А если прошлой ночью (и, возможно, сегодня утром) в постели Харри была женщина, почему я решила, что он вступил в случайную связь? Что, если мой брат поддерживает с кем-то серьезные отношения в течение шести последних месяцев, пока я храню ему дурацкую верность?
От этой мысли мне стало не по себе. Я потушила свет и вышла на цыпочках из комнаты, сожалея о том, что заглянула туда. Я постаралась заставить себя не беспокоиться, не делать скоропалительных выводов, но отсутствие Харри в аэропорту, смущение, с которым он встретил меня, а теперь и красноречивое состояние его комнаты – все это в совокупности отнюдь не указывало на то, что он обрадовался моему приезду. Я почему-то вспомнила, какие определения нам с Харри дала мать перед своей смертью:
"Сын-развратник и дочь-шлюха."
Даже умирая, она старалась оттолкнуть нас друг от друга. Что бы она подумала, увидев сейчас меня и Харри? Испытала ли бы она горькое разочарование из-за тщетности её усилий? Или поняла бы, что хотя мы наконец были вместе, она все же сумела гротескно отомстить нам?
Я не хотела, чтобы она добилась успеха. Мы с Харри будем счастливы, твердо обещала я себе, отталкивая от себя мысли о том, как привлекателен Том с его выгоревшими на солнце волосами, как тщательно пытался Харри скрыть следы жестокого похмелья, как разрываются мои собственные желания между двумя мужчинами…
– Наконец-то она явилась, – сказал Харри, шутливо зааплодировав, когда я вышла в патио. – Видение в розовом и фиолетовом.
Я поцеловала его в щеку, делая вид, что не замечаю исходившего от него запаха перегара.
– Как тут чудесно!
Патио было освещено гирляндой из цветных фонариков, повсюду зеленели растения. На столе стояло большое блюдо с горячими бутербродами, аккуратно разрезанными на треугольники, обрамленные крупными зелеными оливками и сочным красным перцем. Том принялся открывать запотевшую черную бутылку, и я села между ним и Харри.
– Я не сознавала, как сильно проголодалась, – сказала я, взяв один из поджаренных треугольников. – Я ничего не ела после ленча в самолете.
– Это всего лишь tapas, – объяснил Харри. – Позже мы отправимся в ресторан. В Испании никто не обедает раньше десяти часов.
– Это ещё нескоро, – сказала я. – Надеюсь, что я не засну к тому времени.
– Ты со временем к этому привыкнешь, – вставил Том. – Испанцы ночные люди. Жизнь здесь начинается, когда Франко засыпает.
Перед нами простиралось Средиземное море, освещенное тонким месяцем. Отсюда я видела большую часть берега, нежели из моей комнаты. Среди полной темноты горели огни домов. Я подумала, что в курортный сезон здесь все сверкает, выглядит празднично. Жаль, что мне придется ждать этого зрелища почти год. Пробка наконец вылетела из запотевшей черной бутылки, и Том поймал потекшее шампанское в бокал.
– Мы нашли лучшее местное шипучее вино, – сказал он, наполняя наши бокалы. – "Кордон Нуар." Выпьем за Алексис. За твое здоровье, дорогая.
Мы выпили за мое здоровье, и я попыталась завести беседу, но почувствовала её натянутость. Харри курил, непрерывно пил и ничего не ел. Нам с Томом удалось расправиться с поджаренными tapas, которые, как оказалось, содержали мясо креветок, ветчину и чесночный майонез.
– Как Иэн? – внезапно спросил меня Харри.
– У него все относительно неплохо. В Дартмуре он работает в библиотеке и держит в камере канарейку.
Том засмеялся, и Харри произнес серьезным тоном:
– Это вовсе не смешно!
Мы с Томом переглянулись. Неужели теперь Харри испытывал жалость к человеку, заявкоторого мы подставили? Зловеще улыбнувшись, Харри добавил:
– Это просто уморительно! Что он с ней делает, черт возьми?
– Полагаю, он нуждается в чьем-то обществе. Иэн не привык к одиночеству. Он кормит канарейку, ухаживает за ней.
– А она поет, – насмешливо произнес Харри.
– Насколько мне известно, канарейка – певчая птица.
– Как её зовут?
– Рудольф.
– Почему Рудольф? Кто такой Рудольф, черт возьми?
– Не знаю, – ответила я, начиная сердиться.
Том вмешался, чтобы предотвратить стычку между мной и моим братом.
