«Проводите нас к вашему государю».
— А то, что Ганед-Основатель начинал с горсткой сподвижников… а стал правителем целой империи.
— По-твоему, — нахмурился Берг, — нам надо держаться Ансарда?
— Он именно на это и намекает… Ансард, я имею в ииду. А Эрмольд намекает, что надо держаться Ретры. Мы поставили не на ту лошадь, Берг…
— Погоди, — поморщился Берг, — погоди, не горячись… Ты же верно сказал — мы не связаны вассальной клятвой. Мы вольны выбирать, никто нас за это не осудит. Уж не Терра, во всяком случае. Посмотрим — еще есть время.
— У меня такое чувство, — горько сказал Леон, — что времени совсем нет.
* * *
Айльф проскользнул в дверь так бесшумно, что Леон вздрогнул.
— Что тебе? — недовольно сказал он.
— Сударь, — шепотом сказал юноша, — я хотел, чтобы вы глянули кое на что… Только…
— Да?
— Издали.
— Любопытство тебя погубит, — проворчал Леон, — ну что там еще?
— Это не здесь, — все так же тихо отозвался Айльф, — это в людской…
Леон пожал плечами.
— Ладно, пошли, если хочешь.
Берг, повернувшись к Айльфу спиной, прикрыл ладонью фон.
— Идите-идите, — проворчал он. — Я найду, чем заняться.
В людской было полутемно… как и повсюду… чадил и трещал один-единственный факел, укрепленный на медном кольце. В углу на матрасе спал мальчишка-конюший.
— Ну, и что? — сердито спросил Леон. Пол был холодный — это ощущалось даже сквозь подошвы мягких кожаных сапог.
— Возьмите факел, сударь… — по лицу Айльфа бродили темные тени. — Только не подходите близко.
Почему-то прикрывая рот и нос полой куртки, он подошел к матрасу и перевернул мальчишку на спину. Тот даже не проснулся.
Леон почувствовал, как холод поднимается все выше — теперь мурашки поползли по спине.
— Что? — тоже шепотом спросил он.
— На шее, сударь, — уныло сказал Айльф, — и под мышками… Будете смотреть?
— Нет, — сказал Леон, — не буду. Послушай… Ноги в руки, беги к амбассадору Бергу, скажи ему, Леон велел обработать тебя. Скажи, был у нас такой разговор. И не уходи, пока он не сделает тебе… наговор против заразы. Вообще никуда не уходи, слышишь!
— Леди Герсенда велела прийти попеть ей вечером.
— К леди Герсенде можно. Но учти — ты тут не был. Ничего не видел, ничего не слышал. Ясно?
— Чего тут не понять, сударь.
— Вот и молодец. Ступай.
Леон проводил взглядом своего дурного вестника. «Надеюсь, Берг сообразит вкатить ему антигистаминный препарат — помимо сыворотки… Черт его знает, как они реагируют на чужеродный белок…»
Он подождал еще немного, потом двинулся в покои маркграфа — коридор, лестница, еще коридор. Гвардеец на дверях…
— Доложите его светлости, — сказал он. — Дело срочное.
* * *
— Я ожидал этого, — спокойно произнес маркграф, — но не так быстро… Что побудило вас пойти в людскую, амбассадор Леон?
— Искал своего слугу, — Леон досадливо покачал головой, — а этой твари в людской-то и не было… болтался на кухне, чтоб ему пусто было…
— Он знает? — быстро спросил маркграф.
— Нет, ваша светлость…
Леон хотел сказать, что даже амбассадор Берг не знает, потом передумал.
— Вам не о чем тревожиться — никто ничего не узнает. От нас, во всяком случае.
— Хорошо, — задумчиво проговорил маркграф. — А вы-то сами не боитесь заразиться, мессир Леон?
— Нет, — честно сказал Леон, — лекари Терры — а они великие знахари — предвидели такую возможность.
— Вы заговорены?
— Против мора — да…
— Забавно, — пробормотал маркграф, — а я-то в эти заговоры не верил. Кто стоит на наружной двери? — обратился он к гвардейцу.
— Люди лорда Ансарда, ваша светлость.
— Очень хорошо. Позовите Варрена. А вы погодите минуту, амбассадор.
— Возьмешь двоих, — велел он появившемуся в дверях Варрену, — пусть вынесут это дерьмо за ворота, обольют маслом и сожгут… Потом… сам знаешь… Так что бери кого не жалко.
Варрен молча кивнул.
— И молчи пока. Ясно?
— Ясно, ваша светлость, — коротко ответил Варрен, коротко поклонился и вышел.
— Передайте амбассадору Бергу, что вам обоим предстоит сопровождать меня в Ретру… Выезжаем в полдень. А теперь, мессир Леон, мне нужно побыть одному.
