Назвать их так можно было бы, если бы Мэгги имела право на отпуск по болезни и просто отпуск, как ей обещали при приеме на работу в банк. Но до тех пор, пока Мэгги Айви проходила испытательный срок, эти проблемы казались ей очень сложными. И теперь она должна доказывать руководству, что их решение принять ее на работу не было ошибочным. Хотя со временем Мэгги все больше убеждалась в том, что ошибку совершила она, поступив на работу секретаршей в этот банк.
Мэгги развела желе водой, поставила в холодильник остужать и решила не отравлять себе наступающий день мрачными мыслями. Войдя в комнату, она подошла к дивану, на котором лежал Тим и смотрел мультфильмы, и, присев на край, стала внимательно вглядываться в лицо сына. На пухлых щеках Тима играл румянец, голубые глаза из-под стекол очков казались очень большими и яркими.
– Привет, дружок, – сказала Мэгги, ставя поднос с завтраком на столик. – Я сделала вкусное желе. Оно охлаждается в морозильнике.
Тим улыбнулся, его глаза засияли еще ярче, на щеках появились ямочки.
– А мне уже лучше, – объявил он.
Мзгги потрогала лоб Тима: температуры не было, значит, лекарство, которое она дала ему на ночь, подействовало.
"Надо попросить врача выписать те антибиотики, о которых он говорил, – подумала она. – А потом все-таки соглашаться на операцию".
Но где взять деньги на эту операцию? Ответ напрашивался сам собой: позвонить родителям и занять у них. Однако, живо представив язвительные замечания матери по поводу неумения некоторых молодых людей устраивать свою жизнь, Мэгги решила повременить со звонком в родительский дом.
А вот мистеру Бриннону она все-таки позвонила и попросила разрешения побыть дома с больным ребенком, у которого снова воспалились миндалины. Лучше бы она этого не делала! Сегодня мистер Бриннон был зол как никогда и разговаривал с ней таким ледяным тоном, что у Мэгги внутри все сжалось от страха и возмущения.
– Не забывайте, мисс Айви, что вы проходите у нас испытательный срок, – заявил он, и Мэгги, представив его самодовольное лицо и поджатые красные губы, вздрогнула. – Если в течение следующих трех месяцев вы еще раз не выйдете на работу, нам придется с вами расстаться. – И мистер Бриннон, не попрощавшись, бросил трубку.
Некоторое время Мэгги молча слушала короткие гудки, потом повесила трубку, села и закрыла лицо руками. Это последняя капля. Господи, как она устала! Бесконечные переживания за Тима, гнетущие мысли, где взять денег на его операцию, звонки родителей, продолжавших попрекать ее тем, что она одна воспитывает ребенка, и требующих ее немедленного возвращения домой. Она устала даже от Джины, постоянно напоминавшей ей, что они подруги, и от ее бесконечных поучений.
Того и гляди ее хватит удар, она упадет и больше никогда не встанет. Может, это и к лучшему? Но если с ней что-нибудь случится, то кто же позаботится о Тиме? Нет, проблемы надо решать, и поможет ей в этом доктор Голдинг. Вот когда Мэгги отчетливо поняла, что отменять визит к психотерапевту ни в коем случае нельзя.
Услышав, что в квартире внизу заработал телевизор и раздались позывные шоу "Сегодня", Мэгги торопливо спустилась по лестнице, позвонила в дверь соседке и договорилась, что та несколько часов побудет с Тимом. Миссис Уивер хорошо относилась к Мэгги, любила Тима и всегда с радостью соглашалась присмотреть за ним, пока Мэгги отсутствует. Она даже покупала ему небольшие подарки и игрушки. Вот и сегодня, когда Мэгги отвела Тима вниз, миссис Уивер, увидев мальчика, с улыбкой воскликнула:
– Тим, пойди посмотри, что лежит в серебряной шкатулке на столике!
Он подошел, открыл шкатулку и обнаружил там пластиковую упаковку жевательной резинки. Мэгги попрощалась с миссис Уивер и Тимом и побежала к остановке электропоезда. Всю дорогу Мэгги волновалась за Тима, а когда решила воспользоваться электричкой, к переживаниям за сына прибавились еще и угрызения совести. Обычно Мэгги добиралась из Окленда до Сан-Франциско автобусом, но сегодня, чтобы не опоздать на прием к доктору Голдингу, решила сесть на электричку. Билет до площади Согласия и обратно стоил четыре доллара семьдесят центов, поездка занимала всего восемь минут, но Мэгги не могла позволить себе каждый день пользоваться электричкой: за месяц она потратила бы свыше ста долларов.
