Впереди, на горизонте, собирались темные тучи.
– Я должна предупредить тебя, Коул. Я имею привычку переигрывать, когда имею дело с мужчинами.
– Ну, пока что я этого не заметил.
– Я хочу, чтобы ты остановил меня, если понадобится. Скажи мне, когда я стану чересчур назойливой.
– А с чего бы это вдруг? – Она развела руками.
– Не знаю. Оно само собой выходит. Мне кажется, что я просто пытаюсь угадывать мысли мужчины, который мне нравится, а, в конце концов, выходит так, что я беру на себя слишком много. Да, вот именно. Я слишком много вкладываю в отношения с мужчинами. – Она вздохнула.
– Никогда бы не подумала, что можно любить слишком сильно, но…
– Можно, – хмуро ответил Коул.
– Значит, ты понимаешь, что я имею в виду?
Коул больше не видел ни дороги, ни туч, что заслоняли горизонт. Он видел горы Монтаны, дом, куда ему так не хотелось возвращаться после школы, женщину, которая любила так сильно, что готова была простить своему мужу все, что угодно…
– А ты? – спросила Эви.
Он недоумевающе, вскинул голову.
– Какие отношения у тебя складывались с женщинами?
Коул пожал плечами.
– Их было не так много, – признался он.
– Слишком мало?
– Я ни с одной не сходился достаточно близко.
– Из-за них или из-за тебя? – допытывалась Эви.
– И все-то тебе надо знать!
– Журналистская привычка. Кто, что, когда, где, с кем…
Коул покосился на нее.
– Просто интересно! – встряхнула она головой.
Женский «интерес» хуже полицейского допроса. Копы, по крайней мере, предупреждают, что ты имеешь право не отвечать на вопросы, и что твои показания могут быть использованы против тебя. А Эви выковырнула его из его раковины, в которой ему было так уютно, и вытянула на свет Божий…
– Больше, чем на несколько дней, меня не хватало, – признался Коул. – Только одна связь тянулась несколько месяцев.
– Наверно, они тебе слишком быстро надоедали, – предположила Эви.
Он пожал плечами.
– А почему с той ты пробыл дольше? – Коул никогда не пробовал сформулировать это словами.
– Она… она не пыталась сократить дистанцию и не требовала слишком многого, – нехотя сказал он.
Мда, объяснил, называется!
Эви смотрела вперед, на небо, но ничего не видела. Она вся обратилась в слух, и тело ее застыло в неподвижности, как воздух снаружи. Она решила использовать метод, испытанный ею при проверке продукции: разобрать наиболее серьезные претензии.
– А почему ты стараешься сохранять дистанцию?
По ветровому стеклу забарабанили первые тяжелые капли.
– Три года я путешествовал автостопом, – сказал Коул. – В девятнадцать лет пошел в армию. Когда отслужил, я решил, что пора осесть и остепениться. Жениться мне так и не удалось. Мы с Кэтти поселились вместе, но оказалось, что я к этому еще не готов.
– Она была огорчена, когда вы расстались?
– Не особенно. Я постарался, чтобы она не очень привязалась ко мне. Наверно, я защищал ее от себя.
– Ты путаешь себя с этим подонком – своим папашей.
Он криво улыбнулся.
– Да, верно. А что можешь вспомнить ты?
– Ну, несколько довольно продолжительных связей. Одна так и не продвинулась дальше совместных походов в кино. Я все надеялась на что-то более серьезное, а он все отговаривался. Не хотел брать на себя каких-то обязательств.
– Мужчина соглашается брать на себя обязательства только тогда, когда готов к этому.
– Возможно, ты прав. Джек женился на своей сотруднице через полтора месяца после того, как мы расстались. Я потом долго удивлялась, как это они успели так быстро все подготовить. Это показывает, какая я дура. У них, наверно, все давно уже было решено. Эви увидела, как он помрачнел.
– Да нет, Коул, я не набиваюсь на жалость. У нас с ним действительно ничего бы не вышло. Но это я теперь понимаю, а тогда…
Коул внезапно сделал ей знак замолчать. Она тихонько вздохнула и затихла. Он шумно перевел дыхание.
– Что такое? – удивленно спросила Эви.
– Помолчи, пожалуйста, – одернул ее Коул.
– А что?
Солнце, клонившееся к западу, ушло в темноту. Коулу вспомнились закаты в горах. Но черная масса на горизонте не могла быть горной цепью. Это Оклахома, а не Монтана. Здесь закаты длятся часами. Коул только теперь заметил, что все вокруг освещено каким-то странным зеленоватым светом. В воздухе висела грязно-бурая хмарь, похожая на смог.
