Но по выходным владелец сдавал место под блошиный рынок. Платишь десять долларов — и получаешь пару складных столиков под тентом. Очень удобно. Я вешала вывеску «Ферма Хаш» и продавала яблочный джем и выпечку с яблоками или обменивала их на одежду для ребенка. К тому времени уже весь округ знал, что я беременна.
И тогда же я узнала о том, что у Дэви появилась девушка.
Однажды субботним вечером, когда почти все продавцы уже упаковали свои пожитки и уехали, я загнала ее в угол у бетонной стенки. Я, словно гончая, выследила ее по дешевому запаху поддельных духов. Она плавно двигалась в свете желтого фонаря, мотыльки и бабочки кружили у нее над головой. Некоторые спускались очень низко, и я могла бы поклясться, что пара-тройка запуталась в ее волосах, подстриженных, как у Фары Фоссет. К тому времени Фара уже потеряла былую популярность в Голливуде, но ее прическу еще многие годы копировли жительницы округа Чочино.
— Повернись! — негромко окликнула я ее.
Девица несла охапку пухлых бумажных пакетов. Дешевые джинсы обтягивали ее ягодицы так, что они были похожи на два готовых лопнуть воздушных шара. Она повернулась ко мне, удивленная тем, что на рынке еще кто-то остался, и испуганно охнула.
— Его здесь нет, так что никто тебе не поможет. — Я подняла револьвер, который мой отец привез из Кореи, и прижала дуло к ее лбу прямо между бровями.
— Боже ты мой, — пробормотала она и начала пятиться, прижимая к груди пакеты с покупками и тихонько взвизгивая.
Я следовала за ней, так плотно прижимая дуло к ее черепу, что видела отметину на коже.
— Заткнись! — приказала я, и, к моему удивлению, девица послушалась. Она прижалась спиной к бетонной стенке между разорванным плакатом кока-колы и пятидесятигаллонной бочкой из-под масла, набитой мусором.
— Прошу вас, только не убивайте меня, не надо! — промяукала она.
— Держись подальше от моего мужа. И если кто-нибудь спросит, ты никогда с ним не спала. Он даже взглядом с тобой не встречался. Слышишь меня?
— Пожалуйста, не убивайте меня…
— И запомни: еще раз коснешься его — люди даже твоего тела не найдут. Ни единого кусочка. Я искромсаю тебя десятидюймовым тесаком, которым рублю ветки, и скормлю свиньям Тома Уиллиса на Каслберри-роуд. Эти хрюшки провизжат твое имя, когда их будут забивать.
У нее подогнулись колени, и она сползла по стене вниз.
— Я клянусь… я никогда больше… боже ты мой, не надо, не надо…
— Отлично. Ты дала мне слово. А теперь дуй отсюда!
Я опустила револьвер, и она дала стрекача. Я проследила, как она садится за руль маленького пикапа с розовыми чехлами на сиденьях, и убрала револьвер в ящик с банками консервированных яблок. Мои руки дрожали, тошнота подступала к горлу. Я быстро схватила ломтик моченого яблока из баночки, которую всегда держала под рукой, втянула солоноватый сок, и мне стало лучше.
В тот вечер, когда Дэви вернулся домой из Северной Каролины, где он периодически гонял на мотоциклах вместе с такими же ненормальными, я встретила его на подъездной дорожке. В этот раз Дэви ездил на нашем маленьком грузовике, хотя обычно водил «Импалу» — ярко-красную, с дешевыми украшениями. Это была самая быстрая машина четырех округов. Так вот, я поставила ее посреди дороги, обложила тюками соломы и полила их бензином. Я стояла в свете его фар и ждала. Мое лицо опухло от слез, но я гордо подняла голову. Я держала в одной руке зажигалку, в другой канистру с бензином.
Дэви выскочил из грузовика.
— Какого черта?!
— Я знаю о твоей подружке.
Дэви ссутулился. В это первое, очень короткое мгновение я увидела, сколько горя он причинил самому себе, как ему больно. Ему оставалось только стоять на проселочной дороге и протягивать ко мне руки.
— Она ничего для меня не значит, Хаш! Мне на нее плевать…
— Тогда почему ты нарушил наши клятвы?
— Потому что ты не хочешь моего ребенка.
— Не смей передергивать!..
— Ты думаешь, тебе удается притворяться? Думаешь, я не вижу, насколько ты несчастна с того самого дня, когда объявила мне, что беременна? Я думал, что у тебя это пройдет, но ничего не изменилось. Думаешь, я не знаю, что ты вышла за меня только для того, чтобы люди не болтали? — Дэви кричал и плакал. — Ты хоть представляешь, как я себя при этом чувствую?
