А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Старшему своему скажете, что завтра стрелка, здесь, в двенадцать.
— Нуты, в натуре, даешь! — В тоне Юры, стоявшего к ней спиной, было наигранное изумление. — Мы тебя в кабак зовем по соточке махнуть за знакомство, а ты че, брезгуешь? Не, ты че, а? Ну огорчил, братан, — в натуре огорчил…
Ей показалось, что они специально так делают — играя в хорошего и плохого. Именно поэтому они, показавшиеся ей такими согласованными и единодушными и вообще чуть ли не близнецами, вели себя сейчас так по-разному. Играя одним им понятный спектакль, провоцируя этих на конфликт.
— Да че мне ваш кабак — я вам сам лавэ подкину, чтоб погуляли, а…
Маленький не договорил — она уловила какое-то движение и глухой удар, а потом еще один, и что-то упало. Или кто-то. И она уже догадывалась, кто именно. Но не увидела, отвлекаясь на врезавшийся сбоку в окно свет фар. Замечая, как из двух подъехавших машин выскакивают уже знакомый ей карлик и какие-то люди.
— Здорово, пацаны, — че это тут у вас? — полюбопытствовал ерничающе карлик, подходя к ним развязной такой походочкой, но ей показалось, что он прекрасно знает, что происходит, и оказался здесь совсем не случайно. — Че за пассажиры с вами — небось коммерсанты сладкие, на братву хотят лавэ отстегнуть?
— Да от Никиты, говорят! — хохотнул Андрей. — Ты прикинь, Витек, — мы с девчонкой познакомились днем, вечерком заезжаем за ней, чтоб в кабак свозить, а тут эти — наша, мол, девчонка. Ну и давай грубить. Ну помяли слегка, волыны отобрали, а они — от Никиты мы. А мы ж люди мирные, ты ж в курсах, — ладно, говорим, пацаны, раз так, угостим вас в кабаке, а заодно за девчонку перетрем. Так они и корешиться с нами не хотят, и в кабак не хотят, и стрелкой грозят.
— Да не, мы че — в кабак так в кабак, — начал было длинный, глядя на приближающегося карлика, вдруг пнувшего его в пах, уронившего на землю.
— Ты че хайло открываешь, когда не спрашивали? — Голос карлика, такой страшный днем в ресторане, когда она вошла туда, сейчас был куда страшнее. Заставляя ее подумать, что с ней он не рисовался, он естественно себя вел — а в другой ситуации может вести себя намного неприятнее. — Ты че, петух, — в рот взять хочешь? Так я тебя отпетушу, падла! Ну-ка, братва, в тачку их — в другом месте потолкуем.
Она не видела, что было дальше, — потому что двое ее спутников-охранников развернулись и пошли к «БМВ», загораживая ей обзор. А потом они быстро сдали назад и снова ушли на набережную. И уже минут через двадцать притормозили у на первый взгляд ничем не примечательного дома — если и было там что примечательное, так это дежурящие у подъезда люди, ненавязчиво прогуливающиеся или сидящие в машинах. У дома где-то в районе «Юго-Западной» или проспекта Вернадского — она так решила, потому что увидела в окно новый цирк незадолго до того, как они остановились. А еще через пару минут поднявшийся с ней наверх Андрей нажал на кнопку звонка ничем не примечательной вроде бы квартиры — как она узнала чуть позже, весьма примечательной внутри.
— Какие люди! — Он был абсолютно серьезен, открывая дверь, ни тени улыбки на лице. — Ты, Марина, давай осваивайся да осматривайся — а мы поговорим пока.
Тут было где осмотреться — в этой гигантской пятикомнатной квартире с высоченными потолками. По которой она бродила и бродила, касаясь покрытых пупырчатой краской стен, скользя по блестящему как лед паркету. Любуясь развешенными и расставленными на специальных полочках копьями и длинными и короткими мечами в лакированных черных ножнах с золотыми иероглифами. Застыв наконец перед двумя большими, в треть ее роста, куклами в стеклянных коробках. Самураем в сине-белом кимоно, выхватывающим меч, — и сидящим на коленях пожилым японцем в смешной черной шапочке с завязками под подбородком, в богатой одежде, с красно-черным веером в руке.
— Я в свое время карате занимался — благодаря ему и в Москву переехал, — раздалось сзади, и она не вздрогнула даже, не повернулась, зачарованно рассматривая кукол. — Вот с тех пор все японское и люблю. Даже на ресторан денег дал — чтобы свой был. Нравится?
