А потом я обнаружил, что его не очень-то волнует Средневековье, его вообще мало занимала древняя история семейства де Уинтер. Хотя она изобиловала колоритными сюжетами: амурными похождениями, незаконнорожденными детьми, в особенности те, что имели отношение к порочной Каролине де Уинтер и ее развратному брату, но Грей остался глух. Его явно интересовало только то, что относилось к недавнему времени.
И когда я с большим опозданием пришел к такому выводу, то сам начал задаваться вопросами: почему Грей согласился на такую низкооплачиваемую работу? Почему он стремится подружиться со мной? Правда ли то, как уверяла Элли, что он испытывает ко мне расположение? Его мотивы и намерения стали вызывать у меня весьма сильные сомнения.
Сестры Бриггс и Марджори Лейн рассказывали, что Грей вырос сиротой, что он потерял родителей в детстве или при рождении и рос в приютах. Что потом его усыновила тетушка Мэй – очень добросердечная и милая женщина, которая жила недалеко от Пибла (а может быть, Перта), она приходилась ему дальней родственницей и привозила на каникулы сюда. Гуляя в окрестностях, он полюбил Керрит и его обитателей.
После войны тетушка Мэй умерла, оставив Теренсу небольшое наследство. И эти деньги дали ему относительную независимость, позволили вернуться в места своего детства, о которых он всегда вспоминал с теплотой. Вот почему его мало заботила чисто символическая зарплата, кое-кто даже считал, что он в состоянии купить дом, который арендовал. Сестры Бриггс делали особенное ударение на этой части повествования. Почему-то они считали: предположение, что Грей может стать владельцем дома, вызовет во мне особенное доверие к нему.
– Ну, конечно, мы стараемся поддержать его! – восклицала младшая из сестер. – Нам кажется, что это правильно. Он с таким вкусом обставил домик – и от него всего десять минут ходу до вашего дома. Это так удобно!
– Удобно для чего? – спросил я холодно.
– Для чего угодно, дорогой Артур, – ответила Джоселин, смешавшись.
– Мы имеем в виду, – подхватила Элинор, – что было бы замечательно, если б он навсегда поселился здесь. И ты тоже был бы доволен, Артур. У вас так много общих интересов… – Она помолчала. – Неужели он никогда не рассказывал тебе о своем детстве? И никогда не упоминал про тетушку Мэй? Как странно! А мы с Джоселин думали, что ты сможешь добавить кое-что к его рассказам.
Да, я знал эту историю, читал ее во многих вариациях в различных новеллах. Больше всего она напоминала мне что-то из Диккенса. Особенно в том, что касалось тетушки Мэй – копия Бетси Тротвуд, героини одного из романов. Я не так легковерен, как старые девы Бриггс, и догадывался, почему Грей не пытался рассказывать про свое детство: меня не так просто ввести в заблуждение, как двух престарелых мягкосердечных дам.
И в связи с этим мои подозрения усилились. Что скрывает Грей? Зачем? Может быть, он был женат? А что, если у него тайная жена и дети в Керрите? И с того момента я стал намного осторожнее и внимательно следил за тем, что он выспрашивает у меня. И вот тогда окончательно понял, насколько далеко лежит его интерес от средневековой истории. Какой же я дурак! Ну конечно же, Грей норовил выведать как можно больше о де Уинтерах, но сильней всего его занимала Ребекка.
Это открытие только прибавило новые вопросы. Есть ли что-то личное в его исследованиях? То, что Грей бывал здесь на каникулах, могло быть правдой. Если он впервые появился в этих краях в 20-х годах, Ребекка еще была жива, и ее популярность достигла тогда пика. Если он и в десять лет продолжал наведываться сюда, то мог слышать про ее исчезновение. Об этом судачили все на побережье, об этом писали в газетах. И Грей, конечно же, не мог не знать о происшествии. Таинственная история наверняка осела у него в памяти, и со временем у него появилось желание дать свой ответ. Преступление и наказание виновных – тема, которая волнует многих.