Внезапно плотные тучи расколола яркая ветвистая молния. И по крыше застучал град величиной с голубиное яйцо. Эви испуганно ойкнула.
– Такое впечатление, что едешь в консервной банке! – прокричала она, стараясь перекрыть грохот, и полезла в бардачок за блокнотом.
– Не надо!
Эви удивленно воззрилась на Коула.
– Не время этим заниматься! – пояснил Коул, напряженно глядя вперед.
Эви посмотрела туда же. Гроза поглотила их. По машине хлестали порывы ветра и струи ливня. Коул искал подходящее место, где можно было бы свернуть с дороги и переждать ненастье. Но вокруг простирались плоские равнины Оклахомы, и укрыться было негде.
Эви только теперь увидела то, на что Коул старался не обращать ее внимания. С туч на землю спускался извивающийся, танцующий смерч. Она дернула Коула за рукав.
– Коул, смотри! – Он отмахнулся.
– Молись, чтобы он обошел нас стороной! – Эви вцепилась в его руку.
– Коул!
Он тихонько выругался и свернул на обочину.
– Надо выйти из машины! – крикнул он.
Эви кивнула. Град перестал так же внезапно, как и начался. В машине наступила странная, зловещая тишина. Единственным звуком, нарушавшим ее, было завывание ветра.
Черный смерч извивался гигантской коброй, кружился, как восточная танцовщица, исполняющая танец живота. Он рос, набухал, вздымая клубы пыли и грязи, волоча за собой рваные темно-фиолетовые облака.
– Надо где-то укрыться, – сказал Коул. Голос его был неестественно спокойным. – А то нам не поздоровится.
– А где?
Местность была плоская, как тарелка. Далеко-далеко, в стороне от пути смерча, виднелась одинокая силосная башня. И все.
– Если он поползет сюда, спрячемся в кювете, – распорядился Коул.
– Подождем?
Ждать пришлось недолго. Шум нарастал, превращался в рев, – рев мчащегося паровоза, рык огромного бешеного зверя.
Коул распахнул свою дверцу, выволок наружу Эви. Пригибаясь под порывами ветра, они двинулись к кювету, который казался недостижимой целью.
Коул что-то прокричал насчет того, что надо отойти подальше от машины. Эви обернулась – и зря. Смерч надвигался. Светлый «конквест» раскачивался, как корабль в бурю.
Эви зажмурилась – в глаза летела пыль, – споткнулась, вскрикнула. Земля ушла из-под ног. Коул стащил ее в глубокую канаву, на дне которой был цементный водосток.
Она сунулась было в трубу, идущую под шоссе, но Коул схватил ее за платье и вытащил обратно.
– Куда ты? Ее же затопит! – крикнул он. По водостоку уже сейчас бежал ручеек, достигавший щиколоток.
– А что же делать? – растерялась она.
Он прижал Эви к себе и прислонился к подветренной стороне канавы.
– Надеюсь, обойдется!
Эви уставилась на него с ужасом.
Коул посмотрел в ее расширенные от страха глаза. Дождь хлынул снова. Через несколько секунд они оба промокли насквозь. Но это было неважно. Важно, что в ее глазах светилась вера в него. И Коул понял, что рядом с ним ей ничего не страшно.
Сердце у него дрогнуло. Всю жизнь он убеждал себя, что не хочет, чтобы женщины относились к нему таким образом. Только позавчера он сбежал от этого – там, на берегу Миссисипи. Он избегал этого с шестнадцати лет. Но сейчас Коул был готов отдать все на свете за то, чтобы держать ее в своих объятиях. Нет, он не был героем. Но мог ли он признаться ей, что сейчас он так, же беспомощен, как она сама?
Не мог. И к тому же она все равно не услышала бы его за воем торнадо. Он притянул ее ближе к себе и крепко поцеловал. Ее груди прижались к его крепкой груди, ее ноги сплелись с его ногами. Коулу стало жарко. Больше ему ничего не нужно.
Буря терзала землю, а Коул, забыв обо всем, осыпал поцелуями шею Эви. Он упивался ею, как иссохшая земля первыми каплями долгожданного дождя. Глинистая стенка канавы, к которой прижималась Эви, стала блестящей и скользкой от влаги. Коул зарылся пальцами в глину и прижался к Эви, притискивая к стене ее тело. Сверху хлестала вода. Платье Эви облепило ее тело, рубашка Коула прилипла к груди.
