А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


OCR & SpellCheck: Larisa_F
«Сердечный трепет»: Амфора; Санкт-Петербург; 2004
ISBN 5-94278-536-8
Аннотация
Они совершенно не подходят друг другу. Он преуспевающий адвокат, а у нее свое кафе в Гамбурге. Его переполняют нереализованные желания, а она пытается в них разобраться. Он любит свою мебель, а она – свои проблемы. И при этом оба любят друг друга. Но в одно проклятое утро все рушится в одночасье. С разбитым сердцем садится она в машину, одержимая жаждой мести. Тем более что завтра ей исполнится 32 года.
Ильдико фон Кюрти
Сердечный трепет
Крошке Сюзанне, Давиду и моему парикмахеру («Дорогуша, ты великолепна!»)
СУББОТА, 5:30
У меня плохой характер и хорошая фигура. Каждое утро, прежде чем открыть глаза, я благодарю судьбу, что я такая, какая есть. И каждое утро я радуюсь моим разнообразным достоинствам.
Я хорошо умею парковаться, еще лучше умею говорить «нет». Буквально вчера я врезала толстой надоедливой бабе у прилавка с сырами, которая пыталась втиснуться между мной и куском обезжиренной гауды. Я посчитала, что она лезет без очереди. А меня не стоит не замечать.
Сейчас я собираюсь расстаться со своим любовником. Он меня достал этой вечной болтовней о Голливуде, где как раз снимает свой первый фильм. Терпеть не могу, когда мужчины говорят только о себе. Когда же мне тогда поговорить обо мне?
Нет, я вовсе не из породы цветочков-анемонов, которые незамедлительно чахнут от недостатка восторгов и восхищения. Глаза широко открыты, крики: «а-а-а», «о-о-о», как будто при них только что зажгли олимпийский огонь. Фу-у! У меня рост метр шестьдесят, но я уже давно не стараюсь казаться выше. Каждый такого роста, насколько он себя ощущает. Можно чувствовать себя выше, если смотреть на других сверху вниз. Мужчины вообще любят тебя, если ты их унижаешь. Не спрашивай меня, почему. Но это так.
Мой любовник, к примеру, – не хотелось бы называть его имени, так как он очень известен, очень богат и, конечно, женат, – прервал свои съемки с Вайноной Райдер, когда на прошлой неделе я заявила ему по телефону, что он не мог бы сделать мне большей гадости, чем разойтись со своей женой. И что я с этого поимела? Вайнона устраивает скандал при посторонних. Любовник грозит мне разводом – со своей женой. А я-то – белая и пушистая, и мне светит нежное колечко от «Шоппар». Я никогда не понимала, почему после любовного приключения должна становиться богаче, причем не одним только жизненным опытом. Наверное, поэтому я предпочитаю расставаться сразу после Рождества или дня рождения.
Лично я подарков не делаю. Раньше у меня были подруги, которые мастерили своим мужчинам рождественские календари. Двадцать четыре маленьких мешочка и в них двадцать четыре маленьких подарочка. Это нечто! Сегодня у меня нет подруг.
Я не дарю подарки, не готовлю и никогда не прошу прощения. Женщины меня боятся. Потому что я могу иметь их мужей, когда только захочу. Но все они могут преспокойно надеть тапочки, смотреть телеигру «Давай поспорим…» и поглощать при этом массу печеных луковых колечек. Никого из их мужчин мне не надо.
У меня плохой характер и хорошая фигура… Чуть больше половины шестого… Субботнее утро… Это был только сон… Только сон.
5:35
Иногда я просыпаюсь, как вот теперь, и чувствую, что стала сильней, благодаря только что виденному сну. Я не могу вспомнить точно, что мне снилось, но остается ощущение чего-то очень хорошего. Как бы получше выразиться? Я открываю глаза и точно знаю, кто я. Но я не знаю точно, кем бы могла быть.
У меня хороший характер и плохая фигура. Но я клянусь всем, что мне свято – моей щеточкой для лица от Шисейдо, курточкой моей бабушки Амелии Чуппик, моим двойным CD Уитни Хьюстон, – я изменюсь. Да, я стану другой. С хорошим характером сегодня ничего хорошего не добьешься, впрочем, как и с толстыми бедрами. Последнее – вопрос дисциплины.
Снаружи постепенно светлеет. Я люблю просыпаться летом вместе с солнцем. Лучшее время, чтобы мечтать. Пара ранних птах начинает неторопливую беседу, комод у кровати медленно обретает очертания, постельное белье снова становится цветным. Светло-серым с розовым, с цветами по краям.