"Но сегодня особенный день, – утешала она себя. – И к тому же я опаздываю".
Правда, внутренний голос тотчас строго напомнил ей, что на сумму, которую она так легкомысленно истратила на билет, можно было бы накупить много разных полезных вещей. Например, упаковку из двенадцати стаканчиков йогурта, четыре пакета апельсинового сока или большую бутыль молока, а уж гамбургеров…
Запыхавшись от быстрого бега, Мэгги влетела в вагон, выбрала место у окна и села. Салон электрички оказался почти пустой: в дальнем конце сидели лишь мужчина и женщина. За минуту до отправления поезда и спуска в туннель Мэгги успела окинуть печальным взором унылый пейзаж, а потом в вагоне стало темно. В туннеле горели редкие тусклые лампочки, ничего не было видно, и Мэгги снова ощутила острый приступ одиночества. Она одна, наедине со своими бедами, которые обрушиваются на ее голову подобно бурным потокам воды или сильному камнепаду.
"Нет, надо думать о чем-то хорошем", – напомнила себе Мэгги, но ее невеселые мысли крутились вокруг Тима.
Он болен, вечером у него была температура, а она вместо того, чтобы наплевать на угрозы начальника и остаться дома, вверила его заботам миссис Уивер. Конечно, соседка прекрасно относится к Тиму, да и он тоже ее любит. Мэгги на мгновение закрыла глаза и представила, как сейчас Тим сидит на коленях пожилой соседки, а она читает ему вслух книжку "Любопытный Джордж". И все-таки, кроме Мэгги, у Тима никого нет…
А если ее уволят, как обещает мистер Бриннон? Что тогда делать? Мэгги вздрогнула. Как она будет воспитывать Тима? На что жить? Чем платить за квартиру? Возвращаться домой, к родителям? Но подобная перспектива приводила ее в уныние. Искать другую работу? Где?
К глазам Мэгги снова подступили слезы, и она вдруг с удивлением вспомнила, что не плакала уже очень давно. Когда же последний раз?.. Год назад, когда умер Билл и его жена Милли собралась продавать дом, в котором Мэгги с Тимом снимали две маленькие комнатки. Да, она плакала на похоронах Билла, но больше ни разу, хотя поводов для слез у нее было больше чем достаточно.
После похорон Билла она даже нашла в себе силы подбодрить Милли и сказать, что понимает ее решение продать дом. И потом Мэгги тоже больше не плакала ни разу: ни когда навещала старую больную Милли в доме престарелых, ни на кладбище, когда провожала Милли в последний путь…
"Слезами горю не поможешь", – повторяла Мэгги, когда ей было особенно тяжело, и заставляла себя думать о чем-нибудь хорошем. Например, о Тиме или о прекрасном будущем, каким она себе его представляла. Но мысли о сыне, к сожалению, влекли за собой переживания по поводу его слабого здоровья и отсутствия у него отца, а восхитительные картины жизни в собственном доме, в деревне, на свежем воздухе мгновенно сменялись воспоминаниями о маленькой неуютной квартирке в пригороде Сан-Франциско, западном Окленде, которую они сейчас с Тимом снимали. В общем, Мэгги с трудом удавалось бороться со слезами, но кое-каких успехов она в этом деле все-таки достигла.
Сидя в электричке и глядя в темный туннель, Мэгги вновь ощутила почти забытое пощипывание в носу, затем к горлу подступил комок, глаза наполнились слезами и… годовая борьба с собой была проиграна. Мэгги слегка наклонила голову и поднесла ладони к лицу, словно собиралась читать молитву, затем убрала руки, попыталась придать лицу каменное выражение и уставилась в темное вагонное окно. Но слезы тонкими струйками уже сбегали по щекам к подбородку и шее. Мужчина и женщина, сидящие в дальнем конце вагона, не обращали на странную пассажирку никакого внимания, и Мэгги снова закрыла лицо руками и громко разрыдалась.
Мэгги очнулась, когда поезд подъехал к станции "Площадь Согласия", остановился и вагонные двери бесшумно раздвинулись. Она встрепенулась, вскочила с сиденья и заторопилась к выходу. Вышла из подземного перехода и зашагала вверх по улице, в конце которой стояло здание, где размещался офис доктора Голдинга.