Он почувствовал, как ее руки торопливо расстегивают на нем рубашку. Ее ладони были удивительно горячими по сравнению с холодными струями дождя. Коул же не мог возиться с какими-то пуговицами. Руки у него тряслись, кровь бешено пульсировала в жилах. От желания или от будущей грозы? Он сам этого не знал. Коул знал только, что должен овладеть ею – невзирая на грозу, невзирая на прошлое.
Ее губы страстно ласкали его грудь, зубы покусывали сосок… Коул содрогался от желания. Он тоже хотел ласкать ее. Он схватил край ее юбки и грубо задрал ее вверх. Эви взяла его руку и направила внутрь, к полоске влажного шелка, в сладостную влагу… Одно прикосновение его пальца – и она застонала…
Дальше Коул не помнил ничего, кроме жара, раскатов грома, скользкой глины и желания. Все произошло слишком быстро. Она звала его – без слов, но настойчиво, – умоляла его любить ее… И никакой смерч не мог ему помешать.
Эви наклонила голову. Из душа хлестали струи горячей воды. Она прижалась спиной к холодному скользкому кафелю. Соски набухли и болезненно ныли. Впервые за свою бродячую жизнь Эви не боялась заразиться грибком или еще какой-нибудь дрянью и не думала о том, как соблюдаются гигиенические нормы в этом небольшом мотеле. Она прикрыла глаза, наслаждаясь тем, как хлещет по груди горячая вода.
Но даже прикосновение струй воды возбуждало ее. Стоя в ванной комнате, быстро наполнявшейся паром, Эви обняла себя за плечи и плотно сжала колени. Да, там, в кювете, посреди завывания бури, она отдалась Коулу Крику. Они любили друг друга в грязи, в потоках струящейся воды…
Ей должно было быть страшно. Но она не видела ничего, кроме Коула. Ветер свистел и завывал. Этот вой слышался отовсюду и ниоткуда. Порывы ветра хлестали и секли их струями дождя. Они стояли по колено в воде, которая быстро прибывала.
И Эви неслась по течению. Она дала себе волю – и бросилась в его объятия. Она делала такое, что ей раньше и не снилось. Она расстегнула его джинсы, сунула туда руку, почувствовала, как напряглась его плоть. Его скользкие от глины ладони прошлись по ее бедрам, обхватили ягодицы, приподняли ее… Дождь был холодным, а тела их – горячими. В реве бури Эви так и не услышала, когда порвались ее трусики, и не заметила, куда они исчезли. Она обнаружила, что их нет, только тогда, когда Коул на миг замер и она ощутила у себя между ног его напряженный, горячий член. Ничто не преграждало ему пути – никакого белья, никаких сомнений и колебаний…
Шум воды, льющейся из душа, прервал ее воспоминания. Эви посмотрела на свои руки. Под ногтями залегла черная полоска грязи. А о волосах даже подумать страшно! Эви скрипнула зубами, оторвалась от стенки и встала под душ, чтобы смыть глину с волос.
Она потрясла головой и выплюнула воду. И о чем она только тогда думала?
Обо всем – и ни о чем. Она позволила себе отдаться мгновению. Она цеплялась за Коула, как утопающий за спасательный круг. Она отдала ему все. Все!
Эви застонала. Ну вот, опять тоже самое!
Мыло щипало глаза, словно в наказание. Нет, не то же самое. Она никогда не давала мужчине так много. Что бы она ни говорила себе за последние два года, как бы усердно она ни посещала всяческие курсы психологии общения, она так ничему и не научилась. Она не хотела быть сдержанной в любви. Она жаждала страсти – неудержимой и самозабвенной. Она отдалась бы Коулу даже под страхом смерти!
Но чего хочет он? Эви чувствовала, что он отвечал ей не менее страстно. Она попыталась стереть пятно с бедра и обнаружила, что это не пятно, а синяк. Когда она вспомнила, как Коул вошел в нее, у нее затряслись колени. Тело ее содрогнулось, вновь охваченное желанием.
Потом они долго ехали, молча, пока не добрались до этого мотеля. Но возбуждение так и не улеглось. Буря прошла, а безумие, охватившее Эви, осталось.
Она зажмурилась, повернулась другим боком. Вода заструилась по спине.
Истощив свою страсть, они долго стояли, прислонившись к стенке канавы. Эви не знала, сколько времени прошло с тех пор, как кончилась буря и Коул заговорил.
– Пора ехать, – сказал он.
Эви понятия не имела, какие чувства он испытывает. Она, конечно, могла бы истолковать его молчание как угодно, но совесть запрещала ей делать это. Горький опыт предыдущих связей научил ее не задавать вопросов. Но ей все, же ужасно хотелось узнать…
Коул помог ей подняться, одернул на ней юбку. Лицо у него было мрачное и смущенное. Эви это не удивляло. Песок и грязь налипли на ее бедра, платье выглядело как мокрая тряпка.
