Само помещение оказалось почему-то восьмиугольным. Было сильно и «правильно» натоплено. В таком жару можно сидеть долго, не торопясь распаривая каждую клеточку. Дойдя до состояния вареных раков, мы с визгом вывалились из норы и шлепнулись в речку. Вода еще толком не прогрелась, но это делало удовольствие попасть из жаркой бани в холодную реку еще острее. Мы распластались, как лягушки, на камнях мелководья, и течение омывало наши разгоряченные розовые тела. Люди подтягивались на берег. Видимо, мы привлекали народ своими прелестями и визгом. Здесь, на фестивале существовало негласное правило для тех, кто приходит на пляж: «Можешь раздеться – раздевайся». Скоро компания голых нимф разрослась, и рядом с нами лежало уже около десятка тел. А на берегу прибавилось зрителей, но это никого не смущало. Когда мы набрызгались вволю и собрались вернуться в лагерь, из леса раздались рокочущие звуки барабана. Глафира с Меланией потащили нас на самое массовое местное мероприятие – «Танцы мира». На большой поляне собрались в кружок люди. Они пели и танцевали, образовав большой шумный хоровод. Он подхватил нас. Ничего сложного в этих «Танцах мира» не было, надо просто петь и плясать вместе со всеми. Получилось не сразу. Слова и мелодии менялись, но если удавалось поймать ритм – запоминались. Постепенно я втянулась. Руководила всем красивая женщина средних лет, русоволосая, голубоглазая, с громким, зычным голосом. Все называли ее странным для ее славянской внешности именем Зульфия. В женщине тоже чувствовалась сила, и немаленькая. Характер этой силы я уловить не смогла, но чувствовала, что именно с ее помощью Зульфия и ведет хоровод. К середине танца амулет Александры Петровны стал теплеть, к концу – нагрелся еще сильней. Удивительно! Никогда еще подарок мадам не проявлял себя так странно. Значит, я надела его не зря. Когда танец закончился и все бросились обниматься, символизируя этим единение, Катька сказала, что зверски устала и пойдет полежит. Странно. Катюнечку на моей памяти не могли свалить с ног три-четыре бессонные ночи, а никак не два часа танца. Может, перекупалась? Но я усталости не чувствовала и в сопровождении Глафиры и Мелании пошла бродить по лагерю, знакомиться с людьми, короче, тусоваться. На главной поляне, где происходили танцы, стоял щит, служивший доской объявлений. На нем вывешивалось расписание разных мероприятий: мастер-классов, групповых медитаций, тренингов. Психологические тренинги меня не прельстили, а вот на медитации и мастер-классы я решила сходить. Это оказалось ужасно занимательным! В одном месте учили играть на барабанах, в другом давали уроки русского кулачного боя, в третьем была двигательная медитация. Я так забегалась, что чуть не пропустила занятие по танцу живота. Давала его, естественно, Мелания. Она уже переоделась и звенела висюльками костюма. Мелька, нет, теперь уж точно Аиша, включила магнитофон, и полилась завораживающая восточная музыка. Я немедленно присоединилась. Подруга вела занятия совсем по-другому, чем в городе. Она не объясняла, как и что делать, а танцевала и подпевала себе, а люди вокруг нее медленно втягивались в танец. Казалось, из Аиши, а не из динамиков струилась мягкая мелодия, обволакивая и вовлекая. В своем звенящем ярком костюме Мелания была, как ни удивительно, совершенно к месту на этой большой лесной поляне. Она словно принесла с собой сказку. Казалось, северному лесу приятно, что на его поляну села экзотическая птица с далеких берегов Красного моря. Танец неспешно разрастался людьми, занимая все пространство поляны. Они плясали, кто правильно, кто неправильно, но от души! Мне казалось, я ощущаю вокруг вихри радости, упругие, как маленькие водовороты на мелководье, где мы плескались, выскочив из горячей ошовской баньки. Капризное солнце опять выглянуло, заиграло на яркой расшивке костюма и на лицах, стало еще веселей. Народ разошелся вовсю, как на хорошей восточной вечеринке!
