Но я все еще никак не могла понять, почему я здесь и почему этот олух, начальник отдела, кричит на меня.
— Скажите, пожалуйста, наконец, что случилось, — стала я умолять.
Этот начальник отдела рассказал тогда мне со всем присущим ему высокомерием следующее. Тогда в городском районе Кудан был сооружен дом с меблированными комнатами под названием «Но-номия». В то время это был единственный в Токио меблированный дом с лифтом и центральным отоплением, где жили почти одни иностранцы.
Уже в то сравнительно далекое время в Японии стали недоверчиво коситься на иностранцев и видеть в каждом из них лазутчика.
В этом меблированном доме «Нономия» жил американский фотограф по фамилии Гамильтон. Видимо, он не принадлежал к тем людям, кого приглашали в Симбаси, и я никогда с ним не встречалась. Поскольку этот Гамильтон делал снимки лишь военных портов Ёкосука или Курэ, его более всего и заподозрили в шпионаже. В моем понимании, а также судя по кинофильмам, настоящие шпионы редко дают заподозрить себя тем, что крутятся в военных портах и фотографируют…
Тем не менее господин Гамильтон был задержан по подозрению в шпионаже, после чего его номер в «Нономии» был подвержен основательному обыску. Тогда и были найдены эти пять фотографий.
Сам господин Гамильтон не мог назвать имя запечатленной там дамы. Это якобы была Geisha girl, с которой тот провел один вечер и чье имя не помнит.
Теперь полиция надеялась отыскать ее и выведать у нее хоть что-то. Тогда какой-то полицейский и посоветовал:
— В Симбаси должна быть гейша, знающая английский. Это и будет она. Когда мы надавим на нее, то наверняка что-то узнаем.
Вот так я здесь и оказалась. Я больше не могла слушать эти нелепые доводы.
— Сколько ты имеешь с того, что позволяешь фотографировать себя такой волосатой обезьяне?
Он настолько был противен мне, что я с удовольствием дала бы ему пинка под зад.
— Я ведь худа как щепка. Откуда взяться у меня таким пышным формам. Ведь это так очевидно.
— Не лги. Сегодня ночь проведешь здесь и покажешь мне в кутузке, что у тебя за формы. — При этом он жадно пожирал меня глазами.
Меня охватила ярость, и я решила перейти в наступление. У меня был припасен козырь.
— Можно мне позвонить? — спросила я.
— Что ты себе воображаешь! Здесь не звонят! — вскипел тот.
— Тогда позвоните вместо меня.
— Кому?
— В резиденцию премьер-министра и в министерство иностранных дел.
— Что? — У начальника отдела вытянулось лицо.
— Сначала позвоните, пожалуйста, в резиденцию и скажите моему другу, премьер-министру Ёнаи, что гейша Кихару находится сейчас у вас в управлении. Затем спросите у него: та ли я особа, которая позволяет за деньги фотографировать себя нагишом иностранцам? — настаивала я, побелев от гнева. — Затем спросите, пожалуйста, то же самое у господина министра иностранных дел.
Начальник отдела был поражен.
— Да, и вот еще что. Позвоните господину Ма-руяма Цурукити, даже если он уже и не является начальником полиции. Его тоже спросите об этом.
Начальника полиции Маруяма прозвали «лысеньким», и его особо любили гейши.
В истории с союзом переводчиков я проявила слабость и позволила себе слезы. На этот раз я не заплакала. Мои губы дрожали. Охваченная гневом, я готова была его растерзать.
— Ну-ка, звоните. Прямо перед носом у вас телефон. Премьер-министру и в министерство иностранных дел. Давайте, звоните! — наседала я на начальника отдела.
Теперь хозяином положения была я. Что было у того на уме, я не знала, во всяком случае, он встал и направился в соседнюю комнату.
Открыв дверь, он позвал:
— Господин Ямадзаки, господин Ямадзаки! Вошел человек в толстых очках и коричневом пиджаке. Он больше походил на университетского профессора. Некоторое время они шушукались у двери. Затем оба последовали в соседнюю комнату.
Я осталась одна, взяла фотографии и стала их разглядывать. Действительно, прекрасное тело. Мне показалось, что все пять снимков были сделаны в выложенной кафелем ванной комнате. Возле ног девушки размещалась ванна, встроенная прямо в пол.
Такие я видела на курортах.