* * *
«Жучок» работал неплохо, только слушать пока было особенно и нечего — плескалась вода в тазу для умывания, Ансард мурлыкал какую-то песенку… Отпустил слугу… Тут стало совсем тихо, тогда Берг и поднял взгляд. Сорейль стояла в дверях — она казалась бы бледным призраком, случайно забредшим сюда из фамильных казематов, если бы не укрепленные по бокам двери факелы, очерчивающие ее силуэт волной жидкого пламени… Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Берг мучительно пытался придумать, что бы такое сказать, чтобы не отпугнуть ее, но не успел — она скользнула в комнату, и точно так же, бесшумно, плавно, соскользнул с ее плеч плащ…
* * *
Сейчас в окне клубилась мокрая тьма, но днем он увидел бы угловую башню, а за ней — бурую взбаламученную реку и раскисшую дорогу… а не зеленые нивы с Дальней кромкой синих гор на горизонте, как из окна своей спальни в Ворлане.
Примас уже сидел в приемной — хрупкий, напряженный, зябко пряча руки в широкие рукава шерстяного балахона.
Слуги в комнате не было — лишь гвардеец, впустивший священника, дежурил у двери, и лорд Ансард сам плеснул себе из стоявшего на решетке жаровни сосуда в тяжелый серебряный кубок.
— Устраивайтесь поудобнее, ваше святейшество, — произнес Ансард, — вина?
Примас покачал головой.
— Я не очень хорошо понимаю, зачем вы меня пригласили.
— Я тут человек новый, — сказал Ансард, усаживаясь в кресло напротив примаса, — посторонний. А государственная политика — дело тонкое… Возможно, я чего-то не понимаю и нуждаюсь в мудрых наставлениях. Кубок в его руке вбирал красноватое пламя жаровни и оттого казался раскаленным.
— Похвальная скромность, — сухо сказал примас, — но почему бы вам не испросить совета у вашего дядюшки, его светлости?
— Ну, всегда имеет смысл знать по меньшей мере две точки зрения…
— Что ж… — неуверенно проговорил примас.
— Вот, например, герцог Орсон… по слухам, не слишком щедрый человек. И говорят, точит зубы на Солер. Пока мы были в силе…
— Может, он и не слишком щедрый, как вы говорите — возразил примас, — но, насколько я знаю, неглупый. Скупость имеет свои положительные стороны — как правило, торговать дешевле, чем воевать.
— Солер слаб. Что стоит герцогу, воспользовавшись моментом, взять его под свою руку?
— И получить голодную провинцию? Смуту и разбой — под самым боком? Тем более что Солер не так уж слаб. Во всяком случае, у него есть союзники…
— Верно, — медленно проговорил Ансард, — терранцы. Эти послы… Странные они, вам не кажется? До меня в Ворлан доходили самые разные слухи.
— Не кажется ли мне? Что именно? — удивился примас.
Ансард помедлил, вертя в руках кубок. Потом неуверенно произнес:
— Скажите… а вы не связываете нынешние… неприятности… с появлением послов? Когда они высадились на берег? В конце зимы? До тех пор Солер процветал…
— Чушь, — устало сказал примас, — кем вы их считаете? Ангелами смерти? Посланцами Темного? Мстителями?
— Это зависит, — заметил Ансард, — от того, кем они являются в действительности.
— Возможно, вам это покажется странным, сударь, — слабо усмехнулся примас, — но я не суеверен.
— Однако кое-какие печальные совпадения имеют место, вы не находите? Этот потоп… голод… Разве вас не тревожит, что люди, не выдержав всех испытаний, могут отвернуться от истинной веры?
Священник моргнул.
— Послушайте, сударь… Я тронут вашим участием, но моя паства — это еще и подданные его светлости. Он отвечает за их тела в той же мере, в коей я — за их души. Почему бы вам не поделиться своими тревогами с ним?
— На его месте я предоставил бы вам широкие полномочия.
— Но вы не на его месте, — сухо заметил примас. Какое-то время они молча смотрели друг на друга.
За окном шумел дождь — словно топот войска на марше. Пламя факела на стене трещало и чадило.
— Когда он был еще ребенком, — голос примаса смягчился, — я обучал его географии и истории. Не могу сказать, что он был блестящим учеником, но справедлив он был уже тогда и умел не поддаваться минутному порыву. Из него должен был получиться хороший правитель. И получился. Разумеется, он может ошибаться — как все мы. И мне жаль, коли он чем-то прогневал Двоих… Если это и впрямь так.
— Мне тоже, — коротко кивнул Ансард, закрывая тему, — и все же я хотел бы больше знать о терранцах. В чем мощь их государства? В оружии?
