— В принципе это не имеет значения, — возразил Эбон. — Еще не вечер. В другой раз проведете свое шествие. А мы вам поможем. Но завтра — наш день! Мне нужно, чтобы завтра вечером перед телекамерами была только одна Лига. А если ваши люди вмешаются, телевизионщики просто отмахнутся от еще одной демонстрации грязных хиппи, разве это новость?— Хочешь сказать, что вас, чернокожих, никогда по телевизору не показывали? Брось, приятель, не смеши нас! — перебил его «Иисус Христос». — И не морочь нам голову всякой брехней про хиппи.— Конечно, наши чернокожие братья устраивали демонстрации, но ведь не Лига. Мы сравнительно молодая организация. И для нас это единственная возможность стать заметными и быстро завоевать уважение. И я вовсе не хотел вас обидеть, когда назвал грязными хиппи. А сделал это умышленно, чтобы напомнить, как толпа будет вас обзывать. Более того, должен сказать вам, что наша лежачая демонстрация спланирована до» мельчайших деталей, как военная операция…— Военная! — возмутился «Панчо Вилья». — Может, применишь напалм, как вояки во Вьетнаме?— Нет! — рубанул воздух ребром ладони Эбон. — Просто объясняю вам, что ваши люди не столь организованны, как мы. И я не позволю всяким оборванцам сопливым срывать наши планы. — Тон Эбона стал жестким, если не сказать жестоким. — Более того, как и в любой военной операции, завтра будут потери. Кое-кто из наших братьев пострадает. А если еще вы впутаетесь, то и кое-кто из ваших тоже!— Потери? Жертвы? Нет, ты что, приятель… — На лице «Иисуса Христа» появилось встревоженное и даже испуганное выражение.Эбон уже вычислил для себя, что среди четверки именно этот бородач является заводилой. И сосредоточился только на нем.— Именно потери и именно жертвы. Мы знаем, что это обязательно произойдет, и мы к этому готовы. А вы?— Нет, мы как бы… Нет, мы не хотим, чтобы наши ребята пострадали. Пусть легавые, но не наши ребята… Нам бы помаршировать, попеть, может, несколько плакатов…— Вот вам руки-ноги и переломают, а кого, может, и кокнут насмерть. К этому вы готовы?— Чего же ты от нас тогда хочешь?— Сидите завтра тише мыши. Никаких маршей, никаких песен, никаких пакетов с дерьмом, которые вы так любите швырять в легавых.«Христос» задумчиво поскреб в бороде грязными пальцами.— Мы выбрали парад Рекса потому, что это, понимаешь, самый такой заметный. Но ведь завтра будет еще один. Как он там называется? Комус, что ли?А что, если мы махнем Рекса на Комуса, а?— Нет, — твердо заявил Эбон, — завтра вообще никаких ваших демонстраций.— Постой-ка, а кто ты вообще такой, чтобы нам приказывать? — вспылил «Панчо Вилья». — Мы, конечно, за вас, но что ты нам сделаешь, если мы сейчас пошлем тебя куда подальше, а?Эбон уставился ему в глаза твердым взглядом:— А я тогда распоряжусь, чтобы мои люди дали по мозгам паре-другой хиппарей. Тогда вам достанется и от легавых, и от наших братьев.Бородач заерзал на своем ящике.— Ты что, серьезно?— Будь уверен, черт побери! — Эбон решил, что настал момент слегка смягчить тон. — Слушай, а что вы теряете? Вы же протестуете против растранжиривания таких деньжищ на все эти парады, так? В этом я вас поддерживаю, но у нас куда более важные цели.Нам нужно, чтобы нас признавали людьми, мы добиваемся прав, которые должны быть нашими правами от рождения. Усек? Так что, по-твоему, важнее?— Усек, брат. — «Христос» с улыбкой поднялся.Улыбка была неожиданной, ласковой и печальной одновременно, и Эбон даже заморгал, удивившись про себя, как же все-таки этот парень действительно похож на Иисуса Христа, по крайней мере на того, каким его изображают на всех картинках. А кому еще лучше знать про это, как не чернокожему мальчишке? Пока он не подрос настолько, чтобы воспротивиться, Эбона затаскивали в церковь при всякой возможности, там он и насмотрелся на белого Иисуса Христа, ободряюще взиравшего на него сверху вниз с выражением неиссякаемой доброты и сочувствия.Остальные трое попытались было возроптать, но бородач в конечном итоге взял верх. Он повернулся к Эбону и вскинул руку.— Мир, брат.Эбон на его жест не ответил. Он в полной неподвижности молча наблюдал, как четверка гуськом потянулась прочь со склада.Эмбер осторожно поинтересовался:— Думаешь, они тормознут, Эбон?