Мария, ты получила это?
– Я не знаю, – отвечает Мария, – я не уверена.
– Прекрасно! Что ты получила?
– Я не знаю.
– Ты должна была что-то получить.
– Ну… я поняла, что тут нечего получать…
– ТЫ ПОЛУЧИЛА ЭТО!
(Смех и аплодисменты)
Мария садится. Она сбита с толку, но улыбается.
– Хорошо, Ларри. Ты получил это?
– Я не уверен. Это кажется слишком… простым, слишком… абстрактным.
– Прекрасно. Ты получил это, и это кажется слишком простым?
– Я не уверен…
– Что ты получил?
– Я понял, что, ну… что мы все – машины… и, ну, мы можем расслабиться и получать удовольствие.
(Смех, аплодисменты, Ларри, вдруг заулыбавшись, садится)
– Хорошо. Барбара. Ты получила это?
– Я не уверена.
– Прекрасно. Что ты получила?
– Замешательство. Полное замешательство.
– Грандиозно! Потрясающе! Ты получила полное замешательство. Это восхитительно! Что еще ты получила?
– Это все. Полное замешательство. Мрак. Темнота.
– Прекрасно, Барбара. Позволь тебя спросить: ты понимаешь, что получила замешательство?
– Да.
– И ты донимаешь, что не получила ясности и веселья?
– Верно, не получила.
– И ты понимаешь, что когда ты получаешь замешательство, то это то, что ты получаешь?
(Смех.)
– Да.
– И что когда ты не получаешь замешательства, то это то, чего ты не получаешь?
– Да.
– И что когда ты получаешь то, что ты получаешь, то ты это получаешь.
– Да.
– Грандиозно! Ты получила это!
(Аплодисменты и смех.) К этому моменту около половины тех, кто стояли, садятся.
– Барри? Ты получил это?
– Я не уверен. Я подумал, что получил это, но все находят это смешным или восхитительным, а я нахожу это тяжелым.
– О! Ты получил это и находишь это тяжелым?
– Я не уверен.
– Что ты получил?
– Я понял, что мы тратили свое время в надежде, что что-то выведет нас из нашей механичности… а выхода нет…
– Ты получил это!
(Смех и аплодисменты.)
– Дональд? Ты получил это?
– Я встал только для того, чтобы сказать, что вы заставили нас потратить двести пятьдесят долларов и четыре дня жизни, чтобы мы могли услышать, что мы – механические машины; что здесь нечего получать; что мы получаем то, что мы получаем, когда мы это получаем, а не раньше, что то, что есть, есть, нравится нам это или нет, и что мы имели это всю жизнь и тут нечего получать.
Это самое большое надувательство, про которое я когдалибо слышал… и это также лучшие в моей жизни двести пятьдесят долларов.
(Смех и аплодисменты.)
Некоторые из тех, кто думает, что не получил это, остаются тверды в своем убеждении, и Мишелю приходится работать с ними иногда и по десять минут, с одним даже двадцать. Двое или трое садятся с выражением, означающим, что они так и не получили этого. Как говорит Мишель, в любом случае очевидно, что некоторые люди, получившие это, видят в этом освобождение, тогда как других это подавляет. Они не только не разделяют общей радости, для них вообще необъяснимо, почему другие ученики испытывают освобождающие переживания, когда им говорят, что они – машины.
Но снятие тормозов – это всегда освобождение, и многие явно обнаруживают, что переживание, через которое они прошли, дает им неведомые ранее возможности. В последующие сорок минут оживление в зале постепенно возрастает и доходит до апофеоза. Мишель объявляет обеденный перерыв, после которого он расскажет нам о разнице между просветленным человеком и непросветленным человеком и все о сексе, любви, выборе и решении.
* * *
Хотя буфет при отеле невероятно плох – несъедобная пища, надо полагать, тщательно отбирается из самых подозрительных мест во вселенной, – девять учеников, сидящие за нашим круглым столом, не замечают этого.
Четверо из них все еще парят над землей, сияют, смеются и охотно дурачатся. Пятеро других сдержанно и подозрительно наблюдают: веселая четверка либо спятила, либо обманывает, претендуя на то, что просветлилась. Наблюдают внимательно, пытаясь определить, что это.
– Вы знаете, – говорит Том, парень с четками, который много спорил, а теперь в экстазе, – я вспомнил, что я читал в какой-то статье, что ЭСТ заканчивается тем, что нам говорят, что мы машины. Я помню, как я сказал себе:
этого не может быть, здесь есть какой-то секрет. И вот мы здесь, все так и есть, и это правда.
