– Я знаю, чего ей стоило это решение. А тут еще появлюсь я… Только меня ей не хватало!
– Тебе не обязательно показываться ей на глаза. Просто побудешь рядом. Увидишь ее. И на месте решишь, что делать. – Франклин перегнулся через стол и положил руку Джеку на плечо. – По крайней мере, хоть выспишься в самолете.
Франклин прав. Эйприл совершенно не обязательно его видеть. Но он должен быть рядом – на случай, если ей вдруг понадобится помощь.
Но сперва ему предстоит навестить некую Френни Стайн-Уайт.
…Эйприл нервно поправила микрофон, прикрепленный к воротнику. Щурясь от яркого света прожекторов, она вновь и вновь прокручивала в уме то, что собиралась сказать. В студии было жарко, но Эйприл дрожала от волнения.
Интервью было обсуждено и спланировано заранее. Ведущая телепрограммы обещала строго придерживаться разработанного плана. Обе они знали: если ведущая попытается выйти за рамки, Эйприл просто встанет и уйдет. В прямом эфире. Так что лучше не рисковать.
Эйприл взглянула в полутемный зрительный зал. В первом ряду сидел ее отец – до сих пор не верится, что он на ее стороне! Годы пощадили его, как и ожидала Эйприл, но, вглядевшись в него повнимательнее, она заметила морщинки вокруг глаз и горькие складки в уголках рта. Как видно, разлука и для него не прошла даром. Эйприл не знала, сможет ли сблизиться с ним, как раньше, но она простила его, а это главное.
Ведущая, хорошенькая блондинка, боготворимая едва ли не всеми американцами, села напротив Эйприл и прикрепила к воротнику микрофон.
– Не нервничайте, – улыбнулась она. – Это не так уж страшно. И я сделаю все, чтобы облегчить вам задачу.
К ведущей подошла гримерша с пуховкой, и Эйприл, улучив момент, обернулась к отцу и улыбнулась ему. В этот миг ей стало нестерпимо горько при мысли, что в зале нет Джека. Как подбодрила бы ее сейчас его мальчишеская улыбка! Но нет, она должна пройти свой путь сама. Без посторонней помощи.
– Все готово?
Эйприл отбросила мысли о Джеке и повернулась к камере с сияющей улыбкой – улыбкой преуспевающей деловой женщины.
– Я готова.
Джек прятался в самом дальнем и темном углу зрительного зала. «Господи, ну скоро ли выключат свет?» – думал он про себя.
С трудом оторвав взгляд от Эйприл, Джек повернулся к женщине рядом с ним. На Френни Стайн-Уайт – хрупкую изящную шатенку двадцати восьми лет – было приятно смотреть; годы придали ей зрелости, но не истребили очарования молодости, а работа референта в Белом доме научила уверенности в себе. С первого взгляда Джек понял, что она станет идеальной свидетельницей.
Она не запиралась перед ним, напротив, была готова рассказать свою историю в газете. Но интервью по телевидению – другое дело. Все обаяние, вся сила убеждения потребовались Джеку, чтобы уговорить ее лететь с ним в Нью-Йорк. Он обещал, что интервью будет анонимным – и телевизионщики с готовностью согласились на это условие.
Френни отказалась от вознаграждения в любой форме. Не пожелала и возбуждать судебное дело. Ею двигало то же желание, что и Эйприл, – не допустить Маркхема к власти над страной.
Телевизионщики пытались разговорить и Джека, но он взял со сценариста твердое обещание, что его имя не будет даже упоминаться в передаче.
– С вами все в порядке? – спросил он шепотом.
– Кажется, да. Как вы думаете, я смогу поговорить с Эйприл после интервью? Я хочу выразить ей свое восхищение и попросить прощения за то, что не поддержала ее тогда…
Джек понимал чувства Френни, но ничего гарантировать не мог. Он заверил женщину, что сделает все возможное, отвел ее в гримерную, где она должна была дожидаться своего интервью, и вернулся в зал.
Эти две недели Джек провел в тщетных попытках забыть Эйприл. Но его чувства к ней нисколько не изменились. Как прежде, при одном взгляде на нее у него подгибались ноги и все тело охватывал сладостный жар.
Все силы души требовались Джеку, чтобы не броситься на сцену и не заключить ее в объятия. Он знал: ей рассказали о Френни, и можно только надеяться, что телевизионщики сдержали свое обещание и не стали упоминать его имени. Пусть думает, что Френни пришла по своей воле. Джек не мог допустить, чтобы Эйприл неправильно поняла его мотивы и отказалась от интервью.
Свет погас, и ведущая представила зрителям специальную гостью программы.