В те несколько минут между ночью и днем у меня иногда появляется чувство, что я могла бы начать все сначала. Тихо подняться, тихо уйти из своей прежней жизни и тихо вступить в другую.
Только в двух случаях я чувствую себя подобным образом, как в невесомости, с желанием начать что-то новое. Это когда Одри Хёпберн в «Завтраке у Тиффани» сидит на подоконнике и поет «Мун Ривер»:
There's such a lot of world to see
В лице грусть. В Нью-Йорке, с гитарой, на подоконнике, стройная, плюющая на жалобы соседей: «Мисс Голлайтли!» Любить кошку и не того мужчину, да еще и петь. Это класс!
Или: едешь на машине. По абсолютно прямой улице. Одна.
Я замечательный водитель. Это отличает меня от большинства других женщин. Ничто другое меня от них не отличает. Я часто извиняюсь, вовсе не будучи уверенной в том, что вообще виновата. Я часто злюсь из-за прически, из-за ломких ногтей, из-за лишнего веса. Я выслушаю десять чужих мнений, прежде чем вынести свое, и считаю хорошим тот день, когда вешу хоть на триста граммов меньше, чем накануне вечером.
Но, дорогие мои, вы, которые ползете от светофора к светофору со скоростью пятнадцать километров в час, вцепившись в руль, как подстреленный ковбой в свой кольт, а на загородном шоссе полчаса плететесь позади тягача, потому что боитесь его обогнать: Я ХОРОШО ВОЖУ МАШИНУ. И не только это: я хорошо умею парковаться.
Водить машину – значит быть свободным. В любой момент я могу куда-нибудь свернуть. Когда я вижу дорожный указатель, на котором написано «Квакенбрюк», я могу решить, что именно в «Квакенбрюке» и найду свое счастье. Я показываю поворот, выезжаю и начинаю новую жизнь. Это так просто. В мечтах.
Утро субботы. Чуть больше половины шестого. Меня зовут Амелия «куколка» Штурм, завтра мне исполняется тридцать два – еще не совсем старуха – это единственное, что я могу сказать о себе наверняка.
Потому что я изменю свою жизнь еще прежде, чем этот проклятый комод обретет очертания, а постельное белье – цвет. Все будет не так, как прежде. Я очищу свою жизнь от хлама и избавлюсь от своих привычек. С легким сердцем я распрощаюсь со всеми и всем – исключая, конечно, моего парикмахера Бурги, мою любимую подругу Ибо, мою собаку Марпл и мой специальный спрей для ног. Женщине моего возраста пора знать, что ей нужно для путешествия в новую жизнь, а что лучше оставить. Одна вещь мне определенно больше не понадобится…
Я переворачиваюсь.
Филипп фон Бюлов всегда выглядит так, будто он уверен, что сейчас его будут фотографировать. Даже когда он спит, можно подумать, что он притворяется, будто спит, чтобы выглядеть по возможности более внушительно и красиво.
Я уверена, что если бы Филипп стал гостем программы «Big Brother»-Container, то он предпочел бы, чтобы ему три месяца не давали спать, чем позволить кому-то услышать, как он храпит.
Филипп всегда хорошо пахнет. У него никогда не бывает ни икоты, ни отрыжки – понятия не имею, куда он все это девает. Ни один прыщик не появляется на его лице, его темно-русые волосы серебрятся на висках, что, как известно, заставляет принимать всерьез даже Ричарда Гира и производит, хотя и ненадолго, сильное впечатление на Синди Кроуфорд.
Я благодарна тем редким мгновениям, когда Филипп фон Бюлов выглядит как обыкновенный человек.
Вот сейчас, например: легкая астматическая хрипотца. Каждый выдох напоминает легким запахом о прошлой ночи: о выкуренных сигариллах «Кохиба», еще больше – о водке с тоником и хорошей порции граппы. Рот Филиппа наполовину открыт, и один уголок рта опущен. Похоже на дверь, криво висящую на петлях. В такие моменты Филипп фон Бюлов выглядит так, как будто у него не все в порядке. В такие моменты я люблю его больше всего.
Мое несовершенство так трогательно. Бледная кожа. Склеенные волосы. Я смотрю на него и знаю, что ему стало бы стыдно, если бы он увидел себя и меня вот так, вместе. Редко он бывает мне ближе, чем сейчас, когда спит. Как будто я наконец вижу его истинное лицо. Мне хочется нежно пройтись пальцами вдоль его бровей и зацеловать эти тонкие губы.
