В конце июля исполнится ровно двадцать пять лет, как она служит Весте. Через пять лет она покинет храм и сможет вернуться сюда только как посторонняя. Ее комнату в доме весталок займет маленькая девочка, знающая о тайне ритуалов так же мало, как и любой ребенок ее возраста. Она будет хихикать во время обрядов и засыпать во время бдения в храме, так что старшей весталке придется раз за разом проверять нерадивую ученицу. В комнате Валерии вместо состарившихся вместе с нею вещиц появятся игрушки и книжечки с умилительными историями о несуществующих чувствах.И хотя подобные вольности в Доме весталок всячески преследуются, и книжечки, и игрушки, и фото знаменитых актеров появляются здесь вновь и вновь. Валерия помнила, как сама прятала под подушкой фото Марка Габиния и перед сном осыпала его поцелуями.Многие находили выбор Валерии странным — высокое положение ее семьи и достаток обеспечивали ей неплохое будущее. Но никто не ведал о черве неуверенности, грызущем душу ребенка. Ее мать умерла, когда Валерии исполнился год. Почти сразу же отец вновь женился на красавице Элии. Мачеха не баловала девочку вниманием и — главное — доброжелательностью. Неприязнь к Валерии еще больше подчеркивалась.. симпатией к старшему брату Тиберию. А потом появился малютка Гай Элий, которого Валерия возненавидела всем сердцем. При каждом удобном случае молодая хозяйка внушала Валерии, что девочка безобразна и ни один нормальный мужчина не сможет в нее влюбиться. Детские фантазии и склонность к мечтательности высмеивались зло и остроумно. Вскоре Валерия считала себя самым неинтересным и глупым существом на земле. Единственное занятие, которое, как она слабо надеялась, было ей под силу, — это стирка белья. Но троюродная сестра императора не могла быть прачкой. И тогда Валерия неожиданно сделала ошеломляющий выбор. Она решила сделаться жрицей Весты. Она, почитавшая себя пригодной для самой низкой роли, решилась говорить с богами. Служить Весте во все времена было мало желающих, и Валерию приняли в храм. Необходимость дать обет целомудрия на тридцать лет ее не смущала. Ее никто не может полюбить — так говорила ее мачеха. Неуверенность укрылась под броней многовекового ритуала. Но с годами Валерия начала прозревать, что внушенные мачехой мысли лживы.Пять лет назад на пиру в Палатинском дворце в честь годовщины победы в Третьей Северной войне, куда она была приглашена вместе с другими весталками и где занимала благодаря своему происхождению и нынешнему положению одно из самых высоких мест, ее ложе оказалось напротив ложа Марка Габиния. Знаменитый актер уже начал седеть, вокруг рта залегли глубокие трагические складки, что делало его похожим на многочисленные изображения Траяна Деция. Тонкий шрам на скуле напоминал о недавнем военном прошлом актера. На Марке была белая тога с узкой пурпурной полосой — знак его принадлежности к всадническому сословию. Обмениваясь учтивыми, легкими, полными намеков фразами и чуть кокетничая — ровно столько, сколько считается допустимым для жрицы Весты, Валерия неожиданно поняла, что недостижимый и прекрасный Марк Габи-ний, кумир ее детских мечтаний, рядом и проявляет к ней искренний интерес. Валерия смутилась, краска залила лицо. Марк заметил ее смущение, ее слишком пристальный и, быть может, слишком пылкий взгляд и поспешно отвел глаза. Более в тот вечер они не разговаривали. Минутная мечта растаяла.Это была единственная ночь, несколько часов которой Валерия не провела в храме. Она лежала в своей комнатке, смотрела в потолок и с поразительной ясностью понимала, что вернуть назад прожитые годы не в силах даже боги. И остается только следовать по выбранному однажды пути.На следующий день она вышла за территорию храма, и какой-то человек в плаще с капюшоном тут же последовал за ней. У ростр, в толчее, он оказался рядом и вложил в ладонь Валерии записку. Плащ упал с его лица, его дыхание коснулось ее кожи. Перед ней был Марк Габиний. Ноги Валерии подкосились. Ей показалось, что она сейчас рухнет на мостовую и тут же умрет. Она не помнила, как вернулась в Дом весталок. Валерия заперлась в своей комнате и, дрожа от волнения, развернула записку.