Он отметил это как еще один аспект своей свободы. Фактически он был свободен делать почти все, что ему хочется: сопровождать Филиппа, когда тот занимается целительством, и размышлять над тем, как он это делает; он мог проводить или не проводить свое время с верующими, и единственное, что от него требовалось в их компании, — это улыбаться. Удивительно, но то, чего он больше всего опасался, а именно соблюдение строгих моральных норм, давалось ему легко (поскольку этическое учение секты сводилось к принципу «Относись к другим так, как ты хотел бы, чтобы относились к тебе», знакомому всем добропорядочным самаритянам с детства), особенно потому, что почти все время он проводил сидя в тени фигового дерева и слушая Филиппа. Однажды, когда он будет готов, Филипп раскроет ему тайну Царствия.
Хорошо еще, что ему нравилось разговаривать с Филиппом, так как, по сути, больше разговаривать было не с кем.
— Расслабься, в чем дело? — сказал Симон.
Задний проход Деметрия, обычно с легкостью принимавший его, сжимался, как тиски.
— Мы не должны этого делать, — прошептал Деметрий.
— Чепуха. Я не делаю тебе ничего такого, чего бы не позволил тебе сделать мне.
— Мне не хочется, — сказал Деметрий.
— Ну решай.
Симон кончил, немного быстрее, чем намеревался, и погрузился в приятную дремоту.
Деметрий сел, пригладил кудри пальцами и сказал:
— Когда вы собираетесь отдать свои деньги?
Симон продал большую часть своих ценностей. Вырученные деньги лежали в маленьком кожаном мешочке в спальне уже три недели.
— Когда ты собираешься сделать обрезание? — спросил Симон.
— Ну… — сказал Деметрий и заерзал. — Это больно? — спросил он после паузы.
— Ужасно, — сказал Симон.
Наступила долгая пауза.
— Они ведь не делают ошибок, правда?
— Ну, я слышал об ужасном случае, который произошел однажды… но люди поднимают столько шума из-за чепухи, — сказал Симон.
— Я вам вот что скажу, — предложил Деметрий, — я совершу обрезание, когда вы отдадите свои деньги.
— Ты наглый мальчишка, — сказал Симон. — Мы завтра сделаем оба дела.
Но, когда наступило завтра, случилось нечто столь важное, что они оба забыли свое обещание.
— Кефа приезжает, — сообщил в волнении Филипп. — Он приезжает, чтобы встретиться со всеми вами и окрестить вас Святым Духом.
— Правда? — обрадовался Симон. — Когда он приезжает?
— Через несколько дней.
— Прекрасно! — воскликнул Симон.
Сам Кефа, руководитель. Кефа, который был с Иешуа, когда тот произносил свои загадочные фразы и принял странную смерть. Кефа, который знал многое, чего не знает Филипп.
Симон понял, что в последнее время ему стало скучно.
Темные, глубокие глаза. Полные губы, наполовину спрятанные в неопрятной бороде. Крупный нос, похожий на румпель. Кожа, морщинистая и обветренная, как камень. Казалось, это лицо не способно улыбаться, но, когда на нем вдруг появлялась улыбка, оно светлело, как у ребенка. Симон внимательно вглядывался в это лицо, ему казалось, что он его когда-то видел.
— Итак, это и есть великий маг, — сказал Кефа. Его глаза пристально изучали глаза Симона, потом он дружески улыбнулся: — Мы рады видеть тебя среди нас.
— Я тоже рад, — волнуясь, сказал Симон.
Они сели есть. У Кефы был отменный аппетит. Говорил он в паузах между поглощением пищи, вытирая рот тыльной стороной ладони. Филиппу он рассказывал о событиях в Иерусалиме и о человеке по имени Савл. С братом Иосифом он разговаривал о выращивании винограда, почве и ценах на овец и хвалил сестру Ребекку за вкусную еду. Он пил вино с нескрываемым удовольствием, рыгал и гладил по голове детишек, когда они пробегали мимо.
— Мы слышали о тебе в Иудее, — сказал он Симону. — Человек, который может летать, и вскрывать пещеры на склонах гор, и все прочее. Полагаю, у тебя масса поклонников.
— Да, — сказал Симон.
— Иллюзии, конечно, — сказал Кефа.
— Да, я показываю представления, — осторожно сказал Симон, — используя иллюзии.
— Ничего, — сказал Кефа, — все мы грешники.
Симон смотрел на еду в своей тарелке; есть ему расхотелось.
— Не все, что я делал, было иллюзией, — сказал он.