Спустя час после визита к психотерапевту Мэгги медленно шла обратно к станции, с которой поезд отправлялся назад в Окленд, и с удивлением оглядывалась по сторонам. Любовалась нарядными, облицованными белым мрамором фасадами больших магазинов, улыбалась при виде аккуратно подстриженных деревьев, росших на тротуарах, рассматривала яркие плакаты-рекламы концертного зала "Симфония", трепетавшие на ветру.
"Когда я последний раз была на концерте или в театре? " – мысленно спросила себя Мэгги и печально усмехнулась.
Мимо проносились яркие зелено-желтые автобусы, на боках которых красовалась реклама кафе-кондитерской Альфреда Шиллинга, и Мэгги, глядя им вслед, задала себе следующий вопрос: а в кафе она когда была в последний раз? Она представила нарядный зал, где подают необыкновенно вкусные изделия из шоколада, и снова улыбнулась. Как, должно быть, там интересно, в этой кондитерской! И находится она на Маркет-стрит, неподалеку от ее работы, а она никогда туда не заглядывала. Мэгги глубоко вдохнула весенний воздух, настоянный на запахах только что подстриженной травы и моря, и ускорила шаг.
До прибытия электрички оставалось несколько минут, и, чтобы скоротать время, Мэгги села на скамью и достала из сумочки маленький альбом для рисования и карандаш. Она всегда носила их с собой, вот только за последний год не воспользовалась ни разу. Теперь они опять пригодились, и Мэгги дала себе слово, что отныне будет регулярно делать зарисовки понравившихся ей людей и предметов.
Перед мысленным взором Мэгги возникло лицо доктора Голдинга, и через мгновение в альбоме появился карандашный набросок. Мэгги заулыбалась: да, доктор Голдинг получился неплохо. Коротко стриженные светлые волосы, задорный вихор на лбу, маленький шрам под левым глазом, большие выразительные глаза, тонкие, едва заметные морщинки вокруг рта, волевой подбородок. Очень похож.
Мэгги перевернула страницу альбома, на миг закрыла глаза, пытаясь восстановить в памяти образ ассистентки доктора Голдинга, а затем начала рисовать. Черные волосы, собранные на затылке в пучок, темная гладкая кожа лица, высокие скулы, миндалевидный разрез глаз, тонкие выщипанные брови… полные, красиво очерченные губы, накрашенные помадой цвета спелой сливы. Тут она вспомнила немного надменный взгляд ассистентки доктора Голдинга, которым та наградила влетевшую в приемную Мэгги – в слезах, с красным распухшим носом, – и постаралась запечатлеть этот взгляд на рисунке. Получилось.
"Чем я могу вам помочь? " – зазвучал в ушах Мэгги голос этой женщины, и ей показалось, что интонации были сочувственные, а не надменные.
Увидев приближающуюся к платформе электричку, Мэгги убрала альбом и карандаш в сумочку, повесила ее через плечо и поднялась со скамейки. Плакать больше не хотелось, думать о неприятностях – тоже, а вот теплое чувство в груди, которое она впервые ощутила после визита к доктору Голдингу, осталось и, похоже, исчезать не собиралось.
Скорее бы наступил четверг!
Джейк остановил машину на опушке небольшой дубовой рощицы, как всегда, когда возникала необходимость побыть одному и обдумать какую-нибудь серьезную проблему. Он любил это место – красивое, тихое, уединенное – и никогда не возил сюда на прогулку Линдси, равнодушно относящуюся к природе. Джейк выключил мотор, опустил стекло и несколько минут смотрел из окна, любуясь могучими вековыми дубами и слушая журчание маленькой быстрой речки, бегущей по камням.
Всего два часа назад он был в Сан-Франциско, где познакомился с Мэгги Айви, по недоразумению принявшей его, Джейка Купера, за психотерапевта, а теперь вернулся в Петалуму, высадив по пути Этельду. Мэгги Айви не выходила у Джейка из головы. Что делать дальше, ведь она придет к нему, то есть к доктору Голдингу, на прием в четверг, послезавтра? Ответить на этот вопрос Джейку предстояло здесь, в дубовой роще.
Казалось бы, нет ничего проще, чем позвонить мистеру Голдингу, сообщить, что приходила на прием его новая пациентка Мэгги Айви, и пусть он сам с ней разбирается.
