Мы оба вздрогнули от такой новости. В палату вошел Дэвис, одетый для долгой поездки в старые джинсы и теплую куртку.
— Готов?
— Я уже родился готовым, — ответил я.
* * *
Не могу не привести вам заголовки из некоторых крупных газет.
«Свекровь Эдди Джекобс Тэкери выпорола Хейвуда Кении!»
«Кении струсил. Переживет ли его имидж крутого радио-мачо такой позор?»
«Кении не будет подавать иск. Как говорят, он хочет, чтобы об инциденте поскорее забыли».
«Племянник президента — это национальное достояние», — сказал кардинал чикагской епархии. Он осудил шоу Кении».
А вот этот мне понравился больше всех:
«Две радиостанции уже отказались от трансляции шоу Хейвуда Кении. Остальные могут последовать их примеру».
Отличные новости, но им не удалось утешить меня в тот день, когда я вернулась в Долину. Я закрыла ферму и отправила родственников по домам. С серого неба лил ледяной дождь, надвигались холода. Самый замечательный и самый ужасный сезон сбора и продажи яблок остался позади. Мне хотелось свернуться калачиком под одеялом и лелеять свою тоску… Меня разбудил телефонный звонок.
— Хаш, это Мэри Мэй.
— Мэри Мэй!
— Я в Майами, здесь страшная жара, и я собираюсь подняться на круизный лайнер, только… Я никак не могу перестать плакать.
— Возвращайся домой!
— Ох, Хаш, я так хотела забыть прошлое и найти себе хорошего мужика на этом теплоходе! Но потом мне позвонила кузина Мейфло и рассказала о Якобеке. А потом я увидела новости о тебе и Кенни. Я подумала, что действительно нужна тебе в Долине. То есть я хочу сказать, что тебе специалист по связям с общественностью нужен больше, чем мне — хороший парень.
— Мэри Мэй, я даже представить себе не могу, что стану делать, если ты не вернешься!
— Я не знаю, что теперь думать о моем брате. Я просто не представляю…
— Мы с тобой поговорим. Мы найдем способ, как нам вспоминать о нем, вспомним и хорошее, и плохое.
— Я вот еще о чем хотела спросить… Ты сможешь любить меня по-прежнему как свою золовку, хотя ты никогда не любила моего брата?
— Ох, Мэри Мэй, любовь — она как яблоки. Каждое семечко не похоже на остальные, даже если все они с одного дерева. Конечно, я люблю тебя. И, разумеется, ты остаешься моей любимой золовкой. Возвращайся домой!
— Хорошо, Хаш, хорошо. — Она перестала плакать и собралась с силами, чтобы крикнуть кому-то на теплоходе: — Принесите обратно мои вещи, прошу вас!
Поговорив с Мэри Мэй, я вышла на улицу, в холодный туманный день и пошла в сад, размышляя о том, как я сумела сохранить единство семьи вопреки тому, что натворила.
«Посади хорошие семена, и урожай будет добрым», — прошептала Большая Леди.
— Что посеешь, то и пожнешь, — вслух сказала я. — Я это знаю. Но что, если мужчина, умеющий укрощать пчел, не выказал никакого намерения вернуться ко мне весной или позже?
Нет ответа. Я была одна.
Я долго ходила в тумане по саду. Мои джинсы и свитер пропитались водой, но я все равно бродила между деревьями, по террасам на склоне горы, по могилам солдат, пока не спустилась по холму вниз, к новым посадкам и Амбарам. Я смотрела на пустые павильоны, усыпанную гравием парковку, уходящую вверх Садовую дорогу Макгилленов, закрытые ворота. Пустота и обособленность окружили меня вместе с тающим светом вечера. Меня ждали пустые дни и ночи. Я села на опушке садов в наступающих сумерках и заплакала.
Я все еще плакала, когда услышала издалека шум тяжелых машин. Я нахмурилась и посмотрела на шоссе. Грохот стал ближе. Несколько военных автомобилей следовали один за другим. Я смотрела во все глаза. Первая машина остановилась у моих ворот, и со стороны пассажира выпрыгнул Дэвис. Мой Дэвис. Мой сын. Это был его второй незапланированный визит за год. Он начал сезон урожая, удивив меня, и закончил его, удивив еще больше. Он не видел, что я смотрела на него, открыв рот, с опушки сада, потому что возился с ключами.
