Голос звенел горько и жалостливо, как будто оплакивал кого-то. От потрясения я некоторое время стоял, не в силах пошевелиться, захлебываясь тоской. Потом рванул на этот голос, туман расступился, разорвавшись на миг, и в бледном свете луны я увидел принцессу.
Ее лица мне не было видно, она сидела, склонившись над рекой, и полоскала в воде белую ткань. Я, сдерживая крик и боясь спугнуть прекрасное видение, осторожно приближался к ней. Когда до нее осталось несколько шагов, я позвал:
— Морейн!
Она оглянулась, и я замер. Никогда прежде она не была так призрачно красива, подобная лунной дорожке на глади озера, исчезающей в водной ряби при малейшем прикосновении руки. Красота ее струилась величественно и спокойно, заполняя душу, как лунный свет. Я побежал на этот свет, Морейн доверчиво протянула мне руки. Как тогда в Антилле, подалась мне навстречу. Лунная дорожка вздрогнула и утонула в темной воде. Я звал ее, но в ответ слышал лишь тихое плескание речной волны.
— Я не верю, ты не призрак! — закричал я.
Но чудесные звуки исчезли. Река, потрясенная прекрасным видением, растворившимся в ней, уносила прочь белую ткань, которую полоскала Морейн. Я вернулся в отряд и рассказал все Гвидиону. Он покачал головой и вздохнул:
— Такие чудные видения обычно не к добру, мой добрый Волк. Я думаю, она полоскала в реке белье того, кто должен скоро умереть. Она приходила за одним из нас.
— Раз ее увидел я, значит, она приходила за мной? — спросил я.
Гвидион отвернулся и не ответил, накинул на голову капюшон своего белого плаща, скрыв лицо. Я вернулся на берег реки. Здесь я бродил до утра я надежде вновь увидеть любимый образ и проклинал желтую обманщицу, внушающую людям несбыточные надежды.
На следующий день кельтские войска поэннинцев и сенонов двинулись на север. Мы были великим войском, дикой ордой, разрушающей все на своем пути. Мы уходили победителями с богатой добычей, мы не отступали, а покидали опустошенные, ограбленные и ненужные нам земли. Военный сезон закончился, нас ждали дома на Медовом Острове. Слева от нас траурным факелом полыхал закат. Встречные деревни лежали перед нами открытые и беззащитные, покинутые бежавшими жителями, в спешке оставившими нам все свое добро. Пойманные беглецы безропотно сдавались. Казалось, боги сами отдали нам эту страну на растерзание.
— Послушай, Гвидион, — сказал Бренн, подъезжая к брату на своем угасе, — ты уводи войско на север, а я с небольшим отрядом пройдусь по тем землям, которые мы не успели навестить.
— Не жадничай, Бренн, — встревожился Гвидион, — более богатой добычи у нас еще никогда не было.
— Глупо не подобрать сокровища, лежащие на дороге, — Бренн уже бросил клич, собрал несколько десятков воинов. — Мы совершим быстрый бросок, а потом догоним вас в горах.
Но Гвидион, вопреки обыкновению, присоединился к небольшому отряду, остававшемуся для грабежей. Поэннинские войска уводил Рикк. Тапрокен, посовещавшись с сенонскими вождями, решил ждать отряд Бренна со своим войском в горах, название которых, по странной случайности, было созвучно названию нашей страны — Апеннины. К нам присоединились также Каэль, Огненная Голова, Рыбий Хвост, Убракий, Гресс и еще несколько таких же, как мы, отъявленных негодяев. Мы свернули на огненный закат, где нас ждали золото и женщины, подаренные нам римскими богами.
Наш последний поход по римским землям прославился неслыханной жестокостью. Бренн убивал все живое с особым ожесточением, и Гвидион уже не скрывал своей тревоги за него. Бренн впал в безумие.
