Так же, как для Эвана и Хопа.
Докучливый маленький котенок! Я была просто уничтожена.
– Кроме того, – продолжал папа, – я заключу с ним договор! Или он будет вести себя на ферме по отношению к дамам как джентльмен, или я сломаю ему шею.
– Ну, хорошо, – устало согласилась мама. – Прежде всего, его надо как следует отмыть. Остальное потом.
Я чуть не задохнулась от восторга. Потрясающе! Мы поделим ответственность между мной, мамой и папой. Потому что я ни секунды не сомневалась – их решение возмутит всех Мэлони и Делани в округе.
* * *
– Клер, тебя что-то беспокоит? В чем дело? – спросила мама перед сном, сидя на моей пышной розовой кровати, в моей пышной розовой спальне.
– Мама, Рони – не извращенец. – Это было главное, в чем я хотела ее уверить.
– Кто-то, – сказала мама грозно, – подслушивал у дверей гостиной.
– С ним все будет в порядке. А Большой Роан не отберет его у нас?
Мама посмотрела на меня с грустью.
– Большой Роан заявил, что ему наплевать, где будет жить Рони, если Рони будет посылать ему деньги.
Я вздохнула немного печально, но с явным облегчением.
– Он не нужен Большому Роану, – сказала я и добавила: – И никогда не был нужен. А мне – очень!
– Я рассчитываю на то, что ты будешь относиться к нему, как к своим братьям.
“Как же! Всю жизнь мечтала относиться к нему как к брату”, – подумала я, но, конечно, вслух этого не сказала. Я решила, что куда лучше поговорить о другом. И стала вспоминать, разумеется, теперь вслух, как Рони заступился за меня, не испугавшись Нили Типтона, когда я была маленькой.
Мама некоторое время обдумывала услышанное. В ее голубых глазах не исчезло беспокойство, а я так на это рассчитывала. В задумчивости она перебирала пряди своих великолепных каштановых волос. Гордость всех Делани. Вдруг мне пришло в голову, что мама очень любила изящные вещи. Она постоянно носила бриллиантовые серьги, которые подарил ей папа, даже когда в джинсах и старой футболке поднимала на кухне тяжелые горшки или копалась в цветочных клумбах. А Рони так неизящен.
– Клер, – мягко сказала она. – Что ты нашла в нем?
– Он мой. Его никто не любит. Он ни на кого не похож. Я тоже.
– В чем же, дорогая?
– Понимаешь, я очень спешу. Я должна успеть. Должна думать. Люди кажутся такими хорошими, когда им легко. А кому трудно, те, значит, плохие? Ну почему, почему все устроено так, а не иначе? Зачем придумали столько правил?
– Чтобы приличные люди могли жить в мире и покое.
– Зачем? У нас слишком все тихо и мирно. У нас слишком много всего. Это мешает нам видеть других.
Мама вздохнула. Она наклонилась надо мной и провела своими натруженными руками по моей щеке.
– Ты чудесная маленькая девочка и довольно скоро станешь чудесной молодой леди. И я хочу, чтобы ты так и росла – поступила в колледж, вышла замуж за хорошего человека и чтобы у тебя были прекрасные дети. Это не простой путь, но он открыт перед тобой, и ты не должна с него сворачивать.
– Ты думаешь, я собираюсь выйти замуж за Рони? Ух! Я вообще не выйду замуж. Я даже целоваться с мальчишками не хочу.
– Вот и прекрасно, – мама улыбнулась и глубоко вздохнула. – Я рада.
– Не беспокойся, я совсем не так думаю о Рони. Я считаю, что мы можем вместе возделывать сад.
Мама отодвинулась, уставившись в пол, покрытый розовым ковром, потерла подбородок, опять вздохнула и, прокашлявшись, взглянула на меня.
– Он совсем из другого сада.
– Как это?
– Поймешь, когда станешь старше. – Нахмурившись, она поцеловала меня, пожелала спокойной ночи и выключила свет.
Я спала беспокойно. Вокруг меня вертелись дороги, сады, Рони. Я бежала куда-то и была уже не маленькая девочка. Какая? Чудесная или нет? Я бежала, а Рони удалялся и исчезал среди дорог и садов.
Он будет жить с нами. Только это имело значение.
У меня созрел план.
* * *
Папа и дедушка поехали на следующее утро в город, забрали Рони из тюрьмы, заехали за его вещами на Пустошь и привезли его ко мне.
Уверена, что они смотрели на это под другим углом, но я понимала все так. Возвращение в дом Мэлони в качестве объекта благотворительности наверняка было для Рони самым тяжелым испытанием в жизни. Я была намерена помочь ему, как могла.
