Парочка симпатичных сережек — и ты уже чувствуешь себя феей из сказки, возносимой, обожаемой, неотразимой и чарующей! Облегчишь на пару франков свой кошелек, и ты уже другой человек!
На улице мне вслед свистят мужчины. День стал жарким, настоящее лето. Ну-ка, примерю еще раз красное платье.
Как я и предполагала, оно мне теперь в самый раз. Цвет тоже меня устраивает, не слишком кричащий — то, что надо. Сегодня для меня счастливый день!
Насвистывая, еду обратно в «Еловый дом». Каждый встречный водитель машет мне. Крестьяне на своих высоких тракторах таращатся на меня и потом чуть не сворачивают шеи.
В превосходном настроении ложусь вечером в постель. На следующее утро, в среду 21 июля, встаю ни свет ни заря. Моя ссылка закончилась.
Я, наконец, еду в Париж! Я предчувствую что-то неординарное, неожиданное, грандиозное. Меня просто распирает от счастья!
После завтрака долго и с наслаждением стою под душем, потом до блеска расчесываю волосы и накладываю легкий макияж. Полирую мягкой тряпочкой серьги, надеваю их, потом натягиваю новое платье и смотрюсь в большое зеркало в салоне. Ого! До сих пор не могу привыкнуть, но я действительно стала другой женщиной. Такой красавицей, что даже плюхаюсь на стул от неожиданности.
Но сидеть некогда, я бегу наверх и начинаю упаковывать свои чемоданы. Вдруг до меня доносится шум мотора. Если не ошибаюсь, это наша машина.
Осторожно выглядываю из окна. Так оно и есть. У зеленых самшитовых ворот стоит «ролле». Из него вылезает Фаусто. Чудненько! Он весьма кстати. Убираю голову и продолжаю упаковываться.
— Привет, — слышу вскоре за спиной его голос, немного запыхавшийся, потому что он взлетел по лестнице. — Что это ты там делаешь, дорогая?
Оборачиваюсь. Он стоит, прислонившись к двери, спортивный, весь в белом, слегка загорелый — картинка, а не мужчина. Я не видела его пять недель. Мое сердце начинает колотиться.
— Собираю чемоданы, — коротко говорю я.
— Почему, родная?
— Я возвращаюсь в Париж.
— Но ты же не знала, что я приеду, — оторопело возражает Фаусто.
— Глория сказала, что заберет меня, когда я только захочу.
Фаусто молча разглядывает меня.
— Ты выглядишь по-другому, — медленно говорит он. — С кем ты мне изменяла, сладкая Тиция?
— Со Святым Духом!
— И где?
— В соборе Буржа.
У Фаусто лезут наверх брови.
— У тебя новое платье. Я его еще не видел.
— Тебе нравится? — спрашиваю я, не прерывая своего занятия.
— Очень! — Он подлетает ко мне, хватает меня за талию и целует в шею. — Я и забыл, какая ты красивая. Здравствуй, моя маленькая женушка. Поцелуй меня!
— Нет!
— Почему же нет, дорогая?
Не дождавшись ответа, он вздыхает, садится на край кровати и играет ключами от машины. Я вытаскиваю из шкафа черную ночную рубашку и кидаю ему. Он ее ловит на лету.
— Что это? — спрашивает Фаусто, словно видит ее впервые.
— Отвези своей подружке или выброси на помойку! Фаусто не отвечает. Я поворачиваюсь к нему.
— Я все знаю, — говорю я с улыбкой, — знаю, с кем ты спишь, знаю, кто выполняет мою работу. Знаю, что ты постоянно с ней. Ты взял ее в фирму. Я знаю, что она жила здесь. Знаю, как она выглядит и почему от нее откупались. Я в курсе, вот так!
Мои слова не производят на Фаусто никакого впечатления.
— Да нет же, — невозмутимо говорит он. — Ты ошибаешься.
— Я не закатываю тебе сцену. Просто хочу откровенно поговорить об этом.
— О чем? — невинно спрашивает Фаусто.
— О твоей содержанке.
— Моей содержанке? — Фаусто возмущен. — У меня нет никакой содержанки! У меня есть только ты, любовь моя. Я не замечаю других женщин! — Он вскакивает и берет мое лицо в свои руки.
— Оставь меня в покое! — кричу я. — Я жалею, что вышла за тебя замуж! Зачем я только приехала во Францию!
Фаусто целует меня в губы.
— Но мы обожаем маленьких австриячек. Мы, французы, питаем слабость к вам, очаровашкам. Ты же знаешь, разве не так?
— Слабость к убийствам и пожарам питаете вы. Вы всегда воевали с нами, загляни в учебник истории. Неужели тебе не стыдно?