— Я люблю тебя! Но что делать, если я не хотела так рано обзаводиться детьми? И я ничего не могу с собой поделать. Я не хотела сейчас выходить замуж!
— Ты не можешь любить меня и чувствовать такое!
— Нет, могу! Просто сейчас я должна делать все необходимое для этой земли и этих яблок.
— Вот оно! Вот в чем проблема. Ты любишь эти проклятые яблоки больше, чем меня!
— Именно так!
Мы оба застыли. Я прикусила язык, но было поздно. Эти слова навсегда изменили все. Они изменили меня, изменили его, изменили нас. В это мгновение я разбила его сердце, как он разбил мое.
Я отбросила в сторону канистру и зажигалку, вошла в дом и заперла за собой дверь. Много недель подряд плакала по ночам, но Дэви об этом не узнал — до сентября, когда он должен был помогать мне собирать урожай, он спал в амбаре.
— Я никогда больше не прикоснусь к другой женщине, — пообещал он. — Прости меня.
— Извинения приняты.
Мы оба держались холодно и чинно. Я ему не поверила и была права, но Дэви должен был помочь мне собрать урожай.
И у нас должен был родиться ребенок.
Глава 3
Я никому не говорила о сроке родов, чтобы скрыть тот факт, что в день свадьбы уже была два месяца как беременна. И в результате в тот дождливый ноябрьский вечер, когда родился наш сын, я оказалась одна. Мэри Мэй знала, что ребенок должен вот-вот появиться на свет, но она всю неделю присматривала за Логаном вместо меня, а кроме того, была до смерти напугана. Дэви тоже знал о приближении дня родов, но в очередной раз не устоял перед искушением и отправился на гонки на своей заново собранной «Импале».
— Это гонки на приз «Грязного кота», пять заездов, — объяснил он мне. — Есть шанс, что я выиграю по-крупному — две, а может, даже три сотни баксов. Нам нужны эти деньги. Если я привезу домой выигрыш, мы купим коляску. Вот посмотришь, наш сын станет гонщиком еще до того, как научится ходить!
— А если родится девочка?
Дэви фыркнул.
— Девочки тоже могут ездить на гоночных автомобилях. Черт побери, да наша дочь станет первой гонщицей! Она выиграет «Дайтону 500», если я возьмусь за дело.
«Тебе это не удастся», — сказала я про себя, но предпочла сменить тему разговора. Я не стала просить Дэви остаться со мной, не сказала, что боюсь. Я никогда не признавалась ему в том, что мне страшно, что мне что-то нужно. Я вообще старалась не обращать внимания на свой огромный живот и не думать о ребенке внутри его. Мальчик или девочка, все равно, только пусть малыш побыстрее выбирается из моего тела, чтобы я снова могла заняться делами.
— У нас осталось два акра с осенними яблоками, — сказала я Дэви. — Я договорилась с оптовиком, который заберет все сразу, если мы сможем уложить их в ящики к началу следующей недели. Яблоки — это деньги в банке. У нас есть счета, которые необходимо оплатить. Так что тебе придется остаться дома и собрать яблоки.
— Яблоки могут подождать. Жизнь слишком стремительна для того, чтобы тратить ее на яблоки.
— Я сказала, оставайся дома и работай! Я серьезно говорю!
— Так я для тебя всего лишь наемный работник? — Дэви повысил голос. — Только поэтому ты позволила мне прикоснуться к тебе? Чтобы собрать побольше яблок?
— Если бы ты собирал яблоки и держался от меня подальше, у нас сейчас не должен был бы родиться ребенок, который нам не по средствам. Мы бы не стали родителями, когда нам еще нет и восемнадцати и мы едва сводим концы с концами.
Синие глаза Дэви превратились в кусочки льда.
— Я свожу концы с концами с того самого дня, как умер мой отец, а моя сука мать бросила нас с сестрой на произвол судьбы. Тебе повезло куда больше, чем мне, так что не жалуйся. В конце концов, ты сама позволила мне переспать с тобой. Я тебя не заставлял. Просто признайся, что я недостаточно умен и недостаточно богат, чтобы быть отцом ребенка Хаш Макгиллен. Давай, скажи это! Ты меня не любишь и жалеешь о том, что не сделала аборт. Ну, признавайся!
