— И, поворачиваясь к мужу, спрашивает: — Так это я виновата?
— Ты все знала и никогда ни о чем не спросила. У тебя было серьезное преимущество, Марта. Чистосердечие нас объединяло, не правда ли?
— Объединяло?
— Я все эти годы пытался доказать тебе…
— …что сможешь о ней забыть?
— Он никогда меня не забывал. — Они не видят ее, Ивоны, наверняка не видят. — Невозможно забыть того, кого никогда не помнил.
— Ивона больше не существует для меня, Марта. Речь идет о нас.
Нет, неправда. Марта смотрит на пестрое белье на кровати, но словно не видит Ивону.
— Как ты смеешь это говорить? — негодует Марта. — Как ты смеешь приходить сюда и говорить, что она для тебя не существует? Ты, негодяй… Ты!.. Как ты можешь в ее присутствии так говорить? Она не заслуживает, чтобы с ней обращались подобным образом! Если бы не она…
— Оставьте меня, черт побери, в покое наконец! — набравшись сил, старается их перекричать Ивона.
— Я уважаю Ивону и восхищаюсь ею. Но люблю я тебя, Марта. И не хочу тебя терять. Она знает об этом. Я не могу осчастливить вас обеих. Я сделал свой выбор, но, боюсь, мне не удастся тебя, Марта, сделать счастливой. Никогда. И Ивона тут ни при чем. Я думал, что-то изменилось, особенно в последнее время. Но я не должен был тебе доверять. — Томаш выдерживает взгляд Марты, затем подходит к кровати, берет руку Ивоны, целует вялую ладонь. — Спасибо тебе за все. Спасибо. До встречи.
— Уходишь? — Марта стоит в дверях, преграждая путь. — Так просто ты не уйдешь!
Томаша пробирает дрожь от тихих слов Ивоны:
— Марта! Позволь ему уйти!
Ласковым движением он отстраняет Марту. В его глазах печаль.
— Увидимся дома. Может, тогда нам удастся поговорить. Наверное, уже пора.
— Лапоть, вот ты кто! — Марта отступает, освобождая ему путь.
Томаш выходит, Марта резко захлопывает за ним дверь.
— Этот лапоть — твой муж. — Ивона рассержена на Марту.
— Ну и что?
— Я жалею о том, что он выбрал не меня. — Ивона с усилием приподнимается на локте. — К сожалению, он выбрал не меня. Ты любого уморишь, лишь бы все было по-твоему. Ты не слышишь, что он говорит, потому что все должно быть так, как решила ты.
Марта медленно приближается к ее кровати:
— Отвратительная сцена! И мне пришлось в этом участвовать! Когда я тебя защищала…
— Я не нуждаюсь в твоей защите, Марта. — Ивона печальна. — Уже нет. Мы знаем, как все было. Прости, что так произошло. Но я уехала. Уехала, как только узнала, что он меня не хочет. — Плачет. — Что вам еще от меня нужно? Я ведь уехала. Уехала, уехала! Оставьте меня в покое хоть теперь…
Ивона всхлипывает, неловко вытирает глаза, отворачивается от света и Марты, натягивает на себя одеяло. Сейчас она спрячется, и никто ее не найдет.
Марта смотрит на нее, мгновение неподвижно стоит у дверей. Не слышно ни звука. Затем она медленно подходит к кровати.
— Ивона?
Но та не отвечает. Марта наклоняется к ней, приподнимает одеяло:
— Ивона?!
— Не втягивайте меня в ваши дела, пожалуйста… Я уже… Марта срывает с Ивоны одеяло:
— Посмотри на меня!
И Ивона смотрит. Приподнимается. Ее ресницы еще влажны.
— Тебе недостаточно того, что я уехала? — Ивона требует ответа.
Марта вновь замечает в Ивоне ее чертову жертвенность, но отказывается принять ее:
— У тебя опять начинают расти крылья?
— Ты, идиотка! — Уже без слез. — Я это не для тебя сделала! Я сделала это для себя! Я хочу остаться одна, оставь меня!
Теперь Марта должна отвернуться и уйти, потому что Ивона наглухо закрыта одеялом и говорить что-то еще бессмысленно.
Вечер
Марта наклоняется над спящей Ивоной, ставит в вазу букет цветов, осторожно подходит к умывальнику. В зеркале — бледное лицо. Сестринская шапочка сжимает виски. Наполнив вазу водой, Марта закрывает кран. Вынимает из волос невидимки, несколько раз поворачивает голову — волосы рассыпаются. Марта поднимает руку и привычным движением отбрасывает их назад — на аккуратных ногтях переливается перламутровый лак. Марта осторожно ставит вазу на столик. Скатерть снова ниспадает до пола, но это не может помешать мыть пол.
— Спим? Очень хорошо… Сон очень полезен. — Марта говорит негромко. Приближается время приема лекарств.