Когда начальник отдела и господин Ямадзаки вновь вошли в комнату, я сказала:
— Похоже, это на курорте. Поинтересуйтесь-ка у работающих там гейш…
Оба продолжали о чем-то тайно шептаться, однако самого начальника отдела словно подменили. Он извинился и больше не задирал ноги на стол. Господин Ямадзаки улыбался, и они оба кланялись мне.
— Мы никак не думали… пожалуйста, простите еще раз.
Поскольку еще минуту назад он оскорбительно называл меня лгуньей и орал на меня, от такого явного превращения мне сейчас было не по себе.
Тем временем к ним из соседней комнаты присоединился молодой офицер. Теперь шептались все втроем. Они представили его как старшего лейтенанта Сунада Хатиро из военной полиции. Ему было около тридцати, его отличала загорелая кожа, белые зубы и узкий лоб. Из-за коротко стриженных волос он походил на студента.
Старший лейтенант звонким, приятным голосом сказал, обращаясь ко мне:
— Такие значительные перемены, наподобие Реставрации Мэйдзи, достигнуты благодаря и участию гейш. То, что жены многих заслуженных ветеранов этого времени происходили из «мира цветов и ив», служит достаточным свидетельством этому.
Здесь он не открыл мне ничего нового. Я все еще была слишком взволнована, однако ощущала понимание со стороны старшего лейтенанта и господина Ямадзаки.
— Мне хотелось бы всех вас пригласить как-нибудь на вечер в «Канэтанака» или в «Кате», а то ваш господин начальник отдела не может различить куртизанок, проституток и симбаси-гейш. При такой профессии он должен, как я могу судить, лучше быть информирован, — сказала я напрямик. Оскорбления, что он прежде нанес мне, я вернула ему сполна, обращаясь к нему крайне пренебрежительно.
— Да, к сожалению, мы ничего не знаем о таких вещах, — пробормотал смущенно начальник отдела и попытался улыбнуться.
— Такая необыкновенная женщина, как вы, в столь тяжелое время могла бы с большой пользой послужить армии, — сказал старший лейтенант. Он безо всякого стеснения льстил мне. — В ваших интересах, если я с завтрашнего дня буду приходить к вам до полудня домой, а вы будете сообщать мне, с кем накануне вечером встречались, а также, что там были за чиновники, служащие, деловые люди, военные и кто кого приглашал или кто какие чайные посетил. Прошу вас, поработайте с нами по мере сил, ибо это служит благополучию всей нации.
Здесь было уже не до шуток. Он приказывал мне ради родины стать осведомительницей. Я была возмущена и с охотой сказала бы: «Не обольщайтесь на мой счет, ибо к главным заповедям гейш относится неразглашение тайн их клиентов. Я скорее откусила бы себе язык и умерла, нежели стала бы доносить неизвестным мне военным полицейским и прибегающему ко мне инспектору, кто кого пригласил вечером. Не считайте меня глупой лишь потому, что я так молода». Однако это было не то время, когда можно было важничать и ругать военных, ибо они имели право упрятать за решетку каждого.
Даже важные особы, с которыми я была знакома, если они держались иного мнения, нежели военные, могли угодить в тюрьму или быть убиты. Тогда я сильно страдала, видя ту несправедливость, которую приходилось терпеть людям с безупречной репутацией из-за жестокости этой варварской силы. До этого дня мне и в голову не могло прийти, что тоже я окажусь втянутой в этот водоворот и хлебну лиха.
Я молча поднялась.
— Старший лейтенант Сунада завтра пораньше навестит вас. Пожалуйста, не откажите в сотрудничестве с нами, — сказал начальник отдела. Казалось, что теперь это был голос другого человека.
Разъяренная, я резко отрезала:
— Сегодня вечером я еду в Киото и вернусь в Токио лишь через две недели.
— Мы свяжемся с вами сразу же после возвращения.
Они вели себя совершенно иначе, чем вначале, и все трое любезно сопровождали меня до самого выхода из управления.
Гнев переполнял мое сердце. Сначала меня безжалостно обзывали и унижали, затем задабривали лестью. От горя я разрыдалась. Если я стану перечить военной полиции, ничего хорошего ждать не придется, и подобное отвратительное обращение со мной, похоже, участится.