– Мы не машины, – коротко говорит Дэвид Тому через стол, – я понял, что то, что есть, есть, и нет смысла бороться с этим, но теория ЭСТ, что мы – машины, – чистая ерунда. В сегодняшней аргументации было столько дыр, что она похожа на сито.
Его высказывание встречается вежливым молчанием. Пожилой человек по имени Хэнк, который периодически порывался уйти, мрачно говорит:
– Да, я думаю, что все это было… слишком абстрактно. То есть он двигался слишком быстро. Мы не успевали выдвигать логические возражения.
Двое, мужчина и женщина, начинают смеяться, но тут же осекаются.
– Извините, – говорит Дженифер, – да… вы правы, вы абсолютно правы. Я полагаю, аргументация не была слишком логичной, но, видите ли, те из нас, кто смеются, смеются не потому, что поверили в аргументацию. Я не верю, что я – машина. Это чушь, верно?
– А я верю, – отвечает Хэнк.
– Нелепо верить, что я – машина, – говорит Дженифер, снова начиная смеяться, – но… видите ли… я просто пережила свой ум как машину, – она смущенно улыбается.
– Но что в этом смешного, черт побери? – резко вмешивается Дэвид. – Человечество эволюционировало примерно биллион лет, а не триста пятьдесят триллионов кстати, чтобы выйти за стимул – ответ. А кроме того, бихевиористский детерминизм, лежащий за этой глупой идеей машинности, вышел из моды лет двадцать назад.
– Я этого не знаю, Дэвид, – отвечает Дженифер, – я только знаю, что последние тридцать лет моей жизни я верила в то, что я имею контроль, что я могу измениться, и моя жизнь обычно была… говном. Теперь я переживаю, я переживаю, что у меня нет контроля, что все, что я могу сделать, – это выбрать и принять то, что есть. И я нахожу это чувство восхитительным. Я понимаю, что это бессмысленно. Но, как я осознала, смысл – это одна из тех вещей, которые исковеркали мою жизнь.
– Знаете, – говорит Дэвид, внимательно вглядываясь в лица, – вам как будто промыли мозги. (Четверка смеется) ЭСТ сделал свое дело. Я думаю, вы теперь станете хорошими маленькими эстиками, будете вести семинары для гостей и потратите остаток жизни, «делясь», «создавая пространства» и посылая Вернеру поздравления на Рождество.
Нападки Дэвида вновь встречаются молчанием.
– Что мы делаем, то делаем, – говорит наконец Алан, – а чего не делаем, того не делаем.
– Абракадабра! – яростно произносит Дэвид.
– Если я сделаю все, что ты сказал, – мягко продолжает Алан, – то Вселенная выживет, а, Дэвид?
– Да. Но мне жалко тебя, – отвечает Дэвид.
– Но если мне промыли мозги до экстаза, то в чем моя проблема?
– Мог бы и помучиться, – говорит Том, и они с Аланом смеются.
– Что случилось с тобой, когда тренер начал говорить нам, что мы – машины? – спрашивает Том Дэвида с явным интересом.
– Сначала я увлекся… – отвечает Дэвид. (По мере того как он начинает рассказывать о своих переживаниях, с его лица уходит напряжение). То есть я знаю, что многое из того, что мы делаем и чувствуем, особенно расстраиваясь, вытекает из переживаний прошлого, которые более важны… более важны для выживания, можно сказать. Затем, задолго до того как он сказал, что мы – полностью машины, я начал ощущать подавленность. Я начал чувствовать себя в ловушке. Когда тренер сказал нам, что мы – машины, и это все, я просто оцепенел. А люди начали смеяться… Иисусе… (Дэвид уставился на искусственные цветы в центре стола, но, очевидно, вглядывался в свои внутренние переживания.) Когда люди начали смеяться, я почувствовал… невероятную панику… невероятную панику… (Дэвид бросает взгляд на Тома. Он выглядит испуганным и почти готов расплакаться.) Должно быть что-то еще. Должно быть что-то еще.
Том смотрит серьезно.
– Я не могу помочь тебе, Дэвид. Я понял, что это все, и получил освобождение. Но ты этого не получил.
То, что ты получил, – это именно то, что ты и должен был получить.
Дэвид смотрит на Тома.
– Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что то, что я получил, это именно то, что я и должен был получить?
– Ну, – говорит Том, нахмурившись, – что ты получил… уже там, то есть это то, что ты получил, и этого уже никогда не изменить. Для тебя было бы безумием пытаться получить то, что получили я, Барбара или Хэнк.