Мне кажется, что у сильных, интересных и солидных мужчин, которые могут с шиком причинить женщине боль, всегда тонкие губы. Типы с полными губами выглядят так, как будто им все нипочем, будто они находятся в постоянной готовности делать незаконнорожденных детей любой из своих возлюбленных репродуктивного возраста.
5:37
Филипп тихо причмокивает во сне и прижимает к груди мою пуховую подушечку. Необъяснимый феномен: так как я легко замерзаю и очень нуждаюсь в том, чтобы к кому-то прислониться, я каждую ночь засыпаю на любимой шкуре ламы с уютной пуховой подушечкой в руках. По-другому не выходит. Даже на уикенды я выезжаю с огромным чемоданом, потому что не могу обойтись без этих постельных принадлежностей.
Однако каждое утро, за те годы, что я просыпаюсь рядом с Филиппом фон Бюловым, выясняется, что он лежит на моей ламе, обнимая мою пуховую подушечку, почти так же нежно, как Мел Гибсон своего сына, вырванного из лап злодеев-похитителей в фильме «Главные деньги». Понятия не имею, что происходит в нашей постели по ночам.
Мы вместе уже два с половиной года. Пара «Гамбург–Берлин». Пара на уикенд. Пара, которая перезванивается по три раза на дню и передает поцелуй с пожеланием спокойной ночи на расстоянии. У нас все в двух экземплярах: зубные щетки, расчески, маникюрные ножницы, пинцеты, ночные кремы, дневные кремы. В каждом городе – комплект. Только шкуру ламы и пуховую подушечку я постоянно таскаю туда-сюда. В жизни каждого должна быть вещь, которая существует в единственном числе. Спроси меня, как Филипп спит в середине недели, если во сне он ничего ни у кого не может отобрать?
Он опять причмокивает во сне.
Мой Бюлов-медвежонок.
Это ласкательное имя я выбрала, чтобы позлить Филиппа. Вначале это удавалось, потому что их благородию не нравилось выставлять свое имя на потеху. Но как бывает? Когда достаточно долго тебя что-то бесит, в конце концов с этим сживаешься. Взять хотя бы мои стеклоочистители, – чтобы наглядно пояснить эту теорию. Три месяца подряд они издавали омерзительный металлический лязг. А так, как я живу в Гамбурге, работы у них хоть отбавляй. Клац-клац-клац… С ума сойти!
Никто не мог понять причину. Но однажды, просто так, без ремонта, они снова заработали бесшумно. И что же? Я едва смогла выносить эту гнетущую тишину.
В подтверждение моего тезиса могу еще рассказать о наглости двух типов, свидетелей Иеговы, которые в течение целого года каждый вторник, по вечерам, выстаивали у меня под дверью и пытались поведать мне что-то о рае, но из-за них в передней совсем не оставалось места. Мне приходилось их выгонять, каждый вторник, около 19.30. И вот уже шесть недель они не приходят, и я подумываю, не послать ли мне в их журнал «Сторожевая башня» объявление о розыске? Уверена, мой Филипп почувствует что-то подобное, не слыша своего ласкательного прозвища. Однако предполагать это довольно-таки наивно.
Самое мое плохое качество: наивность. И хотя я стараюсь, изжить такие въевшиеся черты характера чертовски трудно. Я злюсь на себя из-за этого, но меня действительно легко провести. Я всегда считаю, что мне говорят только правду. И до сих пор верю в преданность – не в свою, разумеется, но это уже другая тема. Никогда не пересчитываю мелочь и верю каждому, кто говорит, что еще не встречал в своей жизни такую очаровательную женщину, как я.
Подобное сочетание фатальных черт характера иногда неблагоприятно сказывалось на моей жизни. Например, четыре месяца я угробила на одного типа с усиками: разговорившись со мной на улице, он пригласил меня, тогда нежную семнадцатилетнюю, на кастинг моделей.
«Тебе, наверное, постоянно это предлагают», – говорил он. А я таращила на него свои наивные глазки и хмыкала: «Гм-гм». Потому что еще никто никогда ничего похожего мне не предлагал. Я убрала со лба волосы небрежным жестом модели и скучающим тоном протянула: «Ах, не знаю…»
Что я должна была сказать? В тот же вечер я переспала с усатиком, а на следующий день распрощалась с моим супермилым первым другом. Он учился на класс старше меня, сейчас он детский врач в Мюнхене. Зигги! Если ты это читаешь: прости меня!
Моделью я не стала. Подлец, вкравшийся ко мне в доверие, оказался торговцем машинами, пил воду из банок, носил синтетические трусы и говорил что-то вроде: «Когда я снимаю брюки, ты, наверное, думаешь, что это пожарники забыли здесь свой шланг».