Увидев со своего наблюдательного пункта на чердаке амбара папину машину, я кубарем скатилась вниз по лестнице, чуть не свалившись со ступеней.
Рони вылез из машины и, стараясь выглядеть независимым, стоял в конце грязной дороги, идущей через поля, где наемные рабочие грузили оранжевые тыквы в тракторные прицепы.
Я стряхнула с джинсов и свитера сено и, подхватив веселого черного щенка, выбежала из амбара. Щенята всегда могут пригодиться для начала.
Мама вышла из дома и перехватила меня на дороге. Папа и дедушка слегка подталкивали Рони вперед, но он опять остановился под дубом. Он выглядел угрюмым и нерешительным. Нас окружили наши жирные собаки, принюхиваясь, будто мы были свининой, приготовленной для жаренья на решетке. Я всячески пыталась обратить на себя внимание Рони, но он на меня не глядел.
– Если ты будешь жить в моем доме, – сказала мама, – то будешь жить по моим правилам.
– Я хочу сказать, – Рони прокашлялся. – Я хочу сказать, что брать все даром не согласен.
– Вот как? Рада слышать это. Что ты еще хочешь сказать?
– Вы заплатили за лечение. А теперь еще я буду жить здесь. Я вам никто. Благотворительность мне не нужна.
– Ну хорошо, – сказала мама. – А каким же образом ты собираешься возвращать нам деньги?
Мне казалось, что сердце мое вот-вот разорвется. Лицо Рони залила краска.
– Я что-нибудь придумаю, – пробурчал он.
– У меня есть двадцать баксов. Возьмите их, – выскочила я. Слова частенько бежали у меня впереди мыслей. Ведь это тоже получалась подачка.
– Клер, – строго сказал мне папа, погрозив пальцем.
– Но, папа…
– Я буду работать на вас, мистер Мэлони. Где вы скажете.
Папа, засунув руки в карманы, задумался, поджав губы. Я сунула пальцы в петли, державшие его брючный ремень, и повисла на них, как голодная форель на крючке.
Папа некоторое время изучал выражение моего лица, затем повернулся к Рони.
– Ты останешься в школе и будешь выполнять обычную работу по дому, как Клер и мои сыновья. Кроме того, будешь помогать мне в поле. Я буду тебе платить зарплату, и постепенно ты отработаешь потраченное на тебя.
Я глядела на Рони с отчаянием. Он буквально окаменел.
– Ну так как? – спросил папа.
– Да. Спасибо. Я все буду делать. Клянусь.
– Не клянись, – сказала мама. – Это мое первое правило.
– Хорошо, мэм.
Второй раз в жизни я видела, что Рони по-настоящему доволен. Первый раз это было, когда он сшиб на землю Нили Типтона.
Я махнула ему, чтобы он шел наконец в дом. В свой дом. Мне так хотелось, чтобы это было так. Когда я опустила щенка на землю, он тут же, виляя хвостиком, побежал к Рони.
– Я говорила, что тебе здесь рады, – крикнула я. Я, как и все Мэлони, хорошо запоминала сказанное когда-то.
На лице Рони были и страх и надежда. Он посмотрел на меня и пожал плечами.
* * *
Рони привез с Пустоши ничтожно мало; себя, коробку с одеждой и обувью, старую зернистую фотографию матери и желтую книгу в бумажном переплете с пятнами. Мама выделила ему комнату на первом этаже, рядом с комнатами Хопа и Эвана. Она сказала, что у мальчиков будет общая ванная, и Рони должен за собой там вытирать, мыть ванну, так же, как они.
Прежде чем он принялся устраиваться, я оставила на его кровати маленькую плетеную корзиночку с пеной для ванны и двумя кусочками мыла. Все это было девчачье и пахло розами. Это был мой последний шанс попасть к нему в комнату. Мне запретили появляться здесь, как и в комнате братьев.
Это правило было введено после того, как я нашла огромные кипы журналов “Плейбой” под кроватями Хопа и Эвана. Это было нечто! Голые женщины и непонятные шутки. Мне было и противно и интересно рассматривать их, пока меня не засекла за этим занятием мама. Журналы полетели в огонь. Хопу и Эвану в качестве наказания пришлось мыть все туалеты в доме в течение месяца, и они поклялись повесить меня за волосы, если я еще раз заберусь в их комнату.
* * *
Поэтому я послушно оставалась в коридоре, наблюдая оттуда, как Рони аккуратно развешивает и раскладывает свою поношенную одежду в шкаф и комод. Мое внимание привлекла книга на кровати. Подойдя поближе к открытой двери, я прочла: “Сила позитивного мышления” Нормана Винсета Пила.
– Это твоя любимая книга?
– Да. – Скорее всего она была и единственной.
