А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Всюду осколки. Кошмар.
— Но, мама, это несправедливо.
— Потом мы вернули ему жизнь, милый, не будь таким неженкой. Нам с папой надо было позарез знать, какая будет погода сегодня. Мы собирались на пикник. А поскольку Его Величество отказался от кофеина, чайных листьев для гадания в запасе не осталось.
— И сейчас светит солнце?
— Нет. Льет и льет, как при недержании. Наверное, я перепутала восходящую толстую кишку с нисходящей. Между прочим, у парня был жутко распухший аппендикс. Мы его удалили, чтобы в будущем он его не беспокоил. Это предзнаменование, поверь мне. Так утверждает фея Здоровья. У твоей сестры отрастет сердце. Не удивлюсь, если уже к концу года. Не волнуйся, оно будет не слишком большим. При желании ты сможешь удалить его маникюрными ножницами. Мне надо бежать, милый. Папа приготовил ланч.
— А что вы едите?
— Мед, дорогой. Хлеб с медом. Никаких новшеств, мы не изменяем нашим добрым обычаям. Ты ведь не забудешь про сердце, да? Пока, малыш!
Дэвид кладет трубку и медленно встает, оглядывая свою маленькую квартирку. Теплое солнце закатилось. В комнате темно, если не считать оранжевого света, льющегося с улицы. Нож, каким пользуются дровосеки, лежит на столе, блестящее лезвие холодно охрится. Принц вздыхает и легко проводит пальцем по острой кромке. Пора приниматься за работу.
На другом краю города, на западной его оконечности, послеполуденное солнце задерживается на несколько лишних секунд, ложась темно-красными полосами на плечи Джоша. Три минуты спустя светило бледнеет до темно-розового оттенка и выходит на сцену в Южном полушарии, сдавая ночь на попечение грязно-мутным уличным огням. Кушла обнимает спящего Джоша, мягкие простыни разогреты сексом и сном. Через пять минут она встанет и начнет все сначала, но пока она лежит, собираясь с силами, пусть накатившая волной тьма восполнит ее сексуальную энергию. На улице велокурьеры лавируют между такси, машины с визгом тормозят, некстати провоцируя у пассажиров рвотные позывы, и сбиваются в пробку на спуске к супермаркету «Селфриджес». Лежа на кровати в начале Оксфорд-стрит, Кушла слышит, как Лондон закрывается, отправляясь развлекаться рано наступившим вечером; гудение машин приглушено двойными рамами и толстым синим бархатом. Кушле мерещится странный звук, будто открывается какая-то дверца.
Она лежит в обнимку с Джошем, окружая его спящее тело прежде ей неведомым теплом. Уютно, но и опасно одновременно. В темнеющей комнате его грудь вздымается и опадает, Кушла неловко баюкает Джоша — неумелость ей внове и лучше ее не замечать. Джош лежит справа от нее, а под ее левой грудью ощущается еле заметное шевеление, в животе — щекотный трепет. Мерное дыхание Джоша перекрывает этот легкий шум. Кушла крепче обнимает его.
В сумрачном свете Кушла догадывается, что все вот-вот прояснится, толкование поставлено на паузу, и стоит повернуть голову, как глаза наткнутся на призрачный экран с разгадкой.
Я удивлена. Я и не предполагала, что оно может вырасти по собственной воле. Я чувствую во рту его приятный вкус. Я чувствую на языке нежный вкус Джона. Так вот чего они все добиваются. Я улыбаюсь, обнимая его, но за объятием стоят слезы. Это сладко-горькое клише: желание и долг, и в то мгновение, когда я кусаю кончик его мизинца, все кажется возможным. Как хорошо лежать в тепле. И даже мелькает мысль: а не стать ли, как они?
Не веря себе, Кушла улавливает послевкусие страха и закрывает глаза, защищаясь. Она будит Джоша, вслепую целует его и овладевает им, с силой запихивая его в себя. Вбирает его в себя до тех пор, пока не остается места для неожиданностей, для нежелательных последствий — тех, что она не в состоянии контролировать. Кушла может отмахнуться от собственных сантиментов, но она прекрасно различает привкус страха на кончике языка и знает, как с этим бороться.
Время идет, я снова прихожу в себя. Я гордая принцесса, придет день, и я сяду на трон, потому что я так решила, а мне лучше знать. А его мне не надо. Вернусь в мою башню и вырву его. Голой рукой, если понадобится. Это не очень больно, анестезия требуется только тем, у кого есть чувства .