– У меня есть идея. Почему бы нам не показать Алексис кое-какие места на набережной в Кампелло, прежде чем мы поедем в Аликанте обедать?
– Это лучше, чем говорить о чертовой канарейке по имени Рудольф, согласился Харри. – Подождите минуту, я сниму халат.
Том сообщил, что Кампелло – местная деревня, в которой ещё несколько лет тому назад не было ни одной мощеной улицы.
Когда мы вылезли из «сеата», люди стали оборачиваться, глядя на нас, особенно на меня.
– Они не могут решить, с Харри ты или со мной, – сказал Том. – Прежде они никогда не видели нас с женщиной.
– Они думают, что ты замужем за одним из нас, – добавил Харри. – Или обручена. Но они не знают точно, кто этот счастливец.
– Почему я должна быть замужем или обручена? Почему не могу быть независимой женщиной?
– Испанцы смотрят на это иначе, – сказал Том. – Здесь красивая женщина вроде тебя никогда не бывает одна, если только речь не идет о tortillera.
– Что это значит?
– Лесбиянка.
– Меня этому не учили в Берлитце.
Что значит жить и умереть в этом дремучем уголке Испании, никогда не видя остального мира? – подумала я. Наверно, это сулит покой. Несомненно, простоту. И смертельную скуку.
Однако будучи туристкой, я находила это место очаровательным. Первый cantina, в который мы зашли, оказался весьма оживленным. Там гремела музыка – испанцы любят шум. Вдоль стойки под стеклом лежали разнообразные закуски, и я удивилась, увидев женщин (с малышами), которые пили кока-колу или апельсиновый сок, ели незнакомые мне закуски, а их дети тем временем безмятежно спали, не реагируя на грохот. Казалось, что тут все знакомы. Люди улыбались, смеялись, касались друг друга.
Том и Харри знали владельцев заведения – полную пожилую пару. Меня представили им как жену Харри, и это породило новые улыбки. Жена хозяина спросила меня, есть ли у нас ninos, и я ответила, что пока нет, но мы думаем об этом.
– A los ninos, – предложили они тост. – A los ninos de los Maringos.
Вино показалось мне горьким, когда я осознала содержавшуюся в этом тосте неумышленную насмешку. Я посмотрела на Харри, но его, похоже, не расстроило напоминание о том, что мы, будучи братом и сестрой, не могли пойти на риск и завести ребенка. К тому же я была уже слишком стара для этого, что усилило горечь вина.
– Нам не пора уходить? – спросила я Тома.
– Подожди минуту. Мы ведь не хотим обидеть этих людей.
Мне показалось, что меня ждет очень длинный вечер, и хотя я ощущала усталость, все же решила увидеть все до конца. Однако насколько было бы приятнее, подумала я, если бы Харри провел этот вечер со мной одной, не вынуждая меня общаться с Томом.
Я говорила себе, что было бы невежливым и грубым исключить Тома из нашего празднования, но знала, что корректность тут ни при чем. Том сопровождал нас, потому что Харри не хотел остаться наедине со мной. Все было просто, загадочно и оскорбительно. Как поступит Харри, когда мы вернемся в Лос Амантес и отправимся в наши спальни? Окажусь ли я с Харри или останусь одна? Мне ещё не не приходило в голову, что я могу оказаться с Томом.
– Не хмурься, Алексис, – поддразнил меня Харри. – Это же твой первый вечер в Испании. Улыбайся! Будь счастливой!
Я проглотила ещё один бокал кислого красного вина, ощущая подступившие к моим глазам слезы и стараясь не думать о том, как закончится этот вечер. Впереди ещё немало времени… Мне предстояло увидеть Аликанте, насладиться обедом, выпить другие бокалы вина. Возможно, к моменту нашего возвращения в Лос Амантес Харри начнет обращаться со мной, как с его женой, которую я изображала, а не как с его сестрой, которой я была на самом деле.
52
Когда через несколько часов Том въехал на кольцевую дорогу, окружавшую Лос Амантес, ему оставалось только поблагодарить Бога за то, что испанские правила уличного движения были гораздо более мягкими, чем английские. В противном случае его уже арестовали бы за управление автомобилем в нетрезвом состоянии. Стрелки часов приближались к трем утра. Алексис клевала носом возле Тома, а Харри храпел на заднем сидении. Том выключил зажигание.
– Эй, вы двое, – сказал он. – Мы приехали.
Алексис тотчас выпрямилась и посмотрела по сторонам.
– Я, должно быть, задремала. Ну и вечерок! У меня совершенно нет сил.
