Наше поручение, — тут в голосе зазвучала угроза, заставившая Петрониуса отвлечься от созерцания картины и прислушаться к речи, — состоит в том, чтобы поддерживать контакт с патером Иоганнесом, выведывать и докладывать нам о его замыслах и уловках. И ничего не говорить о братстве! Я, как верховный член братства, требую от вас молчания! В случае нарушения клятвы мы в интересах всего братства не будем слишком щепетильны. Вы поняли меня? Вы — орудие, не более!
Петрониус кивнул и стал ждать продолжения. Однако все стояли на своих местах безмолвно и недвижимо, будто скульптурное украшение.
Петрониус был сбит с толку. Что он должен теперь делать?
Неожиданно кто-то потянул его за платье. Зита!
— Пошли, — улыбнулась она, — мы уходим.
— Да, — задумчиво произнес Петрониус. — Вперед, к католическому охотнику!
XXXI
Петрониус открыл дверь в мастерскую Босха и вошел. Вздохнув, прислонился к тяжело закрывшейся за ним Двери. Теперь он тоже стал одним из еретиков, хотя мир вокруг совсем не изменился. Художник проводил Зиту до трактира, а сам отправился домой. Усталость растеклась по всему телу подмастерья. Он нащупал на связке ключ от своей каморки, и тут его взгляд упал на пол. Сквозь щель из-под двери пробивался тонкий луч мерцающего света.
По спине Петрониуса побежали мурашки. Что это значит? За дверью в его комнате явно горела свеча. Петрониус хорошо помнил, что задул огонь, когда уходил. Затем его внимание привлекло открытое окно, через которое он сам пролезал уже однажды. Он же точно закрывал его!
Петрониус крепко сжал в руке тяжелый металлический ключ, чтобы в случае необходимости нанести удар. В два прыжка подмастерье очутился у дверей своей каморки, быстро открыл ее и стремительно вошел.
Петрониус едва не вскрикнул. На его кровати лежал крест, по четырем концам которого горели свечи. Деревянная фигура Христа была переломана, голова и ноги повернуты навстречу друг другу. Что все это значило? Что ему хотели сообщить таким образом? Кому удалось проникнуть в его комнату?
— Я думаю, это предостережение, — неожиданно прошептал кто-то за его спиной.
Не на шутку перепуганный, Петрониус повернулся и невольно замахнулся правой рукой, в которой сжимал ключ. Чья-то сильная рука перехватила удар, и ключ упал на пол. Петрониус увидел кривую усмешку на лице инквизитора.
— Не ожидали?
— Что вы здесь делаете? — заикаясь, спросил Петрониус. — Это вы подложили крест?
Патер Иоганнес мрачно усмехнулся:
— Такое ребячество не в наших правилах! Подобные вещи вселяют неуверенность в тех, кто сомневается в вере. В таких, как вы, Петрониус. Может, вы сошли с пути добродетели и спасения? Кто знает… Затушите свечи, пока не загорелся весь дом.
Петрониус медленно приходил в себя. В голове проносились разные мысли, на лбу выступил холодный пот.
— Что это значит? Кто тут побывал? — запинаясь, продолжил художник, тогда как патер Иоганнес энергично прошел в его комнату, затушил три свечи, срезал их с креста маленьким ножиком, который был спрятан у него в рукаве, и положил их на подоконник.
Четвертую свечу патер вставил в пустой подсвечник у изголовья кровати, потом снял крест и прислонил к стене, а сам сел, будто его попросили остаться. Петрониус наблюдал за непрошеным гостем с удивлением и внутренним протестом.
— Разве я приглашал вас? — пробормотал он.
— Не совсем так, если я не ошибаюсь. Но вы хотели получить ответ, а отвечать легче, когда сидишь. Ведь вы ничего не имеете против?
Петрониус закусил губу и прошипел сквозь зубы:
— Исчезните из моей комнаты! Или вы хотите, чтобы я заявил о вашем присутствии в этом доме?
— Знаете, — патер Иоганнес с удовольствием откинулся назад, — я бы охотно ушел. Но если я покину дом, не выполнив поручения, то уже этой ночью для вас будет зажжен костер. Приговор вынесен!
Петрониус глухо засмеялся, хотя чувствовал, что эта комната, присутствие патера Иоганнеса и крест у стены все сильнее душат его.
— Прежде чем вы схватите меня, вас вышлют из города. Мой господин могущественнее вас!