Мы неслись бешеным смерчем, жестокие и алчные, уничтожая и разоряя все, что встречалось на нашем пути, пока не наткнулись на римское войско, запоздало выступившее вслед за ушедшей в горы армией победителей. Римляне осмелели, как только исчезла близкая опасность, вспомнив о своем поруганном достоинстве. Они подло нарушили заключенный между нами мир, коварно выслав за нами в погоню спешно собранные войска. Их вел Марк Фурий Камилл, избранник богов, разговаривающий с ними на равных, не раз спасавший прежде свой любимый Рим.
Как много еще будет среди людей героев, беззаветно преданных родине, готовых отдать за нее свою жизнь. Как много будет среди них тех, чьи заслуги соплеменники не оценят. Камилл был отвергнут собственным народом и изгнан из Рима, несмотря на все свои подвиги во славу сего города. Какая насмешка судьбы! А Рим без Камилла был беззащитен, чем мы и воспользовались. Но теперь униженный и оскорбленный город воззвал к своему герою и призвал его для мщения и защиты.
Собранное по соседним городам ополчение бросилось вдогонку за нашими войсками, но не успело их настигнуть. Камилл разделил свою армию и с небольшой ее частью ушел вперед для осмотра окрестностей. На него-то и наткнулся наш пошедший в разнос отряд. Римлян оказалось намного больше, но мы были окружены и вынуждены принять бой.
Гулкий вой наших рогов разбудил окрестности, безнадежно пытаясь передать призыв о помощи далеко ушедшим войскам кельтов. Бренн извлек Меч Орну. Я подал ему шлем. Бренн оттолкнул его, рассмеявшись:
— Ты ведь и сам знаешь, я неуязвим, мне не нужна дополнительная защита.
Мне не понравился его ответ, но я промолчал, бросив лишь тревожный взгляд на его раскрашенное синей краской лицо. Он был в белых шерстяных штанах и безрукавке из овечьего меха (свой волчий плащ он оставил в Каершере). Белая кожа и волосы сливались с одеждой, превращал его в привидение. А синий оттенок лица придавал ему мертвецкий вид. Я подумал, что один его внешний вид мог породить те кошмарные легенды, которые передавали друг другу суеверные воины нашей армии.
Римляне долго суетились, выстраиваясь под командованием своего предводителя, наконец решились и напали на нас. Бренн приказал опрокинуть телеги с награбленным добром и выставить их, наподобие баррикад, откуда можно будет метать дротики и копья. Но вражеский отряд легко преодолел их, оттеснив нас, и завязалась рукопашная.
— Мы никогда не сдаемся, — сказал мне Бренн с мрачной радостью.
— Покажем этим трусливым римским щенкам, как дерутся кельтские витязи! — заорал Бренн, и с этими словами он устремился в самую гущу боя, увлекая за собой своих товарищей. С ликующим воем мы набросились на римлян.
Оказавшись в меньшинстве, мы дрались тем более отчаянно, что спасение было рядом: вырвавшись из окружения, мы могли бы бежать в отроги гор, где в узких переходах численность войск теряет свое значение. Сомкнув строй, шаг за шагом мы отступали к угасам, отведенным к ущелью. Казалось, стоит только достичь гор, и мы спасены. Пусть это чужие горы, но неслучайно они носят имя, похожее на название нашего племени. Мы — горцы, в горах наше спасение.
В последних рядах сражался Бренн, стоя плечом к плечу с двумя своими братьями: Каэлем и Гвидионом. Они сдерживали Мощный напор римлян, позволяя остальным подготовить угасов. Бренн отступал, но это ничего не значило. Я знал, что своим изворотливым умом он придумает потом отличное оправдание нашему бегству.
Как в хмельном дурмане, обезумев от боя, я яростно рубил направо и налево, наслаждаясь каждым ударом меча, рассекающего человеческую плоть. Я радовался каждому сраженному врагу, каждому искаженному болью лицу, каждому испугу в больших глазах. Мне доставались легкие враги. Я выставлял защиту еще до того, как противник наносил удар, я улавливал каждый его шаг, каждое движение, каждый выпад. Я не испытывал ни страха, ни паники, в любой момент готовый вступить на Хрустальную ладью.