Ивона потягивается.
— Сон оздоравливает.
Марта склоняется над ней, подтягивает ее за плечи, взбивает подушку.
— Сейчас поправим подушку, будет удобнее лежать. — Голос Марты звучит профессионально тепло. — Сменим постельное белье.
Ивона тяжело падает на подушку.
— Уже лучше. Удобно? Наверное, нам стало удобнее.
На простыне эти мерзкие крошки. Один взмах руки — и постель готова вновь принять беззащитное тело.
— Зачем снова начинаешь? — Ивоне трудно говорить. — Хочешь все испортить? Что тебе от меня нужно?
— Спокойно, все будет хорошо, не волнуйся…
— Что будет хорошо? Что будет хорошо? Может, тебе и будет хорошо, но не нам…
— Боже, я не хотела тебя обидеть!
— Тогда не обращайся ко мне покровительственным тоном. Я это ненавижу, ненавижу. Оставь себе нежности, прибереги их для других пациенток, а я — это я. И это неуместное безмятежное выражение лица! — Ивона повышает голос, почти кричит. — И это твое «все будет хорошо», «все хорошо»… Все хорошо, Алина, Сралина, а что это тут у нас? Мы описались, сделали под себя… Чудно. Нет! Не мы, только я. Исключительно я. Мы были плохо воспитаны, подглядывали в окна, нам было больно. Нет! Дорогая сестра, это я! Это я лежу, а не мы. Это я таращусь в потолок, я корчусь от боли, и не мы были вынуждены ночью звать сестру, чтобы она сделала укол! Тебя здесь в тот момент не было! Только я!
Марта, потрясенная этим взрывом, отходит. Сейчас напряжение переместится в живот, там и останется. Снова она сделала что-то не так. Затем спокойно говорит:
— Хорошо. Можешь плюнуть мне в лицо. Я — кретинка. Ты права. — И происходит чудо: то, что должно было пробраться в живот, исчезает, она легка как перышко, никакой опасности.
— Конечно, я права. — Ивона смотрит на Марту исподлобья, но больше не кричит. — Разве это я задаю тебе дурацкие вопросы? Обращаюсь к тебе во множественном числе? Мы вчера приготовили обед? Наш муж немножко вчера сглупил? Ходили мы в гости?
— Ты права! — Марта кричит, но в животе — пустота.
— Я знаю, — отвечает Ивона и замолкает. Тогда Марта решается:
— Прости. Плохо себя чувствуешь?
— А почему я должна себя плохо чувствовать? Ну что на это скажешь? Марта вновь путается:
— Лежим?
— Угадай.
Неправильно. Нужно по-другому.
— Тебе что-нибудь нужно?
— С чего ты это взяла? Я себя великолепно чувствую. — Ивона саркастически усмехается. — Лежу себе пятую неделю. Рукой шевельнуть не могу. С трудом встаю. Но мне замечательно. Капельница. Чистая постель. Божественно! Хочешь поменяться?
— Ты раздражена, но я тебя понимаю. — Самое главное — не дать себя спровоцировать.
— Правда? — Голос Ивоны звучит более привычно.
— Да, понимаю.
Теперь взгляд Ивоны внимателен и кажется незнакомым. Марта не знает, как ей себя вести. Она ждет.
— Можешь для меня кое-что сделать?
— Все, что хочешь, — кивает Марта с облегчением.
Тогда Ивона с трудом приподнимается, ее белая ладонь тянется к тонкой трубочке, благодаря которой в ней все еще теплится жизнь.
— Отключи, — просит она, показывая на капельницу.
— Я не могу! Лекарство должно поступать до двадцати двух часов. — Марта жалеет, что слишком поспешно пообещала сделать «все».
— Я хочу встать. На секунду. Пожалуйста. Марта зажимает прозрачную змейку:
— И что теперь?
— Помоги мне. — Ивона протягивает ладонь, Марта хватает ее. Делая над собой усилие, Ивона встает и медленно опускает ноги с кровати.
— Что ты делаешь? — Марта крепко держит Ивону.
— Господи, ты мне поможешь или нет?
— Хочешь встать? — Вопрос глуп, потому что Ивона уже поднялась. Она едва держится на ногах, прозрачный проводок от капельницы не пускает ее, она делает пару шагов в сторону стула.
— Поправь все, пожалуйста…
Ах вот в чем дело. Марта стряхивает простыню, заправляет края под матрас, берет за два конца пододеяльник и расправляет в нем одеяло, взбивает подушки.
— Так? — Вопросительно смотрит на Ивону. — Удобно будет лежать?
Она готова помочь ей лечь, но Ивона, показывая рукой на кровать, говорит:
— А теперь ложись.
— Что?
— Ложись.
— Ты с ума сошла?
— Пожалуйста, ляг.
Марта послушно вытягивается на кровати.