В своей жизни я еще никогда не переживала такое, что так терзало бы мне душу. Второй раз я этого не перенесу и наверняка потеряю рассудок. У меня мелькнула мысль бросить занятие гейши.
Я извинилась по телефону перед союзом гейш за предстоящее двухнедельное отсутствие и пошла домой. Своим обеспокоенным домашним я терпеливо объяснила, что меня лишь спросили об одном знакомом американском фотографе.
Чтобы развеять свои мрачные думы, я в тот же вечер села в поезд на Киото. Я решила посетить в Осаке своих подруг Ботан-тян и Роносукэ, которых давно не видела. Даже уже живя в Осаке, что довольно далеко от Токио, они тем не менее оставались моими лучшими подругами. В моем тяжелом положении большим облегчением для меня была возможность встречи с ними. В Осаке я ходила в театр и смотрела танцевальные представления. Я пыталась преодолеть чувство совершенной беспомощности, с которым не могла ни с кем поделиться. Наконец, я полностью утвердилась в мысли оставить занятие гейши.
Мое прощание
Итак, я твердо решила расстаться с занятием гейши, но с чего мне следовало начать? С другой стороны, я столкнусь с еще большими трудностями, если останусь гейшей. Ведь нечто ужасное могло вновь произойти в любое время.
Я должна была непременно поговорить с профессором Каваи Эйдзиро.
Тогда некий поборник конституции поставил под сомнение положение императора. К его окружению принадлежали марксист Оути Хёэ, Арисава Хироми, Вакимура Ёситаро и Симанака Юсаку, глава издательства «Тюо Корон». Симанака отличался, несмотря на большое давление со стороны военных, неколебимой приверженностью своим убеждениям и отказывался от любого сотрудничества с ними.
Господа, которых я только что перечислила, составляли так называемую «Группу Императорского университета», и полиция очень придирчиво относилась к ним. Их постоянно дергали судебными повестками и, наконец, всех уволили из Императорского университета. Профессора Каваи и Вакимура были взяты под стражу, допрошены, и им было предъявлено обвинение.
Профессор Каваи подарил мне свое сочинение «К студентам», которое я нашла блестящим. Я полагаю, что и сегодняшним студентам оно не покажется устаревшим.
В то время понятия «демократия» и «либерализм» еще не были широко известны, и профессор Каваи терпеливо и сочувственно разъяснял их таким необразованным людям, как я. Он и профессор Вакимура были моими важнейшими наставниками.
Профессор Вакимура был специалистом по нефти и часто появлялся в сопровождении морских офицеров. Я видела его почти регулярно каждые две недели.
Он был самым молодым профессором и мог на многие мои вопросы ответить ясно и доходчиво. Разумеется, на моем «уроке» он вел себя более непринужденно и заинтересованно, чем на лекциях в университете.
Профессоров и господина издателя из «Тюо Корон» я поначалу встречала лишь в обществе, но из чувства деликатности мне все меньше нравилось видеть в профессоре Каваи и профессоре Вакимура клиентов и предстать в роли гейши. Я все чаще стала встречаться с ними лично. Я хотела, чтобы они относились ко мне как к студентке и чему-то меня учили. Если бы я на вечеринке в присутствии других гостей и гейш спросила то, что меня волновало, а именно: «Господин профессор, что такое пацифизм?», или «Что означает слово „либерализм“?», или «Что такое демократия?», и профессора мне все подробно стали бы растолковывать, у гостей пропало бы всякое настроение.
Теперь я договорилась о встрече с профессором Каваи, поскольку мне был необходим его совет. Я поведала ему о своем вызове в полицейское управление, об оскорблениях, которые пришлось выслушать, и о том, наконец, что из меня пытались сделать осведомителя.
Профессор был, как всегда, мили внимателен. В его присутствии я чувствовала, словно беседую с заботливым отцом.
— Я намерена бросить занятие гейши.
— Да, мне это представляется правильным решением, но что ты думаешь дальше делать?
Тогда я, глядя профессору в глаза, ответила прямо:
— Я хотела бы выйти замуж, поскольку больше не смогу работать гейшей.
Профессор согласно кивнул.
— У тебя есть уже кто-то на примете?
Тогда у меня было три воздыхателя, которые бы женились на мне не задумываясь.