— Не указывай мне, что я должна делать! Я намерена получить образование, узнать побольше об окружающем мире, даже если я никогда в жизни не смогу уехать из этой населенной привидениями долины. И я намерена иметь деньги в банке, хорошую обстановку в доме и заработать уважение жителей этих мест — нет, всего штата! — для себя и всех остальных Макгилленов, которые сейчас беднее церковной мыши. Я хочу вернуть прежнее благополучие. И я сделаю это — с твоей помощью или без нее. Пусть даже мне придется растить моего брата Логана и собственного ребенка, который будет тянуть меня назад.
— Вот опять, черт тебя побери! Тебе нужен наш ребенок не больше, чем мы с Мэри Мэй были нужны коей проклятой матери!
— Не смей так разговаривать со мной! Я Макгиллен, а не проститутка, обслуживающая дальнобойщиков. Я же не избавилась от ребенка, так? Я могла бы это сделать, но я его оставила. — Я ткнула себя кулаком в грудь. — Я всегда поступаю правильно! У меня есть достоинство!
— Чушь собачья! Ты просто испугалась того, что скажут люди!
— То, что думают люди, куда важнее правды. Я должна поддерживать репутацию Макгилленов.
— Что?! Думаешь, господь создал Макгилленов сразу после Адама? Да ты беднее любого из Тэкери, и тебя раздуло как корову! Тебе надо выплачивать заем, а мы еще даже не начали строить амбар для яблок или как ты там его называешь. И кто, интересно, будет за всем этим присматривать, пока ты будешь сидеть с ребенком? Я! Именно я теперь и всегда буду заботиться о тебе! — Он ударил себя кулаком в грудь. — Я, Юэлл Дэвис Тэкери. И я требую уважения!
— Ты позаботишься обо мне?! Нет, ты будешь заботиться о своей упаковке пива, о своем кальяне для курения марихуаны и о своих машинах. И о своих подружках. А я сама о себе позабочусь. — Я развернулась и пошла прочь.
Мы с Дэви ссорились в кухне, которую не мог согреть старинный камин. Я уже взялась за ручку двери, выходившей в узкий коридор, когда Дэви крикнул:
— Ах, так?! Ну сейчас ты у меня узнаешь!
Он схватил пару дешевых стаканов с сушилки и швырнул их мне вслед один за другим. Первый разбился о камни очага, осколки полетели в разные стороны. Я подняла обе руки, но не успела закрыть лицо. Второй стакан разбился о твердое дерево косяка, и осколок впился мне в скулу под правым глазом.
Мне показалось, что он полоснул меня бритвой. Я прижала руку к щеке и почувствовала, что кровь течет между пальцев. Я повернулась к Дэви — беременная, окровавленная, дрожащая.
— О господи! — выдохнул Дэви и рванулся ко мне. — Хаш, любимая, я не хотел…
— Вон из моего дома. Убирайся. И не вспоминай господа — он не слушает нас.
— Ты ранена. Позволь мне…
— Убирайся — или, клянусь, я убью тебя голыми руками. Никто не смеет так со мной обращаться. Никто — ни ты, никто другой — не смеет угрожать Хаш Макгиллен!
Его лицо побелело и застыло.
— Ты Хаш Тэкери, — негромко поправил он.
— Только в свидетельстве о браке. Уходи.
Я поднялась наверх и заперлась в спальне. Дэвид хрипло крикнул:
— Ты еще поверишь в меня!
Потом хлопнула входная дверь. Дом вздрогнул. Он ветшал, а у меня не было денег на ремонт. Пол был изъеден термитами, двери повисли на старых петлях, крыша протекала. Целый час я пролежала на кровати, прижимая полотенце к порезу под глазом и потирая мой огромный живот. Я с тоской смотрела на мокрое пятно, расползавшееся на потолке.
Ты не можешь вот так лежать, истекать кровью и ждать, пока дом рухнет. Вставай и отправляйся собирать яблоки.
Я залепила рану кусочком пластыря, надела пальто, которое Дэви получил от Армии спасения, натянула желтый непромокаемый плащ, нахлобучила на голову старую отцовскую шляпу, повязала поверх мамин шарф и, тяжело переваливаясь, вышла на улицу. Все вокруг казалось серым от моросящего холодного дождя. Гнев и чувство решимости придавали мне сил. Я проехала на старом пикапе через сад до того места, где стояли зимние яблони, припарковала его под деревом и взобралась в кузов. Оттуда я могла дотянуться до нижних веток.
И я начала собирать яблоки.