— Вот кислородная трубка. А вот капельница. Удобно? — Неловкими движениями Ивона кладет ей кислородную трубочку под нос и прикрепляет правую руку к кровати ремнем.
Марта не сопротивляется. Кровать удобная, после тяжелого дня ее мышцы наконец расслабляются.
— Да. Хорошо.
— Лежи. Сделай вид, что тебе удобно.
Марте не нужно притворяться — она устала и блаженствует в постели.
— Да? — Она устраивается удобнее и больше не двигается.
— Вот именно.
— Сколько мне так лежать? Кто-нибудь может войти. Ивона накидывает на себя халат и подает ей руку.
Марта снимает зажим с прозрачной трубочки, и капельки снова начинают проникать в вену. Ивона переставляет подставку для капельницы ближе к креслу и садится рядом с Мартой.
— Никто не войдет. Всем известно, что здесь ты. Делай вид, будто не можешь двигаться. Закрой глаза.
Ивона опирается на поручень кровати. Тяжело дыша, она пытается освоиться в новой позе. Постепенно сердцебиение успокаивается, унимается дрожь в ногах.
— Увидишь, что значит так лежать, — говорит она тихо, — и быть не в состоянии ничего сделать. Поймешь, какое это удовольствие. Последнее. Ты полежи, Марта, а я посижу рядом. Пусть у тебя немеет рука, позвоночник, заболит поясница.
Дыхание Марты ровно и спокойно. Ивона смотрит на нее и продолжает:
— А потом поговорим. Когда кислород закончится. Зато полезно. И тогда, может быть, мы поймем друг друга… Потому что другого выхода у нас нет. И возможно, ты больше не будешь входить с вопросом «лежим?». Потому что я вынуждена лежать, верно? — Ивона, не слыша ответа, поднимает голову и замечает, что Марта спит.
У Ивоны возникает желание ее толкнуть, сбросить с кровати — пусть знает… Но она замирает, вглядываясь в Марту. Ее передник сбился, а правая нога неудобно подогнута. Зрелище это вызывает у Ивоны сострадание. На щеках Марты длинная тень от ресниц. Ивона, собрав все свои силы, приподнимается, подтягивает одеяло и аккуратно накрывает Марту. Затем вновь садится рядом. Из капельницы в Ивону медленно перетекает жизнь.
— Ты не знаешь… — шепчет Ивона. — Может, это и хорошо…
Поздний вечер
— Господи! — Марта пытается вскочить, но не может — ее рука привязана к кровати. — Который час? Я заснула! Ивона!
Ивона насмешливо смотрит на Марту, пытающуюся отстегнуть ремень:
— Я здесь.
— Капельница! — внезапно вспоминает Марта, и в ее глазах отражается ужас.
Ивона с гордостью протягивает ей руку:
— Все в порядке. Я обо всем позаботилась.
— Прости… Я была так измучена…
Марта помогает Ивоне лечь и с нежностью накрывает ее.
Ивона улыбается:
— Отдохнула?
— Ну… — Может, сказать правду? Ивона протягивает руку:
— Помоги мне.
Марта обхватывает ее за плечи, удобно усаживает. Ивоне хочется сидеть, а не лежать.
— Что же ты вытворяешь, что ты делаешь? — Какой стыд, что она уснула!
— Ты не можешь знать. — Ивона смотрит в темноту палаты. — И я не могу знать.
— Знать? Что?.. — Марта старается, но не может понять.
Ивона не вдается в объяснения. Уложила ее — но ведь больна не Марта. Сидела рядом, но сиделка не она. Весь эксперимент — к черту.
Марта смотрит на часы — начало одиннадцатого.
— Уже поздно. Прими лекарство, тебе станет лучше. Будешь спать… Спокойной ночи… — Говоря это, Марта укладывает звонок рядом с ладонью Ивоны, поправляет одеяло, а когда больная закрывает глаза, моет посуду, гасит свет, выходит, но дверь прикрывает не до конца, так, что свет из коридора просачивается в палату через небольшую щель. Она оборачивается в дверях и мягко произносит: — Приду завтра…
Глаза Ивоны закрыты, может, она уже спит. Марта тихонько опускает ручку и в тот момент слышит:
— Марта? А что, твой муж нас немножко вчера одурачил?
Похоже, Ивона улыбается.
Утро
— Все.
Марта наклоняется и убирает судно. Ивона укладывается поудобнее. Тени под глазами увеличились, глаза запали еще глубже.
— Это так унизительно…
— Что ты говоришь… Вот увидишь, все будет в порядке… Начали делать уколы. Так и должно быть. Через пару дней тебе станет лучше… — Голос Марты звучит убедительно. Сказывается опыт.
— И никаких воспоминаний, — жалуется Ивона.
— Перестань. Прекрати так говорить! Еще не все потеряно!
Но Ивона не слушает. Ей хочется говорить.