«Завтра в три часа дня я жду тебя возле Аппиевых ворот. Я не боюсь смерти. Я выбираю любовь. Марк».Она перечитывала записку вновь и вновь. Сердце ее бешено стучало. Если бы призыв Марка означал лишь любовь и смерть, она бы не задумываясь откликнулась на страстный призыв. Но ее бегство означало еще и предательство Весты. Предательство Рима. На это она пойти не могла. В три часа дня она сожгла записку. Валерии надлежало пробыть в храме еще десять лет.Следующие пять лет промелькнули быстро. Пять лет слились в одну ночь, в которой пылал огонь и причудливые тени скользили по стенам храма. Рим заложен на гнилом месте. И в первые годы, когда Вечный город был еще маленьким поселком, в домах постоянно горел огонь, чтобы перебороть гнилостный дух болотных испарений. Рим разрастался, низины засыпались, и надобность в постоянном поддержании огня отпала. Лишь в храме Весты продолжал пылать огонь, выжигая отвратительные миазмы духа. Пусть люди мирно спят, но кто-то должен бодрствовать, поддерживать пламя и думать о покое и доброте. И его мысль сбережет Рим.Валерия вздрогнула. Сколь многое случилось за те годы, что она провела здесь. Она пришла сюда в мирные времена одиннадцатилетней девочкой, томясь от снедавшей ее тревоги, будто предчувствуя грядущее лихолетье Третьей Северной войны. Когда началась война, ее семья была многочисленна и могущественна — отец, два брата, мачеха, дядя — молодой красавец, завидный жених, по которому сходила с ума половина римских Девчонок. С началом войны отец оставил свое место в сенате и возглавил вторую когорту Четвертого легиона. Старший брат только что закончил подготовку легионера. И только Элий из-за своего возраста еще не мог воевать. Но он так старательно размахивал деревянным мечом, что все видели в нем будущего бойца. Никто не знал, как долго продлится война.Война продлилась три года. Три года двери храма двуликого Януса оставались открытыми: знак, что Великий Рим ждет всех своих сынов и дочерей назад. Но, когда двери храма закрылись, из всей семьи, кроме Валерии, остался один Элий. Одинокий, испуганный мальчик в разоренной войной, но победившей Империи. Имение, которым некому стало управлять, лежало в руинах. Дом в Каринах обветшал и лишился почти всех своих сокровищ, проданных за бесценок. Именно в те дни неприязнь Валерии к младшему брату невольно сменилась жалостью. Валерия ничем не могла ему помочь — она не имела права покинуть храм в течение двадцати с лишним лет. А у Элия даже не было родных, кто бы мог заняться его воспитанием. Ближайшим родственником мальчика был император Руфин. Это было одновременно и честью, и насмешкой. Императору было недосуг заниматься несовершеннолетним сиротой. Август поселил мальчика в Палатинском дворце и забыл о нем. Одним богам известно, кто занимался воспитанием Элия. Но Валерии порой казалось, что боги в самом деле причастны к тому, что творилось с ее братом. Когда это оказывалось возможным, Валерия покидала Дом весталок и посещала брата. Поначалу он несказанно радовался этим встречам, потом сделался просто вежлив с сестрою и наконец — стал ее избегать. Закончив высшую школу риторики, он исчез из дворца. Вскоре Элий объявился в Афинской академии и пять лет провел среди отъявленных вольнодумцев, сторонников классической демократии. Потом он уехал в Александрию, этот центр всемирной науки, где были созданы первая паровая машина, первый двигатель внутреннего сгорания и, главное, изобретен порох.В Александрии находился огромный, похожий на храмовый комплекс Союза академий. На самом деле — центр самого утонченного промышленного шпионажа. Стоило какому-нибудь изобретению появиться в Империи или за ее пределами, как в этом здании уже знали об этом, и тут же хитрые головы начинали искать практическое применение безумным выдумкам ученых. Кое-кто из историков утверждал, что Союз академий, основанный по приказу императора Гостилиана, сыграл гораздо большую роль в укреплении Империи, нежели сомнительный дар исполнения желаний. Говорят, первые служители Союза выкрали у кельтов секрет изготовления стали и разыскали в Египте древний папирус с описанием элементов, дающих электрический ток. Здесь же сберегли нелепые игрушки ученых, такие как фонтан Герона и его «паровую машину», пока практичные умы не нашли им более удачное применение. Над входом в главное здание Союза была прибита огромная золотая доска с полным текстом завещания Гостилиана:«Сын мой, помни, мощь Империи — в развитии ее науки. Твои глаза должны замечать все новое, что появляется как внутри Империи, так и за ее рубежами. Пусть это новое не пылится в ненужности, а приносит блеск и славу твоему правлению».