— А когда ты летал? — строго посмотрел на него Кефа.
— Я действительно летал. — Он сделал паузу. — Я могу летать.
— Демоны, — сказал Кефа. — Их работа.
— Вы так полагаете?
— А как иначе?
Кефа взял еще хлеба и подобрал им с тарелки все остатки. Он съел хлеб и вытер губы тыльной стороной ладони.
Помолчав, Симон сказал:
— Вы можете ходить по воде?
— Однажды я попробовал, — сказал Кефа, — но пошел ко дну, как камень. Так я получил свое имя.
— Почему вы не можете этого? — спросил Симон.
— Не достает веры. Если веришь, можешь все, что угодно.
— Я верю, что могу летать.
— Демоны, — сказал Кефа. — Они поддерживали тебя в воздухе. Это было до твоего крещения.
Его лицо осветила мальчишеская улыбка.
— Бьюсь об заклад, теперь ты не можешь летать, — сказал он.
Кефа проповедовал.
— У мира, — кричал он, — остались считанные дни. Нам были знаки и предзнаменования, но кто их видел? Люди составляют планы на завтра, на следующий год, делают сбережения для внуков. Их внукам нечего будет наследовать в этом мире. Времени не осталось. Есть только сегодня.
Он смотрел поверх затихших людей.
— Бог послал нам пророка, человека, отмеченного Его особой благосклонностью, более важного, чем пророки прошлого, человека, о котором эти пророки говорили. Бог дал много знаков в виде чудес, исцелений и изгнания демонов, что этот человек был специально избран Им. Тысячи людей были накормлены корзиной хлеба; нечистые очистились, хромые затанцевали, слепые прозрели, буря была успокоена, а мертвые — пробуждены от сна и благодарили Господа. И люди возрадовались. Но книжники, и фарисеи, и люди, полагающие, будто они все знают, мотали головой и говорили: «Кто этот человек?» А он ничего им не отвечал. Вместо этого он указывал на совершенное им. А они говорили: «По какому праву ты совершаешь все это? Почему ты не испросил нашего на то разрешения?» А он не отвечал. И они разозлились, потому что он не отвечал им и потому что он называл их лицемерами. И они испугались, потому что люди любили его. И они обратились к своим господам и учителям и сказали: «Помогите нам избавиться от этого человека». И они организовали против него заговор. И они убили его. Его, который никому никогда не причинил вреда; его, который отдал все, что у него было: они распяли его, как вора, и оставили умирать на солнцепеке.
Кефа сделал паузу.
— Он был моим другом, — сказал он.
Его голос дрогнул. Он опустил голову. Когда он снова ее поднял, его глаза сияли. Симон не мог понять, то ли от радости, то ли от слез.
— Слава Господу! — выкрикнул Кефа. — Потому что затем случилась самая прекрасная вещь со времени сотворения мира. Сам Господь воскресил этого человека из мертвых. Он вернул его к нам из могилы. Этот человек жив, он среди нас, он ходит и говорит. Мы видели его.
По площади пробежал вздох, подобный дуновению осеннего ветра.
— Вы понимаете, что это значит? — грозно вопрошал Кефа, и его взгляд прожигал толпу. Потом он улыбнулся. — Нет, — тихо сказал он, — кто из нас может это понять? Я только знаю, что это значит для меня. Это значит, что мой учитель и друг, человек, которого я знал и с которым делил хлеб, жив и находится на Небесах, в облике сияющем, как у ангела, в облике, в котором мне посчастливилось его видеть во время его земной жизни, и в этом облике, который дал ему Господь, он получил власть над всеми вещами, и их неминуемым концом, и власть вершить суд над душами людей.
Его голос снова зазвенел торжествующе.
— И у него есть право судить, потому что только он один был оценен достойно. И у него есть право судить, потому что он первым пришел спасать. Вот, друзья мои, мой Спаситель. Я призываю его в ваши сердца, я прошу от вашего имени.
Он сошел со ступеней и начал двигаться сквозь толпу, кладя руки на голову каждого, кто вставал перед ним на колени. Он прошел сквозь толпу, улыбаясь, благословляя, прикасаясь к людям. За его спиной царила тишина, сравнимая только с тишиной в момент Сотворения мира: такая насыщенная, что может вот-вот взорваться.
И взорвалась.
Люди кричали, рыдали, выли. Они рвали на себе волосы и содрогались, осыпали сами себя побоями. Они стонали, смеялись, обнимали друг друга и выкрикивали что-то непонятное. Площадь заполнилась хаосом голосов, кричащих в возбуждении непонятные слова. Симон озирался в изумлении и шоке. Они были не в себе.