Наверху, на дороге, терпеливо дожидался светлый автомобиль.
– Ну что, поблагодарим Детройт? – спросила Эви.
– Запиши в свой блокнот, – посоветовал он.
Но неуклюжие шутки не могли разрядить обстановку. По сравнению с царившей снаружи непогодой, салон «конквеста» показался уютным и знакомым, каким-то домашним.
Коул ехал не торопясь, оставляя за спиной милю за милей. Они проехали через небольшой городок. Город сильно пострадал от торнадо. Повсюду виднелись выбитые окна, сорванные крыши, поваленные столбы и сломанные деревья. Небольшой грузовичок оказался в витрине химчистки, его водитель, застигнутый бурей, видимо, не справился с управлением. Грузовичок лежал на боку, его колеса все еще медленно вращались. Над ним висела покореженная вывеска.
Проехав еще десять миль, они увидели этот вот мотель, стоявший в чистом поле. Коул снял номер – один на двоих, ему было не до того, чтобы думать сейчас о приличиях. В душ он пустил ее первой. Эви направилась прямиком туда, чтобы побыть немного в одиночестве и хоть немного прийти в себя.
И вот теперь, стоя под душем, она, задавалась вопросом, сколько времени понадобится, чтобы все стало так, как было раньше. Этот смерч сокрушил не только маленькие городки. Эви казалось, что ее самое тоже разметало ураганом, снесло все защитные стены, и ее душа оказалась беззащитна перед Коулом.
Эви провела рукой по волосам. Они снова стали мягкими и шелковистыми. Она снова прислонилась спиной к кафельной стенке. Но нельзя, же стоять так вечно!
Коул нетерпеливо постучал в дверь ванной.
Эви затаила дыхание.
– Эй, ты там жива? – раздался его обеспокоенный голос.
Эви зажала себе рот ладонью, чтобы сдержать смешок, который грозил закончиться истерикой. Они только что любили друг друга в грязи, под дождем, и над ними завывал торнадо. Нет, она, конечно, жива, но…
8
Коул вернулся к кровати. Он просидел на ней двадцать минут, уронив голову на руки и размышляя, какой бес его попутал. Он увидел на покрывале грязное пятно. Как это он не догадался подстелить полотенце!
И не только об этом он не подумал. А презервативы? А здравый смысл?
Их тела сплелись, и смерч рыл землю, словно разъяренный бык, и Коул не мог думать ни о чем, кроме ее любви. Он вонзился в нее и напирал так сильно, что их извивающиеся тела вдавились в глину. Коул боялся потерять ее, но еще больше он боялся никогда не узнать ее, упустить случай дать ей понять, что он почувствовал, впервые увидев ее, – что он чувствовал до сих пор. Буря как бы воплотила в себе его чувства, дала им волю. И Коул уже не мог сдержать себя.
Он поморщился и подошел к двери. Он очень надеялся, что Эви не слышала, как он крикнул «Я люблю тебя!» Он выкрикнул это в тот миг, когда налетел смерч. Он простонал это, входя в нее. Он едва слышал сам себя за адскими завываниями бури. Слышала ли она его? Ему показалось, что ее глаза говорили, что она чувствует то же самое, – но, быть может, он ошибся?
«Может, мне все это приснилось?» – спросил он себя, потер лоб и хмуро уставился в зеркало, висевшее у двери.
После того поцелуя в Додж-Сити все неотвратимо шло к этому. В машине царила напряженная атмосфера. Если бы существовал прибор, измеряющий мужское желание, его бы наверняка зашкалило.
Он как мог сдерживал себя. У него едва хватало силы воли на то, чтобы вести машину. Он трепался, старался показать ей, что на уме у него не только это, рассказывал о своих бывших любовницах – короче, общался. Он где-то читал, что женщины ждут в первую очередь именно этого. Он хотел дать ей понять, что он не какой-нибудь неандерталец, который только и думает, как бы завалить бабу в койку.
«Признайся честно, ты ведь боялся!» – снова обратился он к себе.
Коул сумрачно оглядел комнату. Он ведь так гнал машину именно потому, что не хотел овладеть Эви где-нибудь в дешевом номере мотеля! Он хотел попасть в Амарилло. Воображал себе роскошный номер для новобрачных, тихую музыку, ванну на двоих… Такое место, где мужчина может сказать женщине, что безумно любит ее, и, даже если он не найдет достойных слов, обстановка доскажет за него остальное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20