Даже после признания самостоятельности Египта и установлении династии Персия Египетского Рим сумел удержать за собой Союз академий, как сохранил военные базы в Карфагене, Антиохии и Пальмире. В Александрии шутили, что Союз стоит всех военных баз Империи вместе взятых.Три года Элий слушал курс в Медицинской академии, интересуясь вопросами биологии. Но затем вновь сменил свои интересы, отправился в Афродисий, где написал блестящую и популярную историю этого города скульпторов. В изнеженной и порочной Антиохии он легко мог приобщиться к разврату, но остался к нему безразличен. Он посетил Пальмиру и Петру, его называли Адрианом наших дней. О нем постоянно писали в вестниках, напоминая о блестящем происхождение юноши и трагической гибели его семьи во время войны. Он прослужил два года в команде вигилов, ибо служба в армии или в ночной страже была обязательной для человека, желающего занять государственную должность. Несколько раз он бросался в самое пекло пожара и выносил людей из огня. При этом он никогда не играл в героя. Даже самые рьяные недоброжелатели не могли подметить в нем неискренности. Руфин наконец соблаговолил обратить на него внимание. Элий получил официальную должность в администрации провинции Нижняя Мезия, стал свидетелем беспорядков, которые ему удалось уладить необыкновенно быстро и удачно и — как считали многие — с ущербом для Империи. Потом он отправился в Месопотамию, уже почти семь столетий независимую, привез оттуда ряд необыкновенных проектов, но ни один из них не нашел применения. Тогда он сделался волонтером в «армии Либерты» и отправился в пустыню выкупать рабов на невольничьих рынках.В Аравии он приобрел таинственный дар будущего гладиатора — начал общаться со своим гением. Ему прочили карьеру блестящего политика, уже тогда, несмотря на молодость, он мог бороться за место в сенате. Но Элий выбрал школу гладиаторов и арену. Чьи-то исполненные желания и чьи-то разбитые мечты. Его карьера гладиатора прервалась так же внезапно, как и карьера ученого. Но, несмотря на всю кажущуюся хаотичность жизни Элия, несмотря на все метания, в его жизни прослеживалась отчетливая и ясная нить. Как будто Парки выткали ее отдельно от всех людских судеб.Валерия не сомневалась, что эта нить из чистого золота.Теперь Элий исчез. Одни говорили, что он убит, Другие — что его похитили. Многие считали, что он отправился в дальнее путешествие, решил вспомнить молодость и через некоторое время должен объявиться в Антиохии или Тимугади. Но Валерия чувствовала, что с братом случилась беда. Она послала письмо Руфину с просьбой принять ее. Она считала, что может рассчитывать на это как родственница Августа, сестра сенатора и весталка. Но не получила даже ответа. Что в нынешнем Риме, пронизанном бесконечными условностями и нормами этикета, было не просто бестактностью, но демонстративной грубостью.Весталки предлагали помощь по мере сил — те, кто имел связи, пытались что-то разузнать. Но ни в префектуре вигилов, ни в канцелярии первого префекта претория, ни даже на Палатине ничего не знали о судьбе Элия. Нападение на Марцию привело весталок в ужас. Вчера утром Валерия посетила Эсквилинскую больницу, но ей сообщили, что Марция спит и ее лучше не тревожить. Валерия не настаивала. Она всегда недолюбливала конкубину Конкубина — любовница, сожительница.