– Ты любишь читать?
– Ага.
– Господи! Да у нас столько книг! Ты можешь брать любую.
– Я знаю.
– И что в этой книге?
– Глубокие мысли.
– Например?
– Ну, вроде – ищи во всем хорошую сторону.
– В чем?
– Во всем.
– Хорошо. Ты вот сейчас так и делаешь?
Он замер: драные ботинки в одной руке, большая, не по размеру, футболка с оторванным рукавом в другой. На бледном лице выступили красные пятна. Я заметила на его подбородке и верхней губе черные волоски.
– Ты знаешь, с моим стариком по-другому. Там все искренне.
– Ты жалеешь? Хочешь остаться с ним?
– Нет. – Он опять стал краток, как будто боялся сказать лишнее.
– Опять хочешь прятаться на озере?
– Нет.
– Хорошо. Значит, ты остаешься жить с нами? О’кей?
– Да-а.
Я уловила сомнение в его голосе и спросила для пущей уверенности:
– Навсегда?
Он покачал головой:
– Я не знаю, Клер. Я не умею жить с хорошими людьми. И не хочу делать ошибки. – Он помолчал. – Но мне некуда будет идти, если из этого ничего не получится.
– Слушай, парень, – в моем голосе звучали слезы. – Ты все делаешь правильно. Я тебе помогу. Задавай мне любые вопросы. Улыбнись, – потребовала я.
Рони улыбнулся медленно, с трудом. Ему нечасто приходилось это делать. У него был новый зуб, замечательный, прямой, вровень с остальными. Я рассматривала его, стараясь казаться безразличной. Красивый. Улыбка теперь лучше, чем у кинозвезды.
– Ты выглядишь нормально, – небрежно сказала я. Хоп и Эван были весьма удивлены, обнаружив мою пену и мыло на полке в ванной, рядом со своими мужскими туалетными принадлежностями. Когда Рони появился за обеденным столом, он просто сиял чистотой. Он подстриг волосы, а щеки его, казалось, были протерты до мяса. От него пахло розами так, как будто он не только сам вымылся этим мылом для девочек, но и выстирал в нем свою одежду.
Он сидел за столом напротив меня, прямой и тихий. В глазах его были изумление и тревога. Он держал в руках обыкновенную фаянсовую тарелку так, как будто бы боялся, что если отобьет кусочек, то прямиком отправится в ад. Он положил матерчатую салфетку на колени, заметив, что так сделала я. Думаю, что если бы я повязала ее вокруг головы, то он поступил бы так же.
Это уже потом я узнала, что трубы в прицепе его отца замерзли и лопнули год назад, и Большой Роаи так и не удосужился починить их. Он просто сколотил за прицепом деревянную будку. Стиральной машины у них не было, из городской прачечной Большого Роана выгнали раз и навсегда. Он повадился таскать белье из чужих сушилок.
Тогда мне и стало ясно, отчего одежда Роана была грязной, а от него шел запах. С тех пор я всегда чувствовала себя виноватой, когда погружалась в теплую, полную розовой пены ванну. Что только не пришлось вытерпеть Рони только из-за того, что у него этого не было.
* * *
Между прочим, мы придумали щенку имя. Мне кажется, что щенок, так же как и я, чувствовал в Рони доброту. Я решила, что это будет его собака. Я попросила разрешения у папы, и он согласился. Рони и я назвали его Генерал Паттон. Не просто Паттон, не просто Генерал, а Генерал Паттон. Мы присвоили ему высокий ранг и отмерили хорошую дозу “Педигри”.
Ведь, в конце концов, это была собака Рони.
Глава 7
Теперь у меня был Рони. И жизнь стала в чем-то другая, и все ощущения мои изменились. Он теперь был в безопасности, как гусеница в коконе. Ему был нужен лишь покой, тишина и время, чтобы отрастить крылья. На этом мое поэтическое воображение застопорилось. Я никак не могла себе представить, что принадлежащая лично мне бабочка когда-либо покинет меня, улетев в открытое небо.
Я была страшно признательна своим родным, братьям, дедушкам и бабушкам за их уважительное отношение к Рони, потому что видела, что он впитывает его, как губка. Мама тоже была добра к нему.
– Рони! Сделай мне одолжение. Посмотри в этом шкафу, есть ли там что-нибудь для тебя подходящее. Каждый раз, когда Джош и Брэди уезжают в колледж после каникул, остается такая куча одежды, что нам впору открывать магазин. Эти шкафы просто лопнут, если ты не поможешь.
– Рони! Тебе нужны часы? Вот, посмотри эти. Я купила их Хопу, но ему не нравится браслет. Если они тебе подходят, оставь себе.