— Вообще-то они привезли с собой довольно странные вещи, — заметил примас, — частью непонятно, из чего они сделаны, а частью — для чего они нужны…
— А!
— Что поделать, человеческое любопытство — распространенный порок, — вздохнул примас, — и вполне естественный. Но, что бы это ни было, это не оружие. Они мирные люди и переговоры вели дружественные. Никаких угроз…
— Им и нет нужды. Имея за спиной сильную державу…
— Но очень далекую.
— Да. — Лорд Ансард поднялся, и потревоженное пламя метнулось вбок, заставив отпрыгнуть в сторону огромную темную тень. — Очень далекую. Благодарю вас за проявленное терпение, ваше святейшество. Прошу прощения, что отнял у вас время.
— Ничего, — устало ответил священник, — это всего лишь время.
Он тоже поднялся, но вместо того, чтобы направиться к двери, подошел к окну и выглянул наружу. Какое-то время он напряженно вглядывался во тьму, потом отпрянул и устало провел рукой по глазам, вытирая водяную пыль.
— У меня разрывается сердце, — буднично сказал он. — Ибо грядет нечто страшное. Доброй ночи, милорд.
— Да, — медленно отозвался Ансард, — доброй ночи.
* * *
Маркграфиня отложила в сторону вышивание. Слишком сумрачно для этого времени дня, в это время года…
— Мессир Леон говорил, ты умеешь развлекать людей.
— Такова моя профессия, госпожа, — ответил Айльф.
— Раньше порою бывало так весело, — вздохнула леди Герсенда, — особенно весною… В эту пору как раз отцветают деревья… лепестки кружатся на ветру… А теперь идет этот дождь, и сердце гложет тоска. Подай мне плащ, Сорейль. Тот, на меху. Мне холодно.
Девушка неслышной тенью скользнула из угла и, укутав плащом плечи своей госпожи, устроилась на крохотной скамеечке у ее ног.
— Раньше все было по-другому, — задумчиво продолжала леди Герсенда, — жизнь была полна, вечерами мы собирались в парадном зале, менестрели пели… Ты, говорят, учен музыке…
Окна были закрыты ставнями, камин протоплен древесным углем, чтобы прогнать сырость, но светильники горели скудно, и оттого казалось, что комната существует сама по себе, вне чередования дня и ночи.
Айльф вздохнул и, опустившись на одно колено, тронул струны крохотной лютни. Он ненавидел петь на пустой желудок.
— Прекрасная дама, за этот хрустальный фиал, за блеск его чудный и за благовония в нем я отдал торговцу доспехи свои и кинжал, а также в придачу наследный родительский дом; и ныне, как нищий, стою на коленях в пыли… Ах, выйди навстречу и жажду мою утоли.
— К чему благовония, если в саду у меня качаются алые розы, бутоны клоня…
К чему мне, о юноша, тот драгоценный хрусталь — светлее и ярче роса на колючих кустах.
— Прекрасная дама, вот этот парчовый наряд струится, как волны морские, и радует взгляд; я отдал торговцу борзую свою и коня — ах, выйди навстречу и только взгляни на меня!
— Ах, много прекрасней, чем этот парчовый наряд, в моем вертограде бежит со скалы водопад, и радуги в солнечном свете игра мне милей шитья золотого и всех драгоценных камней.
Вышивка упала с колен госпожи Герсенды, но она не заметила этого. «Да она, никак, плачет, — подумал Айльф, — вот уж точно, все бабы с придурью, и эта ничуть не лучше остальных. Не хочет видеть, что вокруг творится, люди вокруг мрут, точно мухи, а чуть ей споешь что-нибудь жалобное, она и пойдет рыдать».
— Прекрасная дама, я продал свой щит и копье, и ныне при мне только бедное сердце мое; никто не польстится на порченый этот товар — снедает его непрестанный и гибельный жар…
— Ах, сколько бы я ни искала в зеленом саду, дороже, чем сердце твое, ничего не найду! Войди же в калитку, где дремлет мой розовый куст и шмель золотистый горячих касается уст…
— Его светлость завтра отправляется в Ретру, — мечтательно проговорила маркграфиня. — Говорят, там красиво… И твои хозяева тоже едут?
— Полагаю, да, сударыня.
— А… лорд Ансард?
— Вам лучше знать, госпожа… Но, думаю, да… его воины теперь при маркграфе, нашем государе. А он при своих воинах.
— Мужчинам, — сказала маркграфиня, — нравится ратное дело.
Точно таким же тоном она бы сказала: «Дети любят играть в игрушки».
— Что поделать, сударыня, — неопределенно отозвался Айльф, — такова уж наша природа.
— Красивые ты поешь песни, — глаза леди Герсенды вновь затуманились, — ты сам их придумываешь? Или слышал где-нибудь?