— Шансы на это есть. И хорошие. По-моему, они совсем не горят желанием получить по башке. Правда, умелый агитатор смог бы расшевелить их на демонстрацию, но чтобы вот так, без подначки… Думаю, они ее отменят. Кстати, Эмбер, сегодня к вечеру тебе нужно сделать вот еще что. Собери как можно больше наших людей, только из тех, кто не участвует в завтрашней лежачей демонстрации, и отведи их к капитану Форбсу…Грин издал придушенный не то хрип, не то стон.— Это еще зачем, Эбон?Эбон оставил его вопрос без внимания.— У капитана есть альбомы с фотографиями известных полиции карманных воров. Пусть наши люди посмотрят их очень внимательно. А завтра пусть походят в толпе. Если заметят карманника, немедленно сообщать полицейским. Либо хватать его самим.— Да ты что такое говоришь, Эбон? — взревел Грин. — Мы что, за легавых будем работать?— Слушай, Грин, а почему это я должен тебе все рассказать, а? — с пугающим спокойствием осведомился Эбон. — Пора бы уже уразуметь, что в Лиге я царь и бог. Если бы в армии ты стал; обсуждать приказы начальства, тебе бы враз башку оторвали. Ладно, объясняю. На карманников я спущу наших людей по той же самой причине, по какой тормознул этих хиппи патлатых. Мне нужно, чтобы все внимание, как можно больше внимания, было завтра сконцентрировано на нас. Кроме того, только прикинь, ведь капитан Форбс мозги себе свихнет, когда узнает… — Эбон расплылся в улыбке, — что я приказал нашим людям помогать легавым ловить карманников. И когда ему доложат, что хиппи согласились отменить свою демонстрацию: Да он на уши встанет!Лофтин, докладывая Рексфорду Фейну о событиях этого дня, предложил ему несколько смягченную версию. Он не стал рассказывать, как черномазые вышвырнули его на улицу и как разозлило сенатора Сент-Клауда его появление в гостинице.Зато у него была припасена новость, которую он считал прямо-таки радостной. До прихода к Фейну он заскочил к капитану Форбсу и застал его в полном недоумении. Форбс рассказал ему, что чернокожие целый день валят толпами, чтобы посмотреть на фотографии карманников, и предлагают полиции свою помощь во время завтрашнего парада Рекса.Форбс также сообщил, что ему донесли о том, что Эбон уговорил хиппи не проводить намеченную ими демонстрацию.Лофтин передал эту информацию Фейну и возбужденно воскликнул: , — Видите, мистер Фейн, многие проблемы уже решены. С карманниками будет полегче, да и чертовы хиппи мешать не станут!Взгляд Фейна, однако, оставался холодным и беспощадным.— Но две крупные проблемы мы все же имеем, не так ли? Крупнейшие, я бы сказал. Эта лежачая демонстрация — раз. И угроза сенатору — два. И что вы предпринимаете по этому поводу?Лофтин, сесть которому предложено не было, стоял перед Фейном, развалившимся за своим столом.Переминаясь с ноги на ногу, он воскликнул:— Бог свидетель, мистер Фейн, я делаю все, что в моих силах! Но что я могу предпринять — такими вещами должна заниматься полиция! Когда речь идет о покушении на убийство или о толпе черномазых, разлегшихся на пути платформ, — я-то здесь чем могу помочь?— Я же говорил, что ваша работа здесь целиком зависит от того, насколько гладко пройдет завтрашний парад. И не только нынешняя, но и та, другая работа, что получше и поденежнее. Говорил ведь, так?— Да, конечно, но… Я же хорошо поработал с прессой, согласны?— В общем, ничего, я бы сказал. — Фейн пренебрежительно махнул рукой, потом решил сменить гнев на милость:— А впрочем, может, ничего и не случится…— Капитан полиции сказал мне, что такие угрозы редко приводятся в исполнение, — с воодушевлением подхватил Лофтин и сообщил, что расставит своих людей вдоль всего пути следования парада, чтобы они присматривали за чернокожими. Как только они станут бузить, он тут же их всех загребет. Он изо всех сил пытается установить, где именно будет устроена демонстрация. Если ему это удастся, он стянет туда всех своих людей и пресечет ее в самом начале.Фейн раскурил сигару и затянулся, задумчиво разглядывая Лофтина.— У меня для вас есть одна работенка завтра вечером, Лофтин. Кое-что в вашем вкусе.— Что именно? — удрученно поинтересовался Лофтин.