— Но недостаточно могущественен против суеверия и ереси. Население Ден-Боса благодарно нам за то, что мы искореняем адамитов. Евреи дают нам свои деньги, купцы — свои знания. Как вы думаете, почему? Одни рады, что не становятся козлами отпущения и преследуют не их, другие надеются на беспрепятственную торговлю и устранение конкурентов. Мы предлагаем им и то, и другое. Ах да, вот бумага, которая решит вашу участь.
Из длинного рукава сутаны патер достал свиток и развернул его. Это был документ, скрепленный печатью Святой Инквизиции. Берле протянул его Петрониусу, но тот смог прочесть среди написанных убористым почерком на церковной латыни строк лишь свое имя.
— Послушайте, Петрониус. Есть только один выход. Давайте помогать друг другу. Оставайтесь свободным, и, завершив работу, вы сможете покинуть Босха когда захотите.
Петрониус поперхнулся. Холодный воздух, проникавший через открытое окно, вызывал у него дрожь. Подмастерье почувствовал, как подкосились ноги. Из последних сил он боролся с охватившим его страхом.
— Что я должен делать? — спросил он.
— У вас есть контакт с адамитами. Возможно, вы работаете в доме одного из высших чинов этого общества. Постарайтесь стать их членом. Используйте все средства, чтобы узнать имена еретиков. Больше мне ничего не надо. Вы согласны?
Взгляд Петрониуса снова упал на крест и переломанную фигуру Христа:
— Вы точно не имеете к этому никакого отношения?
— Я же сказал вам, это не наш стиль! — раздраженно повторил патер Иоганнес. — Не раздумывайте долго. Я не сделал бы вам такого предложения, если бы не чрезвычайные обстоятельства.
Петрониус кивнул:
— Свобода за предательство? Мое возвращение в Аугсбург в обмен на головы адамитов?
Патер улыбнулся и кивнул. В холодных, застывших глазах инквизитора Петрониус прочел смертный приговор. Он дышал ровно и спокойно, ему снова стало тепло. Пот просох, и только руки по-прежнему оставались холодными. Кто бы ни подложил крест, он хотел что-то сообщить, но Петрониус не понимал сути послания. Что означала сломанная фигура Христа? Возможно, его хотели предостеречь от союза с инквизицией?
Тут патер взорвался, гнев исказил его лицо:
— Вы не имеете права ставить условия, Петрониус Орис! Вы будете гореть на костре как свеча!
Петрониус беззаботно пожал плечами. Разве важно, кому в жертву его принесут, подумал художник и сказал:
— Рука руку моет, а моя не такая уж грязная. Итак, идет? Хотя я и не слишком доверяю духовенству.
Патер Иоганнес медлил. Когда его рука коснулась пальцев подмастерья, они услышали за окном шорох. Прежде чем патер успел подойти к окну, дверь пожарного люка захлопнулась.
Их подслушивали.
XXXII
Вспышка яркого света, и Кайе вновь перенесся в настоящее. Рядом с ним находилась Грит Вандерверф. Забившись в угол, на койке с закрытыми глазами сидел патер Берле. Он казался еще бледнее.
— Вы искусный рассказчик, патер! — пробормотал реставратор, с трудом возвращаясь к реальности.
На лице патера появилась улыбка.
— Зато преступник — неудачник, вы об этом подумали?
— Нет, но я разочарован, потому что вы замолчали. Ведь история еще не закончена?
Неожиданно патер Берле открыл глаза, и Кайе не смог противиться его обволакивающему взгляду. Зрачки притягивали к себе как магнит. Реставратор старался уклониться от этого взгляда, что удавалось с большим трудом. Рука машинально нащупала в кармане нож и ухватилась за него, как за соломинку.
— Нет, сеньор Кайе, конечно, история не закончена. Однако время посещения истекло. Здесь строгие правила, они распространяются и на психиатров.
Дверь открыла сестра с подносом в руке:
— Ужин!
— Ужин, — передразнил патер Берле и обратился к своим гостям: — Руководство заведения желает, чтобы мы совершали важнейшую процедуру приема пищи в одиночестве. — Засмеявшись, патер встал с кровати и зашагал к двери, чтобы взять поднос. Проходя мимо реставратора, он обнял его. — Большое спасибо, сеньор Кайе, что вы нашли время прийти ко мне. Какое удовольствие — беседовать с мужчиной. — Он посмотрел на Грит Вандерверф. — Мы еще увидимся, я должен рассказать свою историю до конца.