— Не знаю, сударыня, — Айльф беспомощно пожал плечами. — Они… ну просто существуют, и все.
Леди Герсенда благосклонно кивнула:
— Приятно, что они все еще существуют. Позаботься, чтобы его накормили, не тем, чем кормят в людской. Что-нибудь с господского стола, Сорейль, милочка.
Айльф поклонился как можно ниже. «Что-то она все же в мужчинах понимает», — думал он, бредя вслед за Сорейль в сторону кухни.
* * *
— Где ты, нечисть тебя побери, шляешься? — раздраженно спросил Леон. — Я же велел тебе сидеть здесь…
— Так ее же светлость… — оправдывался Айльф.
— Ладно. Ты ввел ему вакцину, Берг?
— Да, — угрюмо проговорил Берг, — ввел.
— Что ж, — Леон уселся на постель, предоставив Айльфу стягивать с него сапоги, — собирайся, парень, мы завтра едем в Ретру.
— А что мне собираться? — жизнерадостно отозвался Айльф. — Ноги в руки, и…
— Так наши вещи собери. Терранские амбассадоры должны выглядеть пристойно.
— Хлеба небось его светлость надеется прикупить, — заметил парень. — Вот уж герцог потешится вволю. Солер с Мерсией не то чтобы на ножах, но была какая-то давняя распря…
— Что, не продаст герцог Орсон зерно?
— Почему? Продать-то продаст, но поунижаться заставит.
— Ты бывал в Ретры? — спросил Леон.
— И в Ретры. И в самой Ретре.
— На что она похожа? Айльф задумался.
— Ретра? Ну, знатный город. Солеру не чета. А уж дворец — замку его светлости до него… Сам-то я внутри не бывал, понятное дело, но рассказывали — позолота там везде, смальта, даже двор мрамором выстлан… А еще ихний герцог всякие механические игрушки любит — говорят, птички заводные там поют на золотом дереве, а на ветках яблоки из ясписа…
— Ясно, — сказал Леон. Что-то исподтишка грызло его, и он никак не мог понять, с чем связана эта бесформенная, но ощутимая тревога. — Послушай, а как там наша Сорейль?
Айльф покачал головой.
— Госпоже она вроде полюбилась. Из ихних покоев и не выходит. Но она вообще… тихая, держится неприметно.
«Вот оно, — подумал Леон, — я ничего не чувствую… У меня прерывалось дыхание от одного ее вида, а сейчас лишь какое-то странное опустошение, словно… словно ее и не было».
Он заставил себя сказать:
— Ты поговори с дворовыми, чтоб ее не обижали, пока нас не будет.
— Кто же дурочку обидит? — удивился Айльф. — Грех это.
Берг пошевелился, точно хотел что-то сказать, но промолчал.
— Вот и хорошо. Возьми парадные платья, те, шитые золотом, почисть их и уложи. И, не постучавшись, не входи, слышишь?
Оставшись наедине с Бергом, он открыл тяжелый кованый сундук и осторожно провел пальцами по дну в поисках потайного замка. Наконец он нащупал нужный гвоздь — раздался тихий щелчок и снаружи выдвинулась крышка крохотного потайного ящичка. Он запустил руку в образовавшуюся полость.
Прятать вот так драгоценности рискованно — местное ворье в любую щель пролезет, но таскать их с собой еще хуже.
Наконец у него на ладони оказались четыре крупных камня, ограненные правильной розеткой. Свет факелов отражался от граней, разбрасывая по каменному полу, по стенам снопы колючих искр.
— Хватит? — спросил он.
— Надеюсь, — Берг рассеянно поглядел на нетающие кусочки льда, испускающие холодный, чистый свет. — Бриллианты тут в цене, а это — хорошие камни. Половина всей казны его светлости, полагаю. Пусть придворный ювелир их оценит, а мы сдерем с маркграфа, скажем, три процента годовых…
— Не много?
— Меньше — несолидно. А там Терра уж как-нибудь простит ему долг.
— А если они не сторгуются?
— Ну… Что толку беспокоиться раньше времени, Леон. Поглядим…
— Как там Ансард?
— А что — Ансард?
— Но ты ж вроде собирался его прослушать…
— Да он вроде и не говорил ничего, — неохотно проговорил Берг, — так, не по существу…
— Зря мы, выходит, «жучок» сажали?
— Почему ж зря… Вдруг пригодится…
— Ладно, — сказал Леон, — может, и пригодится…
* * *
Ему снилось, что тьма за окном уплотнилась, стала почти материальной — субстанция, нечто вроде старомодного мирового эфира, и эфир этот был насыщен призраками — голосами и расплывчатыми образами, которые, раз появившись, никуда не деваются, никуда не исчезают, а так и продолжают блуждать в сыром воздухе… нужно лишь уметь их разглядеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
— А то, что Ганед-Основатель начинал с горсткой сподвижников… а стал правителем целой империи.