Папа и дедушка отвечали за обучение навыкам, полагающимся мужчине. Вот, например, – устройство трактора, наука вождения, еще кое-что по сельскому хозяйству и, наконец, главное – великое искусство поджаривания на решетке свиных ребрышек.
Хоп и Эван вовсю дразнили его, как вообще дразнятся мальчишки. “Бог мой, ты сегодня похож на чучело”. “Не позволяй ей болтаться рядом, кончится тем, что она заставит тебя носить розовые носочки от пота”. Поначалу эти губы сжимались, чтобы не ответить резкостью. Он сердито смотрел на Хопа и Эвана, но потом начал понимать, что нравится им. Мальчишки всегда оскорбляют друг друга, чтобы доказать, что они одной крови. Когда он первый раз усмехнулся какой-то шутке, мне стало ясно, что он хотя бы с ними почувствовал себя свободно.
Потом на его пути встала Ренфрю.
* * *
Мама доверяла свой дом только одной женщине по фамилии Макфарленд, принадлежащей к ордену твердокаменных старых дев. Мы никогда не считали ее нашей домохозяйкой, потому что она признавала только маму. Мои братья и я называли ее вслух “миз Мак”, но после того, как я посмотрела по телику фильм “Дракула”, я поняла, что ее настоящее имя Ренфрю – преданная помощница Дракулы, пожирательница насекомых.
Ренфрю была невысокой, худой, плоской как доска женщиной. Рот ее был обыкновенно сжат настолько плотно, что меж тонких губ не просунешь и пенни. В ней было что-то такое, что при виде ее я все время вспоминала то о грибах, то о старых газетах.
Но старой она не была, у нее не было ни одного седого волоса. Правда, те, которые были, представляли собой нечто вроде хорошо промытых и аккуратно уложенных коричневых мотков пряжи, покрытых тоненькой волосяной сеткой так туго, что на лбу у Ренфрю оставался красный след.
Она мыла туалеты и натирала полы, лущила кукурузу и щипала цыплят. Мама хорошо платила ей, но жила она трудно и не терпела баловства.
Сама она нас, конечно, не наказывала, но обо всех проступках тут же докладывала маме, едва дождавшись, когда она выйдет из гончарной мастерской.
У мамы рядом с кухней была студия. Это было замечательное место: всяческие штучки из глины стояли на полу, на гончарном круге, на печке для сушки; на стене висел старый приемник. Мама закрывала за собой дверь, включала радио и принималась за работу. Беспокоить ее никому не разрешалось.
Дверь караулила Ренфрю.
И если проблема возникала в это время, Ренфрю разбиралась в ней сама, следуя своим твердым принципам.
– Дай мне твое белье, дикий кот, – услышала я в полдень ее шипение.
Я помчалась на выручку Рони. Он стоял по одну сторону кровати, Ренфрю – по другую. Он прижимал к груди кипу грязного белья. Я подошла к нему.
– В чем дело?
– Мое белье никогда не будет стирать женщина, – сердито огрызнулся он.
– Ты думаешь, я позволю тебе хранить грязные трусы под матрасом? – ощетинилась Ренфрю. – Да я с тебя шкуру спущу и выкину вон.
Он скорчил немыслимую рожу.
– Я сам его постираю.
– Вот еще! Как я сказала, так и будет, – заявила Ренфрю.
Я схватила подушку, стащила с нее наволочку и подала ему.
– Сложи белье сюда, и Рен… миз Мак засунет все это в машину, не глядя.
Мы вместе кое-как запихали все в наволочку. Ренфрю вырвала ее у меня и, снова прошипев что-то, вышла из комнаты.
Его плечи поникли.
– Не могу я так.
Я прошептала ему прозвище миз Мак, и он наконец улыбнулся.
После этого она стала для него тоже Ренфрю.
Этот общий секрет помог ему почувствовать себя в доме своим.
* * *
Моя семья славилась совершенно потрясающей кухней. Приготовление еды было настоящим состязанием со своими победами и своими поражениями. Каждое воскресенье мы устраивали сборища, целью которых были негласные призы. Выигравшие блюда, а значит, и счастливый обладатель титула “лучший кулинар” определялись по пустым мискам и вылизанным до первозданной чистоты тарелкам.
Это были буквально оргии: яичница с жареным мясом и пряностями, горы ростбифа, жареная ветчина. Глаз не оторвешь от разного печенья – просто произведения искусства. Булки и крендели, кукурузный хлеб и запеканки, торты с кокосом и тающие во рту пироги с орехами пекан – это что касалось сладкого. И отрада глазу, праздник желудку – яркие, похожие на цветные витражи, фигурные салаты, залитые желе из зеленого винограда, вишни и ананаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Докучливый маленький котенок! Я была просто уничтожена.