Он едва сообразил пригнуть колени, когда Кефа подошел к нему. Тот долго не отпускал рук с его головы. Казалось, их тяжесть была тенью тяжести такой громадной, что выдержать ее невозможно. Руки задержались на его голове, потом двинулись дальше.
Он погрузился в прохладу покоя. Но не успел он вкусить его, как стал подниматься вверх к хаосу голосов, который возносил его все выше на волнах звука, пока ему не показалось, что он летит. На миг его пронзило чувство паники, а затем он рассмеялся, потому что вряд ли Бог упустил бы такой шанс сыграть с ним шутку. Он смеялся и смеялся, по его щекам катились слезы, смеялся от радости ощущения удивительной свободы и своей полной беспомощности, шут Бога, Божья игрушка, Его собственность.
— Как вы это делаете? — спросил Симон.
— Что делаю? — сказал Кефа. — Возьми оливу, они очень хороши.
— Вселяете дух в сотни людей, — сказал Симон. — Я ничего подобного раньше не видел.
— Да, вряд ли, — сказал Кефа, жуя.
Потом он сказал:
— Ты никогда не обретешь его.
— Не обрету чего? — удивленно сказал Симон.
— Покоя. Ты испробуешь его, и он снова уйдет, потому что ты отгоняешь его от себя. Слишком много вопросов. Филипп рассказал мне. Ты перестал их задавать на какое-то время, а теперь принялся снова. Как я вселяю Дух? Я не знаю, как я это делаю. Мне было обещано, что я смогу это делать, и я могу. Я призываю его, и он нисходит. Вот и все.
Он добавил еще одну косточку от оливы к небольшой кучке, образовавшейся перед ним, и улыбнулся. Где-то вдалеке играли дети.
— Вы можете передать этот свой дар вселять дух другим? — спросил Симон.
— Могу, — сказал Кефа.
— Вы передадите его мне?
В первый раз он услышал, как этот человек смеется. Это был громкий раскатистый смех. Он распугал ласточек, и дети перестали играть. Кефа долго смеялся.
— Нет, — наконец сказал он, утирая глаза. Симон покраснел.
— Не надо мне было смеяться над тобой, — сказал Кефа. — Но ты и вправду ничего не понимаешь. Ты по-прежнему думаешь как маг. Видишь ли, то, что ты видел вчера, не было фокусом мага.
— Вызывание духа никогда не было фокусом, — холодно сказал Симон.
— Прошу прощения, но я плохо разбираюсь в магии.
— Но ваш учитель был магом, — возразил Симон.
— Конечно нет.
— Разве превращение воды в вино не было магией? Да это первый же фокус в любом учебнике!
— Это было чудом, — сказал Кефа.
— А в чем разница?
— Чудеса творятся волей Бога. Магия исполняется с помощью демонов.
— Одно и то же может быть исполнено волей Бога или волей демона?
— Конечно. Демоны очень ловкие обманщики.
— Хорошо, когда вы видите такое, откуда вы знаете, что это — чудо или магия?
— Очень просто, — сказал Кефа. — Если исполнитель один из нас, он взывает к духу Бога, и это — чудо. Если он не один из нас, ему помогают демоны, и это — магия.
— Вы это серьезно? — сказал Симон.
— Совершенно серьезно, — сказал Кефа. — Это серьезная вещь. Демоны обожают обманывать. Многие верят в так называемые чудеса, которые не что иное, как просто магия и оскорбление Бога.
— Понятно, — сказал Симон.
Какое-то время они сидели в тишине. Казалось, все было сказано.
В конце концов Симон рискнул:
— Я полагаю, никакого тайного учения нет?
— Нет-нет, — сказал Кефа. — Конечно нет. Ничего такого.
— Понятно, — сказал Симон.
Они посидели еще немного. Наконец Симон сказал:
— Хорошо. Благодарю вас.
Он встал. Уже уходя, он вспомнил, что так и не спросил у Кефы, о чем собирался спросить. В сложившихся обстоятельствах он сомневался, что ответ удовлетворит его, но не спросить было бы обидно.
— Можно задать вам еще один вопрос?
— Конечно, — кивнул Кефа.
— Когда Иешуа узнал о своей будущей смерти, что он сказал?
— Он сказал, что должен принять смерть, — ответил Кефа, и лицо его опечалилось от воспоминаний.
— Откуда он знал? Что побудило его сказать это?