Неожиданно Кайе почувствовал, как Берле ловко вытащил нож из его кармана. Реставратор растерялся.
Когда Кайе высвободился из объятий, монах зажал нож в руке. Реставратору показалось, что в глазах патера промелькнула благодарность. Берле взял поднос и спрятал нож под ним.
— Пойдемте, — проговорила Грит Вандерверф и кивнула сестре, которая в тот момент спрашивала патера, что он будет пить.
— Почему вы всегда спрашиваете? — буркнул Берле. — Каждый вечер я пью красное вино, вы же знаете. Вечером только красное вино.
Брань монаха была слышна даже в коридоре. Кайе шел позади Грит, сестра заперла за ними двери.
— Вам не кажется странным, что его имя совпадает с именем инквизитора? — спросил Кайе, когда они спускались по лестнице.
— Я попросила перепроверить. Наш патер Иоганнес фон Берле принял это имя недавно. Во время службы у доминиканцев его звали патер Евстахиус, по имени его покровителя в день посвящения в монахи. Во всех списках членов ордена в Саламанке он стоит под именем Лоренцо Васкеса. Это я тоже проверила. Лоренцо Васкес был архитектором в XV веке. Его настоящее имя мне неизвестно. Имя патера Берле наш подопечный использует с тех пор, как стал изучать документы о женщинах в Саламанке.
Кайе был озадачен:
— Почему он берет псевдонимы?
Грит Вандерверф молча пожала плечами.
Жара окутала их, как только они оказались за воротами монастыря. От яркого света Кайе прищурился. Улицы в этом районе были пустынны — ни людей, ни машин.
— Вы заметили, что он обладает сверхъестественными способностями?
Кайе кивнул, и от этой мысли у него по спине побежали мурашки.
— Он невероятный рассказчик!
Грит спешила в сторону метро.
— От вас не могло ускользнуть, — продолжал реставратор, — что он пытался загипнотизировать меня. Его глаза — что-то невероятное.
— Пытался? Вы шутите, доктор Кайе, сила его внушения необыкновенна. Или вы не погрузились целиком и полностью в историю 1510 года? В кого он переселил вас? В мастера Босха? В подмастерье Петрониуса Ориса? Или в какого-то незначительного персонажа? Вы весь в его власти.
Михаэль Кайе поперхнулся. Теперь, когда Грит Вандерверф обратила его внимание на способности патера, реставратор вновь почувствовал сверлящий и уводящий за собой взгляд патера Берле, или как там зовут этого человека.
— Своего рода магия.
— О, больше чем магия. Я бы сказала, он мастер своего дела и обладает невероятными способностями.
Они спустились в метро. Кайе было не по себе оттого, что он оставил заключенному нож. Теперь, когда Грит заговорила об уникальных способностях патера, реставратор засомневался, что сделал это по своей воле. Кайе посмотрел на женщину и спросил:
— А как насчет вас? Он не загипнотизировал вас, Грит Вандерверф?
— Так же как и вас.
— Вы хотите сказать…
Грит Вандерверф прервала его:
— Я тоже играла одну из ролей.
Они стояли перед билетным автоматом. Кайе бросил монеты на два билета, продолжая размышлять, какую роль падре отвел Грит. Может, роль Зиты? Он протянул женщине билет, и они прошли через турникет. Кайе внимательно смотрел, как двигается Грит. Впервые реставратор обратил внимание на ее женственность, и это взволновало его.
— Хотела бы я знать, происходило ли все рассказанное патером на самом деле.
На мгновение Кайе задумался. Эскалатор доставил их на платформу. Стоит ли рассказать Грит все? Кроме предостережения Антонио де Небрихи, у Кайе не было аргументов против откровенности с Вандерверф. Ведь это она привела его к патеру Берле. И она дала возможность на основании его рассказа узнать больше о картине.
На платформе было душно. Кайе растерялся, не зная, куда идти, и тут воздушный поток возвестил о приближении поезда. Кайе в суматохе едва не потерял свою спутницу.
— Вы утаили от него кое-что. А я вижу, он очень хочет это знать.
Кайе насторожился:
— Что я утаил?
В этот момент подошел поезд, и слова Грит утонули в шуме. Женщину понесло вперед, она обернулась, и реставратор прочел ответ по губам:
— Ваше открытие!
Возможно, он ошибся, но любопытство было разбужено. Увлекаемый потоком пассажиров, Кайе размышлял, почему Грит Вандерверф так интересуется знаками, обнаруженными на картине. Эта мысль не давала ему покоя. Он должен выяснить все, и существует только один путь.