— По-твоему, — нахмурился Берг, — нам надо держаться Ансарда?
— Он именно на это и намекает… Ансард, я имею в ииду. А Эрмольд намекает, что надо держаться Ретры. Мы поставили не на ту лошадь, Берг…
— Погоди, — поморщился Берг, — погоди, не горячись… Ты же верно сказал — мы не связаны вассальной клятвой. Мы вольны выбирать, никто нас за это не осудит. Уж не Терра, во всяком случае. Посмотрим — еще есть время.
— У меня такое чувство, — горько сказал Леон, — что времени совсем нет.
* * *
Айльф проскользнул в дверь так бесшумно, что Леон вздрогнул.
— Что тебе? — недовольно сказал он.
— Сударь, — шепотом сказал юноша, — я хотел, чтобы вы глянули кое на что… Только…
— Да?
— Издали.
— Любопытство тебя погубит, — проворчал Леон, — ну что там еще?
— Это не здесь, — все так же тихо отозвался Айльф, — это в людской…
Леон пожал плечами.
— Ладно, пошли, если хочешь.
Берг, повернувшись к Айльфу спиной, прикрыл ладонью фон.
— Идите-идите, — проворчал он. — Я найду, чем заняться.
В людской было полутемно… как и повсюду… чадил и трещал один-единственный факел, укрепленный на медном кольце. В углу на матрасе спал мальчишка-конюший.
— Ну, и что? — сердито спросил Леон. Пол был холодный — это ощущалось даже сквозь подошвы мягких кожаных сапог.
— Возьмите факел, сударь… — по лицу Айльфа бродили темные тени. — Только не подходите близко.
Почему-то прикрывая рот и нос полой куртки, он подошел к матрасу и перевернул мальчишку на спину. Тот даже не проснулся.
Леон почувствовал, как холод поднимается все выше — теперь мурашки поползли по спине.
— Что? — тоже шепотом спросил он.
— На шее, сударь, — уныло сказал Айльф, — и под мышками… Будете смотреть?
— Нет, — сказал Леон, — не буду. Послушай… Ноги в руки, беги к амбассадору Бергу, скажи ему, Леон велел обработать тебя. Скажи, был у нас такой разговор. И не уходи, пока он не сделает тебе… наговор против заразы. Вообще никуда не уходи, слышишь!
— Леди Герсенда велела прийти попеть ей вечером.
— К леди Герсенде можно. Но учти — ты тут не был. Ничего не видел, ничего не слышал. Ясно?
— Чего тут не понять, сударь.
— Вот и молодец. Ступай.
Леон проводил взглядом своего дурного вестника. «Надеюсь, Берг сообразит вкатить ему антигистаминный препарат — помимо сыворотки… Черт его знает, как они реагируют на чужеродный белок…»
Он подождал еще немного, потом двинулся в покои маркграфа — коридор, лестница, еще коридор. Гвардеец на дверях…
— Доложите его светлости, — сказал он. — Дело срочное.
* * *
— Я ожидал этого, — спокойно произнес маркграф, — но не так быстро… Что побудило вас пойти в людскую, амбассадор Леон?
— Искал своего слугу, — Леон досадливо покачал головой, — а этой твари в людской-то и не было… болтался на кухне, чтоб ему пусто было…
— Он знает? — быстро спросил маркграф.
— Нет, ваша светлость…
Леон хотел сказать, что даже амбассадор Берг не знает, потом передумал.
— Вам не о чем тревожиться — никто ничего не узнает. От нас, во всяком случае.
— Хорошо, — задумчиво проговорил маркграф. — А вы-то сами не боитесь заразиться, мессир Леон?
— Нет, — честно сказал Леон, — лекари Терры — а они великие знахари — предвидели такую возможность.
— Вы заговорены?
— Против мора — да…
— Забавно, — пробормотал маркграф, — а я-то в эти заговоры не верил. Кто стоит на наружной двери? — обратился он к гвардейцу.
— Люди лорда Ансарда, ваша светлость.
— Очень хорошо. Позовите Варрена. А вы погодите минуту, амбассадор.
— Возьмешь двоих, — велел он появившемуся в дверях Варрену, — пусть вынесут это дерьмо за ворота, обольют маслом и сожгут… Потом… сам знаешь… Так что бери кого не жалко.
Варрен молча кивнул.
— И молчи пока. Ясно?
— Ясно, ваша светлость, — коротко ответил Варрен, коротко поклонился и вышел.
— Передайте амбассадору Бергу, что вам обоим предстоит сопровождать меня в Ретру… Выезжаем в полдень. А теперь, мессир Леон, мне нужно побыть одному.