Следующие пятнадцать минут стали для Джека самыми долгими в жизни.
Наконец свет зажегся снова, и в зрительном зале раздались громкие, долго не смолкающие аплодисменты. Джек заметил, что многие украдкой вытирают глаза, да и сам он едва сдерживал слезы.
Вдруг, словно ощутив его присутствие, Эйприл взглянула прямо на него. По крайней мере, в его сторону. Сердце Джека сжалось, раздираемое противоречивыми чувствами. Страсть его требовала броситься к Эйприл и доказать на деле, что ничто больше их не разделяет, однако рассудок напомнил, что их размолвка касалась не только интервью, и заставил Джека отодвинуться поглубже в тень.
Эйприл перевела взгляд на кого-то другого, и Джек вздохнул с облегчением. Еще рано. Он не имеет права докучать ей своей любовью, пока твердо не решит, как намерен жить дальше.
Однако это испытание – видеть ее и не говорить, не прикасаться к ней – оказалось для Джека тяжелее, чем он думал. Эйприл звонко рассмеялась в ответ на какие-то слова ведущей – и в этот миг Джек отбросил все колебания. Он принял решение.
Выскользнув из телецентра через служебный выход, Джек подозвал такси и направился в аэропорт.
Выйдя из главных ворот гостиницы, Эйприл неспешным шагом пошла вперед по обочине шоссе. Путь ее лежал на почту. Отец обещал прислать газеты с новостями о Маркхеме – Эйприл понимала, что одним или двумя днями позже их привезут в гостиницу, но не могла ждать и решила дойти до почты сама. Последние дни ее томило странное беспокойство, в причине которого она не хотела признаваться даже самой себе.
– Ну нет, сегодня я о нем думать не буду! – твердо сказала себе Эйприл и тут же грустно улыбнулась. Такие обещания она давала себе каждый день на протяжении двух недель – и ни разу не сдержала слова.
«Интересно, что пишут теперь о Маркхеме?» – с улыбкой подумала она. Эйприл не собиралась мстить, однако ничто человеческое не было ей чуждо, и теперь она невольно ощущала мстительную радость.
Мысли ее перешли к отцу. Мистер де ла Торре обещал через несколько недель приехать в «Райский уголок». Что ж, пусть посмотрит, чего она добилась собственными руками! Предстоящая встреча волновала и слегка пугала Эйприл, но сердце ее было полно надежды.
От отца мысли невольно перешли к Джеку…
Интересно, что он подумал, когда услышал об интервью?.. И почему не приехал, почему хотя бы не дал понять, что обо всем знает и ценит ее мужество? Только сейчас Эйприл поняла, как страстно желала встречи с ним. В Нью-Йорке она несколько раз снимала телефонную трубку, чтобы позвонить Франклину, но гордость удерживала ее от такого шага.
Покинув «Райский уголок», Эйприл впервые поняла, что Мексика стала для нее не только надежным пристанищем, но и домом. А призвание Джека гонит его, словно перекати-поле, по всему свету… Какое же она имеет право ему навязываться?
Опустив голову, Эйприл медленно брела по обочине. В голове ее вновь и вновь прокручивалась горькая сцена расставания… Поглощенная своими мыслями, Эйприл не услышала шума машины, не заметила и как этот шум внезапно затих. Словно что-то почувствовав, она подняла глаза – и застыла как вкопанная.
Она подняла руку, чтобы протереть глаза. Этого не может быть – должно быть, от усталости и постоянных мыслей о Джеке у нее начались галлюцинации. Но в следующий миг, взглянув в любимые зеленые глаза, Эйприл поняла, что это не сон и не мираж. Джек Танго стоял перед ней, и их разделяли всего каких-нибудь двенадцать шагов.
Он был обнажен до пояса, и на загорелой груди, покрытой золотистыми курчавыми волосами, блестели капельки пота. Выцветшие джинсы плотно облегали бедра. Эйприл видела, как вздымается его грудь, как бьется голубая жилка на горле… Она видела все.
Две недели она мечтала о том, как Джек вернется к ней. Как он будет выглядеть, во что будет одет, что скажет он, что – она… Но теперь, когда это случилось, все заготовленные слова вылетели у Эйприл из головы. Она сказала первое, что пришло в голову:
– Ты по-прежнему ездишь на джипе?
Знакомая скупая улыбка тронула уголки его губ:
– А на чем еще прикажешь сюда добираться? Впрочем, на этот раз я направляюсь к главным воротам.
Он замолчал и уставился на нее – и Эйприл вдруг почувствовала себя совершенно раздетой. Как ни странно, это ее совершенно не смутило: напротив, она вновь обрела силу двигаться и сделала несколько шагов ему навстречу.