Дэвис открыл ворота. Солдат помог ему откатить их в сторону. Потом Дэвис и солдат забрались обратно в машину. Караван — или конвой, не знаю, как правильно, — медленно въехал на территорию фермы.
Я побежала к нему навстречу и остановилась одновременно с машинами. Шум моторов стих. Шепот мягкого влажного ветра гор наполнил тишину. Дэвис увидел меня и поднял в приветствии руку. Потом махнул рукой в сторону машины в середине колонны, и мои ноги словно приросли к гравию.
Мужчины и женщины в военной форме выходили из военных машин. Некоторые несли медицинское оборудование, другие были просто эскортом. Они все подошли к одной из машин, помогая вылезти человеку, которого я не могла разглядеть. Этот медленно двигавшийся мужчина был высоким и темноволосым, пожившим и многое повидавшим. В армейской куртке, фланелевой рубашке и старых армейских брюках, он отмахнулся от помогавших ему, потом повернулся ко мне. Он пошел мне навстречу очень медленно, иногда останавливаясь, но упорно.
Якобек!
Я побежала к нему.
— Ты не должен был уезжать из больницы, Джейкоб! О, Джейкоб!
— Я хочу быть фермером и выращивать яблоки, — сказал он.
Я обняла его за шею и поцеловала, и он поцеловал меня в ответ, обняв одной рукой за плечи, а другой за талию. Я постаралась не слишком прижиматься к нему, помня о его ранении, но он прижал меня к здоровому боку, и мы крепко обнялись.
— Тогда добро пожаловать домой, — прошептала я.
Глава 21
Месяц спустя
Поездка в Вашингтон, чтобы увидеть первенца Эдди и Дэвиса, была первым большим путешествием Якобека после ранения. Он выздоровел полностью. Но что самое удивительное, мы с ним стали, как бы это сказать, настоящей парой. Да, именно так. Для Якобека месяц моего усиленного внимания и внимания всего округа Чочино, хорошо продуманная смесь разговоров по душам и нежного секса сделали чудеса. Чудо произошло и с ним, и со мной.
Мы помирились с Дэвисом, и жизнь снова вошла в нормальное русло. Представитель следующего поколения нашей семьи должен был вот-вот появиться на свет — не под яблоней, а в оборудованном по последнему слову родильном доме округа Колумбия. Эдди и Дэвис выбрали именно его за близость к городу, и секретная служба их выбор одобрила.
В специальной комнате для маленьких посетителей Бэби уже успела подружиться с полудюжиной детей из семей Джекобс и Хэбершем. Джекобсы были зазнайками, но вполне добродушными, а вот Хэбершемы казались слишком чистенькими для детей моложе двенадцати лет и были немного заносчивыми, как Эдвина.
— Я Уолфорд Хэбершем Четвертый, — высокомерно сказал один мальчик, знакомясь с Бэби. — А ты — та самая дикарка с гор?
Она даже глазом не моргнула, ни одной темной длинной ресничкой Тэкери. Бэби уже решила, кем хочет быть, и была готова всем рассказать свою историю.
— Я Хаш Макгиллен Шестая, — ответила она Уолфорду. — Так что не пудри мне мозги.
Наблюдающая за детьми, как мать-тигрица, Люсиль довольно улыбнулась.
Мы с Эдвиной стояли в маленькой комнате ожидания. Ал, Якобек и Логан курили сигары на улице в темноте под падающим снегом. Я хотела тоже закурить трубку, но забыла ее дома, потому что собиралась в спешке, когда нам позвонили и сообщили, что у Эдди уже начались схватки. Мэри Мэй осталась дома, чтобы отвечать на звонки и подготовить прессрелиз. Она решила организовать конкурс на лучшее название кондитерского изделия в честь младенца. Я сказала ей, что против этой затеи, но она была преисполнена решимости.
Неожиданно Эдвина обняла меня сильной рукой, словно мы были подружками.
— Я собираюсь организовать весной свадьбу для вас и Николаса, — объявила она.
Я удивленно посмотрела на нее.
— Спасибо, что сообщили нам об этом.
— А в чем проблема? Вы же определенно сказали, что женитесь.
— Это так, но почему вы решили, что я позволю вам заниматься нашей свадьбой?
— Разве вам не хочется выйти замуж в Белом доме? Я уставилась на нее:
— Вы что, шутите?