Один был наследником владельца фирмы по производству пуговиц в Осаке. Он часто бывал с отцом в Симбаси. Отец, рассудительный человек, рано потерял жену и содержал наложницу в Кита-но Синти. Она была его официальной наложницей, вместе с ней он приезжал в Токио на танцы адзума. А поскольку та была прежде гейшей, он не имел бы ничего против меня, и я была бы для него желанной невесткой.
Вторым кандидатом был певец в жанре нагнута.
Если бы я вышла за него, то могла бы совершенствовать свою игру на сямисэне. Вероятно, нас ожидала бы совместная успешная карьера.
Кроме того, меня очень любили его родители, особенно мать. С ними я беседовала часто дольше, чем с их сыном. Поэтому брак с ним тоже не вызывал затруднений.
Третьим был служащий министерства иностранных дел.
Ему было тридцать три года, и он как раз вернулся из Англии. Разумеется, там у него была светловолосая подруга, но я полагала, что он мне более всего подходит. Кроме того, он мне из всех троих и нравился больше.
Мы познакомились на приеме, который по случаю прибытия торговой делегации из Мексики министерство иностранных дел устраивало на природе в парке Рикуги. Чайную церемонию готовил мастер из школы Урасэнкэ, а я должна была по-английски через микрофон все объяснять. Мои волосы были завернуты вовнутрь, я надела темно-красное кимоно с длинными рукавами и узором из хризантем, орхидей, бамбука и цветов сливы, опоясалась черным с позолотой оби, на котором красовалась горная гряда. Никто бы не принял меня за гейшу.
Тогда начальником отдела торговли был Ямамото Кумаити. Молодой сотрудник отдела, похоже, недавно вернувшийся из Англии, наблюдал за мной и осведомился у господина Ямамото обо мне. От него он узнал, что я гейша Кихару из Симбаси. Затем он выразил желание познакомиться со мной.
— Если хотите, я мог бы вам это устроить, — предложил господин Ямамото.
В тот же вечер этот господин в окружении других гостей прибыл в чайный домик «Ямагути».
— Кихару, в парке Рикуги кто-то влюбился в тебя. И ему хотелось бы непременно с тобой увидеться. К тому же он еще холостой. — Господин Ямамото украдкой посмеивался, а я не могла даже вообразить, что застенчивый, покрасневший молодой человек рядом с ним окажется моим будущим мужем.
Он был невероятно робок и опрокидывал одну рюмку сакэ за другой. Похоже, он пытался скрыть свое смущение, поскольку все подтрунивали над ним. Хоть он и не был особенно статным и держался как-то скованно, однако был неплохо одет на англиискии манер и говорил по-английски с приятным британским акцентом.
Он был единственным сыном крупного землевладельца из Осаки и только что вернулся из Англии. Он обучался юриспруденции в Императорском университете и, несмотря на свои тридцать три года, был еще не женат, как объяснил мне господин Ямамото.
Мой кандидат в женихи несколько раз звонил мне, и мы встречались за чаем. «Ради упражнения» наши телефонные разговоры проходили исключительно по-английски.
Во всяком случае, я считала, что этот служащий из министерства иностранных дел был для меня наиболее подходящей партией. Вне сомнения, он мне нравился больше всех из трех кандидатов.
Кроме того, он ничего не знал про меня, так как недавно вернулся из Англии. Это я тоже считала плюсом. Меня радовало, что он не знал меня как гейшу Кихару из Симбаси по моим выступлениям. Впрочем, он ничего не знал о «мире цветов и ив», и я знаменовала для него первую встречу с родом гейш.
Это все я подробно обсудила с профессором Каваи.
— Если тебя послушать, то, похоже, ты сама считаешь этого господина из министерства иностранных дел самой подходящей парой… Ты бы вышла за него замуж, не так ли? Если бы я не находился под следствием, то пошел бы к его родителям и сказал бы, что ты очень любознательная и порядочная девушка и вовсе не похожа на типичную представительницу своего сословия, — произнес он печально.
— Ах, господин профессор, я ведь и сама не представляла, что захочу выйти за него замуж.
— Хорошо. Отправляйся как можно быстрее с ним за границу. Это было бы лучше всего. Япония начинает двигаться в совершенно ином направлении, которое не сулит тебе добра. За границей ты будешь гораздо счастливей.
Так и случилось, что я с одобрения профессора Каваи вышла замуж за Ота Кадзуо, служащего министерства иностранных дел.