В конце концов однажды я прямо спросил его об этом, изложив свою версию. Но он стал отрицать все. Да, сказал он, в детстве Мэндерли притягивал его внимание, да и как было устоять, когда в каждом, даже самом захудалом, магазинчике округи продавались открытки с видами. Они с тетушкой жили в отдалении, обычно снимали домик на берегу реки недалеко от старинной церквушки в Пелинте. Несколько раз Грей подумывал о том, чтобы срисовать старинные надписи на гробах в усыпальнице де Уинтеров, но удобного случая так и не представилось. А поскольку они с тетушкой не относились к высшему свету, то ничего не слышали о происшествии с Ребеккой и Максимом. Вполне возможно, что он читал статьи, связанные с трагическими событиями в семье де Уинтер, но они не оставили особого следа в его памяти. К тому времени ему уже исполнилось семнадцать, и они перестали бывать в этих местах.
Грей помолчал, считая, что набросанный быстрыми мазками рисунок сиротского детства не стоит обременять подробностями, и перевел разговор на другую тему. Из всего рассказа я поверил только в одно: что ему хотелось перерисовать рисунки и надписи на могильных плитах в усыпальнице. Он пронес свое увлечение и до нынешнего времени. В любую непогоду Грей готов был отправиться в какую-нибудь старую гробницу, чтобы расшифровать надписи. И это детское увлечение шло рука об руку с его любовью к старым книгам и документам. Целые дни он проводил в архивах, листал старые газеты и наведывался в букинистические лавки.
Этот человек любил всякого рода свидетельства, ему нравилось воссоздавать прошлое из отдельных фрагментов: церковно-приходских книг, записей о рождении детей, свадьбах и похоронах, завещаний, из пыльных, забытых всеми писем, дневников и записных книжек. И на мой взгляд, такого человека непременно должен был заинтересовать Мэндерли. Почему? Да потому, что в его истории существовал провал, пробел, который любой историк тут же загорелся бы желанием восполнить.
Во время пожара сгорело все, что имело отношение к Мэндерли. Огонь вспыхнул через тридцать шесть часов после окончания следствия. Пожар начался ночью и быстро охватил все здание. Дотла сгорела изящная мебель, собранная Ребеккой, все фамильные портреты, так пугавшие меня в детстве, и все документы.
Но имущественные договоры сохранились, потому что в тот момент хранились у управляющего – Фрэнка Кроули. И они все были переданы в библиотеку, в которой работал Грей. И надо сказать, что он не замедлил сразу же ознакомиться с ними. Его интерес к этим покрытым пылью бумагам сначала изумил меня. Мне казалось, что молодой человек не способен с таким энтузиазмом изучать, какие суммы получали владельцы поместья от сдачи в аренду того или иного участка земли от фермеров, какие средства находились в обороте, а какие нет, и так далее.
Мой интерес к прошлому носил скорее романтический оттенок: кто в кого тогда влюблялся, кто убежал из дома, чтобы тайком жениться или выйти замуж, кто с кем враждовал и почему. По недомыслию я покровительственно относился к исследованиям Грея: они казались такими скучными и нудными.
Я думаю, этим самым он подготавливал меня к главному. А может быть, просто отвлекал внимание. Он незаметно начал расспросы о де Уинтерах и Карминов – их я помнил очень хорошо еще с детства и сам собирал сведения: история этой семьи печальна – три сына погибли во время Первой мировой войны, с их прелестной овдовевшей матерью остались младшие дети. Один из них – Бен – был идиотом от рождения.
Грей разузнал, что Бен облюбовал бухту неподалеку от Мэндерли и часто проводил там время, а также то, что он умер в приюте для умалишенных. Именно тогда он начал более подробно расспрашивать меня о людях, которые знали что-либо о семье де Уинтер. И я объяснил этот его интерес тем, что ему надоело листать пыльные документы и захотелось как-то освежить их рассказами очевидцев о бедной Вирджинии, Лайонеле и Мегере, о том, каким был в детстве Максим, как он дружил с моей сестрой Розой и как все считали, что они непременно поженятся.
– Как раз перед Первой мировой войной? – переспрашивал он меня.
– Видимо, да, – отвечал я, задумавшись. – Но, как известно, люди очень любят строить предположения, кто на ком женится. Так что это чистая фантазия. Но как бы то ни было, одно время они были большими друзьями, что меня, признаться, удивляло.
– Почему?
– Потому что Роза обожала читать, а Максима совсем не интересовали книги. Почти все представители рода де Уинтеров были обывателями, и Максим в этом не отличался от них. Ему нравились долгие пешие прогулки. Он любил плавать в море, кататься верхом. Он был смелым, отважным, решительным. И в то же время на нем лежала какая-то печать меланхолии. Наверное, это и вызывало у Розы интерес к нему.