* * *
«Жучок» работал неплохо, только слушать пока было особенно и нечего — плескалась вода в тазу для умывания, Ансард мурлыкал какую-то песенку… Отпустил слугу… Тут стало совсем тихо, тогда Берг и поднял взгляд. Сорейль стояла в дверях — она казалась бы бледным призраком, случайно забредшим сюда из фамильных казематов, если бы не укрепленные по бокам двери факелы, очерчивающие ее силуэт волной жидкого пламени… Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Берг мучительно пытался придумать, что бы такое сказать, чтобы не отпугнуть ее, но не успел — она скользнула в комнату, и точно так же, бесшумно, плавно, соскользнул с ее плеч плащ…
* * *
Сейчас в окне клубилась мокрая тьма, но днем он увидел бы угловую башню, а за ней — бурую взбаламученную реку и раскисшую дорогу… а не зеленые нивы с Дальней кромкой синих гор на горизонте, как из окна своей спальни в Ворлане.
Примас уже сидел в приемной — хрупкий, напряженный, зябко пряча руки в широкие рукава шерстяного балахона.
Слуги в комнате не было — лишь гвардеец, впустивший священника, дежурил у двери, и лорд Ансард сам плеснул себе из стоявшего на решетке жаровни сосуда в тяжелый серебряный кубок.
— Устраивайтесь поудобнее, ваше святейшество, — произнес Ансард, — вина?
Примас покачал головой.
— Я не очень хорошо понимаю, зачем вы меня пригласили.
— Я тут человек новый, — сказал Ансард, усаживаясь в кресло напротив примаса, — посторонний. А государственная политика — дело тонкое… Возможно, я чего-то не понимаю и нуждаюсь в мудрых наставлениях. Кубок в его руке вбирал красноватое пламя жаровни и оттого казался раскаленным.
— Похвальная скромность, — сухо сказал примас, — но почему бы вам не испросить совета у вашего дядюшки, его светлости?
— Ну, всегда имеет смысл знать по меньшей мере две точки зрения…
— Что ж… — неуверенно проговорил примас.
— Вот, например, герцог Орсон… по слухам, не слишком щедрый человек. И говорят, точит зубы на Солер. Пока мы были в силе…
— Может, он и не слишком щедрый, как вы говорите — возразил примас, — но, насколько я знаю, неглупый. Скупость имеет свои положительные стороны — как правило, торговать дешевле, чем воевать.
— Солер слаб. Что стоит герцогу, воспользовавшись моментом, взять его под свою руку?
— И получить голодную провинцию? Смуту и разбой — под самым боком? Тем более что Солер не так уж слаб. Во всяком случае, у него есть союзники…
— Верно, — медленно проговорил Ансард, — терранцы. Эти послы… Странные они, вам не кажется? До меня в Ворлан доходили самые разные слухи.
— Не кажется ли мне? Что именно? — удивился примас.
Ансард помедлил, вертя в руках кубок. Потом неуверенно произнес:
— Скажите… а вы не связываете нынешние… неприятности… с появлением послов? Когда они высадились на берег? В конце зимы? До тех пор Солер процветал…
— Чушь, — устало сказал примас, — кем вы их считаете? Ангелами смерти? Посланцами Темного? Мстителями?
— Это зависит, — заметил Ансард, — от того, кем они являются в действительности.
— Возможно, вам это покажется странным, сударь, — слабо усмехнулся примас, — но я не суеверен.
— Однако кое-какие печальные совпадения имеют место, вы не находите? Этот потоп… голод… Разве вас не тревожит, что люди, не выдержав всех испытаний, могут отвернуться от истинной веры?
Священник моргнул.
— Послушайте, сударь… Я тронут вашим участием, но моя паства — это еще и подданные его светлости. Он отвечает за их тела в той же мере, в коей я — за их души. Почему бы вам не поделиться своими тревогами с ним?
— На его месте я предоставил бы вам широкие полномочия.
— Но вы не на его месте, — сухо заметил примас. Какое-то время они молча смотрели друг на друга.
За окном шумел дождь — словно топот войска на марше. Пламя факела на стене трещало и чадило.
— Когда он был еще ребенком, — голос примаса смягчился, — я обучал его географии и истории. Не могу сказать, что он был блестящим учеником, но справедлив он был уже тогда и умел не поддаваться минутному порыву. Из него должен был получиться хороший правитель. И получился. Разумеется, он может ошибаться — как все мы. И мне жаль, коли он чем-то прогневал Двоих… Если это и впрямь так.
— Мне тоже, — коротко кивнул Ансард, закрывая тему, — и все же я хотел бы больше знать о терранцах. В чем мощь их государства? В оружии?
— Вообще-то они привезли с собой довольно странные вещи, — заметил примас, — частью непонятно, из чего они сделаны, а частью — для чего они нужны…
— А!