– Оставь машину здесь, я пришлю за ней обслугу.
– Ты, похоже, так ничему и не научилась. – Он открыл заднюю дверцу машины и достал с сиденья знакомую ковровую сумку и неизменный серебристый кофр. – Машину я оставлю, но…
– Но никто не посмеет прикоснуться к твоей камере, – закончила Эйприл. – Как видишь, я все-таки кое-чему научилась!
– Отлично.
Что-то в его тоне вдруг испугало Эйприл. Она остановилась в нескольких футах от него, старательно восстанавливая мысленные барьеры. Кто знает, зачем он приехал и чего хочет? Второго разочарования она просто не переживет.
– Что ты здесь делаешь?
– Официально – собираю материал для углубленного исследования индейской культуры и разрушающего влияния на нее европейской цивилизации.
Эйприл широко раскрыла глаза:
– Очень интересно… но это, кажется, не совсем твоя тема.
– Может быть. Но ты тогда, в Оахаке, всерьез заинтересовала меня проблемами индейцев. Я стал искать спонсора и нашел одного парня, который решил, что проект стоящий.
Эйприл невольно улыбнулась:
– Такие исследования обычно не имеют коммерческого успеха. Боюсь, чтобы убедить его, тебе пришлось пустить в ход все свое обаяние.
– А что, если я скажу, что оплатил все расходы из своего кармана? – серьезно спросил Джек.
Эйприл осторожно подняла глаза, но лицо Джека было абсолютно непроницаемо.
– Я отвечу, что это замечательно и что твой проект непременно окупится. Хотя, возможно, займет немало времени.
– Хм… «Окупится» – это очень точно сказано. И насчет времени – в точку. – Он сделал шаг вперед, не переставая сверлить ее сверкающими зелеными глазами. – Будем считать, что о погоде мы поговорили. Хочешь знать, зачем я приехал на самом деле?
Холодный страх полоснул Эйприл. Что, если она ошиблась, неправильно истолковала его намерения?
– Тебе нужно холодное пиво, горячий душ и два дня спокойного сна? – спросила она, растягивая губы в неуверенную улыбку.
– И это тоже. Но не на первом месте.
– Что же… – Джек сделал еще шаг вперед. – Что же у тебя на первом месте?
– Ты. В моих объятиях. Желательно в постели. На несколько часов. Или дней. Сколько тебе нужно, чтобы снова поверить в меня? Эйприл, я хочу остаться с тобой. В тот самый миг, когда ты дотронулась до моей руки и предложила помочь, я стал твоим. Сразу и навсегда. – Он протянул руку и дотронулся до ее пылающей щеки. – Ты все еще хочешь меня, mi tesoro?
На глазах Эйприл выступили слезы.
– Ты уверен, Джек? Уверен, что хочешь именно этого?
– Никогда в жизни ничего я не хотел так, как тебя. – Он поцеловал ее сперва в один, затем в другой блестящий от непролитых слез глаз. – Я люблю тебя, Эйприл Мария Морган де ла Торре.
Всхлипнув, Эйприл бросилась к нему на шею.
– Я знала, что напрасно сомневалась в тебе… – задыхаясь от счастья, начала она.
– Не надо, Эйприл. Все хорошо. Ты должна была победить свой страх сама. – Она подняла голову, и взгляды их встретились. – Хотя не стану лгать: мне было больно. Чертовски больно.
– Поэтому ты оставил письмо?
– Я хотел забыть обо всем. И о тебе, и об этой проклятой истории. Но я ошибся. Забыть о тебе невозможно.
– Ты был прав. – Эйприл смахнула слезы с глаз. – Мне помогла решиться твоя вера… и еще то, что писал Франклин в этом письме.
– Какая разница, отчего и почему? Главное, что ты все-таки решилась! Я так гордился тобой! Представляю, чего тебе это стоило, но ты держалась так спокойно, твердо…
– Так ты видел интервью? – спросила Эйприл, радостная и гордая от его похвалы. Что-то в глазах Джека насторожило ее… и в следующий миг ее осенило: – Ты был там! В то утро, на студии!
– Да.
– Я знала! Может быть, это сумасшествие, но в какой-то миг я почувствовала, что ты там! Я могла бы поклясться, что видела тебя, но ты…
– Нет, это не сумасшествие. Ты смотрела прямо на меня. Со мной чуть сердечный приступ не случился!
Эйприл вдруг напряглась в его руках, и Джек немедленно разжал объятия.
– Тебя что-то беспокоит? Спроси, и я отвечу.