— Глупость, когда говорят, будто вся жизнь проходит перед глазами. Ночью я до отупения молюсь: только бы не болело, лишь бы перестало болеть! Как я могла докатиться до этого! Думать только о том, чтобы не болело! Чтобы мне сегодня удалось нормально сходить в туалет. Пусть бы только сегодня! Почему я раньше не знала о том, что обычный стул — это огромное, поразительное счастье?
— Пожалуйста… — Марта нежно дотрагивается до ее щеки — кожа сухая и тонкая.
— Не проси меня! Почему все мои желания свелись к одному — нормально ходить в туалет? Почему мне так больно?
Марта ощущает эту боль, нужно сделать обезболивающую инъекцию. Боль пройдет. На мгновение.
— Подожди. Я сделаю укол!
Марта вскакивает, наклоняется за судном и быстро выходит из палаты. Ей необходимо поговорить с врачом.
Полдень
Сегодня Марта принесла книгу. Дома читать или здесь, в палате, какая разница? Ивона спит. Марта переворачивает страницу за страницей, затем откладывает книжку.
— Ты все время здесь была? — Марта вздрагивает от голоса Ивоны.
— Нет… Да… — улыбаясь, отвечает она. — Ивона?
— Что?
Марта опускает руку в карман свитера, красивый светло-коричневый свитер обтягивает ее бедра.
— Я пришла тогда… Я не знала, что Томаш будет… Я пришла, чтобы вернуть тебе чек.
Ивона смотрит ей прямо в глаза:
— Ты ничего не можешь от меня принять?
— Могу… — Марта сжимает чек в вытянутой руке. — Но… То дежурство не стоило так дорого. Я не хочу этих денег…
— Ладно. — Ивона протягивает руку. Их ладони соприкасаются.
— Давай. — Ивона забирает чек. — Тебе не жаль?
Марта набирает воздуха и с шумом его выдыхает.
— Жаль. Жаль. Чертовски жаль! Столько денег! Еще как жаль. Но зато сейчас мне гораздо лучше. Теперь мне хотелось бы кое-что у тебя попросить.
Ивона кладет чек на столик.
— Вон там лежит… — указывает пальцем на ящик в столике. — Здесь…
Марта достает перстень, переливающийся в свете солнца, внимательно рассматривает его.
— Этот перстень был предназначен для меня.
— Но подарен он был мне.
Марте это известно. Ничего не поделаешь.
— Ты не хочешь мне его отдать, потому что он тебе дорог?
— Из-за элементарного злорадства.
— Ты не хочешь мне дать то, что я прошу у тебя. Тебе хочется давать мне только то, что ты считаешь нужным.
Ивона кивает:
— Весьма близко к истине.
Марта должна объяснить, о чем идет речь.
— Может, он меня интересует именно потому, что дорог тебе…
Ивона протягивает руку, забирает у Марты перстень и надевает на безымянный палец. Он болтается, как обруч.
— Спадает со всех пальцев… А на большом я не могу его носить.
— Очень красивый.
Ивона наклоняется и кладет перстень на место в ящик.
— Я не хочу отдавать его тебе, Марта.
Ивона близка к обмороку. Марта не должна этого допустить.
— Эй, ты здесь? Ты тут? — удается непринужденно произнести ей.
— Я здесь, но я уже очень слаба. Что говорит доктор Саранович?
— Саранович? — Марта застигнута врасплох — она не ждала этого вопроса.
— Ты его видела? — На лице Ивоны безразличие.
— Доктора Сарановича? Он, наверное, еще не приехал.
— Я слышала его голос в коридоре.
Ах дьявол! Нужно немедленно что-нибудь придумать, ответить, не делая паузы, не обдумывая, не позволяя Ивоне говорить.
— Может, он и вернулся, но откуда мне знать, что он говорит. — Марта замечательно вошла в роль, ложь звучит естественно. — Ты что, думаешь, что я целыми днями баклуши бью? Я на части разрываюсь. Давно не было такого ужасного дежурства. Помнишь, я тебе говорила о пациентке, которую привез муж и бросил на кровать? Самоубийца чертова. Я просила: оставьте венфлон. Но доктору, конечно, виднее. «Убрать, завтра выписываем». А у нее давление упало. Мы с Басей носимся, доктор бежит, но…
— Это та, которая из-за мужа отравилась?
— Хм… У нас даже в глазах потемнело. — Марта делает глубокий вдох. Не останавливаться, не переставать говорить. — Бася только и объявляет: «Сто на шестьдесят, восемьдесят на сорок, шестьдесят на тридцать». А пациентка: «Я умираю». Затем: «Сорок на ноль». Если бы был венфлон, можно было бы дать… Когда я могла Сарановича о чем-то спрашивать?
— Марточка…
— А потом еще две диабетические комы, процедуры.
— Марточка… — взывает к ней Ивона.