– Кроме того, – продолжал папа, – я заключу с ним договор! Или он будет вести себя на ферме по отношению к дамам как джентльмен, или я сломаю ему шею.
– Ну, хорошо, – устало согласилась мама. – Прежде всего, его надо как следует отмыть. Остальное потом.
Я чуть не задохнулась от восторга. Потрясающе! Мы поделим ответственность между мной, мамой и папой. Потому что я ни секунды не сомневалась – их решение возмутит всех Мэлони и Делани в округе.
* * *
– Клер, тебя что-то беспокоит? В чем дело? – спросила мама перед сном, сидя на моей пышной розовой кровати, в моей пышной розовой спальне.
– Мама, Рони – не извращенец. – Это было главное, в чем я хотела ее уверить.
– Кто-то, – сказала мама грозно, – подслушивал у дверей гостиной.
– С ним все будет в порядке. А Большой Роан не отберет его у нас?
Мама посмотрела на меня с грустью.
– Большой Роан заявил, что ему наплевать, где будет жить Рони, если Рони будет посылать ему деньги.
Я вздохнула немного печально, но с явным облегчением.
– Он не нужен Большому Роану, – сказала я и добавила: – И никогда не был нужен. А мне – очень!
– Я рассчитываю на то, что ты будешь относиться к нему, как к своим братьям.
“Как же! Всю жизнь мечтала относиться к нему как к брату”, – подумала я, но, конечно, вслух этого не сказала. Я решила, что куда лучше поговорить о другом. И стала вспоминать, разумеется, теперь вслух, как Рони заступился за меня, не испугавшись Нили Типтона, когда я была маленькой.
Мама некоторое время обдумывала услышанное. В ее голубых глазах не исчезло беспокойство, а я так на это рассчитывала. В задумчивости она перебирала пряди своих великолепных каштановых волос. Гордость всех Делани. Вдруг мне пришло в голову, что мама очень любила изящные вещи. Она постоянно носила бриллиантовые серьги, которые подарил ей папа, даже когда в джинсах и старой футболке поднимала на кухне тяжелые горшки или копалась в цветочных клумбах. А Рони так неизящен.
– Клер, – мягко сказала она. – Что ты нашла в нем?
– Он мой. Его никто не любит. Он ни на кого не похож. Я тоже.
– В чем же, дорогая?
– Понимаешь, я очень спешу. Я должна успеть. Должна думать. Люди кажутся такими хорошими, когда им легко. А кому трудно, те, значит, плохие? Ну почему, почему все устроено так, а не иначе? Зачем придумали столько правил?
– Чтобы приличные люди могли жить в мире и покое.
– Зачем? У нас слишком все тихо и мирно. У нас слишком много всего. Это мешает нам видеть других.
Мама вздохнула. Она наклонилась надо мной и провела своими натруженными руками по моей щеке.
– Ты чудесная маленькая девочка и довольно скоро станешь чудесной молодой леди. И я хочу, чтобы ты так и росла – поступила в колледж, вышла замуж за хорошего человека и чтобы у тебя были прекрасные дети. Это не простой путь, но он открыт перед тобой, и ты не должна с него сворачивать.
– Ты думаешь, я собираюсь выйти замуж за Рони? Ух! Я вообще не выйду замуж. Я даже целоваться с мальчишками не хочу.
– Вот и прекрасно, – мама улыбнулась и глубоко вздохнула. – Я рада.
– Не беспокойся, я совсем не так думаю о Рони. Я считаю, что мы можем вместе возделывать сад.
Мама отодвинулась, уставившись в пол, покрытый розовым ковром, потерла подбородок, опять вздохнула и, прокашлявшись, взглянула на меня.
– Он совсем из другого сада.
– Как это?
– Поймешь, когда станешь старше. – Нахмурившись, она поцеловала меня, пожелала спокойной ночи и выключила свет.
Я спала беспокойно. Вокруг меня вертелись дороги, сады, Рони. Я бежала куда-то и была уже не маленькая девочка. Какая? Чудесная или нет? Я бежала, а Рони удалялся и исчезал среди дорог и садов.
Он будет жить с нами. Только это имело значение.
У меня созрел план.
* * *
Папа и дедушка поехали на следующее утро в город, забрали Рони из тюрьмы, заехали за его вещами на Пустошь и привезли его ко мне.
Уверена, что они смотрели на это под другим углом, но я понимала все так. Возвращение в дом Мэлони в качестве объекта благотворительности наверняка было для Рони самым тяжелым испытанием в жизни. Я была намерена помочь ему, как могла.