– Ты не пришел ко мне, не позвонил, не сказал ни слова. Я думала, что мы… что между нами все кончено. Почему ты не появился? Даже не попытался со мной поговорить?
– Потому же, почему в тот черный день позволил тебе уйти. Я испугался своего влечения к работе. После Оахаки мне казалось, что с этой стороной моей жизни покончено. Тогда, на обратной дороге, я твердо решил уйти из газеты, поселиться здесь и заняться индейцами. Но, когда на свет снова всплыла эта история, я понял, что не смогу ни есть, ни спать, пока не прижму Маркхема к стенке… и испугался. Какое право я имел что-то требовать от тебя, если сам не знал, что буду делать завтра?
– Значит, вернувшись в Лос-Анджелес, ты начал работать над этим материалом?
– Не покладая рук. Словно одержимый. – Он снова прижал ее к себе. – Я хотел быть уверен, что на раз этот ублюдок заплатит за свои преступления – если не тюрьмой, то хотя бы карьерой и добрым именем. Хотел быть уверен, что твое имя больше не всплывет на страницах газет, а если и всплывет, никто не посмеет его порочить.
– Но как оно могло не всплыть… – Эйприл вздернула голову. – Это ты разыскал Френни? Ты уговорил ее выступить по телевизору?
– Да, я нашел ее как раз накануне твоего интервью. Только сначала собирался напечатать материал в газете, а не везти ее на телевидение.
– А как ты узнал?..
– Мне позвонил твой отец. Сказал, что, по его мнению, я должен об этом знать. – Джек нежно провел пальцем по ее щеке. – Ты рассказывала ему обо мне?
– Я не просила его звонить, если ты это имеешь в виду.
– Это я понимаю. Ну что, вы с ним помирились? Ты рада, что сделала первый шаг?
– Помирились, пожалуй, слишком громко сказано. Скорее, начали возводить мост, разрушенный десять лет назад. Он обещал приехать погостить в «Уголок». Кстати, я как раз шла на почту: папа говорил, что пришлет мне газеты.
– Пойдешь дальше или вернешься обратно?
– Знаешь, пожалуй, газеты подождут. Изумрудные глаза зажглись лукавым огоньком, и у Эйприл вновь сдавило горло. Она не думала, что когда-нибудь еще увидит этот лукавый и ласковый взгляд…
– Послушай, – начал он, – я умираю от жары, да и ты, похоже, сейчас растаешь!
– Да, это глупо… я просто… – Эйприл пыталась овладеть собой, но тщетно. – Я боялась, что никогда больше тебя не увижу, и… Я люблю тебя, Джек Танго. Я тебя люблю.
– Повтори это снова! Еще раз!
Но Джек не дождался ответа и припал к ее губам в горячем, страстном поцелуе.
Он целовал ее так, словно хотел выпить до капли и навеки слиться с ней воедино. Эйприл ответила на поцелуй – и мир вокруг словно взорвался. Джек поднял ее в воздух, прижал к себе, свободной рукой вынул из волос шпильки и зарылся рукой в густые душистые волосы, покрывая лицо поцелуями.
– Значит, газеты тебе читать неинтересно, – прошептал он. – А что же тебя интересует?
Он коснулся языком ее нежной мочки, и Эйприл счастливо улыбнулась и крепче вцепилась ему в плечи.
– Например, заднее сиденье твоего джипа.
Джек удивленно взглянул на нее, а затем громко расхохотался.
– Вот это правильно! Я всегда за прямоту! Но Эйприл не хотела портить этот счастливый миг ненужной торопливостью.
– А еще я слыхала, – продолжала она как ни в чем не бывало, одарив его фирменной улыбкой хозяйки гостиницы, – что кое-кто здесь без ума от широких кроватей и чистых простыней!
– Это приглашение?
– В твоем бунгало или у меня? Джек серьезно взглянул ей в лицо:
– Эйприл, то, что ты сказала сейчас… это правда?
– Я люблю тебя, Джек. И хочу, чтобы ты остался со мной навсегда.
– Тогда мне не нужно отдельное бунгало! – Он улыбнулся в ответ на ее недоуменно поднятую бровь. – Если, конечно, ты сможешь разместить у себя мое оборудование.
Эйприл громко рассмеялась; ее переполняла радость.
– Это что, предложение?
– Хм… пожалуй, да. – Джек снова взглянул в ее лицо – и прочел на нем такую любовь, что едва не застонал от счастья. – Я хочу видеть тебя. Хочу слышать твой голос, твой смех. Теперь я понял, почему так стремился сделать этот материал – мне необходимо было восстановить твое доброе имя и наказать негодяя, который посмел тебя обидеть… Нет, Эйприл, эта страница моей жизни закончена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
– Тебе не обязательно показываться ей на глаза. Просто побудешь рядом. Увидишь ее. И на месте решишь, что делать. – Франклин перегнулся через стол и положил руку Джеку на плечо. – По крайней мере, хоть выспишься в самолете.