— Не переживайте, вам понравится. — Фейн едва заметно ухмыльнулся и выдохнул клуб дыма. — Завтра вечером, после бала Комуса, я устраиваю вечеринку для узкого круга. Вы тоже должны быть. Гостей приглашено не больше пары дюжин, в их числе сенатор Сент-Клауд с женой. Вы ее помните?Обратившись мыслями к предыдущему вечеру, Лофтин смутно припомнил привлекательную маленькую блондинку, стоявшую рука об руку с сенатором, и утвердительно кивнул головой.— Сдается мне, что у нее возникнет желание уединиться с вами в одной из спален наверху, может, даже в той, где вы вчера развлекались с Дейзи.— Супруга сенатора Сент-Клауда? Это же птичка высокого полета, мистер Фейн, — с сомнением протянул Лофтин. — И откуда вам известно, что ей этого захочется? То есть хочу сказать, если бы у меня было время, я бы мог ее уломать, но за один вечер…Фейн отмахнулся зажатой в пальцах сигарой.— Это я беру на себя. Вы же, главное, будьте в полной боевой готовности. А об остальном я позабочусь.Лофтин погрузился в глубокое раздумье. В своей жизни он делал множество всяких вещей, однако в жиголо еще никогда не нанимался. И к кому? К супруге сенатора США! Лофтину вспомнилось данное самому себе обещание. Он сделает все, чтобы зацепиться за Рексфорда Фейна. Значит, отвергать его предложение нельзя. Тем более что эта сенаторша действительно потрясная бабенка. И почему не совместить приятное с полезным? И трахать супруг сенаторов ему пока еще не доводилось. Конечно, сам сенатор, если что-нибудь разнюхает, может чуток расстроиться, но Лофтин сильно подозревал, что Фейн учитывает и это. Лофтин не стал ломать голову над тем, зачем Фейну понадобилось все это подстраивать. Не всегда разумно интересоваться, какими мотивами руководствуются такие могущественные люди, как Рексфорд Фейн. И вслух он произнес:— Буду в полной боевой готовности, мистер Фейн. — В предвкушении грядущего приключения он ощутил некое шевеление внизу живота, некий признак эрекции. — Можете на меня положиться. Глава 12 Мартин сумел вернуться в отель «Рузвельт» лишь незадолго до ужина. Еще днем он позвонил Ракель и предложил поужинать у Антуана. Так что она уже успела переодеться и томилась в ожидании, когда он влетел в их номер.Потрясшая его сегодня новость о том, что и Линкольну Карверу, и Рексфорду Фейну известно о его романе с Одри, навела его на мысль: а не знает ли этого также и Ракель? Она, несомненно, подозревала, что у него есть связь на стороне, поскольку прекрасно изучила его сексуальные аппетиты, но он все же не был уверен, что она прознала про Одри. Если бы это было так, она вчера вечером не пошла бы на бал к Фейну.Для этого она была слишком горда.Как бы то ни было, его беспокойство по этому поводу плюс тот факт, что они говорили сегодня с Одри о разводе, порождали в нем некое чувство вины, и потому, едва открыв дверь в номер, он торопливо заговорил:— Прости, что опоздал, дорогая. Только проведу бритвой по щекам и надену свежую рубашку. Столик я заказал…— Думаю, сначала тебе лучше позвонить капитану Форбсу из полицейского управления Нового Орлеана, Мартин. Он домогался тебя целый день. Что-то очень важное и неотложное.Мартин был уверен, что знает, чего от него хочет капитан Форбс, и говорить с ним желанием не горел.В то же время он понимал, что ему будет весьма затруднительно объяснить Ракель, почему он не хочет перезвонить полицейскому. Он покорно подошел к аппарату и набрал номер телефона капитана.Все оказалось именно так, как он и думал. Капитан Форбс был вне себя от ярости, что Мартин скрыл от него, что ему известно местонахождение Эбона.— Вы меня обманули, сенатор. И мне это чертовски не нравится!— Да не обманывал я вас, капитан, — оправдывался Мартин. — Все не так, как вы думаете. После того как я ушел от вас, решил переговорить с Линкольном, если удастся. Позвонил в Лигу, и там мне сказали, где я могу его найти. Разве я виноват, что они отказались сообщить вам эту информацию? Есть ли моя вина в том, что я не полицейский?— Ох уж мне эти политиканы треклятые, — еле слышно проворчал капитан Форбс.— Капитан, я понимаю, как вы расстроены. Даже вашу антипатию, к политикам понимаю. Нужно ли вам напоминать, что сегодня множество людей испытывает такую же неприязнь к полицейским? Как они вас называют? Свиньями, если не ошибаюсь?