– Но ты получила удовольствие, да?
Она засмеялась в прохладную темноту.
– Наверно, да. Сейчас я ничего не помню от усталости. Разберусь во всем утром. – Алексис повернулась. – Просыпайся, Харри! Пора ложиться в постель.
Им вдвоем удалось затащить Харри в дом, раздеть и уложить в кровать. Они оставили его там храпящим с открытым ртом и безвольно раскинутыми руками.
– Завтра он придет в себя, – сказал Том.
– Завтра уже наступило, – хмурясь, ответила Алексис.
Том мог догадаться, что она думает и чувствует, как возмущена тем, что Харри пренебрег ею в первый же день. Том уже несколько часов гадал, как закончится этот вечер, как поведет себя Харри, насколько серьезными были его вчерашние слова:
"Может быть, я не очень-то рад перспективе жить в Лос Амантес с моей любимой сестричкой. Такое тебе приходило в голову?"
Нет. Вчера Том не поверил ему. Но судя по тому, как вел себя Харри в последние бурные часы, похоже, он не лгал, говоря, что с огорчением считает оставшиеся до приезда Алексис дни. Потому что сейчас, когда она была здесь, Харри обходился с ней, как с малознакомой женщиной, привязавшейся к ним во время увеселительной поездки с посещением cantinas на набережной Кампелло, живописного уличного кафе, элегантного ресторана и шумного ночного клуба в Аликанте.
Не вспомнив о других обязательствах и ответственности перед Алексис, связанных с завершением празднества, Харри тихо отключился, и его пришлось уложить в постель одного. Да, теперь Том верил ему. Одновременно радовался и огорчался такому повороту событий.
Радовался потому, что мог попытаться снова завоевать любовь Алексис.
Огорчался потому, что, возможно, Харри пожелает продолжить их гомосексуальную связь, которую Том находил постыдной и унизительной.
– Хочешь чашку горячего шоколада? – спросил он Алексис. – Это неплохое средство после такого вечера, оно поможет тебе заснуть.
Почему он сказал это? Меньше всего он думал о сне. После нескольких месяцев гомосексуального общения он умирал от желания позаниматься любовью с женщиной, с Алексис. Хотел убедиться в том, что не разучился это делать. Слава богу, она не была такой напряженной, как он.
– Спасибо, Том. Я не хочу шоколада. Смогу заснуть без него.
Однако Тому показалось, что она вряд ли сможет быстро заснуть, хоть и выглядела усталой. Она явно была напуганной, растерянной. Кто посмел бы обвинить её в этом? В какой-то безумный миг Том едва не придумал некое тактичное оправдание дурных манер Харри и его невнимания к Алексис, но потом он быстро образумился – таким образом он перерезал бы себе горло. Пусть Его Высочество защищается сам.
– Как здесь красиво, – сказала Алексис. – Как тихо. Только волны шумят.
Они вышли в патио и остановились лицом к морю – двое в чужой стране. Однако когда-то они были близки. Однажды в миг блаженной раскованности она прошептала: "Обожаю тебя, Том." Помнила ли она об этом?
– Ну, – Алексис потерла глаза и нечаянно размазала розовато-лиловые тени, – пожалуй, я пойду спать.
Сейчас она казалась ему ребенком, упавшим во время опасной игры и получившим синяк под глазом. Уязвимым, раненым, беззащитным. Так она выглядела. Не имела сейчас ничего общего с той женщиной, которая уверенно вошла в его модный дом в Фулхэме, якобы собираясь защитить честь падчерицы. Как потрясающе она тогда играла! Та стерва из высшего общества превратилась в слабую, растерянную девочку.
Том схватил Алексис за плечи и крепко прижал к себе. Поцеловал так, как уже давно не целовал женщину. Должно быть, его голод бросался в глаза, потому что она не оказала сопротивления, не попыталась остановить Тома. Вместо этого она обмякла, растворилась в его объятиях, словно тоже изголодалась по мужчине (хотя такая возможность не приходила ему в голову). Он ощущал её груди через свитер, они прижимались к его торсу. Он чувствовал сладковатый вкус её губной помады, знакомый запах духов, контакт с мягкой и одновременно упругой кожей. Он начал вспоминать, как приятно заниматься любовью с женщиной. Как он мог забыть это?
Она вдруг усмехнулась.
– В твоей комнате или в моей?
Он засмеялся. Все так просто.
– В моей.
– Хорошо.