Франклин прав. Эйприл совершенно не обязательно его видеть. Но он должен быть рядом – на случай, если ей вдруг понадобится помощь.
Но сперва ему предстоит навестить некую Френни Стайн-Уайт.
…Эйприл нервно поправила микрофон, прикрепленный к воротнику. Щурясь от яркого света прожекторов, она вновь и вновь прокручивала в уме то, что собиралась сказать. В студии было жарко, но Эйприл дрожала от волнения.
Интервью было обсуждено и спланировано заранее. Ведущая телепрограммы обещала строго придерживаться разработанного плана. Обе они знали: если ведущая попытается выйти за рамки, Эйприл просто встанет и уйдет. В прямом эфире. Так что лучше не рисковать.
Эйприл взглянула в полутемный зрительный зал. В первом ряду сидел ее отец – до сих пор не верится, что он на ее стороне! Годы пощадили его, как и ожидала Эйприл, но, вглядевшись в него повнимательнее, она заметила морщинки вокруг глаз и горькие складки в уголках рта. Как видно, разлука и для него не прошла даром. Эйприл не знала, сможет ли сблизиться с ним, как раньше, но она простила его, а это главное.
Ведущая, хорошенькая блондинка, боготворимая едва ли не всеми американцами, села напротив Эйприл и прикрепила к воротнику микрофон.
– Не нервничайте, – улыбнулась она. – Это не так уж страшно. И я сделаю все, чтобы облегчить вам задачу.
К ведущей подошла гримерша с пуховкой, и Эйприл, улучив момент, обернулась к отцу и улыбнулась ему. В этот миг ей стало нестерпимо горько при мысли, что в зале нет Джека. Как подбодрила бы ее сейчас его мальчишеская улыбка! Но нет, она должна пройти свой путь сама. Без посторонней помощи.
– Все готово?
Эйприл отбросила мысли о Джеке и повернулась к камере с сияющей улыбкой – улыбкой преуспевающей деловой женщины.
– Я готова.
Джек прятался в самом дальнем и темном углу зрительного зала. «Господи, ну скоро ли выключат свет?» – думал он про себя.
С трудом оторвав взгляд от Эйприл, Джек повернулся к женщине рядом с ним. На Френни Стайн-Уайт – хрупкую изящную шатенку двадцати восьми лет – было приятно смотреть; годы придали ей зрелости, но не истребили очарования молодости, а работа референта в Белом доме научила уверенности в себе. С первого взгляда Джек понял, что она станет идеальной свидетельницей.
Она не запиралась перед ним, напротив, была готова рассказать свою историю в газете. Но интервью по телевидению – другое дело. Все обаяние, вся сила убеждения потребовались Джеку, чтобы уговорить ее лететь с ним в Нью-Йорк. Он обещал, что интервью будет анонимным – и телевизионщики с готовностью согласились на это условие.
Френни отказалась от вознаграждения в любой форме. Не пожелала и возбуждать судебное дело. Ею двигало то же желание, что и Эйприл, – не допустить Маркхема к власти над страной.
Телевизионщики пытались разговорить и Джека, но он взял со сценариста твердое обещание, что его имя не будет даже упоминаться в передаче.
– С вами все в порядке? – спросил он шепотом.
– Кажется, да. Как вы думаете, я смогу поговорить с Эйприл после интервью? Я хочу выразить ей свое восхищение и попросить прощения за то, что не поддержала ее тогда…
Джек понимал чувства Френни, но ничего гарантировать не мог. Он заверил женщину, что сделает все возможное, отвел ее в гримерную, где она должна была дожидаться своего интервью, и вернулся в зал.
Эти две недели Джек провел в тщетных попытках забыть Эйприл. Но его чувства к ней нисколько не изменились. Как прежде, при одном взгляде на нее у него подгибались ноги и все тело охватывал сладостный жар.
Все силы души требовались Джеку, чтобы не броситься на сцену и не заключить ее в объятия. Он знал: ей рассказали о Френни, и можно только надеяться, что телевизионщики сдержали свое обещание и не стали упоминать его имени. Пусть думает, что Френни пришла по своей воле. Джек не мог допустить, чтобы Эйприл неправильно поняла его мотивы и отказалась от интервью.
Свет погас, и ведущая представила зрителям специальную гостью программы.
Следующие пятнадцать минут стали для Джека самыми долгими в жизни.