Их двое — брат и сестра, но заняты они одним делом. Результат будет зависеть от того, кто окажется проворнее. С другой стороны, сердечные дела — всегда лотерея.
26
Джош делает следующий шаг. Он устал от вранья, но забыл, как говорят правду. Он почти не разговаривает с Кушлой — они проводят время, насыщаясь, — и не знает, что она думает о будущем.
Правды он все равно не услышит, даже если спросит . Вдалеке от Кушлы Джош спрашивает себя: что она обо всем этом думает и что они творят с собой и с Мартином. Но когда он с ней, у него нет ни времени, ни желания задавать вопросы. И однако он не в силах дольше притворяться, что-то должно измениться. А значит, ему пора на решаться. Но он не хочет расставаться с Мартином. И вовсе не намерен расставаться с Кушлой. Джош хочет пирожное, сливки и никакой диеты. И никаких усилий. Однако застойная неопределенность его доканывает. Он хочет, чтобы кто-нибудь все исправил, но его лучший друг — Мартин, а больше не к кому обратиться. Полуправда оказалась куда болезненней, чем он предполагал. Его распирает от невысказанного. И он пытается сказать Мартину, что, наверное, им надо отдохнуть друг от друга.
К удивлению Джоша, Мартин хватается за это предложение:
— Да, дорогой, конечно, ты прав. Отличная идея.
Мартин остро чувствует свою уязвимость. Он бы и предложение провести воскресенье на барахолке счел отличной идеей, если бы оно сорвалось с лживых уст Джоша. Мартин еще крепче придавливает виной любовника, наваливая сверху свой суетливый страх.
— Лондон в ноябре отвратителен. Серый, мерзкий. Ты, конечно, прав. Нам надо отдохнуть. Куда поедем? Я отвезу тебя в тепло, к морю. Например, в Таиланд. Ты не против Таиланда? Да? Отлично. Пхукет, целый день на солнце, ты будешь спать в гамаке. А я могу работать где угодно, возьму с собой ноутбук. Заказать билеты? Ты согласен? Так мне заняться поездкой?
Мартин всем телом умоляет Джоша согласиться. Его желудок напрягся в ожидании ответного удара. Джош вертит в руках нож и вилку, хватается за бокал и проливает вино. Официант проворно вытирает лужу и еще проворнее подливает белое «фюме», усердствуя ради больших чаевых. Эти педики суют пяти— и десятифунтовые бумажки, не глядя, лишь бы их вызволили из беды. По крайней мере, так считает официант. А хрустящие двадцатки они приберегают для услад — сыпят кокаин почем зря на деликатные нервные окончания и мозговые клетки, которые не восстанавливаются. Официант уходит. Джош не смотрит на Мартина. Он уставился в тарелку, тыча вилкой в скользки бобы.
— Собственно, я не имел в виду нас обоих, — делает он второй заход. — Тебя и меня. Я говорил об отдыхе. То есть, мне нужен отдых. От нас.
Мартин застывает. Толстая кишка сжимается — реакция у нее отменная. До мозга Мартина сообщение еще не дошло, и сердце его пока глухо. Всю предыдущую неделю Мартин топил тревогу в притворном неведении. Затыкал тонкий голосок, упрямо шептавший: дело — дрянь. Вчера утром, в момент просветления, наступившего после двухчасовых занятий в спортзале, Мартин принял сознательное решение: перестать беспокоиться. Правду он вытрясет из Джоша спустя год или пять лет. Потребует честности, когда правда станет историей и не сможет больше ранить. Но теперь Джош бросает ему реальность в лицо. В ресторане. В безопасном общественном месте.
Тем не менее Мартин не бросается в бой, загнанная в угол лиса поначалу тиха и смиренна:
— Что ты имеешь в виду?
У Мартина хватает ума не дергаться, он уже играл в эти игры. И проигрывал. Принимай пощечину, как ласковый шлепок, не нападай, не дави, отпусти поводок — пусть шкодливый щенок побегает на просторе и вернется к тебе еще более преданным. Отмерь любовнику побольше веревки, чтобы ему было на чем удавиться. Или тебе.
Джош удивлен вялостью сопротивления. Обложенный со всех сторон собственной жгучей ложью, он не замечает страха Мартина, не видит, как тот по-кошачьи трется о его больное место — в надежде удержать любовника. Джош отправляет кусочек баранины с кровью в рот, жует мягкую розовую плоть, ждет, пока она растает на языке и, так и не ощутив вкуса, отвечает:
— Ничего особенного, Мартин. Правда. Всего лишь небольшой отдых. Я хочу… я чувствую себя… разбитым.