Идиллию прекратила голосистая Зульфия. Я подметила, что смотрит она на Мельку совсем недобро. С самого начала занятия она стояла в сторонке, внимательно наблюдая за происходящим. Потом, когда танец достиг кульминации, неожиданно выскочила в круг, стала громко подпевать, перекрикивая динамики и выполняя при этом дикие африканско-папуасские движения, не имеющие ничего общего с тем, что показывала Аиша. Зульфия прыгала, вопила, вытесняя танцующих к самому краю поляны. Она делала это так энергично, что в мою голову даже закралась суеверная мысль, что в темпераментную даму кто-то или что-то вселилось. Некая не слишком приятная сущность. Окружающие тоже не могли решить, как себя вести. Повторять за Зульфией никому не хотелось, а танцевать как раньше она не давала. Какое-то время кто-то еще продолжал ритмично двигаться, но вскоре остановились все. И Мелания тоже. Люди стояли и недоуменно смотрели на кривляющуюся женщину. Однако это быстро всем надоело, и народ стаи разбредаться кто куда. Зульфия же как будто ничего и не заметила. Или она только этого и добивалась, чтобы люди ушли с Мелькиного занятия? Зачем? Непонятно. Ведь танец живота – один из танцев мира. А может, все дело в желании быть единоличным лидером? Самым главным гуру? Отдышавшись и прочистив горло, она бросила Мельке небрежно:
– Вот смотри, Аиша, как надо людей заводить.
– Спасибо, Зуля, – ответила Мелания не без язвы, – буду знать.
Женщины обменялись такими взглядами! Любви в этих взглядах точно не было. Даже легкой симпатии. Опять зазвучал барабан. Неугомонная дама сзывала на свои танцы. После того как она бесцеремонно прервала Мелькин мастер-класс, мне в них участвовать не хотелось. «Не очень-то много мира на этом фестивале», – подумала я. Аиша отвела меня в сторону, мы присели на поваленное бревно, наблюдая, как растет хоровод Зульфии.
– Вот увидишь, натанцуются, будут как выжатые лимоны.
– Почему?
– А потому что Зулька всю групповую энергию заберет и использует. Откуда, ты думаешь, она такая сильная взялась? Фестивалями питается.
«Так вот почему нагревался амулет!» – осенило меня.
– А почему вы терпите?
– А я здесь последний раз. Если бы Катька и Глашка не уговорили, вообще бы не поехала.
– А другие как же? Они разве не видят?
– Нет, не видят. Возносят ее до небес, а сами не понимают, что она их просто грамотно «ест».
– Неужели никто не понимает? Здесь же все такие продвинутые!
– Некоторые понимают. Вот, например, те, кто организовал эти «Танцы мира». Зулька их использовала и выкинула из проекта. Но они только тогда и поняли, что их «употребили», когда остались с носом.
До этого тоже пели дифирамбы: «Зульфия такая сильная!», «Зульфия прирожденный лидер», «Зульфия прекрасный организатор» и все в таком же духе. Вот на них этот лидер и опробовал свое лидерство. Сначала их слегка подвинула, а потом совсем выдавила из оргкомитета. Сейчас уже все забыли, чья это идея «Танцы мира». Думают, что Зульфии.
– А коммерчески это выгодно?
– Еще как! Особенно если всех вокруг обобрать!
– Ну хорошо, но ты же ей жить не мешаешь! Зачем она опять танцы заводит, ведь по расписанию они уже были!
– Есть такие слова – зависть, жадность, ревность. Женщины-эзотерики бывают очень завистливы и ревнивы. Завидуют чужой силе, ревнуют к успеху. Как будто сила – это любовник, которого другая может отбить. А силы хватает на всех, и она у каждого своя. Это так очевидно…
Мелания вздохнула. Я тоже. Увы, нет в мире совершенства. Искала островок рая на земле, а попала на небольшую войну. Хотя нет, с войной я погорячилась, на фестивале, как в Ноевом ковчеге или романе Льва Николаевича, перемешалось все, и война и мир. Скорее всего, небеса, тучи на которых разгонял утром горластый Вапити, хотели мира и справедливости, потому что неожиданно на поляну, где верховодила Зульфия, вышла большая группа женщин в национальных русских костюмах. Они громко, во все горло, запели-завопили открытым звуком фольклорные песни. Народ отхлынул от Зульфии и побежал к ним. Переорать их она не смогла по одной простой причине: женщин было больше. Тетки вообще были заводные. И припевки выкрикивали себе под стать, хоть и веселые, но с членовредительством. Запомнила я всего парочку: «Топор, рукавица – жена мужа не боится!» и «Коса, топор – жена мужа об забор», далее все в таком же духе. Зульфия попробовала опять завести свои танцы и даже со всей дури застучала в большой барабан, но тут на подмогу теткам неожиданно пришли молодые музыканты, которые играли на фестивале кельтскую музыку.