У Кефы вырвался смешок:
— Обычно ему не надо было ждать подсказки. Однако я думаю…
Он уставился в пространство. Перед его внутренним взором явно вставала какая-то картина.
— Ну? — сказал Симон.
— Я думаю, это было нужно, чтобы исправить неправильные представления, которое могли у нас быть. Видишь ли, мы тогда только начали понимать, кем он был. Мы впервые заговорили об этом.
Симон насторожился.
— Кто это сказал? — прошептал он.
— Это был я, — скромно ответил Кефа.
Симон размышлял. Культ, к которому он присоединился, не был похож ни на какие другие. Культ давал грандиозные обещания и привлекал сторонников из низших слоев населения, при этом поощряя в них скромность. Главный миф культа основывался на пророчествах, которые ему противоречили. Культ присваивал себе исключительное право заниматься магией, отрицая, что это магия, объясняя ее действенность силой веры, и считал магию чем-то неважным. Культ почитал своего основателя, чье учение даже не пытались понять и чья смерть, возможно, была самим культом и вызвана. Культ проповедовал любовь и говорил, что все, кто к нему не присоединится, сгорят заживо в огне.
Но были две вещи, которые могли сделать его интересным для думающего человека. Прежде всего, это изречения и притчи, оставленные Иешуа. Богатые и обманчиво простые, они дразнили разум. В них содержалось зерно философии, которую предстояло из них извлечь.
Во-вторых, руководители, как бы они это ни отрицали, были магами высшего уровня. Оставался вопрос, как они получили свой дар. Ни Филипп, ни Кефа не учились этому искусству. Возможно, Кефа даже не умел читать. Секрет силы Иешуа был так же таинственен, как и все остальное в нем. Но одно было очевидно: Иешуа передал тайну Кефе и опосредованно — Филиппу.
Симон возвращался к этому снова и снова. Должна быть какая-то тайна. Все это отрицали, но все указывало на это. Ничто другое не могло объяснить все загадки. Кефа знал что-то, о чем не хотел говорить, и не признавался в этом.
Но верующие знали. Они знали, что Кефа обладает чем-то поистине драгоценным, и объясняли это по-своему. Они говорили, что это ключ, который он носит под туникой. Когда придет Царствие, Кефа откроет врата этим ключом. Они шепотом говорили, что ключ тяжел, как камень из фундамента Храма, и что когда Кефа уставал, ангелы помогали ему его носить. Когда Филипп слышал эти разговоры, он сердился.
Простые люди. Так как культ вербовал приверженцев среди простых людей и удерживал их, говоря, что Царствие предназначено для простых людей, вероятно, нельзя было сказать простым людям, что они недостойны Тайны.
Симон сидел и думал. Как преодолеть барьер молчания, окружающего эту тему? Он присоединился к культу; он исповедовал веру, он принял крещение и был посещен Духом. Что еще он должен сделать, чтобы они были с ним откровенны?
Разумеется. Все было так просто, что он рассмеялся. Он взял мешочек с деньгами и отправился к Кефе.
— Мне следовало это сделать раньше, — сказал Симон. — Я не думал, что это так важно. Поразительно, насколько туп может быть человек. Тем не менее вот они.
Он положил мешочек с деньгами на стол.
— О чем ты? — спросил Кефа.
— Назовем это моей платой, — сказал Симон. — Это все деньги, которые у меня есть. Это доказательство моей веры. Я надеюсь, вы не подумали, что я говорил серьезно. Меня можно понять. Теперь, я надеюсь, вы меня примете. И теперь, может быть, мы можем поговорить.
— Поговорить о чем?
Симон вздохнул.
— Послушайте, я понимаю, что вы в затруднительном положении, — сказал он. — Все эти люди верят, что, кроме того, что вы им говорите, больше ничего нет. Но я знаю. Вы не можете и дальше скрывать правду даже от людей, которые должны ее услышать. Я хочу быть одним из вас. Я чувствую, что готов быть одним из вас. Если я ошибаюсь, если я должен сделать что-то еще, пожалуйста, скажите мне, и я постараюсь это сделать. Пока что я сделал только то, что мог. — Он указал на мешок с монетами.
— Боюсь, — сказал Кефа, — я ни слова не понял из того, что ты тут наболтал. Ты говоришь, что правду скрывают. Денно и нощно я только и делаю, что говорю правду. Ты говоришь, что хочешь быть одним из нас. Ты и есть один из нас, но, похоже, это тебя скорее смущает, чем радует. Ты говоришь, что имеешь право. Какое еще право? Бог никому ничего не обязан. И как это, — он ткнул пальцем в мешок с деньгами, — связано с каким-то там правом?