— Я не шучу, — строго ответила она. — Я уже спросила Николаса, не возражает ли он, и он сказал, что решать вам.
Я на мгновение потеряла дар речи.
— И вы хотите это сделать ради меня?
— Нет, это ради Николаса. Вы просто необходимый элемент для его счастья.
— Понятно.
Она хмыкнула и отвернулась.
— Так вы согласны?
— Эдвина, я полагаю, что вы стараетесь быть со мной милой. Могу сказать только одно: на это больно смотреть.
— Вы либо принимаете это мое чертово предложение, либо нет!
— Я принимаю.
— Отлично.
— Спасибо, ваше высочество.
— Заткнись!
Мы обе посмотрели на закрытые двери родильного отделения.
— Ты осенью всегда занята своими яблоками, — вдруг сказала она, — так что это время года я буду проводить с моим внуком.
— Согласна. А я буду проводить с моим внуком зиму, весну и день летнего солнцестояния.
— День летнего солнцестояния? Почему? Это что, особый яблочный праздник? Ритуал?
— В каком-то смысле. В этот день начинается сбор урожая. Мы собираемся всей семьей в саду и готовим тушеные зеленые яблоки по особому рецепту индейцев чероки.
— Тушеные зеленые яблоки? И что с вами бывает после того, как вы наедитесь зеленых яблок? Весь клан принимает участие в церемониальных гонках «Диарейный забег»? Нет уж, ты не будешь кормить моего внука этой гадостью, пусть и по старинному рецепту.
— Да не будь ты такой неженкой! Я пришлю рецепт твоему шеф-повару. Сможешь сама сначала попробовать. А лучше скорми его своим рабам или крестьянам — посмотришь, выживут ли они. Ну, ты сама знаешь, как это делается.
Эдвина вздохнула.
— Я согласна. Ребенок мой со дня летнего солнцестояния до осени и на Рождество.
— Э, нет! О больших праздниках разговор отдельный.
— Ладно, Рождество он будет проводить у нас по очереди.
— И День благодарения.
— Но Пасха всегда моя. Ты же почти язычница, тебе не нужна Пасха.
— Если бы преподобная Бетти из евангелистской церкви Урожая с песней слышала твои слова, она бы напустила на тебя порчу.
Ал, Якобек и Логан вернулись с улицы и услышали конец нашего разговора.
— Леди, — вмешался Ал, — я должен уточнить кое-что. У ребенка есть родители, и они скажут вам сами, когда вы сможете видеть внука.
— Ни в коем случае! — хором ответили мы с Эдвиной.
Якобек взял меня за руку и вывел в ближайший холл.
— Расслабься, — велел он.
— Не могу. Я никогда раньше не была бабушкой. Сколько это еще продлится? Мне казалось, я родила Дэвиса за пять секунд. Или за пять дней?.. Я помню только, что шел страшный дождь, мне было больно и невероятно радостно.
— Я был с Эдвиной, когда родилась Эдди. Мне бы хотелось быть с тобой, когда на свет появился Дэвис, — тихо сказал он.
— И как бы я объяснила это его отцу?
Плоская шутка, но мы оба неожиданно успокоились. Взявшись за руки, мы подошли к окну, выходящему в засыпанный снегом сад, и долго смотрели, как снежинки летят в свете фонарей и ложатся на живую изгородь.
— Я бы тоже хотела, чтобы ты был со мной и Дэвисом, — призналась я.
— Ты говорила, что всегда хотела еще одного ребенка…
Я сжала его пальцы.
— Мне еще придется помогать растить Бэби. И с минуты на минуту у меня появится внук. — Я помолчала. — Но я действительно всегда хотела еще одного ребенка.
— В этом году тебе будет сорок один, а мне сорок четыре. Мы были бы сумасшедшими, если бы только подумали о…
— Тогда давай будем немного сумасшедшими! — Мое сердце забилось быстрее. Мы посмотрели друг на друга очень серьезно. — Ты хотел бы стать отцом, если у нас все получится? — прошептала я.
Якобек кивнул, не отводя глаз.
— А ты? Хочешь снова стать матерью?
— Да.
— Хорошо.
Мы оба с облегчением выдохнули и прислонились друг к другу.
— У нас может ничего не получиться, — пробормотала я, и на глаза мои навернулись слезы. — Но давай хотя бы попробуем провести борозду и посадить семена.
Он рассмеялся.