Когда она была в сандалиях без каблуков, их головы находились на одном уровне. Он взял её за руку и повел в свою комнату, располагавшуюся в конце длинного темного коридора. Спальни Тома и Харри были отделены друг от друга кухней и столовой. Когда они вошли в комнату, соленый запах моря уступил место нежному аромату последних летних цветов.
Они разделись при свете луны и бросились на кровать, словно дикие звери, спешащие растерзать друг друга. Быстро, быстро, медленно. Они торопились, наслаждаясь каждым мгновением и постоянно помня о том, что утром при ярком солнечном свете им придется объяснять свое смелое поведение. Самим себе. Друг другу. Харри. Они беззвучно молились о том, чтобы утро никогда не настало.
Первым проснулся Том.
Он потер щетину на своей щеке, взглянул на часы и лишь потом вспомнил об обнаженной женщине, которая лежала рядом с ним, свернувшись калачиком и уткнувшись лицом в подушку. Часы показывали десять минут девятого. Он спал меньше четырех часов, однако чувствовал себя божественно. Он нежно поцеловал Алексис в затылок, стараясь не потревожить её. Она застонала, что-то произнесла, обхватила рукой подушку, потом с пугающей внезапностью села в кровати.
– Господи! Который час? Где я? Я видела очень странные сны. Озера. Я каталась на коньках по замерзшему озеру. – Она тряхнула головой. – Нет. Мы катались. Я и Харри, когда были детьми. Мне снился Пилгрим-Лейк!
Потом к ней вернулись воспоминания о истекшей ночи, и она улыбнулась.
– О, Том, я так рада, что это ты. Я лишь жалею о моей растерянности и чувстве вины.
Он поцеловал её в губы.
– Доброе утро. Ты ещё не настолько проснулась, чтобы чувствовать себя виноватой. К тому же для этого нет оснований.
– Да?
Без косметики, со спутанными волосами, она казалась более беззащитной и похожей на ребенка, чем когда-либо. Том воспрянул духом, поняв, что вчерашнее впечатление не было его хмельной фантазией. Она действительно была вовсе не той Алексис, которую он знал в Лондоне. Утратив атрибуты роскоши, стоявшего за ней влиятельного мужа, маску строгой мачехи, она стала просто красивой, желанной, восхитительной женщиной.
Он захотел снова позаниматься с ней любовью и принять душ. Ему показалось забавным соединить два столь разных желания, удовлетворить их одновременно и таким образом справиться с дилеммой.
– Чему ты улыбаешься? – спросила она.
– Я представил нас занимающимися любовью в душе.
– Что тут смешного?
– Ты слишком высокая, – сказал он. – Вряд ли у нас получится.
– На самом деле я недостаточно высокая. Я всегда могу надеть туфли на шпильках. – Она казалась совершенно серьезной. – Тогда мы сумеем это сделать.
– Этим ты занимаешься с Харри?
Он был готов застрелить себя за то, что сказал это. Алексис нахмурилась, её голос изменился.
– Я уже давно ничем не занимаюсь с Харри. Я должна напомнить тебе об этом?
Он тотчас испытал искреннее чувство вины.
– Алексис, прости меня. Сам не знаю, почему я сморозил такую глупость. Я раскаиваюсь. Прости меня.
– Конечно.
– Нет, я хочу, чтобы ты действительно простила меня.
Она виновато улыбнулась.
– Хорошо. Ты растерян не меньше моего. Нам надо о многом поговорить.
– Знаю.
Все вращалось вокруг Харри.
– Послушай, Том, – она нервно потеребила свои волосы, – я приехала в Испанию, чтобы быть с Харри. В этом заключалась вся идея. Весь план. Он возник очень-очень давно, ещё до Сары, до Полетт. Поэтому я здесь. Что касается вчерашнего вечера, то я не понимаю, что произошло, почему Харри обошелся со мной так холодно, равнодушно. Но это должно иметь логическое объяснение.
Она посмотрела на Тома так, словно ждала, что он предоставит ей это объяснение. Чтобы уйти от такой необходимости, он спросил:
– Кто такая Полетт?
– О, это была первая жена Иэна. Мать Джинны. Не знаю, почему я упомянула её, наверно, дело в похмелье. Я неважно себя чувствую. Но вернемся к главному. К Харри. Наверно, я почувствовала себя уязвленной, когда он пренебрег мною вчера вечером. Уязвленной сильнее, чем мне тогда показалось.
– Ты хочешь сказать, что находишься в этой постели только потому, что Харри не пригласил тебя в свою?
Она покраснела от справедливости его упрека.