— Давайте поедем в реставрационные мастерские к Антонио де Небрихе. Я хотел бы вам кое-что показать. Это связано с рассказом Берле. Даже более того, может подтвердить его.
XXXIII
Когда они вошли, Антонио де Небриха сидел за письменным столом, склонившись над бумагами. Пахло книгами и затхлым воздухом.
— Михаэль! Maravilloso! Поразительно! Чудесно, что вы зашли. Звездный час изучения творчества Босха настал! День разоблачений!
Небриха осекся, увидев Грит Вандерверф, входящую вслед за Кайе в кабинет. Его лицо помрачнело.
Протянув руку, Кайе постарался успокоить коллегу, пока тот не взорвался:
— Если кто и сможет сказать нам, соответствует ли действительности история, рассказанная нам патером Берле, так это Антонио де Небриха.
Обращаясь к Грит Вандерверф, реставратор наблюдал за реакцией коллеги на скрытый намек. Уловка сработала — Антонио де Небриха повел бровью. Он все понял!
— Какая история?
Кайе в нескольких словах рассказал о посещении дома Третьего ордена, упомянул о рукописи, изложил важнейшие события рассказа и закончил сомнением по поводу его достоверности.
Антонио де Небриха не мог усидеть на стуле. Он протиснулся сквозь горы бумаг, книг и журналов к единственной в кабинете свободной от книг стене, всю поверхность которой занимала репродукция в натуральную величину картины Босха «Сад наслаждений». К ней был прикреплен листок бумаги, исписанный убористым почерком, от которого во всех направлениях протягивались разноцветные нити к отдельным фигурам, деталям пейзажа и другим местам.
— Уже почти сорок лет я занимаюсь этой картиной! Она — как послание, как письмо, начертанное на неизвестном нам языке. Хотите — верьте, хотите — нет! Для меня это увлекательное действо: фрагмент за фрагментом складывается интереснейшая мозаика. Но вот приходит сумасшедший и покушается на картину, и неожиданно исследование продвигается — сенсационный скачок! Ибо преступник нашел указание на историю создания картины «Сад наслаждений», и возможно, текст наконец-то будет прочтен! Я не жду ничего большего. Один фрагмент в мозаике — и ключ к картине Иеронима Босха найден.
Последние слова Небриха произнес совсем тихо. Кайе и Грит Вандерверф по-прежнему стояли в дверях. Неожиданно Небриха повернулся к ним:
— Пожалуйста, не стойте, проходите в мою кладовую знаний. И не пугайте меня больше. Мебели в прямом смысле этого слова у меня нет.
— Я принесу стулья, — предложил Кайе.
Когда он прикатил два стула, Небриха уже читал лекцию:
— Конечно, эти люди существовали на самом деле. Патер фон Берле умер в 1515 году, как сообщают Хроники доминиканского ордена. Его боялись, и он считался самым кровожадным инквизитором. Якоб ван Алмагин, еврей, принявший католическую веру, тоже жил в те времена и назывался магистром собора Святого Иоанна Филиппом. Даже разногласия между «братьями лебедя» и доминиканцами достоверны.
Кайе предложил стул Грит и сел сам.
— Вы хотите сказать…
— …что ваш пациент хорошо осведомлен, сеньора Вандерверф, даже очень хорошо. Ничего не указывает на недостоверность слов патера Берле.
Кайе присвистнул. Вероятно, история монаха — не плод его больного воображения.
— А адамиты? Что вам известно об этой секте?
Грит Вандерверф повернулась к Кайе и посмотрела на него. Чего больше в ее взгляде — любопытства или иронии? Прежде чем Небриха смог ответить, она проговорила:
— Конечно, адамиты существовали. Нет никаких сомнений.
Небриха, которому не понравилось, что кто-то вступает на его территорию, нетерпеливо перебил ее:
— Шестнадцатый век стал временем переориентации в вопросах веры. Лютер взывал громче прочих, но призывы к обновлению и изменению церкви разносились многоголосицей по всем странам. Многие проповедовали даже в пустыне. Например, Иоахим фон Фиоре. Его идеи, впрочем, не так сильно противоречили католицизму. Они выходили за рамки узкого понимания Римом мира и религии. Три главных принципа патера Иоахима определяли образ мысли представителей некоторых сект, выросших из болота антицерковных устремлений. Из принципа perfectio братья свободного духа сделали вывод о безгрешности духовного человека, из принципа contemplation — о равенстве перед Богом, a libertas превратился в свободную любовь, будто речь шла об умножении рая на земле через ангельскую любовь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Петрониус кивнул и стал ждать продолжения. Однако все стояли на своих местах безмолвно и недвижимо, будто скульптурное украшение.
