А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Быть Мэрилин очень нелегко. И я не хочу быть ею ежедневно.
— Это понятно.
— Поэтому я и люблю Джека. Ему тоже трудно — я имею в виду, трудно быть Джеком Кеннеди. Джек тоже является воплощением представлений о нем других людей. Женщины воображают, что ложатся в постель с ним, а не со своими мужьями; мужчины мечтают быть такими же богатыми и красивыми, как он, или о том, что они президенты, или герои войны, а может, и о том, что они женаты на Джеки… Но, когда вы узнаёте его ближе, вы понимаете, что он такой же ненастоящий, как и я. Он все тот же тщедушный маленький мальчик, у которого есть суровый старший брат и еще более суровый отец. Он очень хочет, чтобы его любили, но боится показать это и не знает, как попросить об этом, потому что ему с пеленок внушалось, что слабость достойна только презрения. Но в глазах других людей он — герой. Мы одинаковые с ним. Мы будем прекрасной супружеской парой.
— Вы говорите “будем” ?
— Я верю в это, так же как я когда-то верила, что стану женой знаменитого американского драматурга, хотя мы почти не знали друг друга, он был женат и имел двоих детей и жил от меня за две с половиной тысячи миль… Все так и получилось , верно? А когда я была еще совсем девчонкой и завлекала мужчин в голливудских барах в надежде, что они купят мне гамбургер, прежде чем отвезут домой, если отвезут, я воображала, что выйду замуж за самого знаменитого спортсмена Америки, который казался мне сексуальнейшим мужчиной в мире… И это тоже осуществилось, ведь так? Так почему же не может сбыться моя нынешняя мечта? Объясните мне. Если я, сирота из приюта в Лос-Анджелесе, у которой была одна-единственная пара туфель, смогла стать знаменитой актрисой, то почему я не могу выйти замуж за Джека Кеннеди?
— Гм…
— Только вот сложность в том, что у меня такое чувство, будто я даже не живу , а как бы лежу в приемном покое, откуда меня вот-вот понесут в морг?
— Вам надо научиться воспринимать жизнь такой, какая она есть. В этом наша с вами задача.
— О, я воспринимаю жизнь как надо… Только она мне не очень нравится, вот и все.
Она сидела возле бассейна в доме Питера Лофорда в Малибу, поглядывая через частокол, который соорудили специально для того, чтобы Джек, когда гостил здесь, мог наслаждаться уединением. Она смотрела на звездное небо и слушала шум прибоя. Рядом с ней сидел Лофорд с бокалом виски в руке. Он курил марихуану и время от времени напевал себе под нос какую-то неразборчивую мелодию. Они оба укрылись здесь, сбежав с вечеринки.
— Джек был бы гораздо счастливее со мной, — произнесла она.
— Гм…
— Ты знаешь, что это правда.
— Какое это имеет значение, дорогая? В брак вступают не для того, чтобы обрести счастье. И Джек меньше всего преследовал такую цель.
— Зачем же тогда вступают в брак?
— Ну, не знаю. Наверное, так принято, да? Брак — это вроде защитного экрана, за которым люди могут позволить себе вести настоящую жизнь. Брак Джека представляет собой нечто подобное. Кстати, ты знаешь, что тебя ожидает, если ты не перестанешь рассказывать каждому встречному о том, что Джек собирается жениться на тебе?
Она взяла у него сигарету с марихуаной и сделала затяжку.
— Нет. И что же?
— Думаю, мало приятного. Джек — хороший парень, но это не значит, что он не способен позаботиться о себе, если ты начнешь давить на него. А уж если за дело возьмется мой дорогой шурин Бобби или, не дай Бог, мой тесть… Во время войны у Джека был роман с одной датчанкой. Она всем говорила, что собирается развестись с мужем и выйти за Джека. Я слышал, Старик устроил так, что ее выслали из страны, обвинив в шпионаже. А может, ее вообще расстреляли, кто знает. Честно говоря, Мэрилин, дорогая, это все не те люди, с которыми можно крутить любовь.
Несколько минут они сидели молча.
— Я нравлюсь Пэт, — заговорила она. — Я чувствую это. Все сестры Джека хорошо ко мне относятся.
— Да, похоже, что так… Мэрилин, ты должна понять: они так воспитаны. Они, конечно, католички — не едят по пятницам мяса и так далее, но они ничего не имеют против того, что у Джека есть любовницы. Может, ты им даже очень нравишься как любовница Джека, но это не значит, что они будут любить тебя, если ты станешь его женой вместо Джеки.