— Простите, я не так выразился. — Симон кусал губы. Разговор принял неожиданный оборот. — Когда я сказал, что хочу быть одним из вас, я имел в виду, что хочу быть членом внутреннего круга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Хорошо еще, что ему нравилось разговаривать с Филиппом, так как, по сути, больше разговаривать было не с кем.
— Расслабься, в чем дело? — сказал Симон.
Задний проход Деметрия, обычно с легкостью принимавший его, сжимался, как тиски.
— Мы не должны этого делать, — прошептал Деметрий.
— Чепуха. Я не делаю тебе ничего такого, чего бы не позволил тебе сделать мне.
— Мне не хочется, — сказал Деметрий.
— Ну решай.
Симон кончил, немного быстрее, чем намеревался, и погрузился в приятную дремоту.
Деметрий сел, пригладил кудри пальцами и сказал:
— Когда вы собираетесь отдать свои деньги?
Симон продал большую часть своих ценностей. Вырученные деньги лежали в маленьком кожаном мешочке в спальне уже три недели.
— Когда ты собираешься сделать обрезание? — спросил Симон.
— Ну… — сказал Деметрий и заерзал. — Это больно? — спросил он после паузы.
— Ужасно, — сказал Симон.
Наступила долгая пауза.
— Они ведь не делают ошибок, правда?
— Ну, я слышал об ужасном случае, который произошел однажды… но люди поднимают столько шума из-за чепухи, — сказал Симон.
— Я вам вот что скажу, — предложил Деметрий, — я совершу обрезание, когда вы отдадите свои деньги.
— Ты наглый мальчишка, — сказал Симон. — Мы завтра сделаем оба дела.
Но, когда наступило завтра, случилось нечто столь важное, что они оба забыли свое обещание.
— Кефа приезжает, — сообщил в волнении Филипп. — Он приезжает, чтобы встретиться со всеми вами и окрестить вас Святым Духом.
— Правда? — обрадовался Симон. — Когда он приезжает?
— Через несколько дней.
— Прекрасно! — воскликнул Симон.
Сам Кефа, руководитель. Кефа, который был с Иешуа, когда тот произносил свои загадочные фразы и принял странную смерть. Кефа, который знал многое, чего не знает Филипп.
Симон понял, что в последнее время ему стало скучно.
Темные, глубокие глаза. Полные губы, наполовину спрятанные в неопрятной бороде. Крупный нос, похожий на румпель. Кожа, морщинистая и обветренная, как камень. Казалось, это лицо не способно улыбаться, но, когда на нем вдруг появлялась улыбка, оно светлело, как у ребенка. Симон внимательно вглядывался в это лицо, ему казалось, что он его когда-то видел.
— Итак, это и есть великий маг, — сказал Кефа. Его глаза пристально изучали глаза Симона, потом он дружески улыбнулся: — Мы рады видеть тебя среди нас.
— Я тоже рад, — волнуясь, сказал Симон.
Они сели есть. У Кефы был отменный аппетит. Говорил он в паузах между поглощением пищи, вытирая рот тыльной стороной ладони. Филиппу он рассказывал о событиях в Иерусалиме и о человеке по имени Савл. С братом Иосифом он разговаривал о выращивании винограда, почве и ценах на овец и хвалил сестру Ребекку за вкусную еду. Он пил вино с нескрываемым удовольствием, рыгал и гладил по голове детишек, когда они пробегали мимо.
— Мы слышали о тебе в Иудее, — сказал он Симону. — Человек, который может летать, и вскрывать пещеры на склонах гор, и все прочее. Полагаю, у тебя масса поклонников.
— Да, — сказал Симон.
— Иллюзии, конечно, — сказал Кефа.
— Да, я показываю представления, — осторожно сказал Симон, — используя иллюзии.
— Ничего, — сказал Кефа, — все мы грешники.
Симон смотрел на еду в своей тарелке; есть ему расхотелось.
— Не все, что я делал, было иллюзией, — сказал он.
— А когда ты летал? — строго посмотрел на него Кефа.
— Я действительно летал. — Он сделал паузу. — Я могу летать.
— Демоны, — сказал Кефа. — Их работа.
— Вы так полагаете?
— А как иначе?
Кефа взял еще хлеба и подобрал им с тарелки все остатки. Он съел хлеб и вытер губы тыльной стороной ладони.