Увидев со своего наблюдательного пункта на чердаке амбара папину машину, я кубарем скатилась вниз по лестнице, чуть не свалившись со ступеней.
Рони вылез из машины и, стараясь выглядеть независимым, стоял в конце грязной дороги, идущей через поля, где наемные рабочие грузили оранжевые тыквы в тракторные прицепы.
Я стряхнула с джинсов и свитера сено и, подхватив веселого черного щенка, выбежала из амбара. Щенята всегда могут пригодиться для начала.
Мама вышла из дома и перехватила меня на дороге. Папа и дедушка слегка подталкивали Рони вперед, но он опять остановился под дубом. Он выглядел угрюмым и нерешительным. Нас окружили наши жирные собаки, принюхиваясь, будто мы были свининой, приготовленной для жаренья на решетке. Я всячески пыталась обратить на себя внимание Рони, но он на меня не глядел.
– Если ты будешь жить в моем доме, – сказала мама, – то будешь жить по моим правилам.
– Я хочу сказать, – Рони прокашлялся. – Я хочу сказать, что брать все даром не согласен.
– Вот как? Рада слышать это. Что ты еще хочешь сказать?
– Вы заплатили за лечение. А теперь еще я буду жить здесь. Я вам никто. Благотворительность мне не нужна.
– Ну хорошо, – сказала мама. – А каким же образом ты собираешься возвращать нам деньги?
Мне казалось, что сердце мое вот-вот разорвется. Лицо Рони залила краска.
– Я что-нибудь придумаю, – пробурчал он.
– У меня есть двадцать баксов. Возьмите их, – выскочила я. Слова частенько бежали у меня впереди мыслей. Ведь это тоже получалась подачка.
– Клер, – строго сказал мне папа, погрозив пальцем.
– Но, папа…
– Я буду работать на вас, мистер Мэлони. Где вы скажете.
Папа, засунув руки в карманы, задумался, поджав губы. Я сунула пальцы в петли, державшие его брючный ремень, и повисла на них, как голодная форель на крючке.
Папа некоторое время изучал выражение моего лица, затем повернулся к Рони.
– Ты останешься в школе и будешь выполнять обычную работу по дому, как Клер и мои сыновья. Кроме того, будешь помогать мне в поле. Я буду тебе платить зарплату, и постепенно ты отработаешь потраченное на тебя.
Я глядела на Рони с отчаянием. Он буквально окаменел.
– Ну так как? – спросил папа.
– Да. Спасибо. Я все буду делать. Клянусь.
– Не клянись, – сказала мама. – Это мое первое правило.
– Хорошо, мэм.
Второй раз в жизни я видела, что Рони по-настоящему доволен. Первый раз это было, когда он сшиб на землю Нили Типтона.
Я махнула ему, чтобы он шел наконец в дом. В свой дом. Мне так хотелось, чтобы это было так. Когда я опустила щенка на землю, он тут же, виляя хвостиком, побежал к Рони.
– Я говорила, что тебе здесь рады, – крикнула я. Я, как и все Мэлони, хорошо запоминала сказанное когда-то.
На лице Рони были и страх и надежда. Он посмотрел на меня и пожал плечами.
* * *
Рони привез с Пустоши ничтожно мало; себя, коробку с одеждой и обувью, старую зернистую фотографию матери и желтую книгу в бумажном переплете с пятнами. Мама выделила ему комнату на первом этаже, рядом с комнатами Хопа и Эвана. Она сказала, что у мальчиков будет общая ванная, и Рони должен за собой там вытирать, мыть ванну, так же, как они.
Прежде чем он принялся устраиваться, я оставила на его кровати маленькую плетеную корзиночку с пеной для ванны и двумя кусочками мыла. Все это было девчачье и пахло розами. Это был мой последний шанс попасть к нему в комнату. Мне запретили появляться здесь, как и в комнате братьев.
Это правило было введено после того, как я нашла огромные кипы журналов “Плейбой” под кроватями Хопа и Эвана. Это было нечто! Голые женщины и непонятные шутки. Мне было и противно и интересно рассматривать их, пока меня не засекла за этим занятием мама. Журналы полетели в огонь. Хопу и Эвану в качестве наказания пришлось мыть все туалеты в доме в течение месяца, и они поклялись повесить меня за волосы, если я еще раз заберусь в их комнату.
* * *
Поэтому я послушно оставалась в коридоре, наблюдая оттуда, как Рони аккуратно развешивает и раскладывает свою поношенную одежду в шкаф и комод. Мое внимание привлекла книга на кровати. Подойдя поближе к открытой двери, я прочла: “Сила позитивного мышления” Нормана Винсета Пила.
– Это твоя любимая книга?
– Да. – Скорее всего она была и единственной.