Четыре часа спустя кузов был почти полон. Не такое скромное достижение, если вспомнить, что борта грузовичка были высотой в пять футов. Я стояла на заднем откидном борту, тянулась вверх, срывала яблоки и стонала от напряжения. Капли дождя стекали с полей шляпы, рану на лице дергало, красноватая жидкость сочилась из-под повязки. Я так устала, что во рту стало горько. Поясница разламывалась, щиколотки опухли, что-то тяжело давило внизу живота.
Когда я почувствовала первую схватку, у меня подогнулись колени, и я тяжело упала на собранные яблоки. Я лежала и с трудом глотала воздух, схватившись за живот. Комбинезон намок от отошедших вод. Когда боль отступила, я сползла из кузова и доковыляла до кабины. Но стоило мне поднять ногу на подножку, новая схватка заставила меня рухнуть на четвереньки. Кое-как я заползла под откидной борт, спряталась от дождя и легла на спину.
Через два часа стало совсем темно. Я сумела сесть, расстегнула лямки мягкого джинсового комбинезона и спустила его до колен. Карманным ножом я разрезала простые белые трусы, которые купила в супермаркете, и прислонилась к колесу. Боль стала нестерпимой. Я поняла, что ребенок выходит наружу.
— Ты не сможешь погубить мою жизнь! Тебе это не удастся!
Я кричала во весь голос, обращаясь к неведомой судьбе, изо всех сил цепляясь за землю. Меня окружали темнота и дождь, волосы повисли мокрыми прядями. Я зарыдала, когда особенно сильная боль едва не разорвала меня пополам.
И наконец все закончилось. Я была пуста и хватала ртом воздух, едва не теряя сознание. Но впервые за долгие девять месяцев я дышала только за себя одну! Я моргнула и вытерла капли дождя с лица. Что-то мокрое и теплое двигалось между моими бедрами. Я нагнулась и коснулась пальцами личика моего ребенка. Он слабо пискнул.
В это мгновение я преобразилась. Все, что осталось от моей юности и жалости к себе, было сметено потоком любви и преданности. Сумеречный свет освещал нас обоих. Мой сын был таким же одиноким и таким же несчастным, как я, и это делало его моим! Конец дождливого ноябрьского дня в Долине в Аппалачских горах может заставить любого человека поверить, что он один на этой земле. Но я не была одна. У меня был этот удивительный маленький человечек, этот плод моего собственного сада, который появился на свет на моей земле, под одной из лучших яблонь. Из случайного и несчастливого соединения произошло чудо, как знаменитое «сладкое яблоко хаш».
Я накрыла нас обоих плащом, перевязала ему пуповину шнурком от ботинка, взяла сына на руки и нежно прижала к себе.
— Я люблю тебя, ты мой, и я так жалею о том, что говорила раньше! — Я заплакала. — Твоя жизнь будет замечательной, богатой и полной всего того, что я сама упустила. Обещаю тебе, обещаю!
К тому времени, как Дэви явился домой — пьяный, усталый, с ног до головы забрызганный грязью, размахивающий двумя бумажками по сто долларов, — я уже лежала под запятнанными кровью простынями в спальне. Наш сын спал у моей груди.
— Я же говорил тебе, говорил, что выиграю! — начал Дэви, ворвавшись в комнату, разбрызгивая вокруг себя грязную воду. — Я же говорил…
Его голос прервался. Он остановился и смотрел на меня через комнату, освещенную слабым светом очага и старой керосиновой лампой на прикроватном столике, потому что электричество у нас отключили неделю назад. 1979 год едва не угробил нас, но я сумела разжечь собственный огонь и зажгла свой свет. Люди уже не один раз побывали на Луне, компьютеры начали свое победное шествие по миру, мы входили в эпоху бэби-бума. А я родила своего сына без врачей, обезболивания, под открытым небом — точно так же, как мои предки-пионеры. Это было тяжело, но я могла собой гордиться. В тот вечер я узнала намного больше о собственных силах. А еще я поняла, что в этом мире настоящее, а что нет.
Я смотрела на моего мужа, словно мать-медведица из берлоги. Я не доверяла никому — даже самцу, бросившему это семя в мое лоно. Я лежала очень тихо, охраняя своего детеныша. У меня болело все — не только тело, но даже лицо. Очень медленно Дэви на цыпочках подошел к кровати, грязными пальцами чуть отодвинул в сторону лоскутное одеяло. Когда он увидел нашего сына, он издал негромкий звук и сел на пол, словно ноги отказались ему служить. Он коснулся пальцем щеки ребенка, и по лицу его потекли слезы.