Она кивнула восхищенно:
— О, конечно! Но… у вас теперь проблемы, да? И все из-за меня. Если хотите, я поеду домой — у вас, наверное, дела. Наверное, то, что произошло, — это очень плохо?
— Да не очень хорошо, — кивнул он, глядя на нее серьезно. — Ребята молодцы, развели как положено. Куда ни кинь — из-за девушки конфликт, и те сами его начали. Лучше бы, чтоб вообще их не трогали — ментами представились бы, и все дела, — но кто ж знал? А теперь придурки Никитины точно решат, что я тебя специально прикрываю, боюсь, что меня узнаешь. Придется их подержать где-нибудь до завтра — а пока придумаем что-нибудь. Там один все твердил, кстати, длинный такой, что ты подруга его, что он тебя… что любовь у вас, в общем. Как тебе?
Он сказал это самым обычным тоном — кажется, не проверяя, без скрытых сомнений и подозрений, и даже не особенно ожидая ответа. Но возможно, это ей только казалось.
— А вам? Как вы думаете, могло у меня быть что-нибудь с таким? — спросила безо всякой игры, абсолютно искренне, улыбаясь грустно. — Он меня чуть не изнасиловал — это было, действительно. Это он придумал, что я кого-то могу узнать, — он и второй меня в ресторан привозили, вас показать. И пистолетом он меня пугал, говорил, что отпустит, если я вас узнаю, а если нет — они с вами все равно разберутся, но со мной прямо сейчас. И заставлял меня — вы понимает?..
— Секса, значит, под стволом хотел? — Она на мгновение опустила глаза, чтобы не видеть его ледяной тяжелый взгляд. — Ну тогда куда ж его отпускать? Потом же трепать будет на каждом углу, что с той же девушкой спал, что и я, — а мне обидно будет, понимаешь?
Она кивнула, зная, что смертный приговор длинному подписан, — самим длинным и подписан. Потому что не болтай длинный о том, что было между ними, она бы об этом и не заикнулась. А теперь он сам себя приговорил. Но она почему-то не испытывала ничего — ни стыда за то, что занималась этим с таким уродом, ни сожаления, что он обо всем знает. Ничего не было — кроме возбуждения. Вызванного, помимо всего прочего, еще и тем, что стоящий перед ней мужчина — сильный, жесткий, наверняка оборвавший своими и чужими руками не одну жизнь — заявил на нее свои права. Грубо и категорично заявил. И это было жутко первобытно, животно, примитивно — но она уже давно научилась ценить именно примитивные инстинкты и желания.
— Знаете, мне так неудобно — ведь я приехала, чтобы вас отблагодарить, — начала, глядя ему в глаза, демонстративно облизываясь. — Может быть, вы позволите мне наконец это сделать? И заодно… заодно поблагодарите меня, ведь вы собирались?
Он молча поманил ее пальцем, молча поворачиваясь и направляясь куда-то. И она пошла за ним, ощущая поднимающуюся в ней дрожь, входя в комнату с гигантской кроватью, глядя, как он сбрасывает туфли, расстегивает ремень на брюках и пуговицы на рубашке. Наблюдая, как из-под обвисающей в кресле одежды появляется сильное волосатое тело — и то, что так хочет ее, большое, уже напряженное.
Он делал все так, как она представляла себе не раз, — со многими представляла, только ни с кем не получалось пока. Разделся, не оглядываясь на нее, не сомневаясь, что она раздевается тоже, не собираясь ей помогать, — а потом повернулся, окидывая ее, одетую, стоящую посреди комнаты, чуть удивленным взглядом. Садясь на край кровати, откидываясь на локти, ловя ее взгляд и глазами показывая ей туда, где у него уже стояло все.
— Ну?!
Она поежилась от властного вопроса-приказа, неторопливо и обреченно, словно не по своей воле стаскивая с себя платье, оставаясь в одних колготках. Повернувшись к нему попкой и снимая их не спеша. А потом повернулась, застыв, давая ему рассмотреть себя всю, физически чувствуя на себе его взгляд. А потом пошла к кровати, не улыбаясь, ничего не говоря, глядя ему в лицо, — и покорно опустилась на колени между его расставленных ног, беря его в руки, поднося ко рту, длинным касанием языка пробуя его на вкус и глотая. Застонав, когда через какое-то время он схватил ее за волосы и начал двигаться сам, ударяясь ей в горло, а потом отстранил, приподнимая, кидая на кровать, оказываясь сверху. И развел сильными руками ножки, закидывая их на широкие плечи, входя рывком, не отпуская глазами ее глаза. Вырывая из нее заставившую выгнуться все тело конвульсию и крик. Громкий, страстный — но всего-навсего первый среди бесконечных криков этой долгой ночи…
И вот сейчас, пару часов спустя, она сидела, завернутая в полотенце, в большом и комфортном черном кожаном кресле, откинувшись, смакуя коньяк. Поворачивая голову к открывающейся двери, видя, как его взгляд первым делом останавливается на ее полуприкрытом полотенцем теле, задерживаясь там.