— Нет, — говорит Фаусто и выпускает меня, — мне не стыдно. Хотя ты права, мы воюем лучше. Вы проиграли все войны, одну за другой. А ты, мое сокровище, приехала в Париж, чтобы отомстить нам. Твоя цель — разрушение! Ты хочешь до смерти замучить нас, французов. Посмотри на меня: я в тебя влюблен, а ты всаживаешь мне нож в сердце да еще проворачиваешь его в ране. Я не могу больше ни спать, ни работать, ни есть. Да, я раскусил тебя: ты ангел мести города вальсов.
Он опускается на пол и обнимает мои колени.
— Я заклинаю тебя! Будь хоть раз серьезен! Неужели это так сложно?
— Я абсолютно серьезен! Я преклоняюсь перед прекрасной победительницей!
Он зарывает свою гриву между моих ног и начинает стонать.
— Прекрати разыгрывать спектакль! — Я тащу его за шевелюру. Это срабатывает. Он поднимается, страдальчески глядя на меня. Поворачивается и идет к двери.
— Ах вы, женщины! — доносится из коридора его голос с театральными вздохами. — Вы райская отрада и адская мука. Чем бы мы были без вас? Бедными, несчастными рохлями. Но Земля — это не рай, счастье — где-то на другой планете. Не так ли, любовь моя?
Он сбегает вниз по лестнице, и до вечера я его не вижу. Около пяти мы вновь встречаемся на кухне.
— Я сейчас уезжаю, — сообщает он мне, — я приезжал, чтобы забрать кое-какие вещи из того, что осталось после перестройки.
— Я еду с тобой, — твердо говорю я. — Если ты меня действительно любишь, как ты только что утверждал, тебе должно быть это приятно!
— Так оно и есть. Но если хочешь знать правду, в Париже у меня нет для тебя времени. Фирма съедает меня с потрохами. Я все время в бегах…
— Это не имеет значения, — перебиваю я его. — Ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится, приходить и уходить, я займу себя сама. Быть может, поеду в Вену. Но здесь я не останусь больше ни дня!
— Но почему? Деревня идет тебе на пользу! Ты расцвела, дорогая, в Париже ты не была такой красивой!
Я не отвечаю. Видя, что я настроена серьезно, Фаусто молча тащит к машине мои тяжелые чемоданы. Потом он все отключает — электричество, газ, воду, и запирает все двери. Что он сделает с ночной рубашкой, я не знаю, да мне и неинтересно. Сажусь в «ролле», автоматически открываю пепельницу и с улыбкой снова захлопываю ее. Она полна окурков со следами губной помады. Все тот же омерзительный оранжевый цвет, уже бросившийся мне в глаза во время апрельской поездки в Версаль.
Но я не кричу, не ругаюсь, не говорю ни слова. Мое вновь обретенное спокойствие делает меня независимой. Закидываю ногу на ногу, разглаживаю юбку. Я ко всему готова.
Фаусто садится, заводит машину, и мы выезжаем из зеленых самшитовых ворот. Прощай, «Еловый дом»! Быть может, я никогда больше не увижу тебя. Я не была здесь счастлива, зато приняла важные решения. И эта поездка стоила того.
Прощай, дядюшка Кронос! Спасибо за твою охраняющую длань. Еще немного, и я что-нибудь бы сделала с собой в ту ночь отчаяния, когда понапрасну ждала здесь Фаусто.
Смотрю в окно на зеленый ландшафт. Середина лета. Золотая пора расцвета. Розы еще цветут! Только Фаусто уже больше нет в кадре.
13
Мой муж хранит молчание до тех пор, пока мы не въезжаем на автостраду. Тут он входит в азарт и едет в своем привычном ракетном стиле. Неожиданно он становится весьма разговорчив. Говорит без умолку обо всем подряд: о болезнях, банкротствах, изменах, коррупции, катастрофах, интригах и одном нашем общем знакомом, маклере по недвижимости, вместе со своей любовницей сбежавшем на Кубу и оставившем жену, четырех детей и гору долгов в сорок миллионов франков.
— Слушай, я тебя умоляю, расскажи мне что-нибудь повеселей, — подаю я голос после полуторачасового рассказа о всевозможных несчастьях. — Подумай, а вдруг ты вспомнишь хоть что-то позитивное.
— Начинается! — обижается Фаусто. — Ведь это было крайне интересно!
— Но очень уж угнетающе.
— Разумеется, — раздраженно соглашается Фаусто, — жизнь, видишь ли, дорогая, состоит не только из роз и фиалок. Почти не бывает добрых, отзывчивых людей, готовых прийти на помощь. Люди — жестокие звери. Сплошь и рядом случаются убийства и драки, обман и предательство, каждую минуту кого-нибудь убивают…
— Вот именно! И поскольку на нас отовсюду безостановочно льется поток информации такого рода, сейчас я не хочу об этом слышать. Не отравляй мне эту прекрасную поездку в Париж, пощади хоть пару часов.