Петрониус был сбит с толку. Что он должен теперь делать?
Неожиданно кто-то потянул его за платье. Зита!
— Пошли, — улыбнулась она, — мы уходим.
— Да, — задумчиво произнес Петрониус. — Вперед, к католическому охотнику!
XXXI
Петрониус открыл дверь в мастерскую Босха и вошел. Вздохнув, прислонился к тяжело закрывшейся за ним Двери. Теперь он тоже стал одним из еретиков, хотя мир вокруг совсем не изменился. Художник проводил Зиту до трактира, а сам отправился домой. Усталость растеклась по всему телу подмастерья. Он нащупал на связке ключ от своей каморки, и тут его взгляд упал на пол. Сквозь щель из-под двери пробивался тонкий луч мерцающего света.
По спине Петрониуса побежали мурашки. Что это значит? За дверью в его комнате явно горела свеча. Петрониус хорошо помнил, что задул огонь, когда уходил. Затем его внимание привлекло открытое окно, через которое он сам пролезал уже однажды. Он же точно закрывал его!
Петрониус крепко сжал в руке тяжелый металлический ключ, чтобы в случае необходимости нанести удар. В два прыжка подмастерье очутился у дверей своей каморки, быстро открыл ее и стремительно вошел.
Петрониус едва не вскрикнул. На его кровати лежал крест, по четырем концам которого горели свечи. Деревянная фигура Христа была переломана, голова и ноги повернуты навстречу друг другу. Что все это значило? Что ему хотели сообщить таким образом? Кому удалось проникнуть в его комнату?
— Я думаю, это предостережение, — неожиданно прошептал кто-то за его спиной.
Не на шутку перепуганный, Петрониус повернулся и невольно замахнулся правой рукой, в которой сжимал ключ. Чья-то сильная рука перехватила удар, и ключ упал на пол. Петрониус увидел кривую усмешку на лице инквизитора.
— Не ожидали?
— Что вы здесь делаете? — заикаясь, спросил Петрониус. — Это вы подложили крест?
Патер Иоганнес мрачно усмехнулся:
— Такое ребячество не в наших правилах! Подобные вещи вселяют неуверенность в тех, кто сомневается в вере. В таких, как вы, Петрониус. Может, вы сошли с пути добродетели и спасения? Кто знает… Затушите свечи, пока не загорелся весь дом.
Петрониус медленно приходил в себя. В голове проносились разные мысли, на лбу выступил холодный пот.
— Что это значит? Кто тут побывал? — запинаясь, продолжил художник, тогда как патер Иоганнес энергично прошел в его комнату, затушил три свечи, срезал их с креста маленьким ножиком, который был спрятан у него в рукаве, и положил их на подоконник.
Четвертую свечу патер вставил в пустой подсвечник у изголовья кровати, потом снял крест и прислонил к стене, а сам сел, будто его попросили остаться. Петрониус наблюдал за непрошеным гостем с удивлением и внутренним протестом.
— Разве я приглашал вас? — пробормотал он.
— Не совсем так, если я не ошибаюсь. Но вы хотели получить ответ, а отвечать легче, когда сидишь. Ведь вы ничего не имеете против?
Петрониус закусил губу и прошипел сквозь зубы:
— Исчезните из моей комнаты! Или вы хотите, чтобы я заявил о вашем присутствии в этом доме?
— Знаете, — патер Иоганнес с удовольствием откинулся назад, — я бы охотно ушел. Но если я покину дом, не выполнив поручения, то уже этой ночью для вас будет зажжен костер. Приговор вынесен!
Петрониус глухо засмеялся, хотя чувствовал, что эта комната, присутствие патера Иоганнеса и крест у стены все сильнее душат его.
— Прежде чем вы схватите меня, вас вышлют из города. Мой господин могущественнее вас!
— Но недостаточно могущественен против суеверия и ереси. Население Ден-Боса благодарно нам за то, что мы искореняем адамитов. Евреи дают нам свои деньги, купцы — свои знания. Как вы думаете, почему? Одни рады, что не становятся козлами отпущения и преследуют не их, другие надеются на беспрепятственную торговлю и устранение конкурентов. Мы предлагаем им и то, и другое. Ах да, вот бумага, которая решит вашу участь.