Боже, только не сейчас! Марта еще больше страсти вкладывает в свои слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
— Ты все знала и никогда ни о чем не спросила. У тебя было серьезное преимущество, Марта. Чистосердечие нас объединяло, не правда ли?
— Объединяло?
— Я все эти годы пытался доказать тебе…
— …что сможешь о ней забыть?
— Он никогда меня не забывал. — Они не видят ее, Ивоны, наверняка не видят. — Невозможно забыть того, кого никогда не помнил.
— Ивона больше не существует для меня, Марта. Речь идет о нас.
Нет, неправда. Марта смотрит на пестрое белье на кровати, но словно не видит Ивону.
— Как ты смеешь это говорить? — негодует Марта. — Как ты смеешь приходить сюда и говорить, что она для тебя не существует? Ты, негодяй… Ты!.. Как ты можешь в ее присутствии так говорить? Она не заслуживает, чтобы с ней обращались подобным образом! Если бы не она…
— Оставьте меня, черт побери, в покое наконец! — набравшись сил, старается их перекричать Ивона.
— Я уважаю Ивону и восхищаюсь ею. Но люблю я тебя, Марта. И не хочу тебя терять. Она знает об этом. Я не могу осчастливить вас обеих. Я сделал свой выбор, но, боюсь, мне не удастся тебя, Марта, сделать счастливой. Никогда. И Ивона тут ни при чем. Я думал, что-то изменилось, особенно в последнее время. Но я не должен был тебе доверять. — Томаш выдерживает взгляд Марты, затем подходит к кровати, берет руку Ивоны, целует вялую ладонь. — Спасибо тебе за все. Спасибо. До встречи.
— Уходишь? — Марта стоит в дверях, преграждая путь. — Так просто ты не уйдешь!
Томаша пробирает дрожь от тихих слов Ивоны:
— Марта! Позволь ему уйти!
Ласковым движением он отстраняет Марту. В его глазах печаль.
— Увидимся дома. Может, тогда нам удастся поговорить. Наверное, уже пора.
— Лапоть, вот ты кто! — Марта отступает, освобождая ему путь.
Томаш выходит, Марта резко захлопывает за ним дверь.
— Этот лапоть — твой муж. — Ивона рассержена на Марту.
— Ну и что?
— Я жалею о том, что он выбрал не меня. — Ивона с усилием приподнимается на локте. — К сожалению, он выбрал не меня. Ты любого уморишь, лишь бы все было по-твоему. Ты не слышишь, что он говорит, потому что все должно быть так, как решила ты.
Марта медленно приближается к ее кровати:
— Отвратительная сцена! И мне пришлось в этом участвовать! Когда я тебя защищала…
— Я не нуждаюсь в твоей защите, Марта. — Ивона печальна. — Уже нет. Мы знаем, как все было. Прости, что так произошло. Но я уехала. Уехала, как только узнала, что он меня не хочет. — Плачет. — Что вам еще от меня нужно? Я ведь уехала. Уехала, уехала! Оставьте меня в покое хоть теперь…
Ивона всхлипывает, неловко вытирает глаза, отворачивается от света и Марты, натягивает на себя одеяло. Сейчас она спрячется, и никто ее не найдет.
Марта смотрит на нее, мгновение неподвижно стоит у дверей. Не слышно ни звука. Затем она медленно подходит к кровати.
— Ивона?
Но та не отвечает. Марта наклоняется к ней, приподнимает одеяло:
— Ивона?!
— Не втягивайте меня в ваши дела, пожалуйста… Я уже… Марта срывает с Ивоны одеяло:
— Посмотри на меня!
И Ивона смотрит. Приподнимается. Ее ресницы еще влажны.
— Тебе недостаточно того, что я уехала? — Ивона требует ответа.
Марта вновь замечает в Ивоне ее чертову жертвенность, но отказывается принять ее:
— У тебя опять начинают расти крылья?
— Ты, идиотка! — Уже без слез. — Я это не для тебя сделала! Я сделала это для себя! Я хочу остаться одна, оставь меня!
Теперь Марта должна отвернуться и уйти, потому что Ивона наглухо закрыта одеялом и говорить что-то еще бессмысленно.
Вечер
Марта наклоняется над спящей Ивоной, ставит в вазу букет цветов, осторожно подходит к умывальнику. В зеркале — бледное лицо. Сестринская шапочка сжимает виски. Наполнив вазу водой, Марта закрывает кран. Вынимает из волос невидимки, несколько раз поворачивает голову — волосы рассыпаются. Марта поднимает руку и привычным движением отбрасывает их назад — на аккуратных ногтях переливается перламутровый лак. Марта осторожно ставит вазу на столик. Скатерть снова ниспадает до пола, но это не может помешать мыть пол.
— Спим? Очень хорошо… Сон очень полезен. — Марта говорит негромко. Приближается время приема лекарств.
Ивона потягивается.