Озорных парней, нарочито одетых как гопники, видно, тоже задолбали «Танцы мира», и они дружно поддержали «народниц». Завыли волынки в такт припевкам, и над поляной опять понеслось: «Топор, рукавица…» Мелька взяла меня за руку.
– Пойдем, послушаешь, как звучит лагерь! – проорала она мне на ухо.
Мы поднялись на сопку. Внизу перемешалось все – барабан, звонкие голоса женщин, вой волынок, и это не было какофонией. Это была настоящая музыка! Или стук одного коллективного сердца, которое хотело радоваться. Люди на фестивале не замечали, что кто-то делит власть и силу, а просто от души веселились. Все равно хорошо! Все равно праздник! Радость бушевала, как ветер в кронах соснового леса. Здесь ее было больше, чем печали или вражды. Многие знакомились, заводили романы и романчики. Атмосфера склоняла. Но не меня. Во-первых, мое сердце оккупировал загадочный астролог. Л во-вторых, на мой вкус здешние мальчики и мужчины выглядели какими-то слабоватыми. Не в физическом смысле, а в смысле наличия внутренней силы, поисками которой все здесь дружно занимались Не думаю, что слова Мелании про мужиков и эзотериков повлияли на меня, нет, я сама умею наблюдать и делать выводы. Я сразу заметила, что мужчины здесь не торопятся помочь женщинам, даже если те делают тяжелую, откровенно мужскую работу. Водой, дровами занимался исключительно слабый пол. Противоположная половина человечества совершенно не желала тратить время и силы на эту ерунду. Особенно меня поразили йоги. Вечером мы сидели у костра. К нашему огоньку подсели еще восемь довольно разных особей мужского пола, среди которых преобладали поклонники этого течения. Они с жаром поведали нам, что йога – это верный путь к нирване и мы, разумеется, немедленно должны вступить на стезю духовного и физического самосовершенствования, если хотим всю жизнь оставаться молодыми и здоровыми, а также достичь духовного просветления. К нему, к духовному просветлению, и должен стремиться человек, если хочет хоть чем-то отличаться от животного! Мыс интересом слушали пламенные речи, несмотря на то что нас нещадно кусали комары. Всех, кроме, естественно, Меланин. Она сидела, тихонько хихикала над нами и бухтела: «Я невкусная, я невкусная». И похоже, ей удалось уболтать местных кровопийц, по крайней мере тех, которые летали и жужжали.. Впрочем, возможно, что с кикиморами болотными, их насылающими, у нее были какие-то свои отношения. Предполагаю, что родственные. Костер медленно угасал. Глаша решила принять меры.
– Дрова кончаются, – сказала она, внимательно глядя на сидящих вокруг костра мужчин.
Мужчины как-то сразу притихли. Глаша повторила попытку. Придав своему голосу сексуальные нотки, она повторила:
– Дрова кончились. Надо бы принести.
– Надо попросить мужиков, пусть принесут, – откликнулся один из наших собеседников.
При этом никто даже не пошевелился! Видимо, к мужикам они себя не относили и за дровами не собирались. Глашка и Мелька переглянулись и презрительно прыснули.
– Эзотерики! – протянули они в один голос, гнусаво растягивая любимое слово, и громко расхохотались. Количество сидящих с нами мужчин резко уменьшилось. Мы с Глафирой пошли за дровами.
– Глаш, – сказала я, – ты только не думай чего плохого! Но я…
– С Глебом переспала? – грозно спросила Глашка.
– О господи! Голодной куме все хлеб на уме! Нет! Дура какая! Дался тебе этот Глеб! Послушай меня, я случайно узнала одну вещь. Помнишь ту женщину, которая была с ним в «Олимпии»? Неопределенного возраста.
– Конечно помню! Это Валя Гусаренкова, она с нами работает.
– Так вот…
И я рассказала о том, что я видела в салоне, и заодно передала слова Татьяны Астапчук и Александры Петровны.
– А ты не врешь? – усомнилась Глафира.
– А зачем?
– Ну, может, тебе самой Глеб нравится?
– Нравился бы, я бы его еще в «Олимпии» склеила. А приворот попросила бы Александру Петровну снять. И зачем тогда тебе рассказывать?
– Логично. И что теперь делать?
– Попробуй то, что посоветовала Александра Петровна.
– Попробую. Спасибо!
– Да не за что!
– А у тебя-то как?
– В двух словах не расскажешь! У тебя сигареты есть? Давай покурим, расскажу. При Мельке курить невозможно, она такие рожи строит, как будто ее зарином травят!
– Аишу не обижай!
– Кто ее обидит, тот трех дней не проживет. Здесь вроде вообще не курят, но мы ведь спрячемся?
– Давай вон там, за елкой.
Мы закурили, и я рассказала про роман с Аристархом. При этом у меня были большие сомнения, а роман ли это.
– А ты сама его на кофе пригласи и в койку затащи. Сразу все поймешь, – посоветовала Глафира.
– Боюсь я сразу все понять. Надежды не будет.
– Понятно. Удивительное дело! Ты ведь красивая, практически модель. И умная. Фигура у тебя классная. Весело с тобой. Ну, казалось бы, чего мужикам еще надо?
– Значит, дело не в этом. Значит, не это главное.
– А в чем? Что главное?
– Вот именно, в чем? Как там у Успенского: «Знал бы карму, жил бы в Сочи». Вот ты знаешь свою карму?
– Не-а.
– И я не знаю.
Мы вернулись к костру. Спать Катерина и Мелания конечно же не пошли, но эзотериков, не считающих себя мужиками, уже разогнали. Мы немного посидели, а потом всей толпой отправились бродить по лагерю, потому что жизнь в нем не утихала даже ночью. Пели, свистели, танцевали, играли на барабанах, медитировали. Глафира сказала, что угомонятся все только к рассвету. Мы устали раньше.
Утром пошел дождь. Мы проснулись от стука капель по крыше палатки. Внезапно стало серо и неуютно, и утренняя зарядка в виде очередного танца мира совершенно не прельщала. Я немного побродила в поисках новых знакомых, но после бурной ночи все дрыхли. Родители вяло отгоняли излишне бодрых детей. На самой красивой поляне какие-то люди ставили огромный шатер, сшитый из трех полевых армейских палаток. Сооружение походило на брезентовую тюрьму, даже на окнах шатра было какое-то подобие решеток. Руководил всем энергичный плотный мужичок, похожий на раскаявшегося бандюгана. Из динамиков неслась бодрая медитативная музыка. Кто-то сказал: «Ну вот, приехал Джаганатыч, начнется вайшнавская колбасня!» Я спросила, кто такие вайшнавы, и мне ответили, что они тоже кришнаиты, но отделившиеся. У них и правила жестче, и структура немного другая. Короче, секта. А Джаганат и вправду из бывших бандитов и всех держит строго. Правда, они всех, кто к ним приходит, кормят бесплатно. При этом Джаганат мрачно шутит: «Ешьте, ешьте нашу еду, я вас всех зомбировать буду!» А может, и не шутит, никто не знает, пока не поняли. Я вернулась к нашим палаткам. Проснулась Катя.
– Ну что, поехали домой?
– Поехали, мне здесь надоело.
– Да и я чего-то от этих танцев здорово устаю! Тем более по три раза в день, по два часа. Как в пионерском лагере. Поехали.
– А Мелька с Глашкой?
– Мелька до конца фестиваля останется. А Глашка уже утром усвистала. Видишь, палатки ее нет.
«Поехала белоглазого спасать», – подумала я.
Мы быстро собрались и потопали на электричку. Народу на станции было мало, в вагоне тоже, как-никак понедельник. Ехали молча. Катька искала (и нашла) на фестивале вдохновение и теперь была по уши погружена в свои проекты. Она способна черпать идеи отовсюду. А я думала. Обо всех. Народу на фестиваль собралось много, мне даже показали наблюдателя из органов, выдающего себя за последователя Ошо. Такого невысокого мужичка с волосами, крашенными под линялую лису. Говорят, он бывает на всех мероприятиях. На всех! И как крыша не поехала? Натренирован! Все были такие разные. И молодые и старые, и сильные и слабые. Все как один ищут свой путь. Или силу Кто-то находит. Вот Зульфия нашла. И силу, и власть, и восхищение. И довольна. Только ее путь мало кому подходит. Только такой же Зульфие, которая однажды придет на смену старой, когда та ослабеет, и пожрет ее. А еще я думала об одиночестве, несмотря ни на что не покинувшем меня на этом ярком празднике. Не знаю, но даже единение, возникавшее после танцев, занятий и медитаций, сейчас показалось мне иллюзорным. Точнее, недолговечным, как крылья бабочки. Может, чтобы не чувствовать себя одинокими, люди и объединяются в религиозные течения и секты? Вот и кришнаиты, и отделившиеся от них вайшнавы, с которыми кришнаиты вечно ругаются, по-своему счастливы. О них заботятся их гуру. Этот Джаганатыч, например, что руководил возведением уродливого шатра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31