Стыдно, что мне понадобилось так много времени, чтобы раскусить этого негодяя. Кстати: через четыре месяца он меня бросил. Наверное, из-за модели.
Наивность и неспособность к жестким поступкам стоили мне следующих двух с половиной лет жизни. Это было время, проведенное с Хонкой. Собственно говоря, его звали Рюдигер, но поскольку он был до невозможности привязчив, благовоспитан и безобиден, его еще в школе окрестили в честь знаменитого серийного убийцы.
«Мое прозвище – самое плохое, что во мне есть» – так он сказал, представившись: «Хонка». Знала бы я, что он это серьезно, я никогда бы с ним всерьез не связалась. Но наша встреча была предопределена судьбой: его собака прыгнула на меня и столкнула с велосипеда, я свалилась и вывихнула ногу. Хонка повез меня в больницу – и упал там в обморок. Мне непременно надо было узнать, чем все кончится. Хотя мне было почти двадцать, я еще не понимала, что нужно избегать мужчин, которых не слушает их собственная собака.
Хонка был, что называется, бесконечно предупредителен. Он давал задний ход, если думал, что мне хотелось отдохнуть – собственно, даже если я совершенно не хотела отдыхать, а, наоборот, хотела, чтобы он приставал ко мне и тормошил меня. Он утешал меня, когда моя лучшая подруга на целый год уехала учиться в Австралию. Он отвозил меня домой, когда на вечеринке, напившись в стельку, я начинала хамить хозяевам. Он со стоическим спокойствием переносил то, что я выращивала на нашем балконе коноплю и просила нашего соседа, старшего вахмистра полицейского участка, поливать ее, когда мы уезжали в отпуск. Он держал надо мной зонтик, когда шел дождь. Когда я загорала на солнце, он заводил таймер и следил, чтобы я переворачивалась каждые пятнадцать минут и обязательно мазалась кремом. Он готовил мне овощной салат, чтобы я получала достаточно витаминов. Когда я на него орала, он молча выходил из комнаты, возвращался спустя полчаса и спрашивал, успокоилась ли я и можем ли мы теперь спокойно посмотреть сериал «Место преступления». Он делал мне педикюр, массаж головы, и если бы мы поженились, он непременно взял бы двойную фамилию и стал Рюдигер Майер-Штурм. Ох!
Я не против мужчин, которые стремятся выполнить любое желание боготворимой женщины, которое читают в ее глазах. Но есть тонкая грань между мужчиной и рохлей. Между истинным джентльменом и тем, кто, как говорится, плавает по бортику бассейна. Кому охота знакомиться с человеком, который готов стерпеть все? У меня однажды был такой, я в него запустила бутылкой Пеллегрино. В ресторане. Только капельку промахнулась. Он улыбнулся, ушел и исчез на три дня. Три дня! Когда он вернулся, то поцеловал меня и сказал: «Солнышко мое, я люблю, когда ты злишься».
Это, друзья мои, по-мужски. Это впечатляет.
Нет ничего хуже мужчины, который понимает женщин. Ну, или так: мужчина, который выказывает свои чувства и постоянно говорит о себе. Это внушает неуверенность и подрывает основы отношений.
Может, оно и не так, но я не знаю ни одной женщины, которая, по меньшей мере, два раза в неделю не высмеивала бы своего мужа; он, мол, эмоционально подавлен, и она просто очень хочет, чтобы он ей докладывал, что с ним творится. Но правда и то, что нет ничего более жалкого, чем мужчина, постоянно докладывающий о том, что с ним творится.
Кому это интересно, почему твой любимый сотрясается от подавленных рыданий, когда смотрит финал «Поющих в терновнике»? Или когда вечером он неожиданно выключает телевизор и говорит: «Я хочу откровенно поговорить с тобой о моих переживаниях».
Будем честны: эмоции – это дело женщин. В них мы разбираемся досконально. Это наша область. Нам просто лучше удается этот перформанс: истерические припадки, швыряние бьющимися предметами, плач и судорожный смех, цитирование советчиков по отношениям между мужчиной и женщиной; или сидеть, рыдая, в ванне и слушать Рэнди Кроуфорда – какая-нибудь причина для этого всегда найдется.
Единственное чувство, которое открыто может демонстрировать мужчина, – это любовь к нам. Ну, может быть, еще холодную ярость, когда какая-нибудь улитка женского рода в «фиате пунто» неуверенно тормозит прямо перед его носом, хотя зеленый сигнал еще вовсю горит. Потому что после зеленого, как известно, иногда абсолютно неожиданно включается желтый – а от семидесяти шести часов учебной езды должен же быть хоть какой-то толк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19