— О, неужели вы снова хотите этого? — воскликнула, округлив глаза в наивном удивлении. — О, это ужасно — вы такой жестокий! Вы истерзали меня, измучили — и хотите делать это снова…
— Конечно, хочу, — подтвердил, садясь в кресло напротив, беря со столика стакан с минералкой. — Сейчас отзвонят мне только. Да, завтра рано утром пацаны тебя отвезут на квартиру твою — чтобы все свое оттуда забрала. Этих хватятся — могут начать тебя искать, знают ведь, наверное, что они внизу у твоего дома сидели. Длинный знаешь что рассказал — что они тебя в кабак один отвезти хотели, где люди мои бывают часто. Витьку тебе хотели показать — помнишь, в ресторане, в наколках весь, все лично допросить тебя хотел? — и еще нескольких близких. А тут Витька за ними самими приехал…
Он хмыкнул, но не слишком весело, задумчиво затеребил рукой цепочку с позвякивающим крестом.
— Теперь куда ни кинь — все равно на меня думать начнут. Нормальный человек бы что другое предположил — Москва ж, город дикий, люди каждый день пропадают да умирают. У меня в прошлом году двое пацанов машину продавали, поехали покупателю показать и пропали — так и не нашли. А эти на меня все запишут. Придется решать с ними — не хотелось, а придется, и конкретно решать. И быстро — пока они со мной не решили. Захотят ведь — никакая охрана не помешает, хоть двадцать человек с собой вози. Тем более отморозки упертые…
Он спохватился вдруг, глядя нее внимательно, а потом махнул рукой.
— Да ладно — все равно ты при делах уже. Так что завтра вещи забирай — и они тебя отвезут куда скажешь, только чтоб адрес этот вычислить нельзя было. Может, они и не будут тебя искать — но береженого сама знаешь кто бережет. Ты слышишь?
Она смотрела на него, пропуская мимо ушей слова, думая о своем — о том, какое у него интересное лицо, и глаза красивые, и как идет ему этот халат. И о том, что прячется под этим халатом сейчас, поглаживаемое нежным шелком.
— Да, да, конечно, — кивнула рассеянно, не желая думать ни о чем другом. — Мне так жаль, что я создала вам проблемы. Может, я могу как-то помочь?..
— Можешь — еще как! — Он потянулся всем телом, ухмыляясь, показывая, что имеет в виду. — А проблемы — ты-то при чем, они все равно на меня думали, сразу. Найти бы того, кого ты видела, — разом бы все решили. Да где его искать — по городу ездить и в окно машины смотреть?
— Ну почему? — произнесла неуверенно через какое-то время, колеблясь, разрываясь между желанием довести все до конца и боязнью навредить себе. — Я ведь знаю, кто он, — примерно знаю…
— Не понял. — Голос изменился, став безразличным и даже чужим. — Не понял…
Было уже поздно жалеть о сказанном — она бы уже не вывернулась сейчас, а если бы начала придумывать что-то другое, он бы почувствовал, а это было ни к чему.
— Дело в том… все было не совсем так. Я просто не сказала милиции — испугалась. Я гуляла, а тут он окликнул меня из машины. Он мне показался приятным, веселым таким, и я видела, что ему понравилась. И села. Я думала, что в этом ничего нет такого, — все равно я просто гуляю. Ну посижу с ним, может быть, потом схожу куда-нибудь, я же все равно одна. А он шутил и звал поехать с ним в ресторан прямо сейчас, не откладывая, — и я согласилась. А он сказал, что ждет одного человека, у него встреча здесь, — и человек вот-вот приедет, и не надо, чтобы он меня тут видел, личная очень встреча и важная. И чтобы я его подождала где-нибудь тут — погуляла бы по другой стороне переулка и не показывала бы, что с ним знакома…
Он молчал, не перебивая, ожидая продолжения в тяжелой тишине. Которую так не хотелось разрывать — да и вообще не надо было разрывать, — но…
— И он мне сказал… Я спросила, не шпион ли он, раз все так секретно, — или он с президентом встречается? А он сказал, что президент у него впереди, — хотя тот, кто сейчас приедет, побогаче любого президента. А я удивилась, разве такое возможно, — а он посмеялся, сказал, что это начальник одной таможни московской. Сказал, что богатый очень, но жадный, делиться не любит. И что-то еще говорил — не помню. Кажется, что сейчас разбогатеет немножко и будет на что пообедать. И я ушла. А потом…
Она пожала плечами, показывая ему, что это все. Пытаясь понять во все усиливающейся, все растущей, все более взрывоопасной тишине, как прозвучал ее рассказ, — но слишком нервничая, чтобы оценить его. И наконец решаясь посмотреть на него — встречаясь взглядом с его глазами, в которых было что-то непонятное.
— Ты, случаем, больше ничего не вспомнишь?
— Больше ничего. — Она развела руками, улыбаясь ему несмело. — Мне жаль — но больше ничего. Только, что я видела, как он из арки выходил, перед тем как в машину сесть, — у него было что-то в руках, сумка или портфель. А когда уходил, ничего не было уже. Но это ведь мелочь, наверное…
— Да само собой, — кивнул задумчиво, не сводя с нее глаз — в которых ей привиделось не недоверие, не подозрение, но почему-то восхищение. Может, потому, что она уже видела его — в постели — и ей очень хотелось увидеть его сейчас. Больше, чем все остальное. — Натуральная мелочь…
Она не поверила своим глазам и ушам, когда он рассмеялся внезапно — весело, заливисто, легко рассмеялся. Поглядывая на нее, качая головой, смеясь еще громче. Так, словно в этом смехе выплескивалось нервное напряжение — потому он и не мог никак кончиться. А она смотрела на него, не зная, чем вызван смех, и не зная, что ей делать, — и лично ей было не то что не до смеха, но даже не до улыбок.
— Вам кажется, что я сказала что-то смешное? — поинтересовалась язвительно, надеясь, что выбрала верный тон. — Да, я дура, я бестолковая, я плохо соображаю. И вдобавок не умею даже ровно нарезать колбасу. Но разве это повод, чтобы надо мной смеяться, — ведь кое-что я все-таки умею. Или, на ваш взгляд, в постели я так же плоха, как и на кухне?
— Да брось ты, Марина! — выдавил из себя, успокаиваясь, но все еще всхлипывая, все еще мотая головой. — Правда ж смешно. Человек, может, мину принес в сумке с деньгами — знал ведь, гад, что Никита при нем пересчитывать не будет, ему понты не позволят показать, что он допустить может, что его обмануть рискнут, — а для тебя это мелочь. А про постель — что я тебе скажу про постель, мы ж начали только! Как ты бутерброды делаешь, я уже видел — а с постелью разбираться надо. Сейчас к ребятам спущусь, надо озадачить их, выяснить, что за таможенник с Никитой дела имел, — а потом вернусь и будем разбираться. Ты мне вот что скажи — ты в попку любишь?
— О, как нескромно! — Она с укором покачала головой, чувствуя, как обмякает все внутри, но уже зная, что все плохое точно позади. — Но я скажу вам правду — я люблю так, как любите вы. Если вы любите связывать женщин и их насиловать — то я это тоже люблю. Если вы любите хлестать девушек ремнем, а потом заниматься с ними анальным сексом — я и это люблю. Если вы любите, чтобы вам танцевали сюрприз и на ваших глазах делали это вибратором — я люблю и так. Если вы любите это в ванной, на балконе, в туалете или в холодильнике прекрасно. Если вы любите, чтобы с вами в постели было две женщины или три, — великолепно. Я буду счастлива быть одной из них. И при этом мне от вас совершенно ничего не надо — ни вещей, ни денег, ни слов. Только сильное желание — а лучше очень сильное…
Он надевал брюки, когда она начала говорить, а сейчас стоял и смотрел на нее, так их и не застегнув, придерживая руками. Словно не знал, как реагировать на ее слова и что стоит за ними и ее кокетливым тоном и улыбкой. А потом вдруг продолжил одеваться, так ничего и не сказав.
— Вам не понравилось то, что вы услышали? — спросила его спину, все еще немного боясь, что неправильно его поняла, что для нее все плохое только начинается. — Я сказала что-то не то?
Он обернулся, глядя на нее серьезно, отрицательно качая головой — а потом ухмыляясь:
— Все то — кроме одного. Ну куда мне две или три, когда ты одна все силы отнимаешь? Да, и вот еще — ты ж при делах теперь, а у нас за слова отвечать принято.
Он сделал паузу, кажется, размышляя о чем-то, на что-то решаясь, взвешивая «за» и «против».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42