— Любовь к Джеку — единственное, что придает смысл моей жизни, Питер, — призналась она, возвращая Лофорду сигарету с марихуаной.
Приглушенный шумом прибоя и разговорами в доме, где веселились гости, голос Лофорда прозвучал тихо, словно он принадлежал не человеку, а привидению.
— Если любовь к Джеку — единственное, что придает смысл твоей жизни, Мэрилин, — сказал он, — значит, дела твои совсем плохи, хуже, чем у меня.
В начале осени она возвратилась в Нью-Йорк, так как съемки по окончательному сценарию фильма “Что-то должно произойти” отложили до начала 1962 года.
В этом не было ничего необычного — чтобы удовлетворить требования администрации киностудии, Дино, Джорджа Кьюкора и ее собственные требования, с полдюжины различных сценаристов берутся переписывать первоначальный вариант сценария, и в результате появляется еще с полдюжины новых вариантов. Эта работа обходится в несколько сотен тысяч долларов, но, как правило, слепленный из всех этих многочисленных сценариев окончательный вариант не удовлетворяет никого, и его начинают переписывать заново.
Она не могла ждать начала съемок в Калифорнии, понимая, что не вынесет вынужденного безделья. В Нью-Йорке, по крайней мере, у нее есть доктор Крис, а также Страсберги и многие другие старые друзья из Актерской студии. Кроме того, Нью-Йорк — большой шумный город, и она сможет затеряться там, — ей даже удалось встретиться с ди Маджо, не привлекая внимания прессы. Она не сообщила ему, что собирается выйти замуж за Джека Кеннеди. “Джо, пожалуй, не так поймет”, — решила она.
Она остановилась в пустующем доме своих знакомых, несколько раз ходила на пляж и даже позволила сфотографировать себя на том условии, что на фотографиях ее шрам будет заретуширован. На некоторых фотографиях она была вся опутана водорослями, как утопленница, на других — облеплена мокрым песком. Все фотографии ей понравились.
Рассматривая через лупу пробные отпечатки снимков, она испытала удовлетворение — ей понравилось, как она выглядит на этих фотографиях. Груди по-прежнему стоят торчком, талия — осиная, ягодицы почти такие же упругие, как раньше; только волосы стали немного темнее.
Меньше чем через неделю по прибытии в Нью-Йорк ей позвонили по телефону и пригласили посетить отель “Карлайл”.

Джек такой же, как всегда, и все-таки он изменился, отметила она. Он казался полнее, чем раньше. Она знала, что он принимает кортизон, от чего его щеки стали одутловатыми, а на груди появились округлости. Он очень этого стыдился и поэтому все время ходил в рубашке или халате, пока они не выключили свет…
И слава Богу — она была только рада скрыть под покровом темноты свои послеоперационные шрамы. Может, они уже достигли того возраста, когда и не следует слишком пристально разглядывать друг друга, думала она…
Но главное было не в том, что он изменился чисто внешне ; казалось, под влиянием своей новой роли — роли президента — он обрел особую стать и внушительность. Мужчина, который лежал рядом с ней в постели, был прежде всего президентом Соединенных Штатов Америки — Джек как бы изменился в весе, стал тяжелее, массивнее, крупнее, чем был на самом деле.
Однажды, одурманенная большой дозой снотворного, она грезила, что лежит в постели с Линкольном, который, сколько она себя помнила, был для нее идеалом, и теперь в ее воображении Джек в какой-то степени стал воплощением Линкольна. Она ощущала его величие, некоторую отчужденность, словно в нем была некая частичка, которая никогда не будет принадлежать ей, да и никакой другой женщине, даже Джеки. Он не то чтобы кичился этим, нет, но тоже сознавал, что в нем произошли перемены. Он встречался в Вене с Хрущевым и отстоял свои позиции; ему как равному оказывали прием де Голль и Макмиллан. Он уже не был прежним Джеком.
Она также ощущала в нем то, что, как ей казалось, наверняка было и у Линкольна, — обладая большой властью, он был одинок. Защитники гражданских прав, “порабощенные народы” Восточной Европы, люди всего мира, стремящиеся к свободе и лучшей жизни, — все они с надеждой взирали на человека, который лежал рядом с ней, ждали от него помощи, и повсюду в мире от Лаоса до Кубы люди сражались и умирали по его приказу.