Джош делает вид, будто подыскивает нужное слово, словно он не репетировал свою речь целый день, словно не заказывал столик в ресторане специально для этой беседы. Мартин не может есть, не может смотреть, не может слышать. Джош бубнит с заученной безмятежностью:
— Ничего особенного. Я просто устал. Всего несколько дней. Мне просто нужно немного времени, чтобы побыть одному. Все просто.
«Просто» Джоша звучит предельно честно. Словно он не совершает подлость. Словно все это не имеет никакого значения. Джош произносит «просто» ровно столько раз, сколько надо Мартину, чтобы убедиться: любовник лжет. Правило трех. Один раз — правда. Два раза — либо завуалированная подготовка к неприятному сюрпризу, либо банальная и несносная привычка к самоповтору. Но третий раз — доподлинно ложь. Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя. Третье «люблю» для многих пар — уже перебор.
У Мартина есть три варианта. Закатить скандал прямо в ресторане, привлечь внимание не только к ним двоим, но и к собственному страху. И официально проштамповать разрыв вкрадчивыми взглядами публики. Второй вариант: подождать, вернуться домой, и разобраться с любовником наедине. Ведь что бы ни произошло за закрытыми дверьми, в будущем оно всегда может обернуться еще одной стороной правды. Когда-нибудь, позже, они сумеют притвориться, будто никакой травмы и в помине не было. И наконец, третий — принять слова Джоша за чистую монету.
Мартин не дурак, он тщательно обдумывает положение и останавливается на третьем варианте. Улыбается, кивает, сыпет названиями мест, куда бы Джош мог поехать; перечисляет, чем бы Джош мог заняться на отдыхе; приканчивает ужин, даже позволяет манговому мороженому подтаять, увлекшись обсуждением грядущего уикенда; не спеша выпивает вторую чашку кофе, создавая полное впечатление добродушного альтруизма. Джош платит по счету, оправдывая надежды официанта непомерными чаевыми, которые тот ошибочно списывает на свой профессионализм, а не на эйфорию Джоша, счастливо избежавшего публичной сцены. Мужчины быстро шагают к дому, воздух слишком влажен, чтобы беседовать на ходу. Они входят в свой тихий эдем с центральным отоплением, запирают дверь. И тут Мартин принимается за вариант номер два.
Швыряет на пол пальто, бумажник, ключи. Он бы и Джоша швырнул на пол, но мешает хорошее воспитание. Мартин набрасывается на Джоша, стоит им переступить порог, припирая его к идеально отштукатуренной и некрашеной стенке напором слов:
— Что это все значит, мать твою?
Джош удивлен. Чему, спрашивается? Ему следовало бы предвидеть такой поворот; обычно он куда лучше соображает, но сейчас его мыслительный процесс блокирован Кушлой и планами побега. Удивление лишает Джоша дара речи:
— Что? Ты о чем?
— Эта бодяга насчет отдыха. Отдыха от нас. И как ты мог вывалить на меня все это в ресторане? Нашел место! Что ты себе позволяешь, черт побери?
Джошу хватает секунды, чтобы опомниться, нервные клетки ощетиниваются, готовясь к контратаке. Он стоит в чудесной прихожей их чудесного дома, и он не хочет все это потерять. И он не хочет потерять Кушлу. Желание дать отпор берет верх над защитным инстинктом, Джош тоже начинает орать:
— Мне что, нельзя уехать на несколько дней? Ты это хочешь сказать? Я не могу провести пару дней в одиночестве?
— Я тебе не верю.
— Чему ты не веришь?
— Не верю, что ты хочешь уехать один.
Первый раунд за Джошем. Мартин допустил грубую тактическую ошибку. Его атака захлебнулась жаждой поскорее узнать правду. Он подбросил Джошу возможность мигом изменить планы. Верно, Джош надеялся уехать с Кушлой, но что если он и в самом деле уедет один? Самое время обдумать дальнейшие отношения с возлюбленными. Теперь он в силах не только продолжать врать, — и себе, и Мартину — но даже обрести по ходу разборки моральное превосходство. В полсекунды Джош убеждает себя в том, что он с самого начала намеревался отвалить один. Любой человек заслуживает нескольких дней полного покоя. А Мартин не только ведет себя неразумно, но и совершает куда более тяжкий грех с точки зрения обитателей мира самодостаточных привязанностей: он проговорился, что не доверяет партнеру. К такому умозаключению Джош приходит за полторы минуты, пока снимает и вешает пальто. Мартин, в страхе и гневе ожидающий ответа, лишь укрепляет праведную позицию любовника еще одной претензией:
— Что на тебя вдруг нашло? Мы ведь никогда не расставались. Все это выглядит сомнительно.