брата и втайне ей завидовала — ее красоте, ее успеху у мужчин, умению быть всегда привлекательной и, главное, ее уверенности в себе. Но теперь Валерия искренне ужасалась. А ужаснувшись, мысленно обращалась к Марции с мольбой о прощении за свою нелюбовь.Но, несмотря на все тревоги, в эту ночь Валерия все равно поддерживала огонь в храме.Служение Валерии было чем-то сродни служению ее брата. Колизей давным-давно превратился в подлинный храм, арена — в алтарь, на котором потом и страхом, отчаянием и слезами и зачастую и кровью приносились жертвы богам. Огонь в храме Весты горел скорее по инерции, чем по необходимости. Религия превратилась в ритуал.«Мы разменяли Рим по мелочам, — думала Валерия. — Мы хотели злата и серебра, любви прекрасных женщин и всеобщего поклонения. Мы исчерпали лимит чудес, и теперь самое большое, самое драгоценное чудо — жизнь — ускользает от нас».Валерия не знала, допустимы ли подобные мысли в храме в те минуты, когда она поддерживает огонь. Но нельзя запретить себе думать. Прежняя неуверенность вновь и вновь воскресала в немолодой уже женщине, протянувшись цепочкой едва различимых следов из детства, как тянется кровавый след за раненым зверем. Но в последнее время Валерию все чаще и чаще посещала мысль, что она напрасно посвятила столько лет бессмысленному и ненужному занятию. И когда наконец она покинет Дом весталок навсегда, то окажется выброшенной на улицу сорокалетней старой девой, никому не нужной, раздражительной, во всем разуверившейся, привязанной только к своему брату, мечтающей о невозможном и не верящей в свои мечты. У нее не было даже средств, чтобы вести безбедную жизнь. Просить же о помощи Руфина она не хотела.Неожиданно огонь в жаровне вспыхнул и рванулся к куполу храма. Искры полетели во все стороны. Валерия бросила на треножник несколько шариков благовоний и лучинки. Она знала, что подобные вспышки зачастую сулят беды Великому Риму. Но в этот раз Валерия истолковала вспышку как гнев Весты. Это к ней обращался священный огонь, требуя внимания и заботы. И предостерегая о чем-то. О чем — Валерия не знала.Она не заметила, как минули часы ее ночного бдения и другая весталка явилась ей на смену. Жрице было всего шестнадцать, и она появилась в храме недавно, выросшая в бедности, с невыразительной внешностью и погруженным в мечтательность умом, лишенная столь свойственной римлянкам практичности. Она была уродливой карикатурой на Валерию, насмешкой, посланной богами.Выйдя из храма, Валерия не пошла в свою комнату. Она бродила вдоль бассейна, любуясь отражениями многочисленных статуй и наблюдая, как светлеет вода вместе с небом над Римом. Валерия знала, что сегодня должно что-то произойти. И когда привратница принесла известие, что возле ворот ее поджидает мужчина и просит незамедлительно выйти, Валерия поняла, что предчувствие ее не обмануло. Она обрадовалась, увидев Вера, — гладиатор непременно должен был знать о судьбе Элия.Валерия стиснула его руку, будто это была длань бога, протянутая смертной во спасение.— Ты что-нибудь знаешь о нем? — Глаза Валерии заблестели, хотя она не плакала уже пять лет, с того дня, когда Марк Габиний уговаривал ее бежать.— С ним все будет хорошо. Если, разумеется, теперь с кем-нибудь может быть хорошо, — отвечал Вер. Она не поняла его слов и сказала:— Я слышала, что случилось с Марцией. Это ужасно. Вер выглядел измученным — он исхудал, был плохо выбрит и, похоже, не спал последнюю ночь. Глаза его лихорадочно блестели. Валерия почувствовала, что Вер-положил ей на ладонь записку. Точно так же, как когда-то Марк Габиний. Валерия невольно вздрогнула, хотя и понимала, что Вер передает ей не любовное послание.— Веста должна услышать мои слова. Не уходи из храма, пока не услышишь ответа. Жги благовония. Приноси жертвы. Уж не знаю как — но заставь Весту выслушать тебя. Римляне не могут напрямую общаться с богами. Но ты — жрица. Ты можешь. Когда Веста ответит, прочитай мою записку. Ты так искренне и преданно служила богине, что она должна заговорить с тобой.— Искренне и преданно, — повторила Валерия и смутилась.Именно в эту ночь она сомневалась в своей искренности и преданности.— Иди же. И пусть Веста поможет всем нам. Он повернулся и зашагал на оживавший после ночного сна форум. Несколько минут Валерия смотрела ему вслед, затем хотела направиться к храму, но какая-то женщина в темной палле молитвенно протянула к ней руки. Валерия остановилась. Женщина показалась ей странно знакомой — она не сразу поняла, что видит свое собственное материальное отражение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44