Дэвид внимательно смотрит на Тома. Его глаза пусты. Он тыкает вилкой в несвежую сосиску, его ум напряженно работает.
– Но… я понял, что эта теория – чушь.
– Именно, – спокойно говорит Том, – и не могло быть иначе, верно?
– …Нет… но… что есть, есть, это я понял, – говорит Дэвид, напряженно сосредоточившись, – но эти машины…
– Я не думаю, что машины так уж важны, – говорит Барбара, – важно, что ты вдруг прекращаешь сопротивляться вещам, позволяешь вещам быть такими, какие они уже есть.
Дэвид начинает смеяться и вдруг прекращает. Его глаза загораются и потухают.
– Минутку, – говорит он, начиная улыбаться, – минутку… сейчас я думаю, что я не машина, верно?
– Надо полагать, – отвечает Алан.
– Это то, что со мной происходит, верно?
– Да, – отвечает Том.
– И это. нормально, верно? – спрашивает Дэвид, широко' улыбаясь.
– Это прекрасно, – говорит Том.
– Я думаю, что я не машина, и это прекрасно. Верно. А вы, жопы, думаете, что вы – машины, и это прекрасно для вас, верно?
Все улыбаются и наклоняются к Дэвиду.
– Да. Продолжай.
– В чем тогда проблема? – спрашивает Дэвид, улыбаясь.
– А у тебя была проблема? – заинтересованно спрашивает Том.
– Да, верно, – отвечает Дэвид, – я думаю, что вам, жопам, промыли мозги. Верно? (Он снова коротко посмеивается.) И это тоже прекрасно, верно?
– Верно!
– Верно!
– Я ПОЛУЧИЛ ЭТО! – смеясь объявляет Дэвид. – Мы не машины, но некоторые думают, что они машины, но мы есть то, что мы есть, как бы ни старались, поэтому все мы можем расслабиться и получить удовольствие.
– Вот и хорошо! – говорит Барбара.
Дэвид внезапно хмурится.
– Но… – начинает он, – но (хмурясь)… А (улыбаясь)…
То, что я сейчас получил, – это «но», верно? И «но» – прекрасно, верно? (Он начинает смеяться.) Говно. Все просто. Я провел четыре изнурительных дня, чтобы узнать, что когда я говорю «но», я говорю «но».
И он смеется. Хэнк и Стелла, однако, выглядят мрачными и неудовлетворенными. Хэнк беспокойно ерзает на стуле…
* * *
– Разница между просветленным человеком и непросветленным человеком – ничто, – дружелюбно говорит Мишель после перерыва (Ученики смеются. Они часто будут смеяться в течение этого долгого вечера). – Непросветленный человек действует по принципу: стимул – ответ, стимул – ответ, стимул – ответ. Велика важность.
Разница – ничто. Непросветленный человек пытается с этим что-то делать. Он всегда что-то делает. Когда он занимается любовью, он думает; когда он медитирует, он стремится к просветлению; когда он читает, он стремится к просвещению. Просветленный человек не делает ничего. Полностью просветленный человек никогда ничего не делает. Ничего не делать – это просто принимать то, что есть. То, что есть, есть, принимаем мы это или нет, поэтому не нужно быть очень умным, чтобы быть просветленным. Нужно только принимать то, что есть, или, как мы говорили десять дней, брать, что получил… когда ты это получил.
В обеденный перерыв один из вас задал мне вопрос о полном переживании переживаний, ведущем к их исчезновению. Можем ли мы медленно, но верно избавляться от переживаний номер один, два или три, пока наконец не уничтожим свой машинный ум? Абсолютно. Теоретически все, что мы должны делать, – это воспроизвести все свои переживания и полностью их пережить. Тогда записи исчезают из кучи. Когда мы уничтожили все свои записи – мы безумны! (Смех.)
Только одна проблема. По некоторым оценкам, у нас есть около трехсот триллионов записей. (Смех) Прибавьте или убавьте триллион или два. Если мы уничтожаем, скажем, по тысяче в день, то мы можем полностью вытереть доску и достичь полного освобождения и безумия где-то немногим больше чем через восемьдесят миллионов лет!
Но есть другой резон полностью переживать свои переживания. Когда вы что-то полностью переживаете, запись исчезает, и что остается? Пространство. Вот почему когда вы что-то полностью переживаете или воспроизводите переживание, у вас появляется чувство облегчения. Когда вы не переживаете, вы добавляете к куче новые записи, и ваша ноша становится тяжелее.