Наконец свет зажегся снова, и в зрительном зале раздались громкие, долго не смолкающие аплодисменты. Джек заметил, что многие украдкой вытирают глаза, да и сам он едва сдерживал слезы.
Вдруг, словно ощутив его присутствие, Эйприл взглянула прямо на него. По крайней мере, в его сторону. Сердце Джека сжалось, раздираемое противоречивыми чувствами. Страсть его требовала броситься к Эйприл и доказать на деле, что ничто больше их не разделяет, однако рассудок напомнил, что их размолвка касалась не только интервью, и заставил Джека отодвинуться поглубже в тень.
Эйприл перевела взгляд на кого-то другого, и Джек вздохнул с облегчением. Еще рано. Он не имеет права докучать ей своей любовью, пока твердо не решит, как намерен жить дальше.
Однако это испытание – видеть ее и не говорить, не прикасаться к ней – оказалось для Джека тяжелее, чем он думал. Эйприл звонко рассмеялась в ответ на какие-то слова ведущей – и в этот миг Джек отбросил все колебания. Он принял решение.
Выскользнув из телецентра через служебный выход, Джек подозвал такси и направился в аэропорт.
Выйдя из главных ворот гостиницы, Эйприл неспешным шагом пошла вперед по обочине шоссе. Путь ее лежал на почту. Отец обещал прислать газеты с новостями о Маркхеме – Эйприл понимала, что одним или двумя днями позже их привезут в гостиницу, но не могла ждать и решила дойти до почты сама. Последние дни ее томило странное беспокойство, в причине которого она не хотела признаваться даже самой себе.
– Ну нет, сегодня я о нем думать не буду! – твердо сказала себе Эйприл и тут же грустно улыбнулась. Такие обещания она давала себе каждый день на протяжении двух недель – и ни разу не сдержала слова.
«Интересно, что пишут теперь о Маркхеме?» – с улыбкой подумала она. Эйприл не собиралась мстить, однако ничто человеческое не было ей чуждо, и теперь она невольно ощущала мстительную радость.
Мысли ее перешли к отцу. Мистер де ла Торре обещал через несколько недель приехать в «Райский уголок». Что ж, пусть посмотрит, чего она добилась собственными руками! Предстоящая встреча волновала и слегка пугала Эйприл, но сердце ее было полно надежды.
От отца мысли невольно перешли к Джеку…
Интересно, что он подумал, когда услышал об интервью?.. И почему не приехал, почему хотя бы не дал понять, что обо всем знает и ценит ее мужество? Только сейчас Эйприл поняла, как страстно желала встречи с ним. В Нью-Йорке она несколько раз снимала телефонную трубку, чтобы позвонить Франклину, но гордость удерживала ее от такого шага.
Покинув «Райский уголок», Эйприл впервые поняла, что Мексика стала для нее не только надежным пристанищем, но и домом. А призвание Джека гонит его, словно перекати-поле, по всему свету… Какое же она имеет право ему навязываться?
Опустив голову, Эйприл медленно брела по обочине. В голове ее вновь и вновь прокручивалась горькая сцена расставания… Поглощенная своими мыслями, Эйприл не услышала шума машины, не заметила и как этот шум внезапно затих. Словно что-то почувствовав, она подняла глаза – и застыла как вкопанная.
Она подняла руку, чтобы протереть глаза. Этого не может быть – должно быть, от усталости и постоянных мыслей о Джеке у нее начались галлюцинации. Но в следующий миг, взглянув в любимые зеленые глаза, Эйприл поняла, что это не сон и не мираж. Джек Танго стоял перед ней, и их разделяли всего каких-нибудь двенадцать шагов.
Он был обнажен до пояса, и на загорелой груди, покрытой золотистыми курчавыми волосами, блестели капельки пота. Выцветшие джинсы плотно облегали бедра. Эйприл видела, как вздымается его грудь, как бьется голубая жилка на горле… Она видела все.
Две недели она мечтала о том, как Джек вернется к ней. Как он будет выглядеть, во что будет одет, что скажет он, что – она… Но теперь, когда это случилось, все заготовленные слова вылетели у Эйприл из головы. Она сказала первое, что пришло в голову:
– Ты по-прежнему ездишь на джипе?
Знакомая скупая улыбка тронула уголки его губ:
– А на чем еще прикажешь сюда добираться? Впрочем, на этот раз я направляюсь к главным воротам.
Он замолчал и уставился на нее – и Эйприл вдруг почувствовала себя совершенно раздетой. Как ни странно, это ее совершенно не смутило: напротив, она вновь обрела силу двигаться и сделала несколько шагов ему навстречу.