– Не представляй все так грубо. Это не так.
Ему хотелось тряхнуть её, ударить по лицу.
– Ведь правда, Алексис?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
От этой мысли мне стало не по себе. Я потушила свет и вышла на цыпочках из комнаты, сожалея о том, что заглянула туда. Я постаралась заставить себя не беспокоиться, не делать скоропалительных выводов, но отсутствие Харри в аэропорту, смущение, с которым он встретил меня, а теперь и красноречивое состояние его комнаты – все это в совокупности отнюдь не указывало на то, что он обрадовался моему приезду. Я почему-то вспомнила, какие определения нам с Харри дала мать перед своей смертью:
"Сын-развратник и дочь-шлюха."
Даже умирая, она старалась оттолкнуть нас друг от друга. Что бы она подумала, увидев сейчас меня и Харри? Испытала ли бы она горькое разочарование из-за тщетности её усилий? Или поняла бы, что хотя мы наконец были вместе, она все же сумела гротескно отомстить нам?
Я не хотела, чтобы она добилась успеха. Мы с Харри будем счастливы, твердо обещала я себе, отталкивая от себя мысли о том, как привлекателен Том с его выгоревшими на солнце волосами, как тщательно пытался Харри скрыть следы жестокого похмелья, как разрываются мои собственные желания между двумя мужчинами…
– Наконец-то она явилась, – сказал Харри, шутливо зааплодировав, когда я вышла в патио. – Видение в розовом и фиолетовом.
Я поцеловала его в щеку, делая вид, что не замечаю исходившего от него запаха перегара.
– Как тут чудесно!
Патио было освещено гирляндой из цветных фонариков, повсюду зеленели растения. На столе стояло большое блюдо с горячими бутербродами, аккуратно разрезанными на треугольники, обрамленные крупными зелеными оливками и сочным красным перцем. Том принялся открывать запотевшую черную бутылку, и я села между ним и Харри.
– Я не сознавала, как сильно проголодалась, – сказала я, взяв один из поджаренных треугольников. – Я ничего не ела после ленча в самолете.
– Это всего лишь tapas, – объяснил Харри. – Позже мы отправимся в ресторан. В Испании никто не обедает раньше десяти часов.
– Это ещё нескоро, – сказала я. – Надеюсь, что я не засну к тому времени.
– Ты со временем к этому привыкнешь, – вставил Том. – Испанцы ночные люди. Жизнь здесь начинается, когда Франко засыпает.
Перед нами простиралось Средиземное море, освещенное тонким месяцем. Отсюда я видела большую часть берега, нежели из моей комнаты. Среди полной темноты горели огни домов. Я подумала, что в курортный сезон здесь все сверкает, выглядит празднично. Жаль, что мне придется ждать этого зрелища почти год. Пробка наконец вылетела из запотевшей черной бутылки, и Том поймал потекшее шампанское в бокал.
– Мы нашли лучшее местное шипучее вино, – сказал он, наполняя наши бокалы. – "Кордон Нуар." Выпьем за Алексис. За твое здоровье, дорогая.
Мы выпили за мое здоровье, и я попыталась завести беседу, но почувствовала её натянутость. Харри курил, непрерывно пил и ничего не ел. Нам с Томом удалось расправиться с поджаренными tapas, которые, как оказалось, содержали мясо креветок, ветчину и чесночный майонез.
– Как Иэн? – внезапно спросил меня Харри.
– У него все относительно неплохо. В Дартмуре он работает в библиотеке и держит в камере канарейку.
Том засмеялся, и Харри произнес серьезным тоном:
– Это вовсе не смешно!
Мы с Томом переглянулись. Неужели теперь Харри испытывал жалость к человеку, заявкоторого мы подставили? Зловеще улыбнувшись, Харри добавил:
– Это просто уморительно! Что он с ней делает, черт возьми?
– Полагаю, он нуждается в чьем-то обществе. Иэн не привык к одиночеству. Он кормит канарейку, ухаживает за ней.
– А она поет, – насмешливо произнес Харри.
– Насколько мне известно, канарейка – певчая птица.
– Как её зовут?
– Рудольф.
– Почему Рудольф? Кто такой Рудольф, черт возьми?
– Не знаю, – ответила я, начиная сердиться.
Том вмешался, чтобы предотвратить стычку между мной и моим братом.
– У меня есть идея. Почему бы нам не показать Алексис кое-какие места на набережной в Кампелло, прежде чем мы поедем в Аликанте обедать?