Быть просветленным – это выбирать то, что происходит, когда это происходит. Быть просветленным – это знать, что ты есть то, что ты есть, и не есть то, что ты не есть, и быть этим довольным. Быть просветленным – это говорить «да» тому, что происходит, говорить «да» своему «да» и «да» своему «нет».
Это не значит, что из-за того, что все и так хорошо, мы не должны протестовать против войн, бороться с бедностью, помогать тем, кому нужна помощь, или работать над созданием лучшего общества. Нет. Просветление – это говорить «да» тому, что есть для нас, и если мы считаем, что наше общество больно и нуждается в переменах, то мы выбираем работать для изменения общества.
Если то, что есть, – это страх смерти, то мы говорим «да»
нашему страху смерти, мы выбираем наш страх смерти и, выбирая наш страх смерти, мы полностью переживаем его.
Он может либо исчезнуть, либо нет. Если он исчезает, мы говорим «да» его исчезновению. Если остается, мы говорим «да» своему страху.
То, что в вас трансформировалось, это не ваши страхи или огорчения. Не сейчас по крайней мере. Трансформировалась ваша способность переживать жизнь, чтобы те ситуации, которые вы пытались изменить или отказывались изменить, прояснились в процессе самой жизни, в процессе выбора того, что есть.
Иногда ваши боли, страхи, барьеры исчезнут, иногда нет. Но ваше переживание их будет совершенно другим.
В Калифорнии был проведен эксперимент: безнадежным раковым больным, которые знали, что они умирают и обычно чувствовали сильную боль, если не были под анестезией, в течение последних недель жизни регулярно давали предписанное количество ЛСД. Все больные сообщали, что боль и знание о том, что они умирают, остались, но их переживание боли и умирания трансформировалось. Боль больше не тревожила их. Она казалась неважной. Умирание больше не тревожило их. Оно казалось неважным. Они сохраняли полный контакт с реальностью. Они не галлюцинировали. Ничто не изменилось.
Они переживали освобождение, говоря «да» тому, что есть.
С вами сейчас происходит то же самое. Вы узнали секрет, с которым в конце концов возвращаются парни, просидевшие двадцать лет в пещере: ты не Деятель. Ты источник и создатель всех своих переживаний, ты Бог, но ты – индивидуальная личность, разгуливающая внутри созданной тобой вселенной, не имеющая никакого контроля над своими действиями.
Полная чушь. Полный парадокс. Ты являешься источником всех своих переживаний, и у тебя нет ни малейшего контроля. Все, что ты можешь сделать, – это выбрать то, что происходит. Когда ты научишься хотеть то, что получаешь, то знаешь что? Ты получаешь то, что ты хочешь. И с этих пор ты всегда получаешь то, что получаешь. (Смех.)
Все это космическая шутка, как сказал один из вас.
Что значит понять шутку? Поэтому если кто-то будет спрашивать у вас про ЭСТ, не пытайтесь объяснить.
Объяснять шутку – это вернейший способ нагнать скуку и заставить думать, что ты дурак. Человек либо понимает шутку, либо нет. Если он ее не понимает, не велика потеря. Большинство людей ее не понимают, а человечество как-то прожило триста триллионов лет. Оно доживет до следующего уик-энда, если ты или твой друг ее не поняли.
Если они ее не понимают, то что это значит? То, что они ее не понимают…
* * *
– Ладно, – говорит Мишель Элании несколько позднее. Она на платформе, сидит на одном из стульев. – Я хочу, чтобы ты вообразила, что у меня в руках два мороженых, одно шоколадное, другое ванильное. Я хочу, чтобы ты выбрала одно, шоколадное или ванильное. Какое ты выберешь?
– Ванильное, – говорит Элания, улыбаясь.
– Прекрасно, – говорит Мишель, – почему ты выбрала ванильное?
– Я хочу ванильное.
– Нет, – говорит Мишель, – есть два мороженых, одно шоколадное, другое ванильное. Выбери одно.
– Хорошо, – говорит Элания, улыбаясь чуть нервно, – я выбираю ванильное.
– Прекрасно. Почему ты выбрала ванильное?
– Я выбрала ванильное потому, что я люблю ванильное больше, чем шоколадное.
– Нет, – говорит Мишель, – есть два мороженых.
Какое ты выберешь?
Элания хмурится.
– Я выбираю шоколадное, – говорит она.
– Хорошо. Почему ты выбираешь шоколадное?
– Я решила, что раз с ванильным ничего не получается, то я попробую с шоколадным.
– Нет, – твердо говорит Мишель, – смотри, есть два мороженых, одно ванильное, другое шоколадное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Я не знаю, – отвечает Мария, – я не уверена.
