— Кто тебе такую чепуху рассказал? Я человек опытный и знаю, оливковое масло стоит дорого. Какой же дурак станет его лить со стены!
— Но нас могут и не взять в наемники, — усомнился Недород.
— Возьмут, возьмут! — воскликнул Тысячемух. — Где они еще найдут таких храбрых вояк, как мы. Только не говорите, что вы голодны. Если вас спросят, не проголодались ли вы, отвечайте, что совсем недавно наелись свинины.
При слове «свинины» Початок вскочил и подбежал к Тысячемуху и Недороду.
— Я не смогу сказать, будто ел свинью, — прошептал он дрожащими губами.
— Я тоже, — еле слышно сказал Недород.
— Тогда молчите, а говорить буду я.
Тысячемух смело направился к военному лагерю. Потом остановился и посмотрел, идут ли за ним следом друзья. Недород сразу его догнал, и дальше они шли вместе. А вот Початок делал шаг вперед, потом шаг назад, пошел вправо, затем влево. «Нет, верно, все же лучше погибнуть от пули, чем от голода», — решил он.
ПОГИБШАЯ РУКА
Они тащились, спотыкаясь о камни, с трудом передвигая ноги. Подошли к первым палаткам лагеря и очень удивились: вокруг ни души. Куда же девались солдаты? По траве бродили одни утки да куры. Трое друзей стали крадучись к ним подбираться.
Они уже изготовились к прыжку, как вдруг увидели отряд солдат. Бравые вояки молча шли за маленькой повозкой, которую вез мул.
На повозке лежал узкий, длинный ящичек из дерева, выкрашенного в черный цвет. Многие солдаты плакали. Тысячемух, Початок и Недород догадались, что кого-то хоронят. Друзья подошли поближе, и Тысячемух осторожно спросил у жирного наемника в старом шлеме и латах:
— Чей это ребенок?
— Какой ребенок?
— Ну, тот, который лежит в гробу, мертвец.
— Никакой ребенок не умер.
— Кто же тогда лежит в гробу?
— Рука.
— Так вы хороните руку?!
— Это правая рука нашего кондотьера. Ее откусил взбесившийся конь.
Повозка остановилась. Двое солдат сняли с повозки гробик и бережно опустили его в небольшую яму. Кондотьер печально смотрел на похороны своей правой руки. Точным ударом ноги он бросил в могилу первую горсть земли. Солдаты молча наблюдали за ним. Потом переглянулись и деликатно оставили кондотьера наедине с горем.
Тысячемух, Початок и Недород стояли в сторонке и негромко спорили о том, что важнее для человека, руки или ноги.
— Что, по-твоему, лучше, потерять ногу или же руку? — спросил у Тысячемуха Недород.
— Ногу.
— Как же ты потом ходить будешь?
— Буду сидеть. Это куда удобнее, чем ходить. Особенно когда ты голоден.
— А по мне, так лучше потерять руку, — возразил Початок. — Нам почти всегда приходится от кого-нибудь убегать, а без ноги далеко не убежишь.
— А я уверен: лучше потерять ногу! — повторил Тысячемух. — И потом, если ты потеряешь руку, то ведь и без пяти пальцев останешься.
— А ты — без стопы, — не сдавался Початок.
— Разве можно сравнить ногу с рукой? — вступил в спор Недород. — Нога зачем нужна? Только чтобы крепко стоять на земле. А вот рукой можно свернуть голову курице и утке, дать врагу зуботычину или пощечину, снять и надеть штаны.
— Зато ногой можно дать врагу пинка, — парировал Тысячемух. — Ну а штаны нетрудно снять и надеть одной рукой.
— Не верю, — отрезал Недород.
— Давай поспорим.
— На что? — с надеждой сказал Недород.
— На голову.
— На чью голову, свиньи? — обрадовался Недород.
— Нет, на нашу. Кто проиграет, тот потеряет голову.
— Согласен.
Тысячемух заложил правую руку за спину, а левой расстегнул штаны, опустил их, присел и… очутился в одних трусах перед кондотьером, который возвращался с похорон к себе в палатку.
Тысячемух вскочил и быстро подтянул одной рукой штаны. Потом их осторожности и почтения к кондотьеру отступил на шаг.
— Что ты делаешь возле моей палатки? — грозно спросил кондотьер.
— Ничего, мой кондотьер. Просто я хотел доказать друзьям, что лучше иметь одну руку, чем одну ногу.
Кондотьер вошел в палатку, сел на табурет и задумчиво уставился на свою левую руку. Внезапно его осенила блестящая мысль. Он приказал адъютанту выстроить солдат в колонну перед палаткой. Адъютант и офицеры забегали по лагерю.