— Что поделать, человеческое любопытство — распространенный порок, — вздохнул примас, — и вполне естественный. Но, что бы это ни было, это не оружие. Они мирные люди и переговоры вели дружественные. Никаких угроз…
— Им и нет нужды. Имея за спиной сильную державу…
— Но очень далекую.
— Да. — Лорд Ансард поднялся, и потревоженное пламя метнулось вбок, заставив отпрыгнуть в сторону огромную темную тень. — Очень далекую. Благодарю вас за проявленное терпение, ваше святейшество. Прошу прощения, что отнял у вас время.
— Ничего, — устало ответил священник, — это всего лишь время.
Он тоже поднялся, но вместо того, чтобы направиться к двери, подошел к окну и выглянул наружу. Какое-то время он напряженно вглядывался во тьму, потом отпрянул и устало провел рукой по глазам, вытирая водяную пыль.
— У меня разрывается сердце, — буднично сказал он. — Ибо грядет нечто страшное. Доброй ночи, милорд.
— Да, — медленно отозвался Ансард, — доброй ночи.
* * *
Маркграфиня отложила в сторону вышивание. Слишком сумрачно для этого времени дня, в это время года…
— Мессир Леон говорил, ты умеешь развлекать людей.
— Такова моя профессия, госпожа, — ответил Айльф.
— Раньше порою бывало так весело, — вздохнула леди Герсенда, — особенно весною… В эту пору как раз отцветают деревья… лепестки кружатся на ветру… А теперь идет этот дождь, и сердце гложет тоска. Подай мне плащ, Сорейль. Тот, на меху. Мне холодно.
Девушка неслышной тенью скользнула из угла и, укутав плащом плечи своей госпожи, устроилась на крохотной скамеечке у ее ног.
— Раньше все было по-другому, — задумчиво продолжала леди Герсенда, — жизнь была полна, вечерами мы собирались в парадном зале, менестрели пели… Ты, говорят, учен музыке…
Окна были закрыты ставнями, камин протоплен древесным углем, чтобы прогнать сырость, но светильники горели скудно, и оттого казалось, что комната существует сама по себе, вне чередования дня и ночи.
Айльф вздохнул и, опустившись на одно колено, тронул струны крохотной лютни. Он ненавидел петь на пустой желудок.
— Прекрасная дама, за этот хрустальный фиал, за блеск его чудный и за благовония в нем я отдал торговцу доспехи свои и кинжал, а также в придачу наследный родительский дом; и ныне, как нищий, стою на коленях в пыли… Ах, выйди навстречу и жажду мою утоли.
— К чему благовония, если в саду у меня качаются алые розы, бутоны клоня…
К чему мне, о юноша, тот драгоценный хрусталь — светлее и ярче роса на колючих кустах.
— Прекрасная дама, вот этот парчовый наряд струится, как волны морские, и радует взгляд; я отдал торговцу борзую свою и коня — ах, выйди навстречу и только взгляни на меня!
— Ах, много прекрасней, чем этот парчовый наряд, в моем вертограде бежит со скалы водопад, и радуги в солнечном свете игра мне милей шитья золотого и всех драгоценных камней.
Вышивка упала с колен госпожи Герсенды, но она не заметила этого. «Да она, никак, плачет, — подумал Айльф, — вот уж точно, все бабы с придурью, и эта ничуть не лучше остальных. Не хочет видеть, что вокруг творится, люди вокруг мрут, точно мухи, а чуть ей споешь что-нибудь жалобное, она и пойдет рыдать».
— Прекрасная дама, я продал свой щит и копье, и ныне при мне только бедное сердце мое; никто не польстится на порченый этот товар — снедает его непрестанный и гибельный жар…
— Ах, сколько бы я ни искала в зеленом саду, дороже, чем сердце твое, ничего не найду! Войди же в калитку, где дремлет мой розовый куст и шмель золотистый горячих касается уст…
— Его светлость завтра отправляется в Ретру, — мечтательно проговорила маркграфиня. — Говорят, там красиво… И твои хозяева тоже едут?
— Полагаю, да, сударыня.
— А… лорд Ансард?
— Вам лучше знать, госпожа… Но, думаю, да… его воины теперь при маркграфе, нашем государе. А он при своих воинах.
— Мужчинам, — сказала маркграфиня, — нравится ратное дело.
Точно таким же тоном она бы сказала: «Дети любят играть в игрушки».
— Что поделать, сударыня, — неопределенно отозвался Айльф, — такова уж наша природа.
— Красивые ты поешь песни, — глаза леди Герсенды вновь затуманились, — ты сам их придумываешь? Или слышал где-нибудь?