– Прекрасно! Что ты получила?
– Я не знаю.
– Ты должна была что-то получить.
– Ну… я поняла, что тут нечего получать…
– ТЫ ПОЛУЧИЛА ЭТО!
(Смех и аплодисменты)
Мария садится. Она сбита с толку, но улыбается.
– Хорошо, Ларри. Ты получил это?
– Я не уверен. Это кажется слишком… простым, слишком… абстрактным.
– Прекрасно. Ты получил это, и это кажется слишком простым?
– Я не уверен…
– Что ты получил?
– Я понял, что, ну… что мы все – машины… и, ну, мы можем расслабиться и получать удовольствие.
(Смех, аплодисменты, Ларри, вдруг заулыбавшись, садится)
– Хорошо. Барбара. Ты получила это?
– Я не уверена.
– Прекрасно. Что ты получила?
– Замешательство. Полное замешательство.
– Грандиозно! Потрясающе! Ты получила полное замешательство. Это восхитительно! Что еще ты получила?
– Это все. Полное замешательство. Мрак. Темнота.
– Прекрасно, Барбара. Позволь тебя спросить: ты понимаешь, что получила замешательство?
– Да.
– И ты донимаешь, что не получила ясности и веселья?
– Верно, не получила.
– И ты понимаешь, что когда ты получаешь замешательство, то это то, что ты получаешь?
(Смех.)
– Да.
– И что когда ты не получаешь замешательства, то это то, чего ты не получаешь?
– Да.
– И что когда ты получаешь то, что ты получаешь, то ты это получаешь.
– Да.
– Грандиозно! Ты получила это!
(Аплодисменты и смех.) К этому моменту около половины тех, кто стояли, садятся.
– Барри? Ты получил это?
– Я не уверен. Я подумал, что получил это, но все находят это смешным или восхитительным, а я нахожу это тяжелым.
– О! Ты получил это и находишь это тяжелым?
– Я не уверен.
– Что ты получил?
– Я понял, что мы тратили свое время в надежде, что что-то выведет нас из нашей механичности… а выхода нет…
– Ты получил это!
(Смех и аплодисменты.)
– Дональд? Ты получил это?
– Я встал только для того, чтобы сказать, что вы заставили нас потратить двести пятьдесят долларов и четыре дня жизни, чтобы мы могли услышать, что мы – механические машины; что здесь нечего получать; что мы получаем то, что мы получаем, когда мы это получаем, а не раньше, что то, что есть, есть, нравится нам это или нет, и что мы имели это всю жизнь и тут нечего получать.
Это самое большое надувательство, про которое я когдалибо слышал… и это также лучшие в моей жизни двести пятьдесят долларов.
(Смех и аплодисменты.)
Некоторые из тех, кто думает, что не получил это, остаются тверды в своем убеждении, и Мишелю приходится работать с ними иногда и по десять минут, с одним даже двадцать. Двое или трое садятся с выражением, означающим, что они так и не получили этого. Как говорит Мишель, в любом случае очевидно, что некоторые люди, получившие это, видят в этом освобождение, тогда как других это подавляет. Они не только не разделяют общей радости, для них вообще необъяснимо, почему другие ученики испытывают освобождающие переживания, когда им говорят, что они – машины.
Но снятие тормозов – это всегда освобождение, и многие явно обнаруживают, что переживание, через которое они прошли, дает им неведомые ранее возможности. В последующие сорок минут оживление в зале постепенно возрастает и доходит до апофеоза. Мишель объявляет обеденный перерыв, после которого он расскажет нам о разнице между просветленным человеком и непросветленным человеком и все о сексе, любви, выборе и решении.
* * *
Хотя буфет при отеле невероятно плох – несъедобная пища, надо полагать, тщательно отбирается из самых подозрительных мест во вселенной, – девять учеников, сидящие за нашим круглым столом, не замечают этого.
Четверо из них все еще парят над землей, сияют, смеются и охотно дурачатся. Пятеро других сдержанно и подозрительно наблюдают: веселая четверка либо спятила, либо обманывает, претендуя на то, что просветлилась. Наблюдают внимательно, пытаясь определить, что это.
– Вы знаете, – говорит Том, парень с четками, который много спорил, а теперь в экстазе, – я вспомнил, что я читал в какой-то статье, что ЭСТ заканчивается тем, что нам говорят, что мы машины. Я помню, как я сказал себе:
этого не может быть, здесь есть какой-то секрет. И вот мы здесь, все так и есть, и это правда.