Тогда формальности по внесению тебя в семейный реестр были невероятно сложными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Скажите, пожалуйста, наконец, что случилось, — стала я умолять.
Этот начальник отдела рассказал тогда мне со всем присущим ему высокомерием следующее. Тогда в городском районе Кудан был сооружен дом с меблированными комнатами под названием «Но-номия». В то время это был единственный в Токио меблированный дом с лифтом и центральным отоплением, где жили почти одни иностранцы.
Уже в то сравнительно далекое время в Японии стали недоверчиво коситься на иностранцев и видеть в каждом из них лазутчика.
В этом меблированном доме «Нономия» жил американский фотограф по фамилии Гамильтон. Видимо, он не принадлежал к тем людям, кого приглашали в Симбаси, и я никогда с ним не встречалась. Поскольку этот Гамильтон делал снимки лишь военных портов Ёкосука или Курэ, его более всего и заподозрили в шпионаже. В моем понимании, а также судя по кинофильмам, настоящие шпионы редко дают заподозрить себя тем, что крутятся в военных портах и фотографируют…
Тем не менее господин Гамильтон был задержан по подозрению в шпионаже, после чего его номер в «Нономии» был подвержен основательному обыску. Тогда и были найдены эти пять фотографий.
Сам господин Гамильтон не мог назвать имя запечатленной там дамы. Это якобы была Geisha girl, с которой тот провел один вечер и чье имя не помнит.
Теперь полиция надеялась отыскать ее и выведать у нее хоть что-то. Тогда какой-то полицейский и посоветовал:
— В Симбаси должна быть гейша, знающая английский. Это и будет она. Когда мы надавим на нее, то наверняка что-то узнаем.
Вот так я здесь и оказалась. Я больше не могла слушать эти нелепые доводы.
— Сколько ты имеешь с того, что позволяешь фотографировать себя такой волосатой обезьяне?
Он настолько был противен мне, что я с удовольствием дала бы ему пинка под зад.
— Я ведь худа как щепка. Откуда взяться у меня таким пышным формам. Ведь это так очевидно.
— Не лги. Сегодня ночь проведешь здесь и покажешь мне в кутузке, что у тебя за формы. — При этом он жадно пожирал меня глазами.
Меня охватила ярость, и я решила перейти в наступление. У меня был припасен козырь.
— Можно мне позвонить? — спросила я.
— Что ты себе воображаешь! Здесь не звонят! — вскипел тот.
— Тогда позвоните вместо меня.
— Кому?
— В резиденцию премьер-министра и в министерство иностранных дел.
— Что? — У начальника отдела вытянулось лицо.
— Сначала позвоните, пожалуйста, в резиденцию и скажите моему другу, премьер-министру Ёнаи, что гейша Кихару находится сейчас у вас в управлении. Затем спросите у него: та ли я особа, которая позволяет за деньги фотографировать себя нагишом иностранцам? — настаивала я, побелев от гнева. — Затем спросите, пожалуйста, то же самое у господина министра иностранных дел.
Начальник отдела был поражен.
— Да, и вот еще что. Позвоните господину Ма-руяма Цурукити, даже если он уже и не является начальником полиции. Его тоже спросите об этом.
Начальника полиции Маруяма прозвали «лысеньким», и его особо любили гейши.
В истории с союзом переводчиков я проявила слабость и позволила себе слезы. На этот раз я не заплакала. Мои губы дрожали. Охваченная гневом, я готова была его растерзать.
— Ну-ка, звоните. Прямо перед носом у вас телефон. Премьер-министру и в министерство иностранных дел. Давайте, звоните! — наседала я на начальника отдела.
Теперь хозяином положения была я. Что было у того на уме, я не знала, во всяком случае, он встал и направился в соседнюю комнату.
Открыв дверь, он позвал:
— Господин Ямадзаки, господин Ямадзаки! Вошел человек в толстых очках и коричневом пиджаке. Он больше походил на университетского профессора. Некоторое время они шушукались у двери. Затем оба последовали в соседнюю комнату.
Я осталась одна, взяла фотографии и стала их разглядывать. Действительно, прекрасное тело. Мне показалось, что все пять снимков были сделаны в выложенной кафелем ванной комнате. Возле ног девушки размещалась ванна, встроенная прямо в пол.
Такие я видела на курортах.