— Сон оздоравливает.
Марта склоняется над ней, подтягивает ее за плечи, взбивает подушку.
— Сейчас поправим подушку, будет удобнее лежать. — Голос Марты звучит профессионально тепло. — Сменим постельное белье.
Ивона тяжело падает на подушку.
— Уже лучше. Удобно? Наверное, нам стало удобнее.
На простыне эти мерзкие крошки. Один взмах руки — и постель готова вновь принять беззащитное тело.
— Зачем снова начинаешь? — Ивоне трудно говорить. — Хочешь все испортить? Что тебе от меня нужно?
— Спокойно, все будет хорошо, не волнуйся…
— Что будет хорошо? Что будет хорошо? Может, тебе и будет хорошо, но не нам…
— Боже, я не хотела тебя обидеть!
— Тогда не обращайся ко мне покровительственным тоном. Я это ненавижу, ненавижу. Оставь себе нежности, прибереги их для других пациенток, а я — это я. И это неуместное безмятежное выражение лица! — Ивона повышает голос, почти кричит. — И это твое «все будет хорошо», «все хорошо»… Все хорошо, Алина, Сралина, а что это тут у нас? Мы описались, сделали под себя… Чудно. Нет! Не мы, только я. Исключительно я. Мы были плохо воспитаны, подглядывали в окна, нам было больно. Нет! Дорогая сестра, это я! Это я лежу, а не мы. Это я таращусь в потолок, я корчусь от боли, и не мы были вынуждены ночью звать сестру, чтобы она сделала укол! Тебя здесь в тот момент не было! Только я!
Марта, потрясенная этим взрывом, отходит. Сейчас напряжение переместится в живот, там и останется. Снова она сделала что-то не так. Затем спокойно говорит:
— Хорошо. Можешь плюнуть мне в лицо. Я — кретинка. Ты права. — И происходит чудо: то, что должно было пробраться в живот, исчезает, она легка как перышко, никакой опасности.
— Конечно, я права. — Ивона смотрит на Марту исподлобья, но больше не кричит. — Разве это я задаю тебе дурацкие вопросы? Обращаюсь к тебе во множественном числе? Мы вчера приготовили обед? Наш муж немножко вчера сглупил? Ходили мы в гости?
— Ты права! — Марта кричит, но в животе — пустота.
— Я знаю, — отвечает Ивона и замолкает. Тогда Марта решается:
— Прости. Плохо себя чувствуешь?
— А почему я должна себя плохо чувствовать? Ну что на это скажешь? Марта вновь путается:
— Лежим?
— Угадай.
Неправильно. Нужно по-другому.
— Тебе что-нибудь нужно?
— С чего ты это взяла? Я себя великолепно чувствую. — Ивона саркастически усмехается. — Лежу себе пятую неделю. Рукой шевельнуть не могу. С трудом встаю. Но мне замечательно. Капельница. Чистая постель. Божественно! Хочешь поменяться?
— Ты раздражена, но я тебя понимаю. — Самое главное — не дать себя спровоцировать.
— Правда? — Голос Ивоны звучит более привычно.
— Да, понимаю.
Теперь взгляд Ивоны внимателен и кажется незнакомым. Марта не знает, как ей себя вести. Она ждет.
— Можешь для меня кое-что сделать?
— Все, что хочешь, — кивает Марта с облегчением.
Тогда Ивона с трудом приподнимается, ее белая ладонь тянется к тонкой трубочке, благодаря которой в ней все еще теплится жизнь.
— Отключи, — просит она, показывая на капельницу.
— Я не могу! Лекарство должно поступать до двадцати двух часов. — Марта жалеет, что слишком поспешно пообещала сделать «все».
— Я хочу встать. На секунду. Пожалуйста. Марта зажимает прозрачную змейку:
— И что теперь?
— Помоги мне. — Ивона протягивает ладонь, Марта хватает ее. Делая над собой усилие, Ивона встает и медленно опускает ноги с кровати.
— Что ты делаешь? — Марта крепко держит Ивону.
— Господи, ты мне поможешь или нет?
— Хочешь встать? — Вопрос глуп, потому что Ивона уже поднялась. Она едва держится на ногах, прозрачный проводок от капельницы не пускает ее, она делает пару шагов в сторону стула.
— Поправь все, пожалуйста…
Ах вот в чем дело. Марта стряхивает простыню, заправляет края под матрас, берет за два конца пододеяльник и расправляет в нем одеяло, взбивает подушки.
— Так? — Вопросительно смотрит на Ивону. — Удобно будет лежать?
Она готова помочь ей лечь, но Ивона, показывая рукой на кровать, говорит:
— А теперь ложись.
— Что?
— Ложись.
— Ты с ума сошла?
— Пожалуйста, ляг.
Марта послушно вытягивается на кровати.