Из длинного рукава сутаны патер достал свиток и развернул его. Это был документ, скрепленный печатью Святой Инквизиции. Берле протянул его Петрониусу, но тот смог прочесть среди написанных убористым почерком на церковной латыни строк лишь свое имя.
— Послушайте, Петрониус. Есть только один выход. Давайте помогать друг другу. Оставайтесь свободным, и, завершив работу, вы сможете покинуть Босха когда захотите.
Петрониус поперхнулся. Холодный воздух, проникавший через открытое окно, вызывал у него дрожь. Подмастерье почувствовал, как подкосились ноги. Из последних сил он боролся с охватившим его страхом.
— Что я должен делать? — спросил он.
— У вас есть контакт с адамитами. Возможно, вы работаете в доме одного из высших чинов этого общества. Постарайтесь стать их членом. Используйте все средства, чтобы узнать имена еретиков. Больше мне ничего не надо. Вы согласны?
Взгляд Петрониуса снова упал на крест и переломанную фигуру Христа:
— Вы точно не имеете к этому никакого отношения?
— Я же сказал вам, это не наш стиль! — раздраженно повторил патер Иоганнес. — Не раздумывайте долго. Я не сделал бы вам такого предложения, если бы не чрезвычайные обстоятельства.
Петрониус кивнул:
— Свобода за предательство? Мое возвращение в Аугсбург в обмен на головы адамитов?
Патер улыбнулся и кивнул. В холодных, застывших глазах инквизитора Петрониус прочел смертный приговор. Он дышал ровно и спокойно, ему снова стало тепло. Пот просох, и только руки по-прежнему оставались холодными. Кто бы ни подложил крест, он хотел что-то сообщить, но Петрониус не понимал сути послания. Что означала сломанная фигура Христа? Возможно, его хотели предостеречь от союза с инквизицией?
Тут патер взорвался, гнев исказил его лицо:
— Вы не имеете права ставить условия, Петрониус Орис! Вы будете гореть на костре как свеча!
Петрониус беззаботно пожал плечами. Разве важно, кому в жертву его принесут, подумал художник и сказал:
— Рука руку моет, а моя не такая уж грязная. Итак, идет? Хотя я и не слишком доверяю духовенству.
Патер Иоганнес медлил. Когда его рука коснулась пальцев подмастерья, они услышали за окном шорох. Прежде чем патер успел подойти к окну, дверь пожарного люка захлопнулась.
Их подслушивали.
XXXII
Вспышка яркого света, и Кайе вновь перенесся в настоящее. Рядом с ним находилась Грит Вандерверф. Забившись в угол, на койке с закрытыми глазами сидел патер Берле. Он казался еще бледнее.
— Вы искусный рассказчик, патер! — пробормотал реставратор, с трудом возвращаясь к реальности.
На лице патера появилась улыбка.
— Зато преступник — неудачник, вы об этом подумали?
— Нет, но я разочарован, потому что вы замолчали. Ведь история еще не закончена?
Неожиданно патер Берле открыл глаза, и Кайе не смог противиться его обволакивающему взгляду. Зрачки притягивали к себе как магнит. Реставратор старался уклониться от этого взгляда, что удавалось с большим трудом. Рука машинально нащупала в кармане нож и ухватилась за него, как за соломинку.
— Нет, сеньор Кайе, конечно, история не закончена. Однако время посещения истекло. Здесь строгие правила, они распространяются и на психиатров.
Дверь открыла сестра с подносом в руке:
— Ужин!
— Ужин, — передразнил патер Берле и обратился к своим гостям: — Руководство заведения желает, чтобы мы совершали важнейшую процедуру приема пищи в одиночестве. — Засмеявшись, патер встал с кровати и зашагал к двери, чтобы взять поднос. Проходя мимо реставратора, он обнял его. — Большое спасибо, сеньор Кайе, что вы нашли время прийти ко мне. Какое удовольствие — беседовать с мужчиной. — Он посмотрел на Грит Вандерверф. — Мы еще увидимся, я должен рассказать свою историю до конца.
Неожиданно Кайе почувствовал, как Берле ловко вытащил нож из его кармана. Реставратор растерялся.
Когда Кайе высвободился из объятий, монах зажал нож в руке. Реставратору показалось, что в глазах патера промелькнула благодарность. Берле взял поднос и спрятал нож под ним.