— Не знаю, сударыня, — Айльф беспомощно пожал плечами. — Они… ну просто существуют, и все.
Леди Герсенда благосклонно кивнула:
— Приятно, что они все еще существуют. Позаботься, чтобы его накормили, не тем, чем кормят в людской. Что-нибудь с господского стола, Сорейль, милочка.
Айльф поклонился как можно ниже. «Что-то она все же в мужчинах понимает», — думал он, бредя вслед за Сорейль в сторону кухни.
* * *
— Где ты, нечисть тебя побери, шляешься? — раздраженно спросил Леон. — Я же велел тебе сидеть здесь…
— Так ее же светлость… — оправдывался Айльф.
— Ладно. Ты ввел ему вакцину, Берг?
— Да, — угрюмо проговорил Берг, — ввел.
— Что ж, — Леон уселся на постель, предоставив Айльфу стягивать с него сапоги, — собирайся, парень, мы завтра едем в Ретру.
— А что мне собираться? — жизнерадостно отозвался Айльф. — Ноги в руки, и…
— Так наши вещи собери. Терранские амбассадоры должны выглядеть пристойно.
— Хлеба небось его светлость надеется прикупить, — заметил парень. — Вот уж герцог потешится вволю. Солер с Мерсией не то чтобы на ножах, но была какая-то давняя распря…
— Что, не продаст герцог Орсон зерно?
— Почему? Продать-то продаст, но поунижаться заставит.
— Ты бывал в Ретры? — спросил Леон.
— И в Ретры. И в самой Ретре.
— На что она похожа? Айльф задумался.
— Ретра? Ну, знатный город. Солеру не чета. А уж дворец — замку его светлости до него… Сам-то я внутри не бывал, понятное дело, но рассказывали — позолота там везде, смальта, даже двор мрамором выстлан… А еще ихний герцог всякие механические игрушки любит — говорят, птички заводные там поют на золотом дереве, а на ветках яблоки из ясписа…
— Ясно, — сказал Леон. Что-то исподтишка грызло его, и он никак не мог понять, с чем связана эта бесформенная, но ощутимая тревога. — Послушай, а как там наша Сорейль?
Айльф покачал головой.
— Госпоже она вроде полюбилась. Из ихних покоев и не выходит. Но она вообще… тихая, держится неприметно.
«Вот оно, — подумал Леон, — я ничего не чувствую… У меня прерывалось дыхание от одного ее вида, а сейчас лишь какое-то странное опустошение, словно… словно ее и не было».
Он заставил себя сказать:
— Ты поговори с дворовыми, чтоб ее не обижали, пока нас не будет.
— Кто же дурочку обидит? — удивился Айльф. — Грех это.
Берг пошевелился, точно хотел что-то сказать, но промолчал.
— Вот и хорошо. Возьми парадные платья, те, шитые золотом, почисть их и уложи. И, не постучавшись, не входи, слышишь?
Оставшись наедине с Бергом, он открыл тяжелый кованый сундук и осторожно провел пальцами по дну в поисках потайного замка. Наконец он нащупал нужный гвоздь — раздался тихий щелчок и снаружи выдвинулась крышка крохотного потайного ящичка. Он запустил руку в образовавшуюся полость.
Прятать вот так драгоценности рискованно — местное ворье в любую щель пролезет, но таскать их с собой еще хуже.
Наконец у него на ладони оказались четыре крупных камня, ограненные правильной розеткой. Свет факелов отражался от граней, разбрасывая по каменному полу, по стенам снопы колючих искр.
— Хватит? — спросил он.
— Надеюсь, — Берг рассеянно поглядел на нетающие кусочки льда, испускающие холодный, чистый свет. — Бриллианты тут в цене, а это — хорошие камни. Половина всей казны его светлости, полагаю. Пусть придворный ювелир их оценит, а мы сдерем с маркграфа, скажем, три процента годовых…
— Не много?
— Меньше — несолидно. А там Терра уж как-нибудь простит ему долг.
— А если они не сторгуются?
— Ну… Что толку беспокоиться раньше времени, Леон. Поглядим…
— Как там Ансард?
— А что — Ансард?
— Но ты ж вроде собирался его прослушать…
— Да он вроде и не говорил ничего, — неохотно проговорил Берг, — так, не по существу…
— Зря мы, выходит, «жучок» сажали?
— Почему ж зря… Вдруг пригодится…
— Ладно, — сказал Леон, — может, и пригодится…
* * *
Ему снилось, что тьма за окном уплотнилась, стала почти материальной — субстанция, нечто вроде старомодного мирового эфира, и эфир этот был насыщен призраками — голосами и расплывчатыми образами, которые, раз появившись, никуда не деваются, никуда не исчезают, а так и продолжают блуждать в сыром воздухе… нужно лишь уметь их разглядеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44