Помолчав, Симон сказал:
— Вы можете ходить по воде?
— Однажды я попробовал, — сказал Кефа, — но пошел ко дну, как камень. Так я получил свое имя.
— Почему вы не можете этого? — спросил Симон.
— Не достает веры. Если веришь, можешь все, что угодно.
— Я верю, что могу летать.
— Демоны, — сказал Кефа. — Они поддерживали тебя в воздухе. Это было до твоего крещения.
Его лицо осветила мальчишеская улыбка.
— Бьюсь об заклад, теперь ты не можешь летать, — сказал он.
Кефа проповедовал.
— У мира, — кричал он, — остались считанные дни. Нам были знаки и предзнаменования, но кто их видел? Люди составляют планы на завтра, на следующий год, делают сбережения для внуков. Их внукам нечего будет наследовать в этом мире. Времени не осталось. Есть только сегодня.
Он смотрел поверх затихших людей.
— Бог послал нам пророка, человека, отмеченного Его особой благосклонностью, более важного, чем пророки прошлого, человека, о котором эти пророки говорили. Бог дал много знаков в виде чудес, исцелений и изгнания демонов, что этот человек был специально избран Им. Тысячи людей были накормлены корзиной хлеба; нечистые очистились, хромые затанцевали, слепые прозрели, буря была успокоена, а мертвые — пробуждены от сна и благодарили Господа. И люди возрадовались. Но книжники, и фарисеи, и люди, полагающие, будто они все знают, мотали головой и говорили: «Кто этот человек?» А он ничего им не отвечал. Вместо этого он указывал на совершенное им. А они говорили: «По какому праву ты совершаешь все это? Почему ты не испросил нашего на то разрешения?» А он не отвечал. И они разозлились, потому что он не отвечал им и потому что он называл их лицемерами. И они испугались, потому что люди любили его. И они обратились к своим господам и учителям и сказали: «Помогите нам избавиться от этого человека». И они организовали против него заговор. И они убили его. Его, который никому никогда не причинил вреда; его, который отдал все, что у него было: они распяли его, как вора, и оставили умирать на солнцепеке.
Кефа сделал паузу.
— Он был моим другом, — сказал он.
Его голос дрогнул. Он опустил голову. Когда он снова ее поднял, его глаза сияли. Симон не мог понять, то ли от радости, то ли от слез.
— Слава Господу! — выкрикнул Кефа. — Потому что затем случилась самая прекрасная вещь со времени сотворения мира. Сам Господь воскресил этого человека из мертвых. Он вернул его к нам из могилы. Этот человек жив, он среди нас, он ходит и говорит. Мы видели его.
По площади пробежал вздох, подобный дуновению осеннего ветра.
— Вы понимаете, что это значит? — грозно вопрошал Кефа, и его взгляд прожигал толпу. Потом он улыбнулся. — Нет, — тихо сказал он, — кто из нас может это понять? Я только знаю, что это значит для меня. Это значит, что мой учитель и друг, человек, которого я знал и с которым делил хлеб, жив и находится на Небесах, в облике сияющем, как у ангела, в облике, в котором мне посчастливилось его видеть во время его земной жизни, и в этом облике, который дал ему Господь, он получил власть над всеми вещами, и их неминуемым концом, и власть вершить суд над душами людей.
Его голос снова зазвенел торжествующе.
— И у него есть право судить, потому что только он один был оценен достойно. И у него есть право судить, потому что он первым пришел спасать. Вот, друзья мои, мой Спаситель. Я призываю его в ваши сердца, я прошу от вашего имени.
Он сошел со ступеней и начал двигаться сквозь толпу, кладя руки на голову каждого, кто вставал перед ним на колени. Он прошел сквозь толпу, улыбаясь, благословляя, прикасаясь к людям. За его спиной царила тишина, сравнимая только с тишиной в момент Сотворения мира: такая насыщенная, что может вот-вот взорваться.
И взорвалась.
Люди кричали, рыдали, выли. Они рвали на себе волосы и содрогались, осыпали сами себя побоями. Они стонали, смеялись, обнимали друг друга и выкрикивали что-то непонятное. Площадь заполнилась хаосом голосов, кричащих в возбуждении непонятные слова. Симон озирался в изумлении и шоке. Они были не в себе.
Он едва сообразил пригнуть колени, когда Кефа подошел к нему. Тот долго не отпускал рук с его головы. Казалось, их тяжесть была тенью тяжести такой громадной, что выдержать ее невозможно. Руки задержались на его голове, потом двинулись дальше.