Джек шевельнулся. Мэрилин думала, что он дремлет, хотя, возможно, он просто с закрытыми глазами размышлял о какой-нибудь мировой проблеме. К ее удивлению, оказалось, что он думал о ней.
— Как ты жила все это время? — спросил он. — Только ответь мне честно.
— “Честно”? Разве я могу лгать тебе, любимый?
— О себе самой? Пожалуй, можешь. Я слышал, ты чувствовала себя несколько… подавленной?
— Мне было плохо без тебя.
— Мне это льстит. Но ты не должна из-за этого унывать.
— Ничего не могу с собой поделать.
— Можешь. Это самое главное — уметь управлять своими чувствами.
— Тебе это удается лучше, чем мне. Наверное, поэтому ты и стал президентом.
— Возможно, не только поэтому. Послушай, испытывать ко мне определенные чувства — это одно. Но вот хандрить из-за них — это совсем другое. Мы так не договаривались. А ты еще рассказываешь о своих чувствах посторонним людям.
— Не помню, чтобы мы с тобой о чем-то договаривались, Джек.
— Строго говоря, никакого договора не было. Но одна негласная договоренность у нас была, и она звучит так: я женат, достиг определенного положения в обществе и должен оберегать свой авторитет; ты была замужем, в глазах народа ты — определенный символ и должна оберегать свою репутацию. Поэтому давай не будем вредить друг другу и нарушать status quo .
— Status quo?
— Установившееся положение вещей.
— Я не нарушала как это там называется — существующее положение вещей. Но ведь я имею право мечтать о том, чтобы это положение изменилось, разве нет?
— Не уверен. Мечтать опасно. И совсем незачем мечтать о невозможном. Сначала мечтаешь, потом начинаешь желать, чтобы мечты сбылись, и очень скоро тебе уже кажется, что они и впрямь сбудутся …
— Что я хочу выйти за тебя замуж, ты это имеешь в виду?
— Да, вроде того, что ты хочешь выйти за меня замуж. Именно. Об этом мы уж точно не договаривались, верно?
— Мне просто хотелось бы…
— Тсс.. — Он нежно прикрыл ей рот ладонью. — Не говори мне об этом. И даже не думай !
— Понятно, — сказала она. — Это не так-то легко сделать. И я не уверена, что у меня получится.
— Получится.
— Но я ведь люблю тебя.
Он вздохнул.
— Я знаю, — ответил он. — Поэтому-то ты и пересилишь себя. Ради меня.

В сопровождении агента службы безопасности — ей не приходилось видеть его раньше — она вошла в служебный лифт.
— В переулке вас ждет машина, — сказал агент, не называя ее “мисс Монро”. Он подмигнул ей. — Вам незачем проходить через вестибюль. — Он ясно давал понять, что не оказывает ей любезность, а просто заботится о репутации своего босса.
Она помолчала.
— А почему бы мне не пройти через вестибюль?
— Потому что мне приказано вывести вас другим путем, леди.
— Ну и убирайся к черту, — с вызовом сказала она и, прежде чем агент успел помешать ей, нажала кнопку с надписью “Вестибюль”.
— Нельзя! — закричал он, хватая ее за руку.
— Еще чего, придурок, — взвизгнула она. Дверь распахнулась. — Мне все можно! Я свободный человек. И к тому же я — звезда!
Агент попытался втянуть ее обратно в лифт, но, двигаясь быстро, как искусная танцовщица, она лягнула его ногой в пах — не сильно, но достаточно резко, и он согнулся, пытаясь защититься, — одновременно отшлепав его по щекам, по одной, по другой, туда-сюда, как учил ее Роберт Митчум, когда она снималась в фильме “Река, откуда не возвращаются”. Она выскочила из лифта в вестибюль под изумленные взгляды находившихся там людей. Их стояло там человек десять, и некоторые из них были в вечерних нарядах.
— Я — Мэрилин Монро! — крикнула она агенту службы безопасности, который тоже выскочил из лифта и направлялся к ней. Его щеки горели от смущения, и она надеялась, что ему больно.
Агент уже был почти рядом с ней.
— Меня не интересует, кто вы, — сказал он. — Немедленно пройдите в лифт!
Она дождалась, пока он подошел совсем близко, затем подняла руку и впилась ногтями ему в лицо.
Она почти не слышала его крика. Она потеряла контроль над собой, перед глазами засверкали какие-то яркие вспышки, словно они наполнились кровью. Она видела хорошо одетую небольшую группку людей — мужчины держали в руках ключи, женщины сжимали сумочки. Они смотрели на нее широко раскрытыми глазами, отшатнувшись от нее, — богатые люди, приехавшие из пригорода, чтобы провести вечер в Нью-Йорке. На их лицах был написан ужас, но ей было все равно. В белом платье и короткой кофточке она стояла посреди вестибюля, уставившись на вооруженного агента службы безопасности и помахивая перед ним своей сумочкой, словно в ее руках было грозное оружие. В пылу сражения ее глаза сверкали воинственным огнем.
— Только притронься ко мне, я тебя убью, тварь поганая! — выкрикнула она злобно; по щекам ее текли слезы. — Ты понял?
Ее голос эхом разносился по богато и изящно отделанному вестибюлю с полом из черного и белого мрамора и пылающими каминами. С улицы на шум вбежал швейцар.
— Ты должен относиться ко мне с уважением, — услышала она свой крик, с трудом сознавая, что этот голос и произносимые слова принадлежат ей. — Я — МЭРИЛИН МОНРО! Я ТОЛЬКО ЧТО УБЛАЖАЛА ПРЕЗИДЕНТА!
Она промчалась мимо испуганного швейцара и через вращающиеся двери выскочила из гостиницы, закрывая лицо от вспышек вездесущих репортеров. Ничего не видя перед собой и не зная, в каком направлении она движется, Мэрилин бежала по Мэдисон-авеню. Кто-то схватил ее за руку, и она опять с силой начала отбиваться своей сумочкой. Ею руководили только ярость и страх. Потом она услышала мальчишеский голос:
— Мисс Монро, не надо, это я, Тимми. Все будет хорошо.
Силы внезапно покинули ее. Она чувствовала себя беспомощной, не способной самостоятельно сделать больше ни шагу. Она даже не сознавала, где находится.
Она позволила Тимми Хану, своему юному поклоннику и стражу, усадить себя в такси и отвезти домой.
На следующий день лучше ей не стало. Она отправила Тимми домой, дав ему денег на такси, чтобы доехать до Куинса, хотя была уверена, что он наверняка сэкономит эти деньги. Всю ночь она пыталась дозвониться до Джека, чтобы объяснить свое поведение или извиниться — она и сама не знала точно, что скажет ему, — но так и не дозвонилась, а утром его уже не было в гостинице.
Несмотря на бессонную ночь, она как сумасшедшая не находила себе места. Ей нужно было куда-то деть бившую через край нездоровую энергию — вот так же иногда ее вдруг начинало мучить желание получить сексуальное удовлетворение, жгучее и невыносимое, почти болезненное.
Она стала обзванивать всех, кого знала в Нью-Йорке, пока наконец не вспомнила, что это был субботний день. Доктора Крис не оказалось на месте, все другие знакомые тоже куда-то уехали на выходные. Был конец сентября. День выдался замечательный, еще теплый, но уже по-осеннему бодрящий — именно такой день подразумевают калифорнийцы, когда говорят, что им в жизни не хватает сезонных перемен в погоде.
Ей было невыносимо сидеть дома; она натянула брюки, надела блузку и свободный жакет, а также старую фетровую мужскую шляпу — ту самую, в которой ее фотографировал Милтон, — и пошла бродить по магазинам. Она рада была смешаться с толпой людей, затеряться в ней. Тогда ей казалось, что она — самый обычный человек, такая, как все.
В магазине “Блумингдейлз” было полно народу; она как раз и хотела попасть в какое-нибудь людное место. С широко раскрытыми глазами, словно какая-то провинциалка, она бродила среди прилавков, полок и вешалок. Она редко бывала в магазинах, а когда заходила, ей казалось, будто она попала в удивительную, волшебную страну, хотя она почти никогда ничего не покупала.
Одни брюки ей приглянулись — не то чтобы они уж очень были нужны ей, просто она чувствовала, что должна что-нибудь купить. С бьющимся от страха сердцем и не без труда она все же заставила себя обратиться к продавщице и только потом вспомнила, что ненавидит продавщиц нью-йоркских магазинов. В затемненных очках в блестящей оправе, с волосами голубых оттенков, бесцеремонные, эти женщины были похожи на драконов. Они обращались с покупателем, как с ничтожеством, даже если покупатель — известная личность. Она всегда вела себя с ними, как примерная девочка, стараясь очаровать их, но у нее все равно ничего не получалось, и она презирала и злилась на себя за такое подобострастное поведение.
Продавщица, к которой она обратилась сейчас, явно принадлежала к той же когорте драконов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78