– Это лучше, чем говорить о чертовой канарейке по имени Рудольф, согласился Харри. – Подождите минуту, я сниму халат.
Том сообщил, что Кампелло – местная деревня, в которой ещё несколько лет тому назад не было ни одной мощеной улицы.
Когда мы вылезли из «сеата», люди стали оборачиваться, глядя на нас, особенно на меня.
– Они не могут решить, с Харри ты или со мной, – сказал Том. – Прежде они никогда не видели нас с женщиной.
– Они думают, что ты замужем за одним из нас, – добавил Харри. – Или обручена. Но они не знают точно, кто этот счастливец.
– Почему я должна быть замужем или обручена? Почему не могу быть независимой женщиной?
– Испанцы смотрят на это иначе, – сказал Том. – Здесь красивая женщина вроде тебя никогда не бывает одна, если только речь не идет о tortillera.
– Что это значит?
– Лесбиянка.
– Меня этому не учили в Берлитце.
Что значит жить и умереть в этом дремучем уголке Испании, никогда не видя остального мира? – подумала я. Наверно, это сулит покой. Несомненно, простоту. И смертельную скуку.
Однако будучи туристкой, я находила это место очаровательным. Первый cantina, в который мы зашли, оказался весьма оживленным. Там гремела музыка – испанцы любят шум. Вдоль стойки под стеклом лежали разнообразные закуски, и я удивилась, увидев женщин (с малышами), которые пили кока-колу или апельсиновый сок, ели незнакомые мне закуски, а их дети тем временем безмятежно спали, не реагируя на грохот. Казалось, что тут все знакомы. Люди улыбались, смеялись, касались друг друга.
Том и Харри знали владельцев заведения – полную пожилую пару. Меня представили им как жену Харри, и это породило новые улыбки. Жена хозяина спросила меня, есть ли у нас ninos, и я ответила, что пока нет, но мы думаем об этом.
– A los ninos, – предложили они тост. – A los ninos de los Maringos.
Вино показалось мне горьким, когда я осознала содержавшуюся в этом тосте неумышленную насмешку. Я посмотрела на Харри, но его, похоже, не расстроило напоминание о том, что мы, будучи братом и сестрой, не могли пойти на риск и завести ребенка. К тому же я была уже слишком стара для этого, что усилило горечь вина.
– Нам не пора уходить? – спросила я Тома.
– Подожди минуту. Мы ведь не хотим обидеть этих людей.
Мне показалось, что меня ждет очень длинный вечер, и хотя я ощущала усталость, все же решила увидеть все до конца. Однако насколько было бы приятнее, подумала я, если бы Харри провел этот вечер со мной одной, не вынуждая меня общаться с Томом.
Я говорила себе, что было бы невежливым и грубым исключить Тома из нашего празднования, но знала, что корректность тут ни при чем. Том сопровождал нас, потому что Харри не хотел остаться наедине со мной. Все было просто, загадочно и оскорбительно. Как поступит Харри, когда мы вернемся в Лос Амантес и отправимся в наши спальни? Окажусь ли я с Харри или останусь одна? Мне ещё не не приходило в голову, что я могу оказаться с Томом.
– Не хмурься, Алексис, – поддразнил меня Харри. – Это же твой первый вечер в Испании. Улыбайся! Будь счастливой!
Я проглотила ещё один бокал кислого красного вина, ощущая подступившие к моим глазам слезы и стараясь не думать о том, как закончится этот вечер. Впереди ещё немало времени… Мне предстояло увидеть Аликанте, насладиться обедом, выпить другие бокалы вина. Возможно, к моменту нашего возвращения в Лос Амантес Харри начнет обращаться со мной, как с его женой, которую я изображала, а не как с его сестрой, которой я была на самом деле.
52
Когда через несколько часов Том въехал на кольцевую дорогу, окружавшую Лос Амантес, ему оставалось только поблагодарить Бога за то, что испанские правила уличного движения были гораздо более мягкими, чем английские. В противном случае его уже арестовали бы за управление автомобилем в нетрезвом состоянии. Стрелки часов приближались к трем утра. Алексис клевала носом возле Тома, а Харри храпел на заднем сидении. Том выключил зажигание.
– Эй, вы двое, – сказал он. – Мы приехали.
Алексис тотчас выпрямилась и посмотрела по сторонам.
– Я, должно быть, задремала. Ну и вечерок! У меня совершенно нет сил.
– Но ты получила удовольствие, да?
Она засмеялась в прохладную темноту.