Он погрузился в прохладу покоя. Но не успел он вкусить его, как стал подниматься вверх к хаосу голосов, который возносил его все выше на волнах звука, пока ему не показалось, что он летит. На миг его пронзило чувство паники, а затем он рассмеялся, потому что вряд ли Бог упустил бы такой шанс сыграть с ним шутку. Он смеялся и смеялся, по его щекам катились слезы, смеялся от радости ощущения удивительной свободы и своей полной беспомощности, шут Бога, Божья игрушка, Его собственность.
— Как вы это делаете? — спросил Симон.
— Что делаю? — сказал Кефа. — Возьми оливу, они очень хороши.
— Вселяете дух в сотни людей, — сказал Симон. — Я ничего подобного раньше не видел.
— Да, вряд ли, — сказал Кефа, жуя.
Потом он сказал:
— Ты никогда не обретешь его.
— Не обрету чего? — удивленно сказал Симон.
— Покоя. Ты испробуешь его, и он снова уйдет, потому что ты отгоняешь его от себя. Слишком много вопросов. Филипп рассказал мне. Ты перестал их задавать на какое-то время, а теперь принялся снова. Как я вселяю Дух? Я не знаю, как я это делаю. Мне было обещано, что я смогу это делать, и я могу. Я призываю его, и он нисходит. Вот и все.
Он добавил еще одну косточку от оливы к небольшой кучке, образовавшейся перед ним, и улыбнулся. Где-то вдалеке играли дети.
— Вы можете передать этот свой дар вселять дух другим? — спросил Симон.
— Могу, — сказал Кефа.
— Вы передадите его мне?
В первый раз он услышал, как этот человек смеется. Это был громкий раскатистый смех. Он распугал ласточек, и дети перестали играть. Кефа долго смеялся.
— Нет, — наконец сказал он, утирая глаза. Симон покраснел.
— Не надо мне было смеяться над тобой, — сказал Кефа. — Но ты и вправду ничего не понимаешь. Ты по-прежнему думаешь как маг. Видишь ли, то, что ты видел вчера, не было фокусом мага.
— Вызывание духа никогда не было фокусом, — холодно сказал Симон.
— Прошу прощения, но я плохо разбираюсь в магии.
— Но ваш учитель был магом, — возразил Симон.
— Конечно нет.
— Разве превращение воды в вино не было магией? Да это первый же фокус в любом учебнике!
— Это было чудом, — сказал Кефа.
— А в чем разница?
— Чудеса творятся волей Бога. Магия исполняется с помощью демонов.
— Одно и то же может быть исполнено волей Бога или волей демона?
— Конечно. Демоны очень ловкие обманщики.
— Хорошо, когда вы видите такое, откуда вы знаете, что это — чудо или магия?
— Очень просто, — сказал Кефа. — Если исполнитель один из нас, он взывает к духу Бога, и это — чудо. Если он не один из нас, ему помогают демоны, и это — магия.
— Вы это серьезно? — сказал Симон.
— Совершенно серьезно, — сказал Кефа. — Это серьезная вещь. Демоны обожают обманывать. Многие верят в так называемые чудеса, которые не что иное, как просто магия и оскорбление Бога.
— Понятно, — сказал Симон.
Какое-то время они сидели в тишине. Казалось, все было сказано.
В конце концов Симон рискнул:
— Я полагаю, никакого тайного учения нет?
— Нет-нет, — сказал Кефа. — Конечно нет. Ничего такого.
— Понятно, — сказал Симон.
Они посидели еще немного. Наконец Симон сказал:
— Хорошо. Благодарю вас.
Он встал. Уже уходя, он вспомнил, что так и не спросил у Кефы, о чем собирался спросить. В сложившихся обстоятельствах он сомневался, что ответ удовлетворит его, но не спросить было бы обидно.
— Можно задать вам еще один вопрос?
— Конечно, — кивнул Кефа.
— Когда Иешуа узнал о своей будущей смерти, что он сказал?
— Он сказал, что должен принять смерть, — ответил Кефа, и лицо его опечалилось от воспоминаний.
— Откуда он знал? Что побудило его сказать это?
У Кефы вырвался смешок:
— Обычно ему не надо было ждать подсказки. Однако я думаю…
Он уставился в пространство. Перед его внутренним взором явно вставала какая-то картина.
— Ну? — сказал Симон.
— Я думаю, это было нужно, чтобы исправить неправильные представления, которое могли у нас быть. Видишь ли, мы тогда только начали понимать, кем он был. Мы впервые заговорили об этом.