И вот уже колонна застыла перед командирской палаткой. Среди солдат и трое наших друзей. Они подумали-подумали и решили, что так будет безопаснее.
Первый в колонне солдат вошел в палатку и мгновение спустя вылетел оттуда головой вперед. С трудом поднявшись с земли, он поплелся прочь. Та же участь постигла второго и третьего солдата. Тысячемух, Початок и Недород попытались улизнуть, но вооруженная охрана вновь загнала их в колонну.
— Мы здесь случайно оказались. Нас дома ждут… — жалобно сказал Тысячемух.
— Раз оказались, так и останетесь до конца.
— Но мы даже не знаем, что происходит.
— Потом узнаете.
— Когда? — спросил Початок.
— В палатке. Хотя так и быть, скажу. Наш кондотьер ищет правую руку.
— А что он с ней сделает? — поинтересовался Недород.
— Все, что захочет.
Из ответов стражника друзья ничего толком не поняли. Они хотели бы знать, собирается кондотьер отрезать правую руку, которая ему понравится, или же отрубить. Но тут подошла очередь Недорода.
Солдат-охранник схватил его и втолкнул в палатку. Послышались отчаянные вопли, и Недород тоже вылетел их палатки и тоже головой вперед. Тысячемух хотел было удрать, но охранники схватили его и бросили в палатку.
Подняв глаза, Тысячемух увидел посреди палатки кондотьера, который стоял, широко расставив ноги. Он пальцем поманил Тысячемуха. Но тот не мог сдвинуться с места, его ноги словно приросли к земле. Кондотьер пристально посмотрел ему в глаза, и Тысячемух в ужасе зажмурился.
— Похоже, мы с тобой уже виделись.
— Да, мой кондотьер, возле вашей палатки.
— Знаешь, почему ты в ней очутился?
— Отчасти.
— Покажи свою правую руку, — приказал кондотьер.
Тысячемух до того растерялся, что уже не понимал, какая у него левая, а какая — правая. Он начал засучивать рукав левой руки, но быстро сообразил, что правая рука другая. Набравшись смелости, он ловко засучил рубаху до самого плеча: пусть кондотьер видит, какие у него мускулы! Кондотьер обошел его кругом, потом вдруг левой рукой схватил правую руку Тысячемуха и сжал ее так, точно это был хлебный мякиш. Тысячемух рухнул на землю, успев закрыть глаза руками. Кондотьер стал бить его ногами по спине, по голове, но Тысячемух не убегал.
Кондотьер совсем рассвирепел. Он схватил Тысячемуха, поднял и принялся яростно трясти. Наконец он устал, сел на табурет и посмотрел на этого оборванца, который валялся у его ног. Тысячемух приподнял голову и гордо сказал:
— Я сношу удары лучше любого силача.
— Да, но рука-то твоя коротка.
— Вырастет, мой кондотьер.
— Отчего вдруг она вырастет? — недоверчиво сказал кондотьер.
— От хорошей еды.
— Как тебя зовут?
— Тысячемух Куискуилья.
— Владеешь шпагой?
— Шпагой, саблей и копьем, — похвастал Тысячемух. — Я рыцарь. Еще я умею бросать камни.
— Молодец. Будешь служить мне правой рукой. За три дуката в день?
— За четыре.
— Учти, я беру на службу лишь твою правую руку. Остальным распоряжайся, как хочешь.
— У меня двое больных стариков, мой кондотьер.
— Три дуката. Больше дать не могу.
— Три с половиной?
— Больше трех не получишь, — отрезал кондотьер. — Эта осада стоит мне уйму денег, а принц, как назло, давным-давно не присылал жалованья.
Наконец они сошлись на трех дукатах в день. Кондотьер позвал своих адъютантов и офицеров на церемонию принятия на службу новой правой руки.
Он надел парадную форму. Тысячемух стал позади него и сунул свою правую руку в пустой рукав кондотьера. Два адъютанта привязали Тысячемуха двумя кожаными ремнями к спине кондотьера, да так крепко, что они словно слились воедино.
— Ой, я задыхаюсь! — закричал Тысячемух.
— Запомни: когда ты служишь мне правой рукой, то должен молчать, — наставительно сказал кондотьер. — Считай, что ты не существуешь.
— Слушаюсь.
— Молчать! — рявкнул кондотьер.
— Я понял.
— Молчи, болван!
Кондотьер пнул его ногой, и Тысячемух сразу уразумел, что не должен раскрывать рта. Теперь, когда наконец-то воцарилась тишина, кондотьер громогласно и торжественно объявил:
— Назначаю рыцаря Тысячемуха моей правой рукой. С этой минуты его рука будет верно служить мне днем и ночью, в годы мира и войны, радостей и бед. Она защитит меня от врагов и от друзей.