— У нас есть ребенок, — прошептал Дэви. — Я получил наконец своего мальчика…
«Нет, он мой. Я родила его одна», — едва не сказала я, но выражение нежности на лице Дэви остановило меня. Я знала, что мне предстоит вести серьезные битвы ради моего ребенка, и я была связана с его отцом. Дэви хотел этого ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
И тогда же я узнала о том, что у Дэви появилась девушка.
Однажды субботним вечером, когда почти все продавцы уже упаковали свои пожитки и уехали, я загнала ее в угол у бетонной стенки. Я, словно гончая, выследила ее по дешевому запаху поддельных духов. Она плавно двигалась в свете желтого фонаря, мотыльки и бабочки кружили у нее над головой. Некоторые спускались очень низко, и я могла бы поклясться, что пара-тройка запуталась в ее волосах, подстриженных, как у Фары Фоссет. К тому времени Фара уже потеряла былую популярность в Голливуде, но ее прическу еще многие годы копировли жительницы округа Чочино.
— Повернись! — негромко окликнула я ее.
Девица несла охапку пухлых бумажных пакетов. Дешевые джинсы обтягивали ее ягодицы так, что они были похожи на два готовых лопнуть воздушных шара. Она повернулась ко мне, удивленная тем, что на рынке еще кто-то остался, и испуганно охнула.
— Его здесь нет, так что никто тебе не поможет. — Я подняла револьвер, который мой отец привез из Кореи, и прижала дуло к ее лбу прямо между бровями.
— Боже ты мой, — пробормотала она и начала пятиться, прижимая к груди пакеты с покупками и тихонько взвизгивая.
Я следовала за ней, так плотно прижимая дуло к ее черепу, что видела отметину на коже.
— Заткнись! — приказала я, и, к моему удивлению, девица послушалась. Она прижалась спиной к бетонной стенке между разорванным плакатом кока-колы и пятидесятигаллонной бочкой из-под масла, набитой мусором.
— Прошу вас, только не убивайте меня, не надо! — промяукала она.
— Держись подальше от моего мужа. И если кто-нибудь спросит, ты никогда с ним не спала. Он даже взглядом с тобой не встречался. Слышишь меня?
— Пожалуйста, не убивайте меня…
— И запомни: еще раз коснешься его — люди даже твоего тела не найдут. Ни единого кусочка. Я искромсаю тебя десятидюймовым тесаком, которым рублю ветки, и скормлю свиньям Тома Уиллиса на Каслберри-роуд. Эти хрюшки провизжат твое имя, когда их будут забивать.
У нее подогнулись колени, и она сползла по стене вниз.
— Я клянусь… я никогда больше… боже ты мой, не надо, не надо…
— Отлично. Ты дала мне слово. А теперь дуй отсюда!
Я опустила револьвер, и она дала стрекача. Я проследила, как она садится за руль маленького пикапа с розовыми чехлами на сиденьях, и убрала револьвер в ящик с банками консервированных яблок. Мои руки дрожали, тошнота подступала к горлу. Я быстро схватила ломтик моченого яблока из баночки, которую всегда держала под рукой, втянула солоноватый сок, и мне стало лучше.
В тот вечер, когда Дэви вернулся домой из Северной Каролины, где он периодически гонял на мотоциклах вместе с такими же ненормальными, я встретила его на подъездной дорожке. В этот раз Дэви ездил на нашем маленьком грузовике, хотя обычно водил «Импалу» — ярко-красную, с дешевыми украшениями. Это была самая быстрая машина четырех округов. Так вот, я поставила ее посреди дороги, обложила тюками соломы и полила их бензином. Я стояла в свете его фар и ждала. Мое лицо опухло от слез, но я гордо подняла голову. Я держала в одной руке зажигалку, в другой канистру с бензином.
Дэви выскочил из грузовика.
— Какого черта?!
— Я знаю о твоей подружке.
Дэви ссутулился. В это первое, очень короткое мгновение я увидела, сколько горя он причинил самому себе, как ему больно. Ему оставалось только стоять на проселочной дороге и протягивать ко мне руки.
— Она ничего для меня не значит, Хаш! Мне на нее плевать…
— Тогда почему ты нарушил наши клятвы?
— Потому что ты не хочешь моего ребенка.
— Не смей передергивать!..
— Ты думаешь, тебе удается притворяться? Думаешь, я не вижу, насколько ты несчастна с того самого дня, когда объявила мне, что беременна? Я думал, что у тебя это пройдет, но ничего не изменилось. Думаешь, я не знаю, что ты вышла за меня только для того, чтобы люди не болтали? — Дэви кричал и плакал. — Ты хоть представляешь, как я себя при этом чувствую?