– Наверно, да. Сейчас я ничего не помню от усталости. Разберусь во всем утром. – Алексис повернулась. – Просыпайся, Харри! Пора ложиться в постель.
Им вдвоем удалось затащить Харри в дом, раздеть и уложить в кровать. Они оставили его там храпящим с открытым ртом и безвольно раскинутыми руками.
– Завтра он придет в себя, – сказал Том.
– Завтра уже наступило, – хмурясь, ответила Алексис.
Том мог догадаться, что она думает и чувствует, как возмущена тем, что Харри пренебрег ею в первый же день. Том уже несколько часов гадал, как закончится этот вечер, как поведет себя Харри, насколько серьезными были его вчерашние слова:
"Может быть, я не очень-то рад перспективе жить в Лос Амантес с моей любимой сестричкой. Такое тебе приходило в голову?"
Нет. Вчера Том не поверил ему. Но судя по тому, как вел себя Харри в последние бурные часы, похоже, он не лгал, говоря, что с огорчением считает оставшиеся до приезда Алексис дни. Потому что сейчас, когда она была здесь, Харри обходился с ней, как с малознакомой женщиной, привязавшейся к ним во время увеселительной поездки с посещением cantinas на набережной Кампелло, живописного уличного кафе, элегантного ресторана и шумного ночного клуба в Аликанте.
Не вспомнив о других обязательствах и ответственности перед Алексис, связанных с завершением празднества, Харри тихо отключился, и его пришлось уложить в постель одного. Да, теперь Том верил ему. Одновременно радовался и огорчался такому повороту событий.
Радовался потому, что мог попытаться снова завоевать любовь Алексис.
Огорчался потому, что, возможно, Харри пожелает продолжить их гомосексуальную связь, которую Том находил постыдной и унизительной.
– Хочешь чашку горячего шоколада? – спросил он Алексис. – Это неплохое средство после такого вечера, оно поможет тебе заснуть.
Почему он сказал это? Меньше всего он думал о сне. После нескольких месяцев гомосексуального общения он умирал от желания позаниматься любовью с женщиной, с Алексис. Хотел убедиться в том, что не разучился это делать. Слава богу, она не была такой напряженной, как он.
– Спасибо, Том. Я не хочу шоколада. Смогу заснуть без него.
Однако Тому показалось, что она вряд ли сможет быстро заснуть, хоть и выглядела усталой. Она явно была напуганной, растерянной. Кто посмел бы обвинить её в этом? В какой-то безумный миг Том едва не придумал некое тактичное оправдание дурных манер Харри и его невнимания к Алексис, но потом он быстро образумился – таким образом он перерезал бы себе горло. Пусть Его Высочество защищается сам.
– Как здесь красиво, – сказала Алексис. – Как тихо. Только волны шумят.
Они вышли в патио и остановились лицом к морю – двое в чужой стране. Однако когда-то они были близки. Однажды в миг блаженной раскованности она прошептала: "Обожаю тебя, Том." Помнила ли она об этом?
– Ну, – Алексис потерла глаза и нечаянно размазала розовато-лиловые тени, – пожалуй, я пойду спать.
Сейчас она казалась ему ребенком, упавшим во время опасной игры и получившим синяк под глазом. Уязвимым, раненым, беззащитным. Так она выглядела. Не имела сейчас ничего общего с той женщиной, которая уверенно вошла в его модный дом в Фулхэме, якобы собираясь защитить честь падчерицы. Как потрясающе она тогда играла! Та стерва из высшего общества превратилась в слабую, растерянную девочку.
Том схватил Алексис за плечи и крепко прижал к себе. Поцеловал так, как уже давно не целовал женщину. Должно быть, его голод бросался в глаза, потому что она не оказала сопротивления, не попыталась остановить Тома. Вместо этого она обмякла, растворилась в его объятиях, словно тоже изголодалась по мужчине (хотя такая возможность не приходила ему в голову). Он ощущал её груди через свитер, они прижимались к его торсу. Он чувствовал сладковатый вкус её губной помады, знакомый запах духов, контакт с мягкой и одновременно упругой кожей. Он начал вспоминать, как приятно заниматься любовью с женщиной. Как он мог забыть это?
Она вдруг усмехнулась.
– В твоей комнате или в моей?
Он засмеялся. Все так просто.
– В моей.
– Хорошо.
Когда она была в сандалиях без каблуков, их головы находились на одном уровне. Он взял её за руку и повел в свою комнату, располагавшуюся в конце длинного темного коридора. Спальни Тома и Харри были отделены друг от друга кухней и столовой. Когда они вошли в комнату, соленый запах моря уступил место нежному аромату последних летних цветов.