– Ты любишь читать?
– Ага.
– Господи! Да у нас столько книг! Ты можешь брать любую.
– Я знаю.
– И что в этой книге?
– Глубокие мысли.
– Например?
– Ну, вроде – ищи во всем хорошую сторону.
– В чем?
– Во всем.
– Хорошо. Ты вот сейчас так и делаешь?
Он замер: драные ботинки в одной руке, большая, не по размеру, футболка с оторванным рукавом в другой. На бледном лице выступили красные пятна. Я заметила на его подбородке и верхней губе черные волоски.
– Ты знаешь, с моим стариком по-другому. Там все искренне.
– Ты жалеешь? Хочешь остаться с ним?
– Нет. – Он опять стал краток, как будто боялся сказать лишнее.
– Опять хочешь прятаться на озере?
– Нет.
– Хорошо. Значит, ты остаешься жить с нами? О’кей?
– Да-а.
Я уловила сомнение в его голосе и спросила для пущей уверенности:
– Навсегда?
Он покачал головой:
– Я не знаю, Клер. Я не умею жить с хорошими людьми. И не хочу делать ошибки. – Он помолчал. – Но мне некуда будет идти, если из этого ничего не получится.
– Слушай, парень, – в моем голосе звучали слезы. – Ты все делаешь правильно. Я тебе помогу. Задавай мне любые вопросы. Улыбнись, – потребовала я.
Рони улыбнулся медленно, с трудом. Ему нечасто приходилось это делать. У него был новый зуб, замечательный, прямой, вровень с остальными. Я рассматривала его, стараясь казаться безразличной. Красивый. Улыбка теперь лучше, чем у кинозвезды.
– Ты выглядишь нормально, – небрежно сказала я. Хоп и Эван были весьма удивлены, обнаружив мою пену и мыло на полке в ванной, рядом со своими мужскими туалетными принадлежностями. Когда Рони появился за обеденным столом, он просто сиял чистотой. Он подстриг волосы, а щеки его, казалось, были протерты до мяса. От него пахло розами так, как будто он не только сам вымылся этим мылом для девочек, но и выстирал в нем свою одежду.
Он сидел за столом напротив меня, прямой и тихий. В глазах его были изумление и тревога. Он держал в руках обыкновенную фаянсовую тарелку так, как будто бы боялся, что если отобьет кусочек, то прямиком отправится в ад. Он положил матерчатую салфетку на колени, заметив, что так сделала я. Думаю, что если бы я повязала ее вокруг головы, то он поступил бы так же.
Это уже потом я узнала, что трубы в прицепе его отца замерзли и лопнули год назад, и Большой Роаи так и не удосужился починить их. Он просто сколотил за прицепом деревянную будку. Стиральной машины у них не было, из городской прачечной Большого Роана выгнали раз и навсегда. Он повадился таскать белье из чужих сушилок.
Тогда мне и стало ясно, отчего одежда Роана была грязной, а от него шел запах. С тех пор я всегда чувствовала себя виноватой, когда погружалась в теплую, полную розовой пены ванну. Что только не пришлось вытерпеть Рони только из-за того, что у него этого не было.
* * *
Между прочим, мы придумали щенку имя. Мне кажется, что щенок, так же как и я, чувствовал в Рони доброту. Я решила, что это будет его собака. Я попросила разрешения у папы, и он согласился. Рони и я назвали его Генерал Паттон. Не просто Паттон, не просто Генерал, а Генерал Паттон. Мы присвоили ему высокий ранг и отмерили хорошую дозу “Педигри”.
Ведь, в конце концов, это была собака Рони.
Глава 7
Теперь у меня был Рони. И жизнь стала в чем-то другая, и все ощущения мои изменились. Он теперь был в безопасности, как гусеница в коконе. Ему был нужен лишь покой, тишина и время, чтобы отрастить крылья. На этом мое поэтическое воображение застопорилось. Я никак не могла себе представить, что принадлежащая лично мне бабочка когда-либо покинет меня, улетев в открытое небо.
Я была страшно признательна своим родным, братьям, дедушкам и бабушкам за их уважительное отношение к Рони, потому что видела, что он впитывает его, как губка. Мама тоже была добра к нему.
– Рони! Сделай мне одолжение. Посмотри в этом шкафу, есть ли там что-нибудь для тебя подходящее. Каждый раз, когда Джош и Брэди уезжают в колледж после каникул, остается такая куча одежды, что нам впору открывать магазин. Эти шкафы просто лопнут, если ты не поможешь.
– Рони! Тебе нужны часы? Вот, посмотри эти. Я купила их Хопу, но ему не нравится браслет. Если они тебе подходят, оставь себе.