Симон насторожился.
— Кто это сказал? — прошептал он.
— Это был я, — скромно ответил Кефа.
Симон размышлял. Культ, к которому он присоединился, не был похож ни на какие другие. Культ давал грандиозные обещания и привлекал сторонников из низших слоев населения, при этом поощряя в них скромность. Главный миф культа основывался на пророчествах, которые ему противоречили. Культ присваивал себе исключительное право заниматься магией, отрицая, что это магия, объясняя ее действенность силой веры, и считал магию чем-то неважным. Культ почитал своего основателя, чье учение даже не пытались понять и чья смерть, возможно, была самим культом и вызвана. Культ проповедовал любовь и говорил, что все, кто к нему не присоединится, сгорят заживо в огне.
Но были две вещи, которые могли сделать его интересным для думающего человека. Прежде всего, это изречения и притчи, оставленные Иешуа. Богатые и обманчиво простые, они дразнили разум. В них содержалось зерно философии, которую предстояло из них извлечь.
Во-вторых, руководители, как бы они это ни отрицали, были магами высшего уровня. Оставался вопрос, как они получили свой дар. Ни Филипп, ни Кефа не учились этому искусству. Возможно, Кефа даже не умел читать. Секрет силы Иешуа был так же таинственен, как и все остальное в нем. Но одно было очевидно: Иешуа передал тайну Кефе и опосредованно — Филиппу.
Симон возвращался к этому снова и снова. Должна быть какая-то тайна. Все это отрицали, но все указывало на это. Ничто другое не могло объяснить все загадки. Кефа знал что-то, о чем не хотел говорить, и не признавался в этом.
Но верующие знали. Они знали, что Кефа обладает чем-то поистине драгоценным, и объясняли это по-своему. Они говорили, что это ключ, который он носит под туникой. Когда придет Царствие, Кефа откроет врата этим ключом. Они шепотом говорили, что ключ тяжел, как камень из фундамента Храма, и что когда Кефа уставал, ангелы помогали ему его носить. Когда Филипп слышал эти разговоры, он сердился.
Простые люди. Так как культ вербовал приверженцев среди простых людей и удерживал их, говоря, что Царствие предназначено для простых людей, вероятно, нельзя было сказать простым людям, что они недостойны Тайны.
Симон сидел и думал. Как преодолеть барьер молчания, окружающего эту тему? Он присоединился к культу; он исповедовал веру, он принял крещение и был посещен Духом. Что еще он должен сделать, чтобы они были с ним откровенны?
Разумеется. Все было так просто, что он рассмеялся. Он взял мешочек с деньгами и отправился к Кефе.
— Мне следовало это сделать раньше, — сказал Симон. — Я не думал, что это так важно. Поразительно, насколько туп может быть человек. Тем не менее вот они.
Он положил мешочек с деньгами на стол.
— О чем ты? — спросил Кефа.
— Назовем это моей платой, — сказал Симон. — Это все деньги, которые у меня есть. Это доказательство моей веры. Я надеюсь, вы не подумали, что я говорил серьезно. Меня можно понять. Теперь, я надеюсь, вы меня примете. И теперь, может быть, мы можем поговорить.
— Поговорить о чем?
Симон вздохнул.
— Послушайте, я понимаю, что вы в затруднительном положении, — сказал он. — Все эти люди верят, что, кроме того, что вы им говорите, больше ничего нет. Но я знаю. Вы не можете и дальше скрывать правду даже от людей, которые должны ее услышать. Я хочу быть одним из вас. Я чувствую, что готов быть одним из вас. Если я ошибаюсь, если я должен сделать что-то еще, пожалуйста, скажите мне, и я постараюсь это сделать. Пока что я сделал только то, что мог. — Он указал на мешок с монетами.
— Боюсь, — сказал Кефа, — я ни слова не понял из того, что ты тут наболтал. Ты говоришь, что правду скрывают. Денно и нощно я только и делаю, что говорю правду. Ты говоришь, что хочешь быть одним из нас. Ты и есть один из нас, но, похоже, это тебя скорее смущает, чем радует. Ты говоришь, что имеешь право. Какое еще право? Бог никому ничего не обязан. И как это, — он ткнул пальцем в мешок с деньгами, — связано с каким-то там правом?
— Простите, я не так выразился. — Симон кусал губы. Разговор принял неожиданный оборот. — Когда я сказал, что хочу быть одним из вас, я имел в виду, что хочу быть членом внутреннего круга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34