Джейк достал из бумажной коробки сандвич с тунцом, откусил кусочек и задумался. Звонить Голдингу? Но Джейку было известно, что с доктором во время симпозиума случился сердечный приступ, сейчас он в больнице и, вероятно, ему будут делать операцию. Нет, беспокоить его неудобно. Можно поступить следующим образом: послать в больницу факс на его имя с сообщением о визите Мэгги Айви, и пусть он решает, как с ней поступить дальше. Ведь не при смерти же Голдинг! Сумел же он прислать Джейку факс, в котором сообщал, у кого из охраны взять ключи от офиса, просил ускорить составление сметы и требовал, чтобы ремонт был закончен через три недели – к его возвращению. Но тогда Мэгги Айви узнает, что приняла за психотерапевта другого человека… Перед мысленным взором Джейка снова возникло несчастное, распухшее от слез лицо Мэгги, и он решительно отверг этот вариант.
Джейк достал термос, налил горячий кофе в пластмассовую кружку и, пока тот остывал, стал ломать голову над другой возможной ситуацией. Ни звонить, ни оставлять сообщение для доктора Голдинга он не будет, а послезавтра, в четверг, снова встретится в офисе с Мэгги Айви. Порекомендует ей обратиться к другому врачу, и они распрощаются. Джейк сделал несколько глотков кофе и покачал головой. В таком случае он никогда больше не увидит Мэгги… Да и как он станет советовать ей обратиться к другому психотерапевту, если ни с одним не знаком? И кстати, Джейк никогда не слышал о них лестных отзывов. Вдруг Мэгги нарвется на врача, использующего молоденьких, несчастных, забитых жизнью пациенток в корыстных целях? Нет, Джейк не допустит, чтобы с Мэгги случилась подобная неприятность.
Конечно, если постараться, то можно найти психотерапевта с хорошими рекомендациями и вверить ему Мэгги Айви, но тогда Мэгги поймет, что приняла за психотерапевта самозванца, обманщика, которому и открыла душу.
Джейк так углубился в раздумья, что почти не обращал внимания ни на теплый весенний день, ни на яркие лучи солнца, золотившие мощные кроны вековых дубов. При мысли о Мэгги Айви его охватывали странные, смешанные чувства: сильное волнение, вина за свой необдуманный поступок и… страх перед новой встречей с этой молодой женщиной. Так что же ему делать?
Джейк вспоминал, как перед уходом Мэгги, смущенно улыбнувшись, сказала, что придет к нему в четверг в одиннадцать часов, а он вместо того, чтобы наконец разъяснить недоразумение, кивнул и пробормотал что-то вроде: "Да, непременно увидимся". Из-за спины Мэгги он увидел удивленное лицо Этельды и осознал, что сделал еще одну глупость. Он не только не признался Мэгги, что не имеет к психотерапии никакого отношения, но и подтвердил их будущую встречу. Итак, Мэгги Айви явится к нему "на прием" в четверг в одиннадцать часов дня… И он, Джейк, тоже придет. Должен прийти.
Этельда, конечно, права: он ничего не смыслит в психотерапии. Он умеет составлять сметы расходов, строить дома, чинить всевозможные вещи, однако Джейк прекрасно понял Мэгги Айви. Слушал ее сумбурный рассказ о начальнике, не дающем ей проходу, о маленьком сыне Тиме, растущем без отца; о том, как над Тимом насмехаются дети, потому что он любит носить накидку с капюшоном, подражая Супермену из мультфильма; о маленькой неуютной квартирке, которую они с Тимом снимают; о постоянно ломающихся замках на входной двери… Джейк понял, что Мэгги очень одинока. Ведь он, Джейк Купер, всегда умел внимательно слушать людей, что бы ни говорила по этому поводу Линди. А говорила она многое…
"Ты эмоционально не развит", "у тебя проблемы с общением", "ты психологически зажат"… – зазвучал в ушах Джейка голос Линдси, которая произносила эти фразы так, словно зачитывала список его преступлений. Джейк тряхнул головой, пытаясь заглушить ее настойчивый голос.