— Ты ничем не интересуешься, — сухо бросает Фаусто, — с тобой никогда нельзя поговорить.
— Можно. О квартирах, о делах. Об авеню дю Мэн, например. Ты ее уже продал?
— Нет!
— Почему?
— Глупый вопрос. Потому что никто не хочет покупать.
— Никто не хочет покупать? — повторяю я в растерянности. — Такую прелестную квартиру? Таких красивых апартаментов я еще никогда не покупала. Один камин в гостиной чего стоит!
— Значит, на этот раз ты промахнулась!
— Ты давал объявления? — спрашиваю я чуть погодя.
— Разумеется.
— Ну и? Кто-нибудь приходил?
— Шесть человек, — нехотя отвечает Фаусто.
— И никаких предложений?
Фаусто качает головой и закуривает сигарету.
— Не понимаю, — спокойно говорю я, хотя внутри у меня все кипит. — Ведь ты же знаешь, как высоко ценятся эти прекрасные старинные особняки. Я бы их продала с закрытыми глазами.
— Не те времена, — цедит сквозь зубы Фаусто.
— Так быстро времена не меняются. Что может измениться за пять недель?
— Все! — яростно восклицает Фаусто. — Теперь за каждым су побегаешь. Масса квартир и мало покупателей. Почему же я так занят, как по-твоему? Я веду суровую борьбу. Радуйся, что ты отошла от дел!
Мы молча мчимся дальше по направлению к Парижу.
— Что у тебя еще намечено на сегодняшний вечер? — робко спрашиваю я, когда мы сворачиваем с южной автострады на Периферик. Пора отпусков уже началась, и машин на удивление мало.
— Дела, дорогая. Я же не знал, что ты осчастливишь меня своим присутствием. У меня деловые встречи.
Но он не едет привычным маршрутом к Эйфелевой башне, а остается на левом берегу Сены и проносится вверх по улице Монж. Заметив мой изумленный взгляд, хохочет.
— Но сначала, милая Тиция, я приглашаю тебя на ужин. Ты же замужем не за дикарем, а за французом. Мы культурная нация и знаем правила хорошего тона.
— Спасибо, приятно слышать, — удивленно говорю я. — Знаешь, сейчас так тепло. Давай выпьем по бокалу шампанского на террасе в «Де Маго», а потом поедим там, где можно посидеть на воздухе.
— Ни за что на свете! — возмущенно восклицает Фаусто. — В таких местах я больше не бываю! Это для туристов и для тех, кто ничего не смыслит в еде. Я покажу тебе кое-что другое, настоящий Париж. Или, вернее, то, что от него осталось. Как было раньше, до того как понаехали все эти иностранцы.
— Ты имеешь в виду злых австрийцев?
— Этих особенно.
Фаусто ставит машину на улице де з’Эколь. Оттуда мы идем пешком, и я наслаждаюсь теплым вечером. Ах, Париж! После пятинедельного изгнания он кажется еще красивее. Париж — произведение искусства! Тут не просто шагаешь по обычным улицам, а будто проходишь сквозь театральные декорации, и каждая мелочь на своем месте.
Все радует мой глаз — и балконные решетки перед высокими окнами, отлитые с таким вкусом, и резные деревянные ворота, покрытые лаком, и высокохудожественные фасады домов, украшенные скульптурами и гирляндами цветов. Я вижу все будто впервые.
Кругом бурлит жизнь. Кафе, рестораны, отели, клубы, пивные, бистро. На каждом углу — что-то необычное. Мы не спеша идем по узкой живописной улице де ла Монтань Сент-Женевьев, круто уходящей вверх, к Пантеону. Народу — несметное количество. Все кафе забиты. Где-то посреди улицы мы ныряем в переулочек и затем сворачиваем налево. Тут я еще никогда не была.
Мне становится жарко. Здесь теплее, чем за городом. Хоть бы в ресторане был сад или терраса, хочется посидеть на воздухе.
— Как называется ресторан? — задаю я вопрос Фаусто, гордо вышагивающему рядом, с сигаретой во рту и с видом хозяина, купившего весь квартал.
— У него нет названия, он частный.
— Нет названия? Почему?
— Потому, любовь моя, — с наслаждением отвечает Фаусто, — что это индивидуалисты старой закваски. Им не нужна реклама, сюда ходят только свои. Чужак сюда затесаться не может.
— А на воздухе можно посидеть? — Нет!
— Жалко!
— Не жалей, пока не увидела, — поучает меня Фаусто, отбрасывая сигарету. — Ты же всегда говорила, что любишь все неординарное и всякая норма тебе противна. Смею тебя заверить, моя маленькая принцесса, что мой ресторан выходит за рамки всех норм. Могу поспорить, что ты его никогда не забудешь!
