Причем до того, как увидеть сам колокол, придется пройти длинный зал, увешанный плакатами с рассказами об истории колокола, иллюстрациями и пафосными цитатами из речей американских политиков. Там же покажут короткий фильм, рассказывающий о той символичной роли, которую колокол играл в истории США. Он прозвенел, когда была принята Декларация Независимости, и стал символом американской истории. С тех пор он звенел при праздниках и важных политических событиях в жизни города и страны. Звон этого колокола — все равно, что для нас выстрел «Авроры» и бой кремлевских курантов.
На экскурсии гид собрал нас в одном зале и вкратце рассказал о роли этих зданий в американской истории, а затем повел всес собственно в «Зал Независимости». Именно в этом сравнительно небольшом помещении проходили заседания Континентального Конгресса, принявшего решение об отделении от Великобритании.
Только тут я с сожалением осознал, что, несмотря на три месяца, проведенных в Америке, мой английский оставляет желать лучшего. Большая часть того, о чем говорил гид — молодой чернокожий паренек — осталась для меня загадкой. То ли речь его была усыпана политическими терминами (объясняющими, что дали американцам подписанные в этом месте Декларация Независимости и Конституция), то ли говорил он слишком быстро, стараясь уложиться в отведенные ему полчаса, но интереснейшие исторические факты, которыми я мог бы сейчас поделиться, прошли мимо моих ушей. Так что советую дотошному читателю выучить английский язык, поехать в Филадельфию и там послушать вместо меня, о чем рассказывает экскурсовод.
Только в зале, где проходили заседания Континентального Конгресса, я начал немного понимать его слова. Он показал на ряд столов — где до сих пор лежат перья и чернильницы основателей США, и рассказал как проходили заседания: за каким столом сидел Вашингтон, где находился Джефферсон и чем в это время был занят Франклин. Затем экскурсовод показал копию Декларации Независимости и продолжил:
— Все думают, что Декларация была подписана 4 июля 1776 года. На самом деле это не совсем так. Она была подписана позже — в августе 1776 года. Вы спросите меня: что же мы тогда отмечаем 4 июля? Вы спросите: за что же мы заплатили деньги, чтобы приехать сюда? — слушатели улыбнулись. — Я отвечу вам: 4 июля — день принятия Декларации Независимости и именно этот день стал одним из главных праздников США. Так что запомните, 4 июля — день принятия, а не подписания Декларации Независимости. А теперь кто-нибудь скажет мне, когда была принята Конституция США?
Год слушатели вспомнили, но дату не смог назвать никто.
— 17 сентября 1787 года, — сказал за них экскурсовод. — Итак, когда было принята Конституция?
Люди почти хором сказали:
— 17 сентября 1787 года!
— А когда была принята Декларация Независимости?
Слушатели опять с улыбкой, нестройным, но дружным хором ответили на вопрос.
Исторический центр — Зал Независимости и другие здания — расположен в восточной части Филадельфии. Атмосферой этот район напоминает европейские города. Здесь есть тихие заброшенные переулки и мощеные улицы, по которым, как в Новом Орлеане, иногда проезжают конные экипажи. Старые небольшие дома из красного кирпича, с деревянными воротами и ставнями на окнах (в их числе, например, трехэтажный дом Бенджамина Франклина). Есть несколько парков, на улицах в изобилии растут деревья. Под конец сентября листья на деревьях начали опадать, так что кое-где тротуар был слегка засыпан желтой листвой. А более оживленные главные улицы, вроде Маркет-стрит, чем-то напоминали Санкт-Петербург — такие же проспекты со старой архитектурой и потоком людей и машин.
Пройдя через этот район на запад, можно попасть к центральной точке города — мэрии, лежащей на пересечении двух главных улиц: Маркет-стрит и Брод-стрит. К западу от этого здания находится даунтаун, район небоскребов, без которого не может обойтись ни один крупный город в США. В Филадельфии соблюдается нечто вроде градостроительной симметрии: к востоку от мэрии лежит историческая часть города, к западу — современная. Такой принцип позволяет не смешивать старое и новое, дома, созданные двести лет назад, и только что построенные небоскребы — так, как это зачастую происходит в других городах.