А вокруг бушевала ожесточенная сеча, звон мечей, взмахи боевых топоров, вскрики бойцов — все смешалось в сплошной лихорадочный гул битвы. Мой разум улавливал вспышки рваных кровавых мыслей. Над всем этим месивом, словно ледяная гора, возвышалось холодное спокойствие Гвидиона. Ни мыслей, ни страстей. Но, в отличие от прежних битв, когда он, не побоявшись обвинения в трусости, предпочитал оставаться в тылу и вступал в бой лишь со случайно прорвавшимся противником, сегодня он сражался наравне с другими, то ли потому, что нас было мало, то ли из-за беспокойства за Бренна, привыкшего к своей былой неуязвимости и бросающегося в самое пекло. Гвидион старался держаться поблизости, прикрывая брата.
Пошел холодный дождь, земля сразу стала скользкой и враждебной, как будто и она хотела избавиться от своих завоевателей. Римляне одолевали нас численностью, наседая в основном на арьергард. Но каждый кельтский витязь стоил десяти римлян, и вскоре перевес в битве перешел на нашу сторону.
Камилл и несколько его приближенных, видя бесполезность своих усилий, трусливо отступили в надежде напасть вновь, когда подоспеет подмога. Остальные римляне, заметив бегство своих предводителей, сражались уже не так отчаянно, ища предлог для отступления. Несколько групп бойцов еще бились, спотыкаясь о трупы.
Бренн сражался сразу с двумя противниками. Гвидион ушел вперед вслед за отступающим врагом и рубился на пару с Хартом против троих римлян. Я был ранен в левое плечо, но в пылу азарта не чувствовал боли. Против Бренна уже был только один противник, полыхающий ненавистью и горем. Сраженный напарник, лежавший в грязи, был его братом. Бренн с легкостью отражал его удары, презрительно кривя губы. Сделав глубокий выпад, он вдруг оступился, споткнувшись о труп только что убитого врага. Замешкавшись, Бренн не успел отразить удар, и короткий меч римлянина мягко вошел в его тело. Я, снеся голову своему противнику, обрушил на врага Бренна свой меч, разрубив его пополам. Но я опоздал. Из живота Бренна торчала только рукоять меча с плоским навершием. Я не решился вынуть меч и панически высматривал жреца в затухающей битве. Я ожидал, что Бренн рухнет без сознания, но он продолжал стоять.
— Бренн! — закричал я, захлебываясь дождем. — Бренн!
Он захохотал надо мной, разведя руки в стороны и подставляя свое лицо пляшущим струям дождя. Вода смывала с его лица краску, стекающую грязными синими струями на белую безрукавку. И мне на мгновенье показалось, что он действительно бессмертен, так презрительно он хохотал над моим страхом.
— Гвидион! — заорал я.
Наконец я увидел жреца, он несся в сопровождении Харта, не разбирая дороги, перепрыгивая через мертвые тела, расталкивая руками дерущихся. Его ноги разъезжались в скользкой грязи, и несколько раз он падал. Когда он подбежал к нам, Бренн отступил на несколько шагов и, выставив вперед руки, не подпустил его к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Гвидион отправился в опустошенную библиотеку спать. На следующий день его ждало множество дел. Жрецы сенонов и наши друиды во главе с Гвидионом собирались провести обряды благодарения богам за богатую добычу и легкую победу над прославленным римским войском. Бренн и Рикк ушли на поиски более веселого общества, чем философствующий оборотень.
Мы с Хартом и его осмелевшей подружкой, найденной в подземелье храма, еще немного посидели у огня, обсуждая затронутую бардом тему: нашу дальнейшую жизнь на Яблочном Острове после смерти. Девушка, уже успевшая освоить кельтский язык, фыркала, слушая наш разговор. В присутствии Гвидиона она не смела даже поднять глаза, когда же он удалился, она взахлеб принялась рассказывать нам о загробной жизни.
Я не стал слушать эту язычницу, рассудив, что тот, кто с ней спит, пусть и внимает ее глупой болтовне. Рыкнув на нее, я отправился вслед за своим вождем искать других развлечений, оставив Харта на растерзание самому разговорчивому в мире созданию.
На следующий день под командованием жрецов мы сложили посередине главной площади огромную пирамиду из оружия, доспехов, добра и трупов врагов. Эта пирамида была окроплена кровью одного из пленников, после чего под мерное пение друидов Гвидион возжег жертвенный огонь.
Бренн мрачно взирал на этот гигантский костер. Когда к нему подошел Гвидион, Бренн сказал ему:
— Ну что ж, брат, не пора ли нам проверить твои слова? Узнаем, существует ли Вечность для этого города.
Гвидион пожал плечами:
— Наши жизни слишком коротки, чтобы проверить это.
Бренн расхохотался:
— Наши жизни слишком затянулись, — и, обернувшись к столпившимся воинам, он заорал: — Сожгите этот проклятый город!
Люди начали вытаскивать из пламени головни и разносить их по домам. Огонь весело занимался и быстро разбегался по строениям. Подначиваемые своим вождем, мы превращали этот город в сплошной погребальный костер, посреди которого, воздев руки к небу, стоял Бренн в развевающемся плаще и выкрикивал проклятия. Пламя, охватившее дома, ревело и завывало, здания обрушивались с грохотом, рассыпались, выбрасывая в небо снопы искр. Через несколько дней город превратился в черные развалины, от которых поднимались в небо ленивые струйки дыма. Теперь по улицам и площадям ветер взметал не только песок, но и пепел.
Бренн уже принял решение покинуть Рим и возвращаться, как вдруг Капитолий направил послов с предложением обсудить условия его сдачи. Поздно вечером из крепости явилась целая группа почтенных граждан с факелами. Огонь осветил бледные, встревоженные лица осунувшихся и изможденных голодом людей. Они не знали о готовящемся уходе кельтов, они боялись нас.
Их провели в храм Весты, где перед священным очагом, на котором жарился молодой бычок, на троне из слоновой кости, найденном в одном из римских особняков, восседал Бренн, увешанный золотыми побрякушками. Огненная Голова ревел, как зверь, строя жуткие гримасы. Рикк, намазавшись предварительно синей краской, истерично ржал. Сеноны, вдохновленные всеобщим весельем, подключились к поэннинцам, скалились и подвывали. Я выпустил клыки и злобно порыкивал.
Римляне, выпучив от ужаса глаза, испуганно озирались на окружающее их дикое, размалеванное, кошмарное воинство. Бренн глумливо улыбался и, наигранно упрямясь, торговался, доводя римских послов до бешенства. Но у римлян не осталось припасов, и они были вынуждены идти на уступки.
Бренн назвал невероятную сумму — тысячу фунтов золотом. У римлян перехватило дыхание, за эти деньги можно было купить свободу для шести таких городов, как Рим. Но их попытки торговаться ни к чему не привели. Бренн уперся и, несмотря на советы Тапрокена и Гвидиона согласиться, дал понять римлянам, что если их не устраивает сумма, то дальнейшие переговоры бессмысленны. Поникшие послы удалились на свой холм, а утром прислали ответ: они согласны.
Среди развалин Великого Города на принесенных капитолийцами огромных весах почтенный римлянин в длинной белой тоге скорбно отвешивал золото. Бренн внимательно отслеживал все манипуляции, совершаемые римлянином так, как будто он понимал, как пользоваться этими весами. Время от времени его разбирал смех, и Гвидион бросал на брата тревожные взгляды. К весам подошли несколько других римлян, начали спорить с тем, кто взвешивал золото, уверяя, что он ошибся. Бренн спросил у них, в чем дело. Они ответили, что, по их мнению, золота отвешено больше, чем надо, и они предлагают перевесить.
— Больше — не меньше, — возразил Бренн, мне надоела ваша возня, перевешивать не будем.
— Но ведь если есть ошибка, то она может быть и в меньшую сторону, — любезно произнес один из подошедших.
Этот ответ нашему вождю не понравился. Взбешенный Бренн положил на чашу весов свой неподъемный меч.
— Уравновесьте его золотом, чтобы я был уверен в вашей честности, — сказал Бренн.
— Почему? — возмутился римлянин. — Мы так не договаривались.
— Потому, что горе побежденным! — заорал на него Бренн, брызгая слюной.
Римлянин отшатнулся в ужасе и, беспокойно оглядываясь на нашего вождя, покорно уравновесил его меч золотом.
Глава 31
Вечность
Наши войска готовились покинуть город. Перед сном я отправился побродить по Риму. Прожив среди развалин полуразрушенного Каменного Города несколько месяцев, я так и не смог к нему привыкнуть: к вьющемуся по плитам на центральной площади песку, к тишине окраин, где не было слышно горланящих непотребные песни сенонов, к этому странному ощущению смотрящих тебе в спину высших существ, к их шепоту в пустых храмах. Я вспомнил слова Гвидиона о том, что этот город вечен, и никакой завоеватель не сможет остаться в нем. В отношении нас он оказался прав, мы уходили. Но я не горевал, сердце уже тосковало по лесистым горам Медового Острова, куда мы, наконец, возвращались. Я спустился к реке, протекающей через город, и брел по ее живописному берегу, наслаждаясь прохладой близкой воды и наплывающим туманом.
Вдруг я услышал мелодию, выводимую прекрасным, чистым женским голосом. И я узнал его. Голос звенел горько и жалостливо, как будто оплакивал кого-то. От потрясения я некоторое время стоял, не в силах пошевелиться, захлебываясь тоской. Потом рванул на этот голос, туман расступился, разорвавшись на миг, и в бледном свете луны я увидел принцессу.
Ее лица мне не было видно, она сидела, склонившись над рекой, и полоскала в воде белую ткань. Я, сдерживая крик и боясь спугнуть прекрасное видение, осторожно приближался к ней. Когда до нее осталось несколько шагов, я позвал:
— Морейн!
Она оглянулась, и я замер. Никогда прежде она не была так призрачно красива, подобная лунной дорожке на глади озера, исчезающей в водной ряби при малейшем прикосновении руки. Красота ее струилась величественно и спокойно, заполняя душу, как лунный свет. Я побежал на этот свет, Морейн доверчиво протянула мне руки. Как тогда в Антилле, подалась мне навстречу. Лунная дорожка вздрогнула и утонула в темной воде. Я звал ее, но в ответ слышал лишь тихое плескание речной волны.
— Я не верю, ты не призрак! — закричал я.
Но чудесные звуки исчезли. Река, потрясенная прекрасным видением, растворившимся в ней, уносила прочь белую ткань, которую полоскала Морейн. Я вернулся в отряд и рассказал все Гвидиону. Он покачал головой и вздохнул:
— Такие чудные видения обычно не к добру, мой добрый Волк. Я думаю, она полоскала в реке белье того, кто должен скоро умереть. Она приходила за одним из нас.
— Раз ее увидел я, значит, она приходила за мной? — спросил я.
Гвидион отвернулся и не ответил, накинул на голову капюшон своего белого плаща, скрыв лицо. Я вернулся на берег реки. Здесь я бродил до утра я надежде вновь увидеть любимый образ и проклинал желтую обманщицу, внушающую людям несбыточные надежды.
На следующий день кельтские войска поэннинцев и сенонов двинулись на север. Мы были великим войском, дикой ордой, разрушающей все на своем пути. Мы уходили победителями с богатой добычей, мы не отступали, а покидали опустошенные, ограбленные и ненужные нам земли. Военный сезон закончился, нас ждали дома на Медовом Острове. Слева от нас траурным факелом полыхал закат. Встречные деревни лежали перед нами открытые и беззащитные, покинутые бежавшими жителями, в спешке оставившими нам все свое добро. Пойманные беглецы безропотно сдавались. Казалось, боги сами отдали нам эту страну на растерзание.
— Послушай, Гвидион, — сказал Бренн, подъезжая к брату на своем угасе, — ты уводи войско на север, а я с небольшим отрядом пройдусь по тем землям, которые мы не успели навестить.
— Не жадничай, Бренн, — встревожился Гвидион, — более богатой добычи у нас еще никогда не было.
— Глупо не подобрать сокровища, лежащие на дороге, — Бренн уже бросил клич, собрал несколько десятков воинов. — Мы совершим быстрый бросок, а потом догоним вас в горах.
Но Гвидион, вопреки обыкновению, присоединился к небольшому отряду, остававшемуся для грабежей. Поэннинские войска уводил Рикк. Тапрокен, посовещавшись с сенонскими вождями, решил ждать отряд Бренна со своим войском в горах, название которых, по странной случайности, было созвучно названию нашей страны — Апеннины. К нам присоединились также Каэль, Огненная Голова, Рыбий Хвост, Убракий, Гресс и еще несколько таких же, как мы, отъявленных негодяев. Мы свернули на огненный закат, где нас ждали золото и женщины, подаренные нам римскими богами.
Наш последний поход по римским землям прославился неслыханной жестокостью. Бренн убивал все живое с особым ожесточением, и Гвидион уже не скрывал своей тревоги за него. Бренн впал в безумие.
Мы неслись бешеным смерчем, жестокие и алчные, уничтожая и разоряя все, что встречалось на нашем пути, пока не наткнулись на римское войско, запоздало выступившее вслед за ушедшей в горы армией победителей. Римляне осмелели, как только исчезла близкая опасность, вспомнив о своем поруганном достоинстве. Они подло нарушили заключенный между нами мир, коварно выслав за нами в погоню спешно собранные войска. Их вел Марк Фурий Камилл, избранник богов, разговаривающий с ними на равных, не раз спасавший прежде свой любимый Рим.
Как много еще будет среди людей героев, беззаветно преданных родине, готовых отдать за нее свою жизнь. Как много будет среди них тех, чьи заслуги соплеменники не оценят. Камилл был отвергнут собственным народом и изгнан из Рима, несмотря на все свои подвиги во славу сего города. Какая насмешка судьбы! А Рим без Камилла был беззащитен, чем мы и воспользовались. Но теперь униженный и оскорбленный город воззвал к своему герою и призвал его для мщения и защиты.
Собранное по соседним городам ополчение бросилось вдогонку за нашими войсками, но не успело их настигнуть. Камилл разделил свою армию и с небольшой ее частью ушел вперед для осмотра окрестностей. На него-то и наткнулся наш пошедший в разнос отряд. Римлян оказалось намного больше, но мы были окружены и вынуждены принять бой.
Гулкий вой наших рогов разбудил окрестности, безнадежно пытаясь передать призыв о помощи далеко ушедшим войскам кельтов. Бренн извлек Меч Орну. Я подал ему шлем. Бренн оттолкнул его, рассмеявшись:
— Ты ведь и сам знаешь, я неуязвим, мне не нужна дополнительная защита.
Мне не понравился его ответ, но я промолчал, бросив лишь тревожный взгляд на его раскрашенное синей краской лицо. Он был в белых шерстяных штанах и безрукавке из овечьего меха (свой волчий плащ он оставил в Каершере). Белая кожа и волосы сливались с одеждой, превращал его в привидение. А синий оттенок лица придавал ему мертвецкий вид. Я подумал, что один его внешний вид мог породить те кошмарные легенды, которые передавали друг другу суеверные воины нашей армии.
Римляне долго суетились, выстраиваясь под командованием своего предводителя, наконец решились и напали на нас. Бренн приказал опрокинуть телеги с награбленным добром и выставить их, наподобие баррикад, откуда можно будет метать дротики и копья. Но вражеский отряд легко преодолел их, оттеснив нас, и завязалась рукопашная.
— Мы никогда не сдаемся, — сказал мне Бренн с мрачной радостью.
— Покажем этим трусливым римским щенкам, как дерутся кельтские витязи! — заорал Бренн, и с этими словами он устремился в самую гущу боя, увлекая за собой своих товарищей. С ликующим воем мы набросились на римлян.
Оказавшись в меньшинстве, мы дрались тем более отчаянно, что спасение было рядом: вырвавшись из окружения, мы могли бы бежать в отроги гор, где в узких переходах численность войск теряет свое значение. Сомкнув строй, шаг за шагом мы отступали к угасам, отведенным к ущелью. Казалось, стоит только достичь гор, и мы спасены. Пусть это чужие горы, но неслучайно они носят имя, похожее на название нашего племени. Мы — горцы, в горах наше спасение.