— Пойдемте, — проговорила Грит Вандерверф и кивнула сестре, которая в тот момент спрашивала патера, что он будет пить.
— Почему вы всегда спрашиваете? — буркнул Берле. — Каждый вечер я пью красное вино, вы же знаете. Вечером только красное вино.
Брань монаха была слышна даже в коридоре. Кайе шел позади Грит, сестра заперла за ними двери.
— Вам не кажется странным, что его имя совпадает с именем инквизитора? — спросил Кайе, когда они спускались по лестнице.
— Я попросила перепроверить. Наш патер Иоганнес фон Берле принял это имя недавно. Во время службы у доминиканцев его звали патер Евстахиус, по имени его покровителя в день посвящения в монахи. Во всех списках членов ордена в Саламанке он стоит под именем Лоренцо Васкеса. Это я тоже проверила. Лоренцо Васкес был архитектором в XV веке. Его настоящее имя мне неизвестно. Имя патера Берле наш подопечный использует с тех пор, как стал изучать документы о женщинах в Саламанке.
Кайе был озадачен:
— Почему он берет псевдонимы?
Грит Вандерверф молча пожала плечами.
Жара окутала их, как только они оказались за воротами монастыря. От яркого света Кайе прищурился. Улицы в этом районе были пустынны — ни людей, ни машин.
— Вы заметили, что он обладает сверхъестественными способностями?
Кайе кивнул, и от этой мысли у него по спине побежали мурашки.
— Он невероятный рассказчик!
Грит спешила в сторону метро.
— От вас не могло ускользнуть, — продолжал реставратор, — что он пытался загипнотизировать меня. Его глаза — что-то невероятное.
— Пытался? Вы шутите, доктор Кайе, сила его внушения необыкновенна. Или вы не погрузились целиком и полностью в историю 1510 года? В кого он переселил вас? В мастера Босха? В подмастерье Петрониуса Ориса? Или в какого-то незначительного персонажа? Вы весь в его власти.
Михаэль Кайе поперхнулся. Теперь, когда Грит Вандерверф обратила его внимание на способности патера, реставратор вновь почувствовал сверлящий и уводящий за собой взгляд патера Берле, или как там зовут этого человека.
— Своего рода магия.
— О, больше чем магия. Я бы сказала, он мастер своего дела и обладает невероятными способностями.
Они спустились в метро. Кайе было не по себе оттого, что он оставил заключенному нож. Теперь, когда Грит заговорила об уникальных способностях патера, реставратор засомневался, что сделал это по своей воле. Кайе посмотрел на женщину и спросил:
— А как насчет вас? Он не загипнотизировал вас, Грит Вандерверф?
— Так же как и вас.
— Вы хотите сказать…
Грит Вандерверф прервала его:
— Я тоже играла одну из ролей.
Они стояли перед билетным автоматом. Кайе бросил монеты на два билета, продолжая размышлять, какую роль падре отвел Грит. Может, роль Зиты? Он протянул женщине билет, и они прошли через турникет. Кайе внимательно смотрел, как двигается Грит. Впервые реставратор обратил внимание на ее женственность, и это взволновало его.
— Хотела бы я знать, происходило ли все рассказанное патером на самом деле.
На мгновение Кайе задумался. Эскалатор доставил их на платформу. Стоит ли рассказать Грит все? Кроме предостережения Антонио де Небрихи, у Кайе не было аргументов против откровенности с Вандерверф. Ведь это она привела его к патеру Берле. И она дала возможность на основании его рассказа узнать больше о картине.
На платформе было душно. Кайе растерялся, не зная, куда идти, и тут воздушный поток возвестил о приближении поезда. Кайе в суматохе едва не потерял свою спутницу.
— Вы утаили от него кое-что. А я вижу, он очень хочет это знать.
Кайе насторожился:
— Что я утаил?
В этот момент подошел поезд, и слова Грит утонули в шуме. Женщину понесло вперед, она обернулась, и реставратор прочел ответ по губам:
— Ваше открытие!
Возможно, он ошибся, но любопытство было разбужено. Увлекаемый потоком пассажиров, Кайе размышлял, почему Грит Вандерверф так интересуется знаками, обнаруженными на картине. Эта мысль не давала ему покоя. Он должен выяснить все, и существует только один путь.
— Давайте поедем в реставрационные мастерские к Антонио де Небрихе. Я хотел бы вам кое-что показать. Это связано с рассказом Берле. Даже более того, может подтвердить его.