Они разделись при свете луны и бросились на кровать, словно дикие звери, спешащие растерзать друг друга. Быстро, быстро, медленно. Они торопились, наслаждаясь каждым мгновением и постоянно помня о том, что утром при ярком солнечном свете им придется объяснять свое смелое поведение. Самим себе. Друг другу. Харри. Они беззвучно молились о том, чтобы утро никогда не настало.
Первым проснулся Том.
Он потер щетину на своей щеке, взглянул на часы и лишь потом вспомнил об обнаженной женщине, которая лежала рядом с ним, свернувшись калачиком и уткнувшись лицом в подушку. Часы показывали десять минут девятого. Он спал меньше четырех часов, однако чувствовал себя божественно. Он нежно поцеловал Алексис в затылок, стараясь не потревожить её. Она застонала, что-то произнесла, обхватила рукой подушку, потом с пугающей внезапностью села в кровати.
– Господи! Который час? Где я? Я видела очень странные сны. Озера. Я каталась на коньках по замерзшему озеру. – Она тряхнула головой. – Нет. Мы катались. Я и Харри, когда были детьми. Мне снился Пилгрим-Лейк!
Потом к ней вернулись воспоминания о истекшей ночи, и она улыбнулась.
– О, Том, я так рада, что это ты. Я лишь жалею о моей растерянности и чувстве вины.
Он поцеловал её в губы.
– Доброе утро. Ты ещё не настолько проснулась, чтобы чувствовать себя виноватой. К тому же для этого нет оснований.
– Да?
Без косметики, со спутанными волосами, она казалась более беззащитной и похожей на ребенка, чем когда-либо. Том воспрянул духом, поняв, что вчерашнее впечатление не было его хмельной фантазией. Она действительно была вовсе не той Алексис, которую он знал в Лондоне. Утратив атрибуты роскоши, стоявшего за ней влиятельного мужа, маску строгой мачехи, она стала просто красивой, желанной, восхитительной женщиной.
Он захотел снова позаниматься с ней любовью и принять душ. Ему показалось забавным соединить два столь разных желания, удовлетворить их одновременно и таким образом справиться с дилеммой.
– Чему ты улыбаешься? – спросила она.
– Я представил нас занимающимися любовью в душе.
– Что тут смешного?
– Ты слишком высокая, – сказал он. – Вряд ли у нас получится.
– На самом деле я недостаточно высокая. Я всегда могу надеть туфли на шпильках. – Она казалась совершенно серьезной. – Тогда мы сумеем это сделать.
– Этим ты занимаешься с Харри?
Он был готов застрелить себя за то, что сказал это. Алексис нахмурилась, её голос изменился.
– Я уже давно ничем не занимаюсь с Харри. Я должна напомнить тебе об этом?
Он тотчас испытал искреннее чувство вины.
– Алексис, прости меня. Сам не знаю, почему я сморозил такую глупость. Я раскаиваюсь. Прости меня.
– Конечно.
– Нет, я хочу, чтобы ты действительно простила меня.
Она виновато улыбнулась.
– Хорошо. Ты растерян не меньше моего. Нам надо о многом поговорить.
– Знаю.
Все вращалось вокруг Харри.
– Послушай, Том, – она нервно потеребила свои волосы, – я приехала в Испанию, чтобы быть с Харри. В этом заключалась вся идея. Весь план. Он возник очень-очень давно, ещё до Сары, до Полетт. Поэтому я здесь. Что касается вчерашнего вечера, то я не понимаю, что произошло, почему Харри обошелся со мной так холодно, равнодушно. Но это должно иметь логическое объяснение.
Она посмотрела на Тома так, словно ждала, что он предоставит ей это объяснение. Чтобы уйти от такой необходимости, он спросил:
– Кто такая Полетт?
– О, это была первая жена Иэна. Мать Джинны. Не знаю, почему я упомянула её, наверно, дело в похмелье. Я неважно себя чувствую. Но вернемся к главному. К Харри. Наверно, я почувствовала себя уязвленной, когда он пренебрег мною вчера вечером. Уязвленной сильнее, чем мне тогда показалось.
– Ты хочешь сказать, что находишься в этой постели только потому, что Харри не пригласил тебя в свою?
Она покраснела от справедливости его упрека.
– Не представляй все так грубо. Это не так.
Ему хотелось тряхнуть её, ударить по лицу.
– Ведь правда, Алексис?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51