В последних рядах сражался Бренн, стоя плечом к плечу с двумя своими братьями: Каэлем и Гвидионом. Они сдерживали Мощный напор римлян, позволяя остальным подготовить угасов. Бренн отступал, но это ничего не значило. Я знал, что своим изворотливым умом он придумает потом отличное оправдание нашему бегству.
Как в хмельном дурмане, обезумев от боя, я яростно рубил направо и налево, наслаждаясь каждым ударом меча, рассекающего человеческую плоть. Я радовался каждому сраженному врагу, каждому искаженному болью лицу, каждому испугу в больших глазах. Мне доставались легкие враги. Я выставлял защиту еще до того, как противник наносил удар, я улавливал каждый его шаг, каждое движение, каждый выпад. Я не испытывал ни страха, ни паники, в любой момент готовый вступить на Хрустальную ладью.
А вокруг бушевала ожесточенная сеча, звон мечей, взмахи боевых топоров, вскрики бойцов — все смешалось в сплошной лихорадочный гул битвы. Мой разум улавливал вспышки рваных кровавых мыслей. Над всем этим месивом, словно ледяная гора, возвышалось холодное спокойствие Гвидиона. Ни мыслей, ни страстей. Но, в отличие от прежних битв, когда он, не побоявшись обвинения в трусости, предпочитал оставаться в тылу и вступал в бой лишь со случайно прорвавшимся противником, сегодня он сражался наравне с другими, то ли потому, что нас было мало, то ли из-за беспокойства за Бренна, привыкшего к своей былой неуязвимости и бросающегося в самое пекло. Гвидион старался держаться поблизости, прикрывая брата.
Пошел холодный дождь, земля сразу стала скользкой и враждебной, как будто и она хотела избавиться от своих завоевателей. Римляне одолевали нас численностью, наседая в основном на арьергард. Но каждый кельтский витязь стоил десяти римлян, и вскоре перевес в битве перешел на нашу сторону.
Камилл и несколько его приближенных, видя бесполезность своих усилий, трусливо отступили в надежде напасть вновь, когда подоспеет подмога. Остальные римляне, заметив бегство своих предводителей, сражались уже не так отчаянно, ища предлог для отступления. Несколько групп бойцов еще бились, спотыкаясь о трупы.
Бренн сражался сразу с двумя противниками. Гвидион ушел вперед вслед за отступающим врагом и рубился на пару с Хартом против троих римлян. Я был ранен в левое плечо, но в пылу азарта не чувствовал боли. Против Бренна уже был только один противник, полыхающий ненавистью и горем. Сраженный напарник, лежавший в грязи, был его братом. Бренн с легкостью отражал его удары, презрительно кривя губы. Сделав глубокий выпад, он вдруг оступился, споткнувшись о труп только что убитого врага. Замешкавшись, Бренн не успел отразить удар, и короткий меч римлянина мягко вошел в его тело. Я, снеся голову своему противнику, обрушил на врага Бренна свой меч, разрубив его пополам. Но я опоздал. Из живота Бренна торчала только рукоять меча с плоским навершием. Я не решился вынуть меч и панически высматривал жреца в затухающей битве. Я ожидал, что Бренн рухнет без сознания, но он продолжал стоять.
— Бренн! — закричал я, захлебываясь дождем. — Бренн!
Он захохотал надо мной, разведя руки в стороны и подставляя свое лицо пляшущим струям дождя. Вода смывала с его лица краску, стекающую грязными синими струями на белую безрукавку. И мне на мгновенье показалось, что он действительно бессмертен, так презрительно он хохотал над моим страхом.
— Гвидион! — заорал я.
Наконец я увидел жреца, он несся в сопровождении Харта, не разбирая дороги, перепрыгивая через мертвые тела, расталкивая руками дерущихся. Его ноги разъезжались в скользкой грязи, и несколько раз он падал. Когда он подбежал к нам, Бренн отступил на несколько шагов и, выставив вперед руки, не подпустил его к себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50