Когда начальник отдела и господин Ямадзаки вновь вошли в комнату, я сказала:
— Похоже, это на курорте. Поинтересуйтесь-ка у работающих там гейш…
Оба продолжали о чем-то тайно шептаться, однако самого начальника отдела словно подменили. Он извинился и больше не задирал ноги на стол. Господин Ямадзаки улыбался, и они оба кланялись мне.
— Мы никак не думали… пожалуйста, простите еще раз.
Поскольку еще минуту назад он оскорбительно называл меня лгуньей и орал на меня, от такого явного превращения мне сейчас было не по себе.
Тем временем к ним из соседней комнаты присоединился молодой офицер. Теперь шептались все втроем. Они представили его как старшего лейтенанта Сунада Хатиро из военной полиции. Ему было около тридцати, его отличала загорелая кожа, белые зубы и узкий лоб. Из-за коротко стриженных волос он походил на студента.
Старший лейтенант звонким, приятным голосом сказал, обращаясь ко мне:
— Такие значительные перемены, наподобие Реставрации Мэйдзи, достигнуты благодаря и участию гейш. То, что жены многих заслуженных ветеранов этого времени происходили из «мира цветов и ив», служит достаточным свидетельством этому.
Здесь он не открыл мне ничего нового. Я все еще была слишком взволнована, однако ощущала понимание со стороны старшего лейтенанта и господина Ямадзаки.
— Мне хотелось бы всех вас пригласить как-нибудь на вечер в «Канэтанака» или в «Кате», а то ваш господин начальник отдела не может различить куртизанок, проституток и симбаси-гейш. При такой профессии он должен, как я могу судить, лучше быть информирован, — сказала я напрямик. Оскорбления, что он прежде нанес мне, я вернула ему сполна, обращаясь к нему крайне пренебрежительно.
— Да, к сожалению, мы ничего не знаем о таких вещах, — пробормотал смущенно начальник отдела и попытался улыбнуться.
— Такая необыкновенная женщина, как вы, в столь тяжелое время могла бы с большой пользой послужить армии, — сказал старший лейтенант. Он безо всякого стеснения льстил мне. — В ваших интересах, если я с завтрашнего дня буду приходить к вам до полудня домой, а вы будете сообщать мне, с кем накануне вечером встречались, а также, что там были за чиновники, служащие, деловые люди, военные и кто кого приглашал или кто какие чайные посетил. Прошу вас, поработайте с нами по мере сил, ибо это служит благополучию всей нации.
Здесь было уже не до шуток. Он приказывал мне ради родины стать осведомительницей. Я была возмущена и с охотой сказала бы: «Не обольщайтесь на мой счет, ибо к главным заповедям гейш относится неразглашение тайн их клиентов. Я скорее откусила бы себе язык и умерла, нежели стала бы доносить неизвестным мне военным полицейским и прибегающему ко мне инспектору, кто кого пригласил вечером. Не считайте меня глупой лишь потому, что я так молода». Однако это было не то время, когда можно было важничать и ругать военных, ибо они имели право упрятать за решетку каждого.
Даже важные особы, с которыми я была знакома, если они держались иного мнения, нежели военные, могли угодить в тюрьму или быть убиты. Тогда я сильно страдала, видя ту несправедливость, которую приходилось терпеть людям с безупречной репутацией из-за жестокости этой варварской силы. До этого дня мне и в голову не могло прийти, что тоже я окажусь втянутой в этот водоворот и хлебну лиха.
Я молча поднялась.
— Старший лейтенант Сунада завтра пораньше навестит вас. Пожалуйста, не откажите в сотрудничестве с нами, — сказал начальник отдела. Казалось, что теперь это был голос другого человека.
Разъяренная, я резко отрезала:
— Сегодня вечером я еду в Киото и вернусь в Токио лишь через две недели.
— Мы свяжемся с вами сразу же после возвращения.
Они вели себя совершенно иначе, чем вначале, и все трое любезно сопровождали меня до самого выхода из управления.
Гнев переполнял мое сердце. Сначала меня безжалостно обзывали и унижали, затем задабривали лестью. От горя я разрыдалась. Если я стану перечить военной полиции, ничего хорошего ждать не придется, и подобное отвратительное обращение со мной, похоже, участится.
В своей жизни я еще никогда не переживала такое, что так терзало бы мне душу. Второй раз я этого не перенесу и наверняка потеряю рассудок. У меня мелькнула мысль бросить занятие гейши.