Форбс буркнул что-то нечленораздельное.— К тому же я, по-моему, не совершил никакого преступления…— ..сокрытие от полиции информации, крайне важной для следствия…— Бросьте, капитан, — оборвал ею Мартин. — Когда я беседовал с вами, я еще не располагал такой информацией. А если бы я позвонил вам после того, как сам узнал, стал бы, по-вашему, Линкольн мне доверять? И потом, что вы так переживаете? Насколько мне известно, Джеральд Лофтин выследил меня до гостиницы, где скрывался Линкольн, и тут же донес вам.— Когда мы прибыли туда, он уже исчез.— Вот оно что. — Мартин с трудом подавил рвущийся смешок. — Да, Линкольна Карвера голыми руками не возьмешь.До Мартина дошло, что капитан Форбс вновь заговорил, теперь легко и почти спокойно. В тоне его проскальзывали даже жалобные нотки.— Просто ума не приложу, сенатор. Эти черномазые сегодня валом валят целый день. Требуют показать им фотографии преступников. Говорят, что Эбон велел им завтра хватать карманников или сдавать их полиции. Никак не пойму, в чем туг дело! Зачем этому психованному ниггеру потребовалось отдавать такие приказы? Он же меня ненавидит! Ведь даже если бы я неделю пролежал распростертый без капли воды в пустыне Сахара, он на лицо мне мочиться бы не стал! Ни черта не пойму, что он задумал!А вот Мартин посчитал, что сам он смутно догадывается, в чем тут дело. Во-первых, Линкольн старался сделать все возможное, чтобы лежачая демонстрация Лиги оказалась завтра в центре всеобщего внимания. Во-вторых, он, похоже, достиг того, чего хотел, — сбил капитана Форбса с толку Цели Линкольна были рассчитаны на перспективу. Он собирался обосноваться в Новом Орлеане надолго и понимал, что ему придется частенько сталкиваться с полицией. И чем больше они будут ломать головы над его мотивами и действиями, тем лучше А капитан Форбс тем временем продолжал:— И вдобавок ко всему этому мне донесли, что он встречался сегодня с вожаками хиппи и каким-то образом сумел уговорить их отменить завтрашнюю демонстрацию! Вы можете объяснить мне, в чем тут дело?— Полагаю, вы по этому поводу должны бы прыгать от радости, а не жаловаться, капитан. Вам же завтра только легче будет.— Не спорю, но никак не пойму, что он задумал.Чую, за этим что-то кроется.— Уповайте на милость Божью, капитан. — Мартин со смехом положил трубку на рычаг.В этот момент он увидел лицо Ракель, и смех оборвался. Он совсем забыл, что она слышала весь разговор.— Что ему нужно, Мартин?Избегая ее взгляда, он достал сигару и принялся старательно раскуривать.— Да ерунда всякая. Хотел обсудить кое-какие детали парада.— Не лги мне, Мартин! Я ведь поинтересовалась, почему он тебе названивает, и в конце концов он сообщил мне о том дневнике, что получил по почте.Без подробностей, правда, признался только, что в нем упоминается об угрозе убить тебя. Так сам расскажешь или мне пойти в полицию и расспросить капитана?— Во г трепач, — в сердцах буркнул Мартин и удрученно вздохнул. — Ладно, Ракель, слушай. Только присядь пока, а я налью чего-нибудь выпить.Он направился к небольшому бару.— Не буду я ничего пить, — резко остановила его Ракель. — Не тяни время, рассказывай.Мартин присел на стул и поведал ей все, что ему самому было известно о дневнике, не упустив и не утаив ни единой подробности.После того как он закончил свой рассказ, Ракель долго в молчании смотрела на мужа.— И ты по-прежнему намерен участвовать в параде? — спросила наконец она.— Конечно. У меня нет другого выхода. Если узнают, что я пошел на попятный из-за какой-то вздорной и бездоказательной угрозы, я лишусь не знаю скольких голосов.— Вздорной, говоришь? Да в наш век политических убийств ни одну угрозу нельзя считать вздорной.Я против того, чтобы ты участвовал в параде, Мартин!Мартину вспомнился ехидный вопрос Рексфорда Фейна: «Ты позволяешь жене командовать собой, Мартин?» И он резко заявил ей:— Это не тебе решать, Ракель: Я буду завтра на параде, черт бы его побрал! — Он слегка сбавил тон. — Прости, радость моя. Совсем не хотел тебе грубить, но уж очень день сегодня выдался тяжелый.— Значит, политическая карьера важна для тебя настолько…— Важна, конечно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26