Кондотьер церемониальным шагом вышел из палатки, а за ним — привязанный к спине Тысячемух. Чуть позади следовали адъютанты.
В центре военного лагеря выстроились солдаты. Начался парад. Кондотьер смотрел, как проходят его воины, чеканя шаг, и повелительно топал ногой. Тысячемух по собственной инициативе решил еще больше подкрепить власть кондотьера. Одного солдата, у которого шлем сполз набок, он стукнул по голове, другого так ударил кулаком в толстый живот, что бедняга согнулся вдвое, третьему дал пощечину — пусть не носит усов.
Солдат охватил страх перед правой рукой кондотьера. Проходя мимо него, они заранее откидывали голову назад, поджимали живот, отчего стройность рядов несколько нарушалась.
После парада кондотьер и офицеры стали обсуждать кое-какие ясные вопросы, которые, однако, при желании можно было считать неясными.
— Надо разработать план решительного штурма замка, — сказал кондотьер.
— Уж не собираетесь ли вы захватить замок? — испуганно спросил старший адъютант.
— Да ты что, с ума сошел? — воскликнул кондотьер. — Тогда принц сразу нас уволит. А так осаду можно вести еще не меньше года. Просто я решил, что не мешало бы…
Тут он прервался и скосил глаза на свою правую руку, которая подчеркивала каждое его слово повелительным жестом. Едва кондотьер умолк, правая рука опустилась на его бедро и застыла в неподвижности.
— …Не мешало бы на тот случай, если к нам наведается принц, разработать план красивого штурма. Надо же пустить ему пыль в глаза. Не так ли, мои верные офицеры?
ВЛАДЫКА МИРА
Пока Тысячемух служил правой рукой кондотьера, Початок и Недород стали строить дом из камней, которыми осажденные отбивались от осаждающих. Кондотьер им палатки не дал, вот они и принялись сооружать дом, настоящий, с прочными стенами и с крепкой крышей, дом на краю военного лагеря. Початок и Недород брали два камня и клали их один на другой. Щели они замазывали свежим конским пометом, который скреплял камни не хуже нынешнего цемента.
Время от времени друзья прерывали работу, отходили на несколько шагов, смотрели и каждый раз убеждались, что стены растут в длину и в высоту.
— Я слыхал, будто есть дома в два этажа, один верхний, а другой нижний, — сказал Початок.
— А мне говорили, что есть дома с двумя дверями, одной для выхода и другой для входа.
— Да, но двери — вещь опасная.
— Почему? — удивился Недород.
— Потому что в них проникают воры. Лучше уж построить дом надежный, без дверей.
— Но чего ты боишься? — воскликнул Недород. — Мы сами кого хочешь обворуем.
— Это верно, — согласился Початок. — Я, если бы мог, все бы украл.
— Все, пожалуй, слишком много. Да и некуда будет класть.
— Вот и нет, Недород! Я украду и землю, и дома, и улицы и все оставлю как есть. Ведь тогда все будет моим!
— Для верности тебе придется украсть весь мир, — заметил Недород.
— Ну и что?
— А то, что после тебе уже нечего будет красть.
— Вот и хорошо. Не красть же мне у себя самого?
На этот вопрос Недород ответить не мог: в самом деле, красть у себя самого неинтересно.
Отдохнув, друзья с новыми силами принялись за работу. За все эти дни они видели Тысячемуха раза три, да и то мельком. Они знали, что Тысячемух неплохо устроился, и радовались его удаче. Лучше уж голодать вдвоем, чем втроем.
А Тысячемух теперь про голод забыл и думать. Он беспрестанно примерял полотняные и металлические рукава для своей правой руки. Один рукав был даже из серебряных пластинок. Все прежние рукава кондотьера, которые были шире и на четыре пальца длиннее, приходилось ушивать и укорачивать.
Тысячемух сидел либо стоял, а портные или там кузнецы молча трудились над его правой рукой. За все время никто ни единым словом с ним самим не перекинулся, словно он и не существовал вовсе. Порой Тысячемух от скуки засыпал стоя. Не так уж это и сложно. Надо широко расставить ноги, выпятить грудь, и вскоре заснешь. Когда же Тысячемух не спал, он смотрел портным или кузнецам прямо в глаза. Да так пристально, что те не выдерживали. Говорили ему «баста» и отворачивались.