– Мы не машины, – коротко говорит Дэвид Тому через стол, – я понял, что то, что есть, есть, и нет смысла бороться с этим, но теория ЭСТ, что мы – машины, – чистая ерунда. В сегодняшней аргументации было столько дыр, что она похожа на сито.
Его высказывание встречается вежливым молчанием. Пожилой человек по имени Хэнк, который периодически порывался уйти, мрачно говорит:
– Да, я думаю, что все это было… слишком абстрактно. То есть он двигался слишком быстро. Мы не успевали выдвигать логические возражения.
Двое, мужчина и женщина, начинают смеяться, но тут же осекаются.
– Извините, – говорит Дженифер, – да… вы правы, вы абсолютно правы. Я полагаю, аргументация не была слишком логичной, но, видите ли, те из нас, кто смеются, смеются не потому, что поверили в аргументацию. Я не верю, что я – машина. Это чушь, верно?
– А я верю, – отвечает Хэнк.
– Нелепо верить, что я – машина, – говорит Дженифер, снова начиная смеяться, – но… видите ли… я просто пережила свой ум как машину, – она смущенно улыбается.
– Но что в этом смешного, черт побери? – резко вмешивается Дэвид. – Человечество эволюционировало примерно биллион лет, а не триста пятьдесят триллионов кстати, чтобы выйти за стимул – ответ. А кроме того, бихевиористский детерминизм, лежащий за этой глупой идеей машинности, вышел из моды лет двадцать назад.
– Я этого не знаю, Дэвид, – отвечает Дженифер, – я только знаю, что последние тридцать лет моей жизни я верила в то, что я имею контроль, что я могу измениться, и моя жизнь обычно была… говном. Теперь я переживаю, я переживаю, что у меня нет контроля, что все, что я могу сделать, – это выбрать и принять то, что есть. И я нахожу это чувство восхитительным. Я понимаю, что это бессмысленно. Но, как я осознала, смысл – это одна из тех вещей, которые исковеркали мою жизнь.
– Знаете, – говорит Дэвид, внимательно вглядываясь в лица, – вам как будто промыли мозги. (Четверка смеется) ЭСТ сделал свое дело. Я думаю, вы теперь станете хорошими маленькими эстиками, будете вести семинары для гостей и потратите остаток жизни, «делясь», «создавая пространства» и посылая Вернеру поздравления на Рождество.
Нападки Дэвида вновь встречаются молчанием.
– Что мы делаем, то делаем, – говорит наконец Алан, – а чего не делаем, того не делаем.
– Абракадабра! – яростно произносит Дэвид.
– Если я сделаю все, что ты сказал, – мягко продолжает Алан, – то Вселенная выживет, а, Дэвид?
– Да. Но мне жалко тебя, – отвечает Дэвид.
– Но если мне промыли мозги до экстаза, то в чем моя проблема?
– Мог бы и помучиться, – говорит Том, и они с Аланом смеются.
– Что случилось с тобой, когда тренер начал говорить нам, что мы – машины? – спрашивает Том Дэвида с явным интересом.
– Сначала я увлекся… – отвечает Дэвид. (По мере того как он начинает рассказывать о своих переживаниях, с его лица уходит напряжение). То есть я знаю, что многое из того, что мы делаем и чувствуем, особенно расстраиваясь, вытекает из переживаний прошлого, которые более важны… более важны для выживания, можно сказать. Затем, задолго до того как он сказал, что мы – полностью машины, я начал ощущать подавленность. Я начал чувствовать себя в ловушке. Когда тренер сказал нам, что мы – машины, и это все, я просто оцепенел. А люди начали смеяться… Иисусе… (Дэвид уставился на искусственные цветы в центре стола, но, очевидно, вглядывался в свои внутренние переживания.) Когда люди начали смеяться, я почувствовал… невероятную панику… невероятную панику… (Дэвид бросает взгляд на Тома. Он выглядит испуганным и почти готов расплакаться.) Должно быть что-то еще. Должно быть что-то еще.
Том смотрит серьезно.
– Я не могу помочь тебе, Дэвид. Я понял, что это все, и получил освобождение. Но ты этого не получил.
То, что ты получил, – это именно то, что ты и должен был получить.
Дэвид смотрит на Тома.
– Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что то, что я получил, это именно то, что я и должен был получить?
– Ну, – говорит Том, нахмурившись, – что ты получил… уже там, то есть это то, что ты получил, и этого уже никогда не изменить. Для тебя было бы безумием пытаться получить то, что получили я, Барбара или Хэнк.