Странно, минул месяц с тех пор, как они с Линдси расстались, а он не испытывает по поводу их разрыва ни горечи, ни тоски. Наоборот: чувство облегчения и искреннего удивления тем обстоятельством, как они с Линдси – абсолютно разные люди – вообще могли общаться. Более непохожих людей и вообразить трудно. Джейк вырос в маленьком провинциальном городке, в большой патриархальной семье, и встречался преимущественно с людьми своего круга. А Линдси была утонченной дамой с изысканными манерами, весьма состоятельной, работала советником по инвестициям, и круг ее общения составляла так называемая элита Сан-Франциско, в которой Джейк, разумеется, чувствовал себя чужаком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Мэгги развела желе водой, поставила в холодильник остужать и решила не отравлять себе наступающий день мрачными мыслями. Войдя в комнату, она подошла к дивану, на котором лежал Тим и смотрел мультфильмы, и, присев на край, стала внимательно вглядываться в лицо сына. На пухлых щеках Тима играл румянец, голубые глаза из-под стекол очков казались очень большими и яркими.
– Привет, дружок, – сказала Мэгги, ставя поднос с завтраком на столик. – Я сделала вкусное желе. Оно охлаждается в морозильнике.
Тим улыбнулся, его глаза засияли еще ярче, на щеках появились ямочки.
– А мне уже лучше, – объявил он.
Мзгги потрогала лоб Тима: температуры не было, значит, лекарство, которое она дала ему на ночь, подействовало.
"Надо попросить врача выписать те антибиотики, о которых он говорил, – подумала она. – А потом все-таки соглашаться на операцию".
Но где взять деньги на эту операцию? Ответ напрашивался сам собой: позвонить родителям и занять у них. Однако, живо представив язвительные замечания матери по поводу неумения некоторых молодых людей устраивать свою жизнь, Мэгги решила повременить со звонком в родительский дом.
А вот мистеру Бриннону она все-таки позвонила и попросила разрешения побыть дома с больным ребенком, у которого снова воспалились миндалины. Лучше бы она этого не делала! Сегодня мистер Бриннон был зол как никогда и разговаривал с ней таким ледяным тоном, что у Мэгги внутри все сжалось от страха и возмущения.
– Не забывайте, мисс Айви, что вы проходите у нас испытательный срок, – заявил он, и Мэгги, представив его самодовольное лицо и поджатые красные губы, вздрогнула. – Если в течение следующих трех месяцев вы еще раз не выйдете на работу, нам придется с вами расстаться. – И мистер Бриннон, не попрощавшись, бросил трубку.
Некоторое время Мэгги молча слушала короткие гудки, потом повесила трубку, села и закрыла лицо руками. Это последняя капля. Господи, как она устала! Бесконечные переживания за Тима, гнетущие мысли, где взять денег на его операцию, звонки родителей, продолжавших попрекать ее тем, что она одна воспитывает ребенка, и требующих ее немедленного возвращения домой. Она устала даже от Джины, постоянно напоминавшей ей, что они подруги, и от ее бесконечных поучений.
Того и гляди ее хватит удар, она упадет и больше никогда не встанет. Может, это и к лучшему? Но если с ней что-нибудь случится, то кто же позаботится о Тиме? Нет, проблемы надо решать, и поможет ей в этом доктор Голдинг. Вот когда Мэгги отчетливо поняла, что отменять визит к психотерапевту ни в коем случае нельзя.
Услышав, что в квартире внизу заработал телевизор и раздались позывные шоу "Сегодня", Мэгги торопливо спустилась по лестнице, позвонила в дверь соседке и договорилась, что та несколько часов побудет с Тимом. Миссис Уивер хорошо относилась к Мэгги, любила Тима и всегда с радостью соглашалась присмотреть за ним, пока Мэгги отсутствует. Она даже покупала ему небольшие подарки и игрушки. Вот и сегодня, когда Мэгги отвела Тима вниз, миссис Уивер, увидев мальчика, с улыбкой воскликнула:
– Тим, пойди посмотри, что лежит в серебряной шкатулке на столике!
Он подошел, открыл шкатулку и обнаружил там пластиковую упаковку жевательной резинки. Мэгги попрощалась с миссис Уивер и Тимом и побежала к остановке электропоезда. Всю дорогу Мэгги волновалась за Тима, а когда решила воспользоваться электричкой, к переживаниям за сына прибавились еще и угрызения совести. Обычно Мэгги добиралась из Окленда до Сан-Франциско автобусом, но сегодня, чтобы не опоздать на прием к доктору Голдингу, решила сесть на электричку. Билет до площади Согласия и обратно стоил четыре доллара семьдесят центов, поездка занимала всего восемь минут, но Мэгги не могла позволить себе каждый день пользоваться электричкой: за месяц она потратила бы свыше ста долларов.
"Но сегодня особенный день, – утешала она себя. – И к тому же я опаздываю".