– К тому же Максим был очень богат. И рано или поздно должен был унаследовать Мэндерли.
Тут я возмутился и горячо возразил:
– Чушь! Розу это вряд ли могло привлечь к нему. Потому что она была необыкновенной девушкой. Больше всего на свете Роза мечтала поступить в Кембридж и писать научные статьи, чего и добилась в конце концов. Теперь она доктор Джулиан и вскоре может стать профессором. Она настоящая феминистка и всегда смущала все семейство своими эксцентричными выходками.
– Я вижу, что вы любите ее, – заметил Грей с улыбкой. – Был бы рад познакомиться с вашей сестрой. Интересно, согласится ли она встретиться со мной?
Его простой вопрос заставил меня смешаться, и я поспешно ответил:
– Вряд ли. Во-первых, потому, что она переехала в колледж Гиртон и по сию пору живет там. Во-вторых, Роза чрезвычайно рассеянна и с головой погружена в науку. А в-третьих, она живет настоящей затворницей..
– Затворницей? В самом деле? Со слов Элли у меня создалось другое впечатление…
– Она почти ни с кем не общается, – торопливо перебил я его, – так что оставьте эту затею, Грей. Итак, на чем же мы с вами остановились? Напомните мне..
– Мы говорили о Ребекке, после чего перешли к ее мужу и к тому, какой тип женщин привлекал его… Так что мы не настолько уж далеко отошли от темы. Но, как всегда, это кое-что прояснило.
Я внимательно посмотрел на него, но лицо Грея оставалось невозмутимым. Сцепив пальцы, он заметил:
– Загадочная жизнь и такая же загадочная смерть. Одно бы мне хотелось понять, полковник Джулиан…
Я указал на часы:
– Мне пора вздремнуть. Продолжим наш разговор в следующий раз. Лежать, Баркер, лежать! Грей собирается уходить.
Мы продолжили беседу на следующий день и встречались впоследствии еще не один раз. И постепенно я разговорился. Привычка молчать и все копить в себе вырабатывалась в течение двадцати лет, и отказаться от нее было не так-то легко. Порой мне казалось, что я вообще никогда не смогу говорить с кем-либо на эту тему. Тем более что меня раздражали местные обывательницы своими домыслами, которыми они, наверное, делились с Греем: о том, где и когда впервые встретились Ребекка и Максимилиан де Уинтер, хотя только я знал об этом, и больше никто. В промежутках между игрой в бридж они красочно описывали версию, которую первым изложил репортер Эванс: что у Ребекки имелся любовник, но кто он, осталось тайной, и что она для встречи с ним обустроила себе домик на берегу залива, в отдалении от Мэндерли. И что ее, несомненно, убили – либо ее пылкий любовник, либо муж, заставший ее на месте преступления. Что тело нашли в каюте ее яхты с символическим названием «Я вернусь» и что судно убийца вывел в залив и утопил. После чего скрылся.
Грей пересказал мне версию, изложенную Марджори Лейн – она была самой неумной фантазеркой из всех местных кумушек. Марджори считала, что виновник смерти Ребекки ее муж, и Макс убил ее потому, что Ребекка догадалась о том, что он гомосексуалист и находился в связи со своим управляющим Фрэнком Кроули. И когда она потребовала развода, муж убил ее, боясь скандала. В ее рассказе никак не состыковывались детали, например, тот факт, что Максим и его вторая жена спали вместе, о чем свидетельствовала горничная, которая заправляла постели.
Рассказ просто ошеломил меня. Никогда не мог представить, что женщины способны сочинять такие грубые и непристойные истории. И Марджори не постеснялась говорить о таких вещах при Грее. Мне бы она никогда не посмела даже намекнуть.
– Поговорите об этом с сестрами Бриггс, – ответил я ему. – Они все расставят по своим местам, так как хорошо знали Максима.
Сестры Бриггс, как я и ожидал, изложили Теренсу Грею мою авторизованную версию. Они обожали Ребекку и тут же бросились на ее защиту. Бедная женщина узнала, что у нее неизлечимая болезнь, и, чтобы избежать мучительной смерти, в ту же ночь одна вышла на яхте в море. Она всегда была храброй и решила умереть быстро, а не гнить заживо. Так что следствие пришло к выводу, что она покончила с собой и это не подлежит сомнению.