XXXIII
Когда они вошли, Антонио де Небриха сидел за письменным столом, склонившись над бумагами. Пахло книгами и затхлым воздухом.
— Михаэль! Maravilloso! Поразительно! Чудесно, что вы зашли. Звездный час изучения творчества Босха настал! День разоблачений!
Небриха осекся, увидев Грит Вандерверф, входящую вслед за Кайе в кабинет. Его лицо помрачнело.
Протянув руку, Кайе постарался успокоить коллегу, пока тот не взорвался:
— Если кто и сможет сказать нам, соответствует ли действительности история, рассказанная нам патером Берле, так это Антонио де Небриха.
Обращаясь к Грит Вандерверф, реставратор наблюдал за реакцией коллеги на скрытый намек. Уловка сработала — Антонио де Небриха повел бровью. Он все понял!
— Какая история?
Кайе в нескольких словах рассказал о посещении дома Третьего ордена, упомянул о рукописи, изложил важнейшие события рассказа и закончил сомнением по поводу его достоверности.
Антонио де Небриха не мог усидеть на стуле. Он протиснулся сквозь горы бумаг, книг и журналов к единственной в кабинете свободной от книг стене, всю поверхность которой занимала репродукция в натуральную величину картины Босха «Сад наслаждений». К ней был прикреплен листок бумаги, исписанный убористым почерком, от которого во всех направлениях протягивались разноцветные нити к отдельным фигурам, деталям пейзажа и другим местам.
— Уже почти сорок лет я занимаюсь этой картиной! Она — как послание, как письмо, начертанное на неизвестном нам языке. Хотите — верьте, хотите — нет! Для меня это увлекательное действо: фрагмент за фрагментом складывается интереснейшая мозаика. Но вот приходит сумасшедший и покушается на картину, и неожиданно исследование продвигается — сенсационный скачок! Ибо преступник нашел указание на историю создания картины «Сад наслаждений», и возможно, текст наконец-то будет прочтен! Я не жду ничего большего. Один фрагмент в мозаике — и ключ к картине Иеронима Босха найден.
Последние слова Небриха произнес совсем тихо. Кайе и Грит Вандерверф по-прежнему стояли в дверях. Неожиданно Небриха повернулся к ним:
— Пожалуйста, не стойте, проходите в мою кладовую знаний. И не пугайте меня больше. Мебели в прямом смысле этого слова у меня нет.
— Я принесу стулья, — предложил Кайе.
Когда он прикатил два стула, Небриха уже читал лекцию:
— Конечно, эти люди существовали на самом деле. Патер фон Берле умер в 1515 году, как сообщают Хроники доминиканского ордена. Его боялись, и он считался самым кровожадным инквизитором. Якоб ван Алмагин, еврей, принявший католическую веру, тоже жил в те времена и назывался магистром собора Святого Иоанна Филиппом. Даже разногласия между «братьями лебедя» и доминиканцами достоверны.
Кайе предложил стул Грит и сел сам.
— Вы хотите сказать…
— …что ваш пациент хорошо осведомлен, сеньора Вандерверф, даже очень хорошо. Ничего не указывает на недостоверность слов патера Берле.
Кайе присвистнул. Вероятно, история монаха — не плод его больного воображения.
— А адамиты? Что вам известно об этой секте?
Грит Вандерверф повернулась к Кайе и посмотрела на него. Чего больше в ее взгляде — любопытства или иронии? Прежде чем Небриха смог ответить, она проговорила:
— Конечно, адамиты существовали. Нет никаких сомнений.
Небриха, которому не понравилось, что кто-то вступает на его территорию, нетерпеливо перебил ее:
— Шестнадцатый век стал временем переориентации в вопросах веры. Лютер взывал громче прочих, но призывы к обновлению и изменению церкви разносились многоголосицей по всем странам. Многие проповедовали даже в пустыне. Например, Иоахим фон Фиоре. Его идеи, впрочем, не так сильно противоречили католицизму. Они выходили за рамки узкого понимания Римом мира и религии. Три главных принципа патера Иоахима определяли образ мысли представителей некоторых сект, выросших из болота антицерковных устремлений. Из принципа perfectio братья свободного духа сделали вывод о безгрешности духовного человека, из принципа contemplation — о равенстве перед Богом, a libertas превратился в свободную любовь, будто речь шла об умножении рая на земле через ангельскую любовь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34