— Я люблю тебя! Но что делать, если я не хотела так рано обзаводиться детьми? И я ничего не могу с собой поделать. Я не хотела сейчас выходить замуж!
— Ты не можешь любить меня и чувствовать такое!
— Нет, могу! Просто сейчас я должна делать все необходимое для этой земли и этих яблок.
— Вот оно! Вот в чем проблема. Ты любишь эти проклятые яблоки больше, чем меня!
— Именно так!
Мы оба застыли. Я прикусила язык, но было поздно. Эти слова навсегда изменили все. Они изменили меня, изменили его, изменили нас. В это мгновение я разбила его сердце, как он разбил мое.
Я отбросила в сторону канистру и зажигалку, вошла в дом и заперла за собой дверь. Много недель подряд плакала по ночам, но Дэви об этом не узнал — до сентября, когда он должен был помогать мне собирать урожай, он спал в амбаре.
— Я никогда больше не прикоснусь к другой женщине, — пообещал он. — Прости меня.
— Извинения приняты.
Мы оба держались холодно и чинно. Я ему не поверила и была права, но Дэви должен был помочь мне собрать урожай.
И у нас должен был родиться ребенок.
Глава 3
Я никому не говорила о сроке родов, чтобы скрыть тот факт, что в день свадьбы уже была два месяца как беременна. И в результате в тот дождливый ноябрьский вечер, когда родился наш сын, я оказалась одна. Мэри Мэй знала, что ребенок должен вот-вот появиться на свет, но она всю неделю присматривала за Логаном вместо меня, а кроме того, была до смерти напугана. Дэви тоже знал о приближении дня родов, но в очередной раз не устоял перед искушением и отправился на гонки на своей заново собранной «Импале».
— Это гонки на приз «Грязного кота», пять заездов, — объяснил он мне. — Есть шанс, что я выиграю по-крупному — две, а может, даже три сотни баксов. Нам нужны эти деньги. Если я привезу домой выигрыш, мы купим коляску. Вот посмотришь, наш сын станет гонщиком еще до того, как научится ходить!
— А если родится девочка?
Дэви фыркнул.
— Девочки тоже могут ездить на гоночных автомобилях. Черт побери, да наша дочь станет первой гонщицей! Она выиграет «Дайтону 500», если я возьмусь за дело.
«Тебе это не удастся», — сказала я про себя, но предпочла сменить тему разговора. Я не стала просить Дэви остаться со мной, не сказала, что боюсь. Я никогда не признавалась ему в том, что мне страшно, что мне что-то нужно. Я вообще старалась не обращать внимания на свой огромный живот и не думать о ребенке внутри его. Мальчик или девочка, все равно, только пусть малыш побыстрее выбирается из моего тела, чтобы я снова могла заняться делами.
— У нас осталось два акра с осенними яблоками, — сказала я Дэви. — Я договорилась с оптовиком, который заберет все сразу, если мы сможем уложить их в ящики к началу следующей недели. Яблоки — это деньги в банке. У нас есть счета, которые необходимо оплатить. Так что тебе придется остаться дома и собрать яблоки.
— Яблоки могут подождать. Жизнь слишком стремительна для того, чтобы тратить ее на яблоки.
— Я сказала, оставайся дома и работай! Я серьезно говорю!
— Так я для тебя всего лишь наемный работник? — Дэви повысил голос. — Только поэтому ты позволила мне прикоснуться к тебе? Чтобы собрать побольше яблок?
— Если бы ты собирал яблоки и держался от меня подальше, у нас сейчас не должен был бы родиться ребенок, который нам не по средствам. Мы бы не стали родителями, когда нам еще нет и восемнадцати и мы едва сводим концы с концами.
Синие глаза Дэви превратились в кусочки льда.
— Я свожу концы с концами с того самого дня, как умер мой отец, а моя сука мать бросила нас с сестрой на произвол судьбы. Тебе повезло куда больше, чем мне, так что не жалуйся. В конце концов, ты сама позволила мне переспать с тобой. Я тебя не заставлял. Просто признайся, что я недостаточно умен и недостаточно богат, чтобы быть отцом ребенка Хаш Макгиллен. Давай, скажи это! Ты меня не любишь и жалеешь о том, что не сделала аборт. Ну, признавайся!
— Не указывай мне, что я должна делать! Я намерена получить образование, узнать побольше об окружающем мире, даже если я никогда в жизни не смогу уехать из этой населенной привидениями долины. И я намерена иметь деньги в банке, хорошую обстановку в доме и заработать уважение жителей этих мест — нет, всего штата! — для себя и всех остальных Макгилленов, которые сейчас беднее церковной мыши. Я хочу вернуть прежнее благополучие. И я сделаю это — с твоей помощью или без нее. Пусть даже мне придется растить моего брата Логана и собственного ребенка, который будет тянуть меня назад.