— Вот кислородная трубка. А вот капельница. Удобно? — Неловкими движениями Ивона кладет ей кислородную трубочку под нос и прикрепляет правую руку к кровати ремнем.
Марта не сопротивляется. Кровать удобная, после тяжелого дня ее мышцы наконец расслабляются.
— Да. Хорошо.
— Лежи. Сделай вид, что тебе удобно.
Марте не нужно притворяться — она устала и блаженствует в постели.
— Да? — Она устраивается удобнее и больше не двигается.
— Вот именно.
— Сколько мне так лежать? Кто-нибудь может войти. Ивона накидывает на себя халат и подает ей руку.
Марта снимает зажим с прозрачной трубочки, и капельки снова начинают проникать в вену. Ивона переставляет подставку для капельницы ближе к креслу и садится рядом с Мартой.
— Никто не войдет. Всем известно, что здесь ты. Делай вид, будто не можешь двигаться. Закрой глаза.
Ивона опирается на поручень кровати. Тяжело дыша, она пытается освоиться в новой позе. Постепенно сердцебиение успокаивается, унимается дрожь в ногах.
— Увидишь, что значит так лежать, — говорит она тихо, — и быть не в состоянии ничего сделать. Поймешь, какое это удовольствие. Последнее. Ты полежи, Марта, а я посижу рядом. Пусть у тебя немеет рука, позвоночник, заболит поясница.
Дыхание Марты ровно и спокойно. Ивона смотрит на нее и продолжает:
— А потом поговорим. Когда кислород закончится. Зато полезно. И тогда, может быть, мы поймем друг друга… Потому что другого выхода у нас нет. И возможно, ты больше не будешь входить с вопросом «лежим?». Потому что я вынуждена лежать, верно? — Ивона, не слыша ответа, поднимает голову и замечает, что Марта спит.
У Ивоны возникает желание ее толкнуть, сбросить с кровати — пусть знает… Но она замирает, вглядываясь в Марту. Ее передник сбился, а правая нога неудобно подогнута. Зрелище это вызывает у Ивоны сострадание. На щеках Марты длинная тень от ресниц. Ивона, собрав все свои силы, приподнимается, подтягивает одеяло и аккуратно накрывает Марту. Затем вновь садится рядом. Из капельницы в Ивону медленно перетекает жизнь.
— Ты не знаешь… — шепчет Ивона. — Может, это и хорошо…
Поздний вечер
— Господи! — Марта пытается вскочить, но не может — ее рука привязана к кровати. — Который час? Я заснула! Ивона!
Ивона насмешливо смотрит на Марту, пытающуюся отстегнуть ремень:
— Я здесь.
— Капельница! — внезапно вспоминает Марта, и в ее глазах отражается ужас.
Ивона с гордостью протягивает ей руку:
— Все в порядке. Я обо всем позаботилась.
— Прости… Я была так измучена…
Марта помогает Ивоне лечь и с нежностью накрывает ее.
Ивона улыбается:
— Отдохнула?
— Ну… — Может, сказать правду? Ивона протягивает руку:
— Помоги мне.
Марта обхватывает ее за плечи, удобно усаживает. Ивоне хочется сидеть, а не лежать.
— Что же ты вытворяешь, что ты делаешь? — Какой стыд, что она уснула!
— Ты не можешь знать. — Ивона смотрит в темноту палаты. — И я не могу знать.
— Знать? Что?.. — Марта старается, но не может понять.
Ивона не вдается в объяснения. Уложила ее — но ведь больна не Марта. Сидела рядом, но сиделка не она. Весь эксперимент — к черту.
Марта смотрит на часы — начало одиннадцатого.
— Уже поздно. Прими лекарство, тебе станет лучше. Будешь спать… Спокойной ночи… — Говоря это, Марта укладывает звонок рядом с ладонью Ивоны, поправляет одеяло, а когда больная закрывает глаза, моет посуду, гасит свет, выходит, но дверь прикрывает не до конца, так, что свет из коридора просачивается в палату через небольшую щель. Она оборачивается в дверях и мягко произносит: — Приду завтра…
Глаза Ивоны закрыты, может, она уже спит. Марта тихонько опускает ручку и в тот момент слышит:
— Марта? А что, твой муж нас немножко вчера одурачил?
Похоже, Ивона улыбается.
Утро
— Все.
Марта наклоняется и убирает судно. Ивона укладывается поудобнее. Тени под глазами увеличились, глаза запали еще глубже.
— Это так унизительно…
— Что ты говоришь… Вот увидишь, все будет в порядке… Начали делать уколы. Так и должно быть. Через пару дней тебе станет лучше… — Голос Марты звучит убедительно. Сказывается опыт.
— И никаких воспоминаний, — жалуется Ивона.
— Перестань. Прекрати так говорить! Еще не все потеряно!
Но Ивона не слушает. Ей хочется говорить.