— Теперь я не знаю, покупать ли мне новую сельхозтехнику или выбрасывать презервативы.
Мы обнялись и стояли, чуть покачиваясь, — улыбающиеся, возбужденные, напуганные. Будет ребенок или нет, но как приятно снова почувствовать себя плодородной!
— Где все? — раздался голос Дэвиса. — Мать! Ты где?
Мы с Якобеком бросились обратно в комнату ожидания. Там стоял вспотевший, улыбающийся, побледневший Дэвис. Ал, Эдвина, Логан, Люсиль и мы с Якобеком окружили его.
— Эдди в полном порядке, — объявил Дэвис. — У нас родилась дочка!
Аплодисменты. Объятия. Слезы. Рукопожатия.
— Наша внучка, — сказала Эдвина Алу и поцеловала его.
— Моя внучка, — сказала я Якобеку и поцеловала его.
— Моя крестница, — сказал он всем и поцеловал меня.
Через несколько минут сестра впустила нас в палату, где Эдди держала на руках хорошенькую девочку, завернутую в розовое одеяльце. Забыв о достоинстве, мы все толкались около кровати, охали, ахали, прижимали руку к груди. Дэвис сидел на кровати рядом с женой.
— Хочешь сказать им сейчас? — спросил он. Измученная, но счастливая Эдди кивнула,
— Мы с Дэвисом решили, что нашей дочери необходимо несколько имен, чтобы она помнила о своих корнях.
— Только ничего связанного с яблоками! — простонала Эдвина.
— Нет, мама. Эти имена должны символизировать силу, любовь и замечательное, жизнерадостное упрямство ее семейного дерева.
— Все, что относится к деревьям, меня устраивает, — вставила я.
— Мать, тс-с! — остановил меня Дэвис.
Эдди улыбнулась. Она с нежностью посмотрела на Дэвиса, потом на их дочь и прошептала:
— Ее зовут Эдвина Хаш Тэкери.
Эдвина Хаш. Это было неуклюже, совсем не музыкально, но мне понравилось.
— Хаш Эдвина, — негромко сказала я. — Замечательно.
— Эдвина Хаш, — поправила меня Эдвина. — Замечательно.
Ал засмеялся. Я посмотрела на Якобека и увидела, что он едва сдерживает улыбку.
— Что такое? — требовательно поинтересовалась я. Ал покачал головой.
— Я надеюсь, что кто-нибудь придумает девочке прозвище, иначе нам придется обращаться в Верховный суд для улаживания конфликта.
Да, Эдвине Хаш потребуется прозвище. Пока Дэвис и Эдди называют ее Малышка Эдди. Подозреваю, что так оно и останется. Я не возражала — просто придумала собственную версию. Малышка Эдди Хаш. Я все время повторяла это Якобеку и улыбалась.
— Малышка Эдди Хаш. Это не такое уж длинное имя. А когда она будет приезжать в Долину, я буду называть ее просто Эдди Хаш. Это очень поюжному.
Якобек изогнул одну бровь.
— Такое имя больше подходит жокею или профессиональному игроку.
Мы оба расхохотались.
* * *
Мы приехали в Вашингтон после полуночи. Секретную службу предупредили, и они впустили нас на территорию Белого дома. Мы с Якобеком прошли по дорожке, освещенной фонарями, к тому месту, которое одобрила администрация, ведавшая этим большим старинным особняком и его садами. И мы с Якобеком посадили семечко яблони там, где оно будет получать достаточно влаги и света.
Темноте не удастся победить яблони!
«Это приятно — быть знаменитой, — прошептала мне Большая Леди. — Иногда стоит позволить нашим легендам поработать на нас, а мы посмотрим, устоят ли они в самую страшную бурю».
«Да, — ответила я. — Они устояли, выжили и расцвели».
Якобек сжал мою испачканную землей руку.
— О чем ты думаешь, когда на твоем лице появляется такое выражение? Что бы это ни было, мне нравится.
— Я думаю о тебе. О тебе, о нашей семье, об этой удивительной ночи и нашей яблоне. А еще я думаю о пчелах, которые прилетят в Долину весной, и мы с тобой сумеем их приручить. Только представь, Джейкоб! Ты и я — два укротителя пчел — работаем в одном саду, вместе. У нас будет полно яблок, полно меда, наступят хорошие времена…
Якобек улыбнулся.
— Они уже наступили, — сказал он.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34