Папа и дедушка отвечали за обучение навыкам, полагающимся мужчине. Вот, например, – устройство трактора, наука вождения, еще кое-что по сельскому хозяйству и, наконец, главное – великое искусство поджаривания на решетке свиных ребрышек.
Хоп и Эван вовсю дразнили его, как вообще дразнятся мальчишки. “Бог мой, ты сегодня похож на чучело”. “Не позволяй ей болтаться рядом, кончится тем, что она заставит тебя носить розовые носочки от пота”. Поначалу эти губы сжимались, чтобы не ответить резкостью. Он сердито смотрел на Хопа и Эвана, но потом начал понимать, что нравится им. Мальчишки всегда оскорбляют друг друга, чтобы доказать, что они одной крови. Когда он первый раз усмехнулся какой-то шутке, мне стало ясно, что он хотя бы с ними почувствовал себя свободно.
Потом на его пути встала Ренфрю.
* * *
Мама доверяла свой дом только одной женщине по фамилии Макфарленд, принадлежащей к ордену твердокаменных старых дев. Мы никогда не считали ее нашей домохозяйкой, потому что она признавала только маму. Мои братья и я называли ее вслух “миз Мак”, но после того, как я посмотрела по телику фильм “Дракула”, я поняла, что ее настоящее имя Ренфрю – преданная помощница Дракулы, пожирательница насекомых.
Ренфрю была невысокой, худой, плоской как доска женщиной. Рот ее был обыкновенно сжат настолько плотно, что меж тонких губ не просунешь и пенни. В ней было что-то такое, что при виде ее я все время вспоминала то о грибах, то о старых газетах.
Но старой она не была, у нее не было ни одного седого волоса. Правда, те, которые были, представляли собой нечто вроде хорошо промытых и аккуратно уложенных коричневых мотков пряжи, покрытых тоненькой волосяной сеткой так туго, что на лбу у Ренфрю оставался красный след.
Она мыла туалеты и натирала полы, лущила кукурузу и щипала цыплят. Мама хорошо платила ей, но жила она трудно и не терпела баловства.
Сама она нас, конечно, не наказывала, но обо всех проступках тут же докладывала маме, едва дождавшись, когда она выйдет из гончарной мастерской.
У мамы рядом с кухней была студия. Это было замечательное место: всяческие штучки из глины стояли на полу, на гончарном круге, на печке для сушки; на стене висел старый приемник. Мама закрывала за собой дверь, включала радио и принималась за работу. Беспокоить ее никому не разрешалось.
Дверь караулила Ренфрю.
И если проблема возникала в это время, Ренфрю разбиралась в ней сама, следуя своим твердым принципам.
– Дай мне твое белье, дикий кот, – услышала я в полдень ее шипение.
Я помчалась на выручку Рони. Он стоял по одну сторону кровати, Ренфрю – по другую. Он прижимал к груди кипу грязного белья. Я подошла к нему.
– В чем дело?
– Мое белье никогда не будет стирать женщина, – сердито огрызнулся он.
– Ты думаешь, я позволю тебе хранить грязные трусы под матрасом? – ощетинилась Ренфрю. – Да я с тебя шкуру спущу и выкину вон.
Он скорчил немыслимую рожу.
– Я сам его постираю.
– Вот еще! Как я сказала, так и будет, – заявила Ренфрю.
Я схватила подушку, стащила с нее наволочку и подала ему.
– Сложи белье сюда, и Рен… миз Мак засунет все это в машину, не глядя.
Мы вместе кое-как запихали все в наволочку. Ренфрю вырвала ее у меня и, снова прошипев что-то, вышла из комнаты.
Его плечи поникли.
– Не могу я так.
Я прошептала ему прозвище миз Мак, и он наконец улыбнулся.
После этого она стала для него тоже Ренфрю.
Этот общий секрет помог ему почувствовать себя в доме своим.
* * *
Моя семья славилась совершенно потрясающей кухней. Приготовление еды было настоящим состязанием со своими победами и своими поражениями. Каждое воскресенье мы устраивали сборища, целью которых были негласные призы. Выигравшие блюда, а значит, и счастливый обладатель титула “лучший кулинар” определялись по пустым мискам и вылизанным до первозданной чистоты тарелкам.
Это были буквально оргии: яичница с жареным мясом и пряностями, горы ростбифа, жареная ветчина. Глаз не оторвешь от разного печенья – просто произведения искусства. Булки и крендели, кукурузный хлеб и запеканки, торты с кокосом и тающие во рту пироги с орехами пекан – это что касалось сладкого. И отрада глазу, праздник желудку – яркие, похожие на цветные витражи, фигурные салаты, залитые желе из зеленого винограда, вишни и ананаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36