– Оставь машину здесь, я пришлю за ней обслугу.
– Ты, похоже, так ничему и не научилась. – Он открыл заднюю дверцу машины и достал с сиденья знакомую ковровую сумку и неизменный серебристый кофр. – Машину я оставлю, но…
– Но никто не посмеет прикоснуться к твоей камере, – закончила Эйприл. – Как видишь, я все-таки кое-чему научилась!
– Отлично.
Что-то в его тоне вдруг испугало Эйприл. Она остановилась в нескольких футах от него, старательно восстанавливая мысленные барьеры. Кто знает, зачем он приехал и чего хочет? Второго разочарования она просто не переживет.
– Что ты здесь делаешь?
– Официально – собираю материал для углубленного исследования индейской культуры и разрушающего влияния на нее европейской цивилизации.
Эйприл широко раскрыла глаза:
– Очень интересно… но это, кажется, не совсем твоя тема.
– Может быть. Но ты тогда, в Оахаке, всерьез заинтересовала меня проблемами индейцев. Я стал искать спонсора и нашел одного парня, который решил, что проект стоящий.
Эйприл невольно улыбнулась:
– Такие исследования обычно не имеют коммерческого успеха. Боюсь, чтобы убедить его, тебе пришлось пустить в ход все свое обаяние.
– А что, если я скажу, что оплатил все расходы из своего кармана? – серьезно спросил Джек.
Эйприл осторожно подняла глаза, но лицо Джека было абсолютно непроницаемо.
– Я отвечу, что это замечательно и что твой проект непременно окупится. Хотя, возможно, займет немало времени.
– Хм… «Окупится» – это очень точно сказано. И насчет времени – в точку. – Он сделал шаг вперед, не переставая сверлить ее сверкающими зелеными глазами. – Будем считать, что о погоде мы поговорили. Хочешь знать, зачем я приехал на самом деле?
Холодный страх полоснул Эйприл. Что, если она ошиблась, неправильно истолковала его намерения?
– Тебе нужно холодное пиво, горячий душ и два дня спокойного сна? – спросила она, растягивая губы в неуверенную улыбку.
– И это тоже. Но не на первом месте.
– Что же… – Джек сделал еще шаг вперед. – Что же у тебя на первом месте?
– Ты. В моих объятиях. Желательно в постели. На несколько часов. Или дней. Сколько тебе нужно, чтобы снова поверить в меня? Эйприл, я хочу остаться с тобой. В тот самый миг, когда ты дотронулась до моей руки и предложила помочь, я стал твоим. Сразу и навсегда. – Он протянул руку и дотронулся до ее пылающей щеки. – Ты все еще хочешь меня, mi tesoro?
На глазах Эйприл выступили слезы.
– Ты уверен, Джек? Уверен, что хочешь именно этого?
– Никогда в жизни ничего я не хотел так, как тебя. – Он поцеловал ее сперва в один, затем в другой блестящий от непролитых слез глаз. – Я люблю тебя, Эйприл Мария Морган де ла Торре.
Всхлипнув, Эйприл бросилась к нему на шею.
– Я знала, что напрасно сомневалась в тебе… – задыхаясь от счастья, начала она.
– Не надо, Эйприл. Все хорошо. Ты должна была победить свой страх сама. – Она подняла голову, и взгляды их встретились. – Хотя не стану лгать: мне было больно. Чертовски больно.
– Поэтому ты оставил письмо?
– Я хотел забыть обо всем. И о тебе, и об этой проклятой истории. Но я ошибся. Забыть о тебе невозможно.
– Ты был прав. – Эйприл смахнула слезы с глаз. – Мне помогла решиться твоя вера… и еще то, что писал Франклин в этом письме.
– Какая разница, отчего и почему? Главное, что ты все-таки решилась! Я так гордился тобой! Представляю, чего тебе это стоило, но ты держалась так спокойно, твердо…
– Так ты видел интервью? – спросила Эйприл, радостная и гордая от его похвалы. Что-то в глазах Джека насторожило ее… и в следующий миг ее осенило: – Ты был там! В то утро, на студии!
– Да.
– Я знала! Может быть, это сумасшествие, но в какой-то миг я почувствовала, что ты там! Я могла бы поклясться, что видела тебя, но ты…
– Нет, это не сумасшествие. Ты смотрела прямо на меня. Со мной чуть сердечный приступ не случился!
Эйприл вдруг напряглась в его руках, и Джек немедленно разжал объятия.
– Тебя что-то беспокоит? Спроси, и я отвечу.
– Ты не пришел ко мне, не позвонил, не сказал ни слова. Я думала, что мы… что между нами все кончено. Почему ты не появился? Даже не попытался со мной поговорить?