Я извинилась по телефону перед союзом гейш за предстоящее двухнедельное отсутствие и пошла домой. Своим обеспокоенным домашним я терпеливо объяснила, что меня лишь спросили об одном знакомом американском фотографе.
Чтобы развеять свои мрачные думы, я в тот же вечер села в поезд на Киото. Я решила посетить в Осаке своих подруг Ботан-тян и Роносукэ, которых давно не видела. Даже уже живя в Осаке, что довольно далеко от Токио, они тем не менее оставались моими лучшими подругами. В моем тяжелом положении большим облегчением для меня была возможность встречи с ними. В Осаке я ходила в театр и смотрела танцевальные представления. Я пыталась преодолеть чувство совершенной беспомощности, с которым не могла ни с кем поделиться. Наконец, я полностью утвердилась в мысли оставить занятие гейши.
Мое прощание
Итак, я твердо решила расстаться с занятием гейши, но с чего мне следовало начать? С другой стороны, я столкнусь с еще большими трудностями, если останусь гейшей. Ведь нечто ужасное могло вновь произойти в любое время.
Я должна была непременно поговорить с профессором Каваи Эйдзиро.
Тогда некий поборник конституции поставил под сомнение положение императора. К его окружению принадлежали марксист Оути Хёэ, Арисава Хироми, Вакимура Ёситаро и Симанака Юсаку, глава издательства «Тюо Корон». Симанака отличался, несмотря на большое давление со стороны военных, неколебимой приверженностью своим убеждениям и отказывался от любого сотрудничества с ними.
Господа, которых я только что перечислила, составляли так называемую «Группу Императорского университета», и полиция очень придирчиво относилась к ним. Их постоянно дергали судебными повестками и, наконец, всех уволили из Императорского университета. Профессора Каваи и Вакимура были взяты под стражу, допрошены, и им было предъявлено обвинение.
Профессор Каваи подарил мне свое сочинение «К студентам», которое я нашла блестящим. Я полагаю, что и сегодняшним студентам оно не покажется устаревшим.
В то время понятия «демократия» и «либерализм» еще не были широко известны, и профессор Каваи терпеливо и сочувственно разъяснял их таким необразованным людям, как я. Он и профессор Вакимура были моими важнейшими наставниками.
Профессор Вакимура был специалистом по нефти и часто появлялся в сопровождении морских офицеров. Я видела его почти регулярно каждые две недели.
Он был самым молодым профессором и мог на многие мои вопросы ответить ясно и доходчиво. Разумеется, на моем «уроке» он вел себя более непринужденно и заинтересованно, чем на лекциях в университете.
Профессоров и господина издателя из «Тюо Корон» я поначалу встречала лишь в обществе, но из чувства деликатности мне все меньше нравилось видеть в профессоре Каваи и профессоре Вакимура клиентов и предстать в роли гейши. Я все чаще стала встречаться с ними лично. Я хотела, чтобы они относились ко мне как к студентке и чему-то меня учили. Если бы я на вечеринке в присутствии других гостей и гейш спросила то, что меня волновало, а именно: «Господин профессор, что такое пацифизм?», или «Что означает слово „либерализм“?», или «Что такое демократия?», и профессора мне все подробно стали бы растолковывать, у гостей пропало бы всякое настроение.
Теперь я договорилась о встрече с профессором Каваи, поскольку мне был необходим его совет. Я поведала ему о своем вызове в полицейское управление, об оскорблениях, которые пришлось выслушать, и о том, наконец, что из меня пытались сделать осведомителя.
Профессор был, как всегда, мили внимателен. В его присутствии я чувствовала, словно беседую с заботливым отцом.
— Я намерена бросить занятие гейши.
— Да, мне это представляется правильным решением, но что ты думаешь дальше делать?
Тогда я, глядя профессору в глаза, ответила прямо:
— Я хотела бы выйти замуж, поскольку больше не смогу работать гейшей.
Профессор согласно кивнул.
— У тебя есть уже кто-то на примете?
Тогда у меня было три воздыхателя, которые бы женились на мне не задумываясь.