Правда, внутренний голос тотчас строго напомнил ей, что на сумму, которую она так легкомысленно истратила на билет, можно было бы накупить много разных полезных вещей. Например, упаковку из двенадцати стаканчиков йогурта, четыре пакета апельсинового сока или большую бутыль молока, а уж гамбургеров…
Запыхавшись от быстрого бега, Мэгги влетела в вагон, выбрала место у окна и села. Салон электрички оказался почти пустой: в дальнем конце сидели лишь мужчина и женщина. За минуту до отправления поезда и спуска в туннель Мэгги успела окинуть печальным взором унылый пейзаж, а потом в вагоне стало темно. В туннеле горели редкие тусклые лампочки, ничего не было видно, и Мэгги снова ощутила острый приступ одиночества. Она одна, наедине со своими бедами, которые обрушиваются на ее голову подобно бурным потокам воды или сильному камнепаду.
"Нет, надо думать о чем-то хорошем", – напомнила себе Мэгги, но ее невеселые мысли крутились вокруг Тима.
Он болен, вечером у него была температура, а она вместо того, чтобы наплевать на угрозы начальника и остаться дома, вверила его заботам миссис Уивер. Конечно, соседка прекрасно относится к Тиму, да и он тоже ее любит. Мэгги на мгновение закрыла глаза и представила, как сейчас Тим сидит на коленях пожилой соседки, а она читает ему вслух книжку "Любопытный Джордж". И все-таки, кроме Мэгги, у Тима никого нет…
А если ее уволят, как обещает мистер Бриннон? Что тогда делать? Мэгги вздрогнула. Как она будет воспитывать Тима? На что жить? Чем платить за квартиру? Возвращаться домой, к родителям? Но подобная перспектива приводила ее в уныние. Искать другую работу? Где?
К глазам Мэгги снова подступили слезы, и она вдруг с удивлением вспомнила, что не плакала уже очень давно. Когда же последний раз?.. Год назад, когда умер Билл и его жена Милли собралась продавать дом, в котором Мэгги с Тимом снимали две маленькие комнатки. Да, она плакала на похоронах Билла, но больше ни разу, хотя поводов для слез у нее было больше чем достаточно.
После похорон Билла она даже нашла в себе силы подбодрить Милли и сказать, что понимает ее решение продать дом. И потом Мэгги тоже больше не плакала ни разу: ни когда навещала старую больную Милли в доме престарелых, ни на кладбище, когда провожала Милли в последний путь…
"Слезами горю не поможешь", – повторяла Мэгги, когда ей было особенно тяжело, и заставляла себя думать о чем-нибудь хорошем. Например, о Тиме или о прекрасном будущем, каким она себе его представляла. Но мысли о сыне, к сожалению, влекли за собой переживания по поводу его слабого здоровья и отсутствия у него отца, а восхитительные картины жизни в собственном доме, в деревне, на свежем воздухе мгновенно сменялись воспоминаниями о маленькой неуютной квартирке в пригороде Сан-Франциско, западном Окленде, которую они сейчас с Тимом снимали. В общем, Мэгги с трудом удавалось бороться со слезами, но кое-каких успехов она в этом деле все-таки достигла.
Сидя в электричке и глядя в темный туннель, Мэгги вновь ощутила почти забытое пощипывание в носу, затем к горлу подступил комок, глаза наполнились слезами и… годовая борьба с собой была проиграна. Мэгги слегка наклонила голову и поднесла ладони к лицу, словно собиралась читать молитву, затем убрала руки, попыталась придать лицу каменное выражение и уставилась в темное вагонное окно. Но слезы тонкими струйками уже сбегали по щекам к подбородку и шее. Мужчина и женщина, сидящие в дальнем конце вагона, не обращали на странную пассажирку никакого внимания, и Мэгги снова закрыла лицо руками и громко разрыдалась.
Мэгги очнулась, когда поезд подъехал к станции "Площадь Согласия", остановился и вагонные двери бесшумно раздвинулись. Она встрепенулась, вскочила с сиденья и заторопилась к выходу. Вышла из подземного перехода и зашагала вверх по улице, в конце которой стояло здание, где размещался офис доктора Голдинга.
Спустя час после визита к психотерапевту Мэгги медленно шла обратно к станции, с которой поезд отправлялся назад в Окленд, и с удивлением оглядывалась по сторонам. Любовалась нарядными, облицованными белым мрамором фасадами больших магазинов, улыбалась при виде аккуратно подстриженных деревьев, росших на тротуарах, рассматривала яркие плакаты-рекламы концертного зала "Симфония", трепетавшие на ветру.