— Вот опять, черт тебя побери! Тебе нужен наш ребенок не больше, чем мы с Мэри Мэй были нужны коей проклятой матери!
— Не смей так разговаривать со мной! Я Макгиллен, а не проститутка, обслуживающая дальнобойщиков. Я же не избавилась от ребенка, так? Я могла бы это сделать, но я его оставила. — Я ткнула себя кулаком в грудь. — Я всегда поступаю правильно! У меня есть достоинство!
— Чушь собачья! Ты просто испугалась того, что скажут люди!
— То, что думают люди, куда важнее правды. Я должна поддерживать репутацию Макгилленов.
— Что?! Думаешь, господь создал Макгилленов сразу после Адама? Да ты беднее любого из Тэкери, и тебя раздуло как корову! Тебе надо выплачивать заем, а мы еще даже не начали строить амбар для яблок или как ты там его называешь. И кто, интересно, будет за всем этим присматривать, пока ты будешь сидеть с ребенком? Я! Именно я теперь и всегда буду заботиться о тебе! — Он ударил себя кулаком в грудь. — Я, Юэлл Дэвис Тэкери. И я требую уважения!
— Ты позаботишься обо мне?! Нет, ты будешь заботиться о своей упаковке пива, о своем кальяне для курения марихуаны и о своих машинах. И о своих подружках. А я сама о себе позабочусь. — Я развернулась и пошла прочь.
Мы с Дэви ссорились в кухне, которую не мог согреть старинный камин. Я уже взялась за ручку двери, выходившей в узкий коридор, когда Дэви крикнул:
— Ах, так?! Ну сейчас ты у меня узнаешь!
Он схватил пару дешевых стаканов с сушилки и швырнул их мне вслед один за другим. Первый разбился о камни очага, осколки полетели в разные стороны. Я подняла обе руки, но не успела закрыть лицо. Второй стакан разбился о твердое дерево косяка, и осколок впился мне в скулу под правым глазом.
Мне показалось, что он полоснул меня бритвой. Я прижала руку к щеке и почувствовала, что кровь течет между пальцев. Я повернулась к Дэви — беременная, окровавленная, дрожащая.
— О господи! — выдохнул Дэви и рванулся ко мне. — Хаш, любимая, я не хотел…
— Вон из моего дома. Убирайся. И не вспоминай господа — он не слушает нас.
— Ты ранена. Позволь мне…
— Убирайся — или, клянусь, я убью тебя голыми руками. Никто не смеет так со мной обращаться. Никто — ни ты, никто другой — не смеет угрожать Хаш Макгиллен!
Его лицо побелело и застыло.
— Ты Хаш Тэкери, — негромко поправил он.
— Только в свидетельстве о браке. Уходи.
Я поднялась наверх и заперлась в спальне. Дэвид хрипло крикнул:
— Ты еще поверишь в меня!
Потом хлопнула входная дверь. Дом вздрогнул. Он ветшал, а у меня не было денег на ремонт. Пол был изъеден термитами, двери повисли на старых петлях, крыша протекала. Целый час я пролежала на кровати, прижимая полотенце к порезу под глазом и потирая мой огромный живот. Я с тоской смотрела на мокрое пятно, расползавшееся на потолке.
Ты не можешь вот так лежать, истекать кровью и ждать, пока дом рухнет. Вставай и отправляйся собирать яблоки.
Я залепила рану кусочком пластыря, надела пальто, которое Дэви получил от Армии спасения, натянула желтый непромокаемый плащ, нахлобучила на голову старую отцовскую шляпу, повязала поверх мамин шарф и, тяжело переваливаясь, вышла на улицу. Все вокруг казалось серым от моросящего холодного дождя. Гнев и чувство решимости придавали мне сил. Я проехала на старом пикапе через сад до того места, где стояли зимние яблони, припарковала его под деревом и взобралась в кузов. Оттуда я могла дотянуться до нижних веток.
И я начала собирать яблоки.
Четыре часа спустя кузов был почти полон. Не такое скромное достижение, если вспомнить, что борта грузовичка были высотой в пять футов. Я стояла на заднем откидном борту, тянулась вверх, срывала яблоки и стонала от напряжения. Капли дождя стекали с полей шляпы, рану на лице дергало, красноватая жидкость сочилась из-под повязки. Я так устала, что во рту стало горько. Поясница разламывалась, щиколотки опухли, что-то тяжело давило внизу живота.