Дэвид внимательно смотрит на Тома. Его глаза пусты. Он тыкает вилкой в несвежую сосиску, его ум напряженно работает.
– Но… я понял, что эта теория – чушь.
– Именно, – спокойно говорит Том, – и не могло быть иначе, верно?
– …Нет… но… что есть, есть, это я понял, – говорит Дэвид, напряженно сосредоточившись, – но эти машины…
– Я не думаю, что машины так уж важны, – говорит Барбара, – важно, что ты вдруг прекращаешь сопротивляться вещам, позволяешь вещам быть такими, какие они уже есть.
Дэвид начинает смеяться и вдруг прекращает. Его глаза загораются и потухают.
– Минутку, – говорит он, начиная улыбаться, – минутку… сейчас я думаю, что я не машина, верно?
– Надо полагать, – отвечает Алан.
– Это то, что со мной происходит, верно?
– Да, – отвечает Том.
– И это. нормально, верно? – спрашивает Дэвид, широко' улыбаясь.
– Это прекрасно, – говорит Том.
– Я думаю, что я не машина, и это прекрасно. Верно. А вы, жопы, думаете, что вы – машины, и это прекрасно для вас, верно?
Все улыбаются и наклоняются к Дэвиду.
– Да. Продолжай.
– В чем тогда проблема? – спрашивает Дэвид, улыбаясь.
– А у тебя была проблема? – заинтересованно спрашивает Том.
– Да, верно, – отвечает Дэвид, – я думаю, что вам, жопам, промыли мозги. Верно? (Он снова коротко посмеивается.) И это тоже прекрасно, верно?
– Верно!
– Верно!
– Я ПОЛУЧИЛ ЭТО! – смеясь объявляет Дэвид. – Мы не машины, но некоторые думают, что они машины, но мы есть то, что мы есть, как бы ни старались, поэтому все мы можем расслабиться и получить удовольствие.
– Вот и хорошо! – говорит Барбара.
Дэвид внезапно хмурится.
– Но… – начинает он, – но (хмурясь)… А (улыбаясь)…
То, что я сейчас получил, – это «но», верно? И «но» – прекрасно, верно? (Он начинает смеяться.) Говно. Все просто. Я провел четыре изнурительных дня, чтобы узнать, что когда я говорю «но», я говорю «но».
И он смеется. Хэнк и Стелла, однако, выглядят мрачными и неудовлетворенными. Хэнк беспокойно ерзает на стуле…
* * *
– Разница между просветленным человеком и непросветленным человеком – ничто, – дружелюбно говорит Мишель после перерыва (Ученики смеются. Они часто будут смеяться в течение этого долгого вечера). – Непросветленный человек действует по принципу: стимул – ответ, стимул – ответ, стимул – ответ. Велика важность.
Разница – ничто. Непросветленный человек пытается с этим что-то делать. Он всегда что-то делает. Когда он занимается любовью, он думает; когда он медитирует, он стремится к просветлению; когда он читает, он стремится к просвещению. Просветленный человек не делает ничего. Полностью просветленный человек никогда ничего не делает. Ничего не делать – это просто принимать то, что есть. То, что есть, есть, принимаем мы это или нет, поэтому не нужно быть очень умным, чтобы быть просветленным. Нужно только принимать то, что есть, или, как мы говорили десять дней, брать, что получил… когда ты это получил.
В обеденный перерыв один из вас задал мне вопрос о полном переживании переживаний, ведущем к их исчезновению. Можем ли мы медленно, но верно избавляться от переживаний номер один, два или три, пока наконец не уничтожим свой машинный ум? Абсолютно. Теоретически все, что мы должны делать, – это воспроизвести все свои переживания и полностью их пережить. Тогда записи исчезают из кучи. Когда мы уничтожили все свои записи – мы безумны! (Смех.)
Только одна проблема. По некоторым оценкам, у нас есть около трехсот триллионов записей. (Смех) Прибавьте или убавьте триллион или два. Если мы уничтожаем, скажем, по тысяче в день, то мы можем полностью вытереть доску и достичь полного освобождения и безумия где-то немногим больше чем через восемьдесят миллионов лет!
Но есть другой резон полностью переживать свои переживания. Когда вы что-то полностью переживаете, запись исчезает, и что остается? Пространство. Вот почему когда вы что-то полностью переживаете или воспроизводите переживание, у вас появляется чувство облегчения. Когда вы не переживаете, вы добавляете к куче новые записи, и ваша ноша становится тяжелее.