"Когда я последний раз была на концерте или в театре? " – мысленно спросила себя Мэгги и печально усмехнулась.
Мимо проносились яркие зелено-желтые автобусы, на боках которых красовалась реклама кафе-кондитерской Альфреда Шиллинга, и Мэгги, глядя им вслед, задала себе следующий вопрос: а в кафе она когда была в последний раз? Она представила нарядный зал, где подают необыкновенно вкусные изделия из шоколада, и снова улыбнулась. Как, должно быть, там интересно, в этой кондитерской! И находится она на Маркет-стрит, неподалеку от ее работы, а она никогда туда не заглядывала. Мэгги глубоко вдохнула весенний воздух, настоянный на запахах только что подстриженной травы и моря, и ускорила шаг.
До прибытия электрички оставалось несколько минут, и, чтобы скоротать время, Мэгги села на скамью и достала из сумочки маленький альбом для рисования и карандаш. Она всегда носила их с собой, вот только за последний год не воспользовалась ни разу. Теперь они опять пригодились, и Мэгги дала себе слово, что отныне будет регулярно делать зарисовки понравившихся ей людей и предметов.
Перед мысленным взором Мэгги возникло лицо доктора Голдинга, и через мгновение в альбоме появился карандашный набросок. Мэгги заулыбалась: да, доктор Голдинг получился неплохо. Коротко стриженные светлые волосы, задорный вихор на лбу, маленький шрам под левым глазом, большие выразительные глаза, тонкие, едва заметные морщинки вокруг рта, волевой подбородок. Очень похож.
Мэгги перевернула страницу альбома, на миг закрыла глаза, пытаясь восстановить в памяти образ ассистентки доктора Голдинга, а затем начала рисовать. Черные волосы, собранные на затылке в пучок, темная гладкая кожа лица, высокие скулы, миндалевидный разрез глаз, тонкие выщипанные брови… полные, красиво очерченные губы, накрашенные помадой цвета спелой сливы. Тут она вспомнила немного надменный взгляд ассистентки доктора Голдинга, которым та наградила влетевшую в приемную Мэгги – в слезах, с красным распухшим носом, – и постаралась запечатлеть этот взгляд на рисунке. Получилось.
"Чем я могу вам помочь? " – зазвучал в ушах Мэгги голос этой женщины, и ей показалось, что интонации были сочувственные, а не надменные.
Увидев приближающуюся к платформе электричку, Мэгги убрала альбом и карандаш в сумочку, повесила ее через плечо и поднялась со скамейки. Плакать больше не хотелось, думать о неприятностях – тоже, а вот теплое чувство в груди, которое она впервые ощутила после визита к доктору Голдингу, осталось и, похоже, исчезать не собиралось.
Скорее бы наступил четверг!
Джейк остановил машину на опушке небольшой дубовой рощицы, как всегда, когда возникала необходимость побыть одному и обдумать какую-нибудь серьезную проблему. Он любил это место – красивое, тихое, уединенное – и никогда не возил сюда на прогулку Линдси, равнодушно относящуюся к природе. Джейк выключил мотор, опустил стекло и несколько минут смотрел из окна, любуясь могучими вековыми дубами и слушая журчание маленькой быстрой речки, бегущей по камням.
Всего два часа назад он был в Сан-Франциско, где познакомился с Мэгги Айви, по недоразумению принявшей его, Джейка Купера, за психотерапевта, а теперь вернулся в Петалуму, высадив по пути Этельду. Мэгги Айви не выходила у Джейка из головы. Что делать дальше, ведь она придет к нему, то есть к доктору Голдингу, на прием в четверг, послезавтра? Ответить на этот вопрос Джейку предстояло здесь, в дубовой роще.
Казалось бы, нет ничего проще, чем позвонить мистеру Голдингу, сообщить, что приходила на прием его новая пациентка Мэгги Айви, и пусть он сам с ней разбирается.