Джош с благодарностью хватается за прозвучавшее святотатство:
— Значит, ты во мне сомневаешься?
— Я этого не говорил.
Слишком поздно. И во втором раунде Мартин повержен. Он намекнул на недоверие. Заявил об этом вслух. Теперь у Джоша развязаны руки, и он заводит литанию, которую и репетировать нет нужды. Это подручное средство дается нам одновременно с первой любовью и первым поцелуем, оно у нас в крови, генетически запрограммировано. Каждый парный индивидуум знает манипулятивное кредо наизусть:
Если ты не доверяешь мне, то как мы можем жить вместе?
И как ты можешь не доверять мне после стольких лет?
Если ты сомневаешься во мне, тогда зачем я тебе вообще нужен?
Без доверия наши отношения ничего не стоят.
И далее уловки с 22-й по 98-ю: возможно, я дал тебе повод не доверять мне, но если ты мне не веришь, то плох ты, а не я…
Джош манипулирует любовником не сознательно. Просто так получается. Ведь Джош — человек. И куда лучше поставить Мартина в положение грешника, чем признать собственную неправоту. Куда лучше перевернуть стол, чем сидеть за ним в качестве обвиняемого. Джош — простой смертный, и в схватке его животные инстинкты прорываются наружу. Бей или беги. Джош выбирает и то, и другое. Поочередно. Сначала он обманным приемом отправляет любовника в нокаут, придавив для верности грузом ответственности, потом хватает заранее упакованную сумку и уходит. Он не знает, куда направляется. И мобильник с собой не берет. Он позвонит Мартину через пару дней. Прощальный поцелуй отменяется.
Мартин спит один и мерзнет. И просыпается в бешенстве.
27
Кушла готовится. Сбрызгивает сладкой розовой водой и апельсиновым цветом комнату по углам, погружается в ванну, густую от морской соли. Она знает, что надо делать; видела, как это делается — всего один раз, но воспоминание намертво отпечаталось в ее мозгу. Ей не положено было этого видеть, но так уж случилось.
Когда Кушле было семь лет, она, устав от сладостной неги дворца, поцеловала няньку, отменила дневные занятия по древнегреческому и современному китайскому и отправилась на прогулку в город. Она пребывала в полной безопасности, люди были счастливыми, страна беззаботной, ребенок мог гулять в радиусе десяти миль, а родители не беспокоиться, где он и что с ним. По крайней мере, так сказано в мифе.
Принцесса шла и шла, уплетая на ходу завтрак, упакованный в коробочку, — перепелиные яйца, оливковый хлеб, свежая икра и зрелый «бри». На десерт — бутылочка охлажденного шампанского и стаканчик изюма. Заядлой туристкой в собственной стране Кушла миновала дворцовые ворота. Стража кивнула ей — едва заметно, шомполами приученная всегда держать спину прямо. Кушла спустилась по недавно обновленным каменным ступеням на городские улицы. Прошла через чудесный городской район, потом через еще более чудесный, потом через самый чудесный. Она брела до тех пор, пока не перестала понимать, куда идет; пока не покончила с завтраком и не настала пора либо возвращаться, либо продолжить путь.
В тот момент, когда надо принять решение, обычно, откуда ни возьмись, появляется река с мостком или раздвоенная дорожка: направо — дом, налево — лес. Кушла выбрала прогулку среди деревьев. Ей хотелось побродить в густой зелени. Она вошла в лес и очень скоро набрела на колокольчики, незабудки и полянку с коттеджем. Маленький домик с витой трубой утопал в жимолости и подсолнухах — высоких, выше маленькой Кушлы. Но несмотря на яркое солнце, пробивавшееся сквозь крону деревьев, коттедж окружала густая темно-зеленая тень. Кушла подкралась к окошку, влажная трава попискивала по ее босыми ногами, мелкие насекомые разбегались в поисках укрытия. Она вытянулась на носочках и увидела кабинет феи Сострадания. Ту самую комнату, где фея творила любовь, и чудеса, и страсть, и радость. Мастерскую, где она изготовляла сердечный покой из выброшенных за ненадобностью сердец.
Фея Сострадания склонилась на каким-то стариком. Нежная детская неопытность не помешала принцессе понять, что старик устал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24