– Потому же, почему в тот черный день позволил тебе уйти. Я испугался своего влечения к работе. После Оахаки мне казалось, что с этой стороной моей жизни покончено. Тогда, на обратной дороге, я твердо решил уйти из газеты, поселиться здесь и заняться индейцами. Но, когда на свет снова всплыла эта история, я понял, что не смогу ни есть, ни спать, пока не прижму Маркхема к стенке… и испугался. Какое право я имел что-то требовать от тебя, если сам не знал, что буду делать завтра?
– Значит, вернувшись в Лос-Анджелес, ты начал работать над этим материалом?
– Не покладая рук. Словно одержимый. – Он снова прижал ее к себе. – Я хотел быть уверен, что на раз этот ублюдок заплатит за свои преступления – если не тюрьмой, то хотя бы карьерой и добрым именем. Хотел быть уверен, что твое имя больше не всплывет на страницах газет, а если и всплывет, никто не посмеет его порочить.
– Но как оно могло не всплыть… – Эйприл вздернула голову. – Это ты разыскал Френни? Ты уговорил ее выступить по телевизору?
– Да, я нашел ее как раз накануне твоего интервью. Только сначала собирался напечатать материал в газете, а не везти ее на телевидение.
– А как ты узнал?..
– Мне позвонил твой отец. Сказал, что, по его мнению, я должен об этом знать. – Джек нежно провел пальцем по ее щеке. – Ты рассказывала ему обо мне?
– Я не просила его звонить, если ты это имеешь в виду.
– Это я понимаю. Ну что, вы с ним помирились? Ты рада, что сделала первый шаг?
– Помирились, пожалуй, слишком громко сказано. Скорее, начали возводить мост, разрушенный десять лет назад. Он обещал приехать погостить в «Уголок». Кстати, я как раз шла на почту: папа говорил, что пришлет мне газеты.
– Пойдешь дальше или вернешься обратно?
– Знаешь, пожалуй, газеты подождут. Изумрудные глаза зажглись лукавым огоньком, и у Эйприл вновь сдавило горло. Она не думала, что когда-нибудь еще увидит этот лукавый и ласковый взгляд…
– Послушай, – начал он, – я умираю от жары, да и ты, похоже, сейчас растаешь!
– Да, это глупо… я просто… – Эйприл пыталась овладеть собой, но тщетно. – Я боялась, что никогда больше тебя не увижу, и… Я люблю тебя, Джек Танго. Я тебя люблю.
– Повтори это снова! Еще раз!
Но Джек не дождался ответа и припал к ее губам в горячем, страстном поцелуе.
Он целовал ее так, словно хотел выпить до капли и навеки слиться с ней воедино. Эйприл ответила на поцелуй – и мир вокруг словно взорвался. Джек поднял ее в воздух, прижал к себе, свободной рукой вынул из волос шпильки и зарылся рукой в густые душистые волосы, покрывая лицо поцелуями.
– Значит, газеты тебе читать неинтересно, – прошептал он. – А что же тебя интересует?
Он коснулся языком ее нежной мочки, и Эйприл счастливо улыбнулась и крепче вцепилась ему в плечи.
– Например, заднее сиденье твоего джипа.
Джек удивленно взглянул на нее, а затем громко расхохотался.
– Вот это правильно! Я всегда за прямоту! Но Эйприл не хотела портить этот счастливый миг ненужной торопливостью.
– А еще я слыхала, – продолжала она как ни в чем не бывало, одарив его фирменной улыбкой хозяйки гостиницы, – что кое-кто здесь без ума от широких кроватей и чистых простыней!
– Это приглашение?
– В твоем бунгало или у меня? Джек серьезно взглянул ей в лицо:
– Эйприл, то, что ты сказала сейчас… это правда?
– Я люблю тебя, Джек. И хочу, чтобы ты остался со мной навсегда.
– Тогда мне не нужно отдельное бунгало! – Он улыбнулся в ответ на ее недоуменно поднятую бровь. – Если, конечно, ты сможешь разместить у себя мое оборудование.
Эйприл громко рассмеялась; ее переполняла радость.
– Это что, предложение?
– Хм… пожалуй, да. – Джек снова взглянул в ее лицо – и прочел на нем такую любовь, что едва не застонал от счастья. – Я хочу видеть тебя. Хочу слышать твой голос, твой смех. Теперь я понял, почему так стремился сделать этот материал – мне необходимо было восстановить твое доброе имя и наказать негодяя, который посмел тебя обидеть… Нет, Эйприл, эта страница моей жизни закончена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16