Джейк достал из бумажной коробки сандвич с тунцом, откусил кусочек и задумался. Звонить Голдингу? Но Джейку было известно, что с доктором во время симпозиума случился сердечный приступ, сейчас он в больнице и, вероятно, ему будут делать операцию. Нет, беспокоить его неудобно. Можно поступить следующим образом: послать в больницу факс на его имя с сообщением о визите Мэгги Айви, и пусть он решает, как с ней поступить дальше. Ведь не при смерти же Голдинг! Сумел же он прислать Джейку факс, в котором сообщал, у кого из охраны взять ключи от офиса, просил ускорить составление сметы и требовал, чтобы ремонт был закончен через три недели – к его возвращению. Но тогда Мэгги Айви узнает, что приняла за психотерапевта другого человека… Перед мысленным взором Джейка снова возникло несчастное, распухшее от слез лицо Мэгги, и он решительно отверг этот вариант.
Джейк достал термос, налил горячий кофе в пластмассовую кружку и, пока тот остывал, стал ломать голову над другой возможной ситуацией. Ни звонить, ни оставлять сообщение для доктора Голдинга он не будет, а послезавтра, в четверг, снова встретится в офисе с Мэгги Айви. Порекомендует ей обратиться к другому врачу, и они распрощаются. Джейк сделал несколько глотков кофе и покачал головой. В таком случае он никогда больше не увидит Мэгги… Да и как он станет советовать ей обратиться к другому психотерапевту, если ни с одним не знаком? И кстати, Джейк никогда не слышал о них лестных отзывов. Вдруг Мэгги нарвется на врача, использующего молоденьких, несчастных, забитых жизнью пациенток в корыстных целях? Нет, Джейк не допустит, чтобы с Мэгги случилась подобная неприятность.
Конечно, если постараться, то можно найти психотерапевта с хорошими рекомендациями и вверить ему Мэгги Айви, но тогда Мэгги поймет, что приняла за психотерапевта самозванца, обманщика, которому и открыла душу.
Джейк так углубился в раздумья, что почти не обращал внимания ни на теплый весенний день, ни на яркие лучи солнца, золотившие мощные кроны вековых дубов. При мысли о Мэгги Айви его охватывали странные, смешанные чувства: сильное волнение, вина за свой необдуманный поступок и… страх перед новой встречей с этой молодой женщиной. Так что же ему делать?
Джейк вспоминал, как перед уходом Мэгги, смущенно улыбнувшись, сказала, что придет к нему в четверг в одиннадцать часов, а он вместо того, чтобы наконец разъяснить недоразумение, кивнул и пробормотал что-то вроде: "Да, непременно увидимся". Из-за спины Мэгги он увидел удивленное лицо Этельды и осознал, что сделал еще одну глупость. Он не только не признался Мэгги, что не имеет к психотерапии никакого отношения, но и подтвердил их будущую встречу. Итак, Мэгги Айви явится к нему "на прием" в четверг в одиннадцать часов дня… И он, Джейк, тоже придет. Должен прийти.
Этельда, конечно, права: он ничего не смыслит в психотерапии. Он умеет составлять сметы расходов, строить дома, чинить всевозможные вещи, однако Джейк прекрасно понял Мэгги Айви. Слушал ее сумбурный рассказ о начальнике, не дающем ей проходу, о маленьком сыне Тиме, растущем без отца; о том, как над Тимом насмехаются дети, потому что он любит носить накидку с капюшоном, подражая Супермену из мультфильма; о маленькой неуютной квартирке, которую они с Тимом снимают; о постоянно ломающихся замках на входной двери… Джейк понял, что Мэгги очень одинока. Ведь он, Джейк Купер, всегда умел внимательно слушать людей, что бы ни говорила по этому поводу Линди. А говорила она многое…
"Ты эмоционально не развит", "у тебя проблемы с общением", "ты психологически зажат"… – зазвучал в ушах Джейка голос Линдси, которая произносила эти фразы так, словно зачитывала список его преступлений. Джейк тряхнул головой, пытаясь заглушить ее настойчивый голос.
Странно, минул месяц с тех пор, как они с Линдси расстались, а он не испытывает по поводу их разрыва ни горечи, ни тоски. Наоборот: чувство облегчения и искреннего удивления тем обстоятельством, как они с Линдси – абсолютно разные люди – вообще могли общаться. Более непохожих людей и вообразить трудно. Джейк вырос в маленьком провинциальном городке, в большой патриархальной семье, и встречался преимущественно с людьми своего круга. А Линдси была утонченной дамой с изысканными манерами, весьма состоятельной, работала советником по инвестициям, и круг ее общения составляла так называемая элита Сан-Франциско, в которой Джейк, разумеется, чувствовал себя чужаком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32