Быть просветленным – это выбирать то, что происходит, когда это происходит. Быть просветленным – это знать, что ты есть то, что ты есть, и не есть то, что ты не есть, и быть этим довольным. Быть просветленным – это говорить «да» тому, что происходит, говорить «да» своему «да» и «да» своему «нет».
Это не значит, что из-за того, что все и так хорошо, мы не должны протестовать против войн, бороться с бедностью, помогать тем, кому нужна помощь, или работать над созданием лучшего общества. Нет. Просветление – это говорить «да» тому, что есть для нас, и если мы считаем, что наше общество больно и нуждается в переменах, то мы выбираем работать для изменения общества.
Если то, что есть, – это страх смерти, то мы говорим «да»
нашему страху смерти, мы выбираем наш страх смерти и, выбирая наш страх смерти, мы полностью переживаем его.
Он может либо исчезнуть, либо нет. Если он исчезает, мы говорим «да» его исчезновению. Если остается, мы говорим «да» своему страху.
То, что в вас трансформировалось, это не ваши страхи или огорчения. Не сейчас по крайней мере. Трансформировалась ваша способность переживать жизнь, чтобы те ситуации, которые вы пытались изменить или отказывались изменить, прояснились в процессе самой жизни, в процессе выбора того, что есть.
Иногда ваши боли, страхи, барьеры исчезнут, иногда нет. Но ваше переживание их будет совершенно другим.
В Калифорнии был проведен эксперимент: безнадежным раковым больным, которые знали, что они умирают и обычно чувствовали сильную боль, если не были под анестезией, в течение последних недель жизни регулярно давали предписанное количество ЛСД. Все больные сообщали, что боль и знание о том, что они умирают, остались, но их переживание боли и умирания трансформировалось. Боль больше не тревожила их. Она казалась неважной. Умирание больше не тревожило их. Оно казалось неважным. Они сохраняли полный контакт с реальностью. Они не галлюцинировали. Ничто не изменилось.
Они переживали освобождение, говоря «да» тому, что есть.
С вами сейчас происходит то же самое. Вы узнали секрет, с которым в конце концов возвращаются парни, просидевшие двадцать лет в пещере: ты не Деятель. Ты источник и создатель всех своих переживаний, ты Бог, но ты – индивидуальная личность, разгуливающая внутри созданной тобой вселенной, не имеющая никакого контроля над своими действиями.
Полная чушь. Полный парадокс. Ты являешься источником всех своих переживаний, и у тебя нет ни малейшего контроля. Все, что ты можешь сделать, – это выбрать то, что происходит. Когда ты научишься хотеть то, что получаешь, то знаешь что? Ты получаешь то, что ты хочешь. И с этих пор ты всегда получаешь то, что получаешь. (Смех.)
Все это космическая шутка, как сказал один из вас.
Что значит понять шутку? Поэтому если кто-то будет спрашивать у вас про ЭСТ, не пытайтесь объяснить.
Объяснять шутку – это вернейший способ нагнать скуку и заставить думать, что ты дурак. Человек либо понимает шутку, либо нет. Если он ее не понимает, не велика потеря. Большинство людей ее не понимают, а человечество как-то прожило триста триллионов лет. Оно доживет до следующего уик-энда, если ты или твой друг ее не поняли.
Если они ее не понимают, то что это значит? То, что они ее не понимают…
* * *
– Ладно, – говорит Мишель Элании несколько позднее. Она на платформе, сидит на одном из стульев. – Я хочу, чтобы ты вообразила, что у меня в руках два мороженых, одно шоколадное, другое ванильное. Я хочу, чтобы ты выбрала одно, шоколадное или ванильное. Какое ты выберешь?
– Ванильное, – говорит Элания, улыбаясь.
– Прекрасно, – говорит Мишель, – почему ты выбрала ванильное?
– Я хочу ванильное.
– Нет, – говорит Мишель, – есть два мороженых, одно шоколадное, другое ванильное. Выбери одно.
– Хорошо, – говорит Элания, улыбаясь чуть нервно, – я выбираю ванильное.
– Прекрасно. Почему ты выбрала ванильное?
– Я выбрала ванильное потому, что я люблю ванильное больше, чем шоколадное.
– Нет, – говорит Мишель, – есть два мороженых.
Какое ты выберешь?
Элания хмурится.
– Я выбираю шоколадное, – говорит она.
– Хорошо. Почему ты выбираешь шоколадное?
– Я решила, что раз с ванильным ничего не получается, то я попробую с шоколадным.
– Нет, – твердо говорит Мишель, – смотри, есть два мороженых, одно ванильное, другое шоколадное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26