Я не спорю, а просто иду рядом с Фаусто, готовая к сюрпризам.
— Вот мы и пришли! — вдруг говорит он и останавливается. Открывает маленькую дверь в высоком, круглом, покрытом красным лаком портале. Мы попадаем в зеленый двор с большими каштанами в центре и поросшими плющом стенами домов. Настоящий зеленый оазис в центре Парижа.
Через длинный грязный коридор маленького убогого флигеля попадаем во второй, каменный двор. Здесь нас встречает шум, в нос ударяют кухонные запахи и дым. Входим в железную дверь.
Что это? Кухня алхимика? Пиратский притон? В зале низкий потолок бордового цвета. Из видавшего виды радио на стойке доносятся звуки вальса. Жуткая вонища и духотища. Все места заняты публикой самого низкого пошиба.
За грубыми деревянными столами, перед полными стаканами с красным вином и тарелками, из которых нещадно воняет, сидят живописные личности. Женщины с обведенными словно углем глазами, мужчины в матросских шапочках, с небритыми, испитыми физиономиями. В своем элегантном красном платье, с золотыми солнцами в ушах я похожа на пришелицу с другой планеты.
Фаусто тоже. Что ему надо в этой дыре?
К нам подходит высокий неряшливый мужчина с русой бородой, красным носом и шелушащейся кожей на лице. На нем коричневые брюки, коричневый жилет, коричневая широкополая шляпа и красная рубашка. Через правую руку перекинуто полотенце.
— Бонжур, патрон! — Он обнимает Фаусто как блудного сына, неистово хлопает по плечу и шесть раз целует в обе щеки. Что бы это значило? Может, он с ним в постель собрался?
— Бонжур, мадемуазель, — равнодушно здоровается он потом со мной и целует мне руку.
— Нет мест? — спрашивает Фаусто, не представляя меня.
— Есть, есть, внутри. Дорогу знаешь.
Под удивленными взглядами всех присутствующих проходим вдоль деревянной стойки и ныряем под полог из разноцветного бисера. Темный коридор, несколько ступенек вверх — и через вторую обитую железом дверь попадаем в большой зал. Ничего подобного я в своей жизни не видела.
Он выше, чем нижний ресторан, и вся левая стена — это один сплошной огромный камин, от пола до потолка. Такого я тоже никогда не видела: жутко зловонная, черная, прокопченная, дымящаяся дыра! В зале стоят шесть столов, покрытых чем-то белым, а у окна — еще один длинный стол, заваленный журналами по скачкам, бумагой, бланками. Что это? Тотализатор?
Мы садимся.
Тощая, чахлая женщина со спутанными черными волосами подбегает к Фаусто и осыпает его поцелуями и ласками. На меня она даже не смотрит. На ней бывший когда-то белым фартук, глаза у нее воспаленные. Покончив с церемонией приветствия, она ставит перед нами бутылку красного вина. К нему подается корзиночка с хлебом, горчица, перец, соль.
— Ты чего? — весело спрашивает меня Фаусто. — Ревнуешь, крошка?
Я молча трясу головой. Вот он, запах коптильни! Так всегда воняло от Фаусто, когда он несколько ночей кряду не приходил домой. Этот запах я никогда не забуду! Вот, значит, где он пропадал, и каждый раз дело кончалось скандалом!
Все помещение прокопчено насквозь — столы, стулья, салфетки, стены. Этот камин-монстр похож на гигантскую дьявольскую пасть, извергающую смрадное дыхание. Мне сейчас станет дурно.
— Что случилось? — участливо спрашивает Фаусто. — Ты выглядишь как теленок на бойне. Тебе здесь не нравится?
— Ты не мог бы открыть окно? — спрашиваю я слабым голосом.
— Это бесполезно. Здесь всегда так пахнет. Что скажешь об этом потрясающем камине? Как в замке! Он из эпохи Ренессанса!
— Ты здесь часто бываешь?
— Случается, — с вызовом говорит Фаусто. — Здесь встречаешь людей. Не обязательно всегда ходить в трехзвездочные рестораны. Оставляешь там целое состояние и уходишь голодным. А здесь за небольшие деньги получаешь гору еды. Слава богу, что в Париже еще существуют такие места!
Тощая женщина приносит меню. Это клочок бумаги, исписанный от руки, в пластиковой обложке.
С трудом вчитываюсь: печень, почки, куриные желудочки, свиные ножки, говяжье сердце, улитки. Чудовищное меню для вегетарианца!
— Скажи мне, пожалуйста, что я здесь должна заказывать?
— Тут есть отличные салаты, дорогая. И картофель — фри. Свежий, с хрустиком!
Жареный картофель я люблю. Но здесь? Ни за что! В кабаках, подобных этому, обычно жарят на конском жире.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36