Конечно же, этот вариант сложился в их головах отчасти и без моего влияния. Но, к сожалению, сестры Бриггс не умели подавать факты как следовало. И многое путали, например, они считали, что диагноз подтвердил суд, хотя его установил врач.
Я не надеялся, что более проницательный Грей примет целиком эту трактовку. И не ошибся.
– Как странно, что Ребекка решила покончить с собой таким образом, – заметил он. – Пробить дырку в яхте и ждать, когда она затонет. Это уж слишком. Гораздо проще перерезать себе вены в теплой ванне или прыгнуть со скалы. Здесь так много подходящих утесов. Неужели присяжные ни разу не задались такими вопросами? Насколько я в курсе, они даже не знали о том, что Ребекка была у врача и что она неизлечимо больна. Так ведь?
– Да. Вы правы.
– В таком случае вердикт, который они вынесли, выглядит неубедительно. Не кажется ли вам вся эта история слишком странной?
– Отчасти да. Следователь пытался найти очевидцев ее смерти, но таковых не оказалось. К тому же у Ребекки не было врагов, которые могли желать ее смерти. И на теле не обнаружили никаких признаков насилия…
– Но тело пробыло в воде больше года, – вполне резонно возразил Грей. – Оно успело разложиться. И кое-кто требовал дополнительного расследования, насколько мне известно. Ведь вы в тот момент, когда обнаружили ее тело, находились на яхте..
– Да, как местный судья, я обязан был проводить и… послушайте, Грей, мне бы не хотелось обсуждать этот вопрос. Он до сих пор причиняет мне боль, даже сейчас.
– Понимаю вас, – негромко проговорил Грей, но не прекратил своих расспросов. – Вы были другом Ребекки и другом ее мужа. Но, простите меня, я что-то не могу разобраться. Диагноз лондонского врача в какой-то степени объяснил причины самоубийства Ребекки, но ведь множество других вопросов остались нерешенными. Она не оставила посмертной записки. Все в ее жизни покрыто завесой тайны. Никто ничего не знает даже об обстоятельствах ее замужества, но у всех имеется готовое суждение. Одни настаивают, что Ребекка – святая и убила себя. Другие, что ее убили, потому что она грешница. Где же правда?
– Мне не хочется обсуждать это. Мы с вами говорим о женщине, которой я всегда бесконечно восхищался.
– В таком случае просто напомню о том, что она имеет право очистить свое имя. А это можно сделать, только если довести расследование до конца.
– Расследование уже было проведено.
– При всем моем уважении к вам, полковник Джулиан, позвольте не согласиться с вами. Если Ребекку де Уинтер убили, убийца вышел сухим из воды. На нее пала тень – самоубийство. Ее обвиняют в том, что она оказалась неверной женой.
– Все это произошло двадцать лет назад, – ответил я после очень долгой паузы. – Мне очень жаль, что с именем Ребекки связано столько домыслов, но не в моей власти остановить эти слухи. Сейчас уже ничего нельзя доказать. Ребекка мертва. Максима де Уинтера тоже нет на свете. Да и мне самому уже немного осталось. Все в этом мире течет, все изменяется. Вы молоды, Грей. Вы ничего не знаете об этих людях. И я не могу понять, почему вас это интересует.
– Потому что мне хочется узнать правду, – ответил он упрямо. – Меня это волнует, и мне кажется, что это должно волновать и вас тоже.
– Уходите. Вы упрямы как мул и вывели меня из себя. Я сыт по горло всем этим. Вы мне напомнили… – Я замолчал.
Боже мой, я едва не проговорился, но вовремя прикусил язык, Грей иной раз напоминал мне Джонатана. Он задавал такие вопросы, которые стал бы задавать мой сын, если бы остался жив. И в тот момент я заметил странное сходство между ними, вызывавшее у меня подспудную тревогу. Видимо, поэтому я не сразу смог принять Грея.
Прошла неделя после той встречи, и постепенно я вынужден был признаться, что его слова подействовали на меня. Его вопрос оказался решающим: имеет ли для меня значение правда? Да, конечно, имеет, если вы хотите жить в мире с самим собой. А в моем случае – когда жить осталось не так уж много – это тем более важно.
Во время ленча, приглядываясь к гостю, я пытался оценить его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52