Однажды Тысячемух увидел, что по лбу кузнеца ползет блоха. Она добралась до шеи, свернула к его уху, а затем одним прыжком перескочила к Тысячемуху на руку. Тут она остановилась в нерешительности. В конце концов мудрая блоха не отважилась юркнуть в рукав кондотьера и снова прыгнула портному на лоб.
С того дня Тысячемух внимательно следил за путешествиями блохи. Но завести с ней дружбу так и не смог: блоха избегала встреч с кондотьером. Тысячемух от нечего делать стал разглядывать свою правую руку и постепенно убедился, что и она из друга превратилась во врага. Рука до того заважничала, что уже не желала переносить запах грязных лохмотьев.
Левая рука в сравнении с правой выглядела просто жалко. Тысячемух понял, что правая рука стала важнее его самого, обеих его ног и левой руки, вместе взятых.
После примерок Тысячемух отправлялся побродить по лагерю. Он заглядывал во все уголки и то и дело отвешивал солдатам пощечины правой рукой. Самые хитрые из солдат заранее втягивали голову в плечи. Но находчивый Тысячемух награждал их ударом кулака в живот. Солдаты безропотно сносили побои правой руки кондотьера — ничего другого им не оставалось.
Однажды утром он отправился искать Початка и Недорода. Миновал обоз и огороды, где королевой овощей была капуста, и наконец увидел двух своих друзей. Они клали стены дома.
— Что вы строите?
— Дом, — ответил Початок.
— Кто вам дал право строить дом в лагере? — сурово сказал Тысячемух.
— Никто.
— Чьи это камни?
— Врага, — сказал Недород.
Тут Тысячемух стал их всячески оскорблять, размахивая правой рукой в серебряной оправе, которую прежде держал за спиной. Початок и Недород увидели свое отражение на гладком серебре и застыли в растерянности. Их грязные лица, отражаясь словно в зеркале, казались такими же блестящими и чистыми, как само серебро.
— Черт побери! — воскликнул Недород.
— При чем тут черт?
— Она серебряная?
— Да, — гордо ответил Тысячемух.
— Так чего же мы ждем? Давай убежим и продадим твою оправу.
Правая рука отвесила пощечину сначала Недороду, а потом и Початку. Даже сам Тысячемух удивился злой силе своей правой руки и попытался удержать ее левой. Стал ее убеждать:
— Успокойся, правая моя рука, не волнуйся, это же мои друзья.
Правая рука спокойно легла на камень скалы и гордо засверкала в лучах солнца. Недород и Початок испуганно смотрели на эту блестящую до ослепления штуку. А Тысячемух взглянул на нее искоса, точно это была не его рука. Наконец Недород набрался храбрости и грозно подступил к Тысячемуху:
— Убирайся отсюда и унеси свою руку.
— Куда же ее унести? — с ухмылкой спросил Тысячемух.
— Тогда брось ее в яму.
— Как же я могу бросить в яму собственную руку?
— А ты ее отрежь!
Правая рука в серебряной оправе, словно оскорбившись такими словами, взметнулась и ударила Недорода. Тысячемух ринулся на друзей, а те кинулись от него. Тысячемуху все-таки удалось раза два стукнуть беглецов по голове. Заодно он ударял по лбу встречных солдат.
Тысячемух во всем винил свою непослушную правую руку. Но в глубине души он знал, что это ему самому приятно награждать Початка, Недорода и солдат ударами и оплеухами.
ПОГОВОРИТЬ НЕ С КЕМ
Для Тысячемуха жизнь при кондотьере тоже не всегда была сладкой. Кондотьер не для того купил правую руку, чтобы она делала все, что ей вздумается. На третий день Тысячемуха еще крепче привязали к спине кондотьера и сунули в руку тяжелую шпагу.
Кондотьер готовился к дуэли. Он кричал Тысячемуху: «Руку вправо, теперь влево» и для большей убедительности бил его кулаком по голове. Да так сильно, что у бедняги Тысячемуха череп трещал. А после тренировок — обед. Вернее, обедал один кондотьер.
Он ел всегда и всюду. Просыпался в восемь утра и сразу садился есть. Поедая мясо, диктовал Тысячемуху, что ему приготовить к десяти часам. В десять он во время еды решал, что будет есть в двенадцать. И так до самой полуночи. Тысячемух правой рукой должен был подносить ко рту кондотьера заячьи, утиные и телячьи ножки. И в нужный момент вынуть кость из зубов кондотьера и потом почесать ему голову. Все это надо было делать вовремя и молча, не дожидаясь приказаний. Но еще хуже было другое — смотреть на блюдо, полное всякой всячины и бояться сунуть в рот даже морковку. Да и чесать кондотьеру живот и чувствовать, как тот округляется с каждым днем, тоже не слишком приятно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14