Когда я почувствовала первую схватку, у меня подогнулись колени, и я тяжело упала на собранные яблоки. Я лежала и с трудом глотала воздух, схватившись за живот. Комбинезон намок от отошедших вод. Когда боль отступила, я сползла из кузова и доковыляла до кабины. Но стоило мне поднять ногу на подножку, новая схватка заставила меня рухнуть на четвереньки. Кое-как я заползла под откидной борт, спряталась от дождя и легла на спину.
Через два часа стало совсем темно. Я сумела сесть, расстегнула лямки мягкого джинсового комбинезона и спустила его до колен. Карманным ножом я разрезала простые белые трусы, которые купила в супермаркете, и прислонилась к колесу. Боль стала нестерпимой. Я поняла, что ребенок выходит наружу.
— Ты не сможешь погубить мою жизнь! Тебе это не удастся!
Я кричала во весь голос, обращаясь к неведомой судьбе, изо всех сил цепляясь за землю. Меня окружали темнота и дождь, волосы повисли мокрыми прядями. Я зарыдала, когда особенно сильная боль едва не разорвала меня пополам.
И наконец все закончилось. Я была пуста и хватала ртом воздух, едва не теряя сознание. Но впервые за долгие девять месяцев я дышала только за себя одну! Я моргнула и вытерла капли дождя с лица. Что-то мокрое и теплое двигалось между моими бедрами. Я нагнулась и коснулась пальцами личика моего ребенка. Он слабо пискнул.
В это мгновение я преобразилась. Все, что осталось от моей юности и жалости к себе, было сметено потоком любви и преданности. Сумеречный свет освещал нас обоих. Мой сын был таким же одиноким и таким же несчастным, как я, и это делало его моим! Конец дождливого ноябрьского дня в Долине в Аппалачских горах может заставить любого человека поверить, что он один на этой земле. Но я не была одна. У меня был этот удивительный маленький человечек, этот плод моего собственного сада, который появился на свет на моей земле, под одной из лучших яблонь. Из случайного и несчастливого соединения произошло чудо, как знаменитое «сладкое яблоко хаш».
Я накрыла нас обоих плащом, перевязала ему пуповину шнурком от ботинка, взяла сына на руки и нежно прижала к себе.
— Я люблю тебя, ты мой, и я так жалею о том, что говорила раньше! — Я заплакала. — Твоя жизнь будет замечательной, богатой и полной всего того, что я сама упустила. Обещаю тебе, обещаю!
К тому времени, как Дэви явился домой — пьяный, усталый, с ног до головы забрызганный грязью, размахивающий двумя бумажками по сто долларов, — я уже лежала под запятнанными кровью простынями в спальне. Наш сын спал у моей груди.
— Я же говорил тебе, говорил, что выиграю! — начал Дэви, ворвавшись в комнату, разбрызгивая вокруг себя грязную воду. — Я же говорил…
Его голос прервался. Он остановился и смотрел на меня через комнату, освещенную слабым светом очага и старой керосиновой лампой на прикроватном столике, потому что электричество у нас отключили неделю назад. 1979 год едва не угробил нас, но я сумела разжечь собственный огонь и зажгла свой свет. Люди уже не один раз побывали на Луне, компьютеры начали свое победное шествие по миру, мы входили в эпоху бэби-бума. А я родила своего сына без врачей, обезболивания, под открытым небом — точно так же, как мои предки-пионеры. Это было тяжело, но я могла собой гордиться. В тот вечер я узнала намного больше о собственных силах. А еще я поняла, что в этом мире настоящее, а что нет.
Я смотрела на моего мужа, словно мать-медведица из берлоги. Я не доверяла никому — даже самцу, бросившему это семя в мое лоно. Я лежала очень тихо, охраняя своего детеныша. У меня болело все — не только тело, но даже лицо. Очень медленно Дэви на цыпочках подошел к кровати, грязными пальцами чуть отодвинул в сторону лоскутное одеяло. Когда он увидел нашего сына, он издал негромкий звук и сел на пол, словно ноги отказались ему служить. Он коснулся пальцем щеки ребенка, и по лицу его потекли слезы.
— У нас есть ребенок, — прошептал Дэви. — Я получил наконец своего мальчика…
«Нет, он мой. Я родила его одна», — едва не сказала я, но выражение нежности на лице Дэви остановило меня. Я знала, что мне предстоит вести серьезные битвы ради моего ребенка, и я была связана с его отцом. Дэви хотел этого ребенка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34