— Глупость, когда говорят, будто вся жизнь проходит перед глазами. Ночью я до отупения молюсь: только бы не болело, лишь бы перестало болеть! Как я могла докатиться до этого! Думать только о том, чтобы не болело! Чтобы мне сегодня удалось нормально сходить в туалет. Пусть бы только сегодня! Почему я раньше не знала о том, что обычный стул — это огромное, поразительное счастье?
— Пожалуйста… — Марта нежно дотрагивается до ее щеки — кожа сухая и тонкая.
— Не проси меня! Почему все мои желания свелись к одному — нормально ходить в туалет? Почему мне так больно?
Марта ощущает эту боль, нужно сделать обезболивающую инъекцию. Боль пройдет. На мгновение.
— Подожди. Я сделаю укол!
Марта вскакивает, наклоняется за судном и быстро выходит из палаты. Ей необходимо поговорить с врачом.
Полдень
Сегодня Марта принесла книгу. Дома читать или здесь, в палате, какая разница? Ивона спит. Марта переворачивает страницу за страницей, затем откладывает книжку.
— Ты все время здесь была? — Марта вздрагивает от голоса Ивоны.
— Нет… Да… — улыбаясь, отвечает она. — Ивона?
— Что?
Марта опускает руку в карман свитера, красивый светло-коричневый свитер обтягивает ее бедра.
— Я пришла тогда… Я не знала, что Томаш будет… Я пришла, чтобы вернуть тебе чек.
Ивона смотрит ей прямо в глаза:
— Ты ничего не можешь от меня принять?
— Могу… — Марта сжимает чек в вытянутой руке. — Но… То дежурство не стоило так дорого. Я не хочу этих денег…
— Ладно. — Ивона протягивает руку. Их ладони соприкасаются.
— Давай. — Ивона забирает чек. — Тебе не жаль?
Марта набирает воздуха и с шумом его выдыхает.
— Жаль. Жаль. Чертовски жаль! Столько денег! Еще как жаль. Но зато сейчас мне гораздо лучше. Теперь мне хотелось бы кое-что у тебя попросить.
Ивона кладет чек на столик.
— Вон там лежит… — указывает пальцем на ящик в столике. — Здесь…
Марта достает перстень, переливающийся в свете солнца, внимательно рассматривает его.
— Этот перстень был предназначен для меня.
— Но подарен он был мне.
Марте это известно. Ничего не поделаешь.
— Ты не хочешь мне его отдать, потому что он тебе дорог?
— Из-за элементарного злорадства.
— Ты не хочешь мне дать то, что я прошу у тебя. Тебе хочется давать мне только то, что ты считаешь нужным.
Ивона кивает:
— Весьма близко к истине.
Марта должна объяснить, о чем идет речь.
— Может, он меня интересует именно потому, что дорог тебе…
Ивона протягивает руку, забирает у Марты перстень и надевает на безымянный палец. Он болтается, как обруч.
— Спадает со всех пальцев… А на большом я не могу его носить.
— Очень красивый.
Ивона наклоняется и кладет перстень на место в ящик.
— Я не хочу отдавать его тебе, Марта.
Ивона близка к обмороку. Марта не должна этого допустить.
— Эй, ты здесь? Ты тут? — удается непринужденно произнести ей.
— Я здесь, но я уже очень слаба. Что говорит доктор Саранович?
— Саранович? — Марта застигнута врасплох — она не ждала этого вопроса.
— Ты его видела? — На лице Ивоны безразличие.
— Доктора Сарановича? Он, наверное, еще не приехал.
— Я слышала его голос в коридоре.
Ах дьявол! Нужно немедленно что-нибудь придумать, ответить, не делая паузы, не обдумывая, не позволяя Ивоне говорить.
— Может, он и вернулся, но откуда мне знать, что он говорит. — Марта замечательно вошла в роль, ложь звучит естественно. — Ты что, думаешь, что я целыми днями баклуши бью? Я на части разрываюсь. Давно не было такого ужасного дежурства. Помнишь, я тебе говорила о пациентке, которую привез муж и бросил на кровать? Самоубийца чертова. Я просила: оставьте венфлон. Но доктору, конечно, виднее. «Убрать, завтра выписываем». А у нее давление упало. Мы с Басей носимся, доктор бежит, но…
— Это та, которая из-за мужа отравилась?
— Хм… У нас даже в глазах потемнело. — Марта делает глубокий вдох. Не останавливаться, не переставать говорить. — Бася только и объявляет: «Сто на шестьдесят, восемьдесят на сорок, шестьдесят на тридцать». А пациентка: «Я умираю». Затем: «Сорок на ноль». Если бы был венфлон, можно было бы дать… Когда я могла Сарановича о чем-то спрашивать?
— Марточка…
— А потом еще две диабетические комы, процедуры.
— Марточка… — взывает к ней Ивона.
Боже, только не сейчас! Марта еще больше страсти вкладывает в свои слова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16