Один был наследником владельца фирмы по производству пуговиц в Осаке. Он часто бывал с отцом в Симбаси. Отец, рассудительный человек, рано потерял жену и содержал наложницу в Кита-но Синти. Она была его официальной наложницей, вместе с ней он приезжал в Токио на танцы адзума. А поскольку та была прежде гейшей, он не имел бы ничего против меня, и я была бы для него желанной невесткой.
Вторым кандидатом был певец в жанре нагнута.
Если бы я вышла за него, то могла бы совершенствовать свою игру на сямисэне. Вероятно, нас ожидала бы совместная успешная карьера.
Кроме того, меня очень любили его родители, особенно мать. С ними я беседовала часто дольше, чем с их сыном. Поэтому брак с ним тоже не вызывал затруднений.
Третьим был служащий министерства иностранных дел.
Ему было тридцать три года, и он как раз вернулся из Англии. Разумеется, там у него была светловолосая подруга, но я полагала, что он мне более всего подходит. Кроме того, он мне из всех троих и нравился больше.
Мы познакомились на приеме, который по случаю прибытия торговой делегации из Мексики министерство иностранных дел устраивало на природе в парке Рикуги. Чайную церемонию готовил мастер из школы Урасэнкэ, а я должна была по-английски через микрофон все объяснять. Мои волосы были завернуты вовнутрь, я надела темно-красное кимоно с длинными рукавами и узором из хризантем, орхидей, бамбука и цветов сливы, опоясалась черным с позолотой оби, на котором красовалась горная гряда. Никто бы не принял меня за гейшу.
Тогда начальником отдела торговли был Ямамото Кумаити. Молодой сотрудник отдела, похоже, недавно вернувшийся из Англии, наблюдал за мной и осведомился у господина Ямамото обо мне. От него он узнал, что я гейша Кихару из Симбаси. Затем он выразил желание познакомиться со мной.
— Если хотите, я мог бы вам это устроить, — предложил господин Ямамото.
В тот же вечер этот господин в окружении других гостей прибыл в чайный домик «Ямагути».
— Кихару, в парке Рикуги кто-то влюбился в тебя. И ему хотелось бы непременно с тобой увидеться. К тому же он еще холостой. — Господин Ямамото украдкой посмеивался, а я не могла даже вообразить, что застенчивый, покрасневший молодой человек рядом с ним окажется моим будущим мужем.
Он был невероятно робок и опрокидывал одну рюмку сакэ за другой. Похоже, он пытался скрыть свое смущение, поскольку все подтрунивали над ним. Хоть он и не был особенно статным и держался как-то скованно, однако был неплохо одет на англиискии манер и говорил по-английски с приятным британским акцентом.
Он был единственным сыном крупного землевладельца из Осаки и только что вернулся из Англии. Он обучался юриспруденции в Императорском университете и, несмотря на свои тридцать три года, был еще не женат, как объяснил мне господин Ямамото.
Мой кандидат в женихи несколько раз звонил мне, и мы встречались за чаем. «Ради упражнения» наши телефонные разговоры проходили исключительно по-английски.
Во всяком случае, я считала, что этот служащий из министерства иностранных дел был для меня наиболее подходящей партией. Вне сомнения, он мне нравился больше всех из трех кандидатов.
Кроме того, он ничего не знал про меня, так как недавно вернулся из Англии. Это я тоже считала плюсом. Меня радовало, что он не знал меня как гейшу Кихару из Симбаси по моим выступлениям. Впрочем, он ничего не знал о «мире цветов и ив», и я знаменовала для него первую встречу с родом гейш.
Это все я подробно обсудила с профессором Каваи.
— Если тебя послушать, то, похоже, ты сама считаешь этого господина из министерства иностранных дел самой подходящей парой… Ты бы вышла за него замуж, не так ли? Если бы я не находился под следствием, то пошел бы к его родителям и сказал бы, что ты очень любознательная и порядочная девушка и вовсе не похожа на типичную представительницу своего сословия, — произнес он печально.
— Ах, господин профессор, я ведь и сама не представляла, что захочу выйти за него замуж.
— Хорошо. Отправляйся как можно быстрее с ним за границу. Это было бы лучше всего. Япония начинает двигаться в совершенно ином направлении, которое не сулит тебе добра. За границей ты будешь гораздо счастливей.
Так и случилось, что я с одобрения профессора Каваи вышла замуж за Ота Кадзуо, служащего министерства иностранных дел.
Тогда формальности по внесению тебя в семейный реестр были невероятно сложными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43