Небоскребы, небоскребы — в Чикаго я раскрывал рот при виде этих гигантов, устремленных в небеса. Но к концу путешествия они навевали на меня только скуку. Я видел уже столько высотных зданий, мало чем отличающихся друг от друга, что в Филадельфии даже не стал на них смотреть, и повернул не на запад, а на север.
Место, которое я хотел обязательно посетить (несмотря на наличие множества других достопримечательностей) — дом, где в 40-х годах 19 века жил Эдгар Алан По, величайших, на мой взгляд, американский писатель. В хостеле кто-то мне сказал, что дом этот не представляет особого интереса — но пропустить музей одного из моих самых любимых писателей было бы просто непростительно.
Ориентируясь по карте, я забрел в грязный и запущенный район, разительно отличающийся от центральной части Филадельфии. Маркет-стрит со всеми её историческими памятниками лежала всего в двух-трех километрах к югу, но городской пейзаж стал весьма далек от европейской атмосферы. Жилые дома и прохожие куда-то исчезли. Из зданий попадались, в основном, складские помещения и автостоянки. За забором виднелось старое промышленное здание с облупившейся краской на заводских трубах. Но, наконец, пройдя мимо кучи мусора и старых досок, разбросанных на улице, я вышел в более симпатичный район — с деревьями, домами и чуть большим количеством людей на улицах. Как раз здесь и находился дом Эдгара По.
Когда я вошел, одна семейная пара с ребенком уходила из музея. Этих людей я час назад видел в Зале Независимости. Глава семейства — пожилой и добродушный американец — по моей просьбе сфотографировал меня на фоне Колокола Свободы.
— О, вас и тут наверно нужно фотографировать, — с улыбкой сказал он, увидев меня.
Я заверил, что больше не побеспокою его по этому поводу. Когда он со своей семьей покинул музей, я остался его единственным посетителем. Очевидно, это место не пользовалось популярностью среди туристов. Хранительница музея проводила меня в кинозал и поставила короткий фильм, рассказывающий о жизни писателя и его вкладе в мировую литературу. В это время все-таки пришло еще несколько человек. Я посмотрел фильм в одиночестве и принялся рассматривать тамошние экспонаты.
Узнав, что я русский, хранительница музея оживилась и спросила:
— Вы читали «Преступление и наказание» Достоевского?
— Да.
— Тогда вы наверно помните персонажа Порфирия Петровича. Так вот, Достоевский читал рассказы Эдгара По, и, как считают исследователи, черты многих своих героев позаимствовал из его произведений. Порфирий Петрович — это Огюст Дюпен из рассказа «Убийство на улице Морг». Тот же опирающийся на логику и знание человеческой психологии детектив. А Раскольников во многом повторил черты главного героя рассказа «Черный кот» — по крайней мере, есть такое предположение. Тут у нас, кстати, есть подвал, который служил декорациями к этому рассказу.
Я по лестнице спустился в это подземелье. Жутковатое место: небольшое замкнутое помещение со стенами, выложенными из старого красного кирпича, кое-где уже обвалившегося. Именно в таком месте герой рассказа «Черный кот» — наверно, одного из самых жутких произведений писателя — убил свою жену и замуровал её труп в стене.
Эдгар По, живший в этом доме, — уникальный писатель, который внес огромный вклад в мировую литературу и стал основоположником сразу нескольких литературных жанров. Всего несколько рассказов о сыщике-любителе Огюсте Дюпене, написанных им, предопределили судьбу детективного жанра. Куприн писал, что "Конан-Дойль… умещается вместе со своим Шерлоком Холмсом, как в футляр, в небольшое гениальное произведение Э.По — «Преступление на улице Морг». Фантастические произведения, которые все последующие писатели-фантасты считали образцом жанра, «страшные» новеллы, вроде вышеназванного «Черного кота», и несколько дико смешных рассказов — все это вышло из-под пера одного писателя. А его стихи сегодня изучаются в школах и университетах. Для американской поэзии поэма Эдгара По «Ворон» все равно, что для русской — «Я помню чудное мгновенье…»
Но то, как обошлись с домом этого писателя, меня неприятно удивило. В Америке музеев вообще-то чрезвычайно много, и очевидно иногда им дают возможность поэкспериментировать. Подходы к организации музеев, как известно, существуют разные: часто бывает, что они полностью воссоздают историческую обстановку какой-то эпохи — с мебелью, шторами на окнах и старинными хрустальными люстрами. Например, в «Зале Независимости» на столах лежали чуть ли не те же самые перья, которыми работали делегаты Континентальных конгрессов. Здесь же, в доме Эдгара По, руководство музея пошло другим путем: из всех комнат почему-то полностью убрали мебель и от исторической обстановки остались только вырезки из старых газет и разные безделушки, принадлежавшие писателю. Одна из таких безделушек — фигурка маленькой черной мыши — была, кажется, единственной вещью в большой пустой комнате на втором этаже. Наверно, поэтому среди туристов музей совсем не популярен — в этом городе, где все дышит историей, он кажется какой-то насмешкой над писателем — в его доме остались только пустые комнаты с голыми стенами, в которых смотреть-то особо не на что. И если бы не просмотренный фильм и две книжки Эдгара По на английском языке, купленные у выхода, я бы не выразил большой радости по поводу посещения этого места.
Глава 19. Прибытие в Нью-Йорк.
Я в Нью-Йорке. Столица мира, пуп земли, центр вселенной. Машины проезжают мимо по одной из двенадцати авеню Манхэттена, пестрая толпа движется по тротуару, небоскребы нависают надо мной со всех сторон. Город шумит и бурлит, готовый показать себя во всем многообразии людей, зданий, районов, улиц, музеев, парков.
Один день я провел у друзей своих родителей в городе Фэйр-Лоун (FairLawn), штат Нью-Джерси — одном из тех многочисленных пригородов, которые окружают главный город страны со всех сторон. А утром, 27 сентября, на автобусе отправился в Нью-Йорк и доехал на нем до автовокзала «Port Authority».
Как я уже писал, автостанции других городов — терминалы компании «Грейхаунд» — это простые одноэтажные здания без лишней роскоши и изысков. В Нью-Йорке же, как в центре страны, автовокзал достигает весьма внушительных размеров. «Port Authority» напоминает скорее крупный международный аэропорт — большое здание в несколько этажей, со множеством ресторанов и магазинов. Автобусы здесь прибывают и отбывают на многоуровневые стоянки. Количество ворот, от которых они отходят, достигает, наверно, нескольких сотен. Например, когда я ехал из Нью-Йорка в Нью-Джерси, автобус ждал меня у ворот номер 224.
Утром в будний день на эту станцию в Нью-Йорк на работу приезжают жители пригородов — эдакого ближнего Подньюйоркья. У кого-то нет собственной машины, кто-то считает, что так на работу добираться гораздо удобнее — так или иначе, тысячи людей приезжают на «Port Authority» и расходятся отсюда в разных направлениях.
Прямо за воротами начинается центр города — Манхэттен. В это время дня он производит пугающее впечатление — толпы людей, спешащих на работу, шумящие и сигналящие машины, грязные улицы, и занимающие полнеба небоскребы. Звуками утренний город напоминает работающий завод: ревут машины, вдалеке раздаются сирены полицейских машин, рабочие сверлят асфальт — все это смешивается в однообразный гул, который сопровождает тебя везде.
Схему нью-йоркских улиц, наверно, знают многие. С севера на юг город рассекают авеню — большие проспекты с широкими тротуарами и двусторонним многополосным движением. Перпендикулярно им, с запада на восток идут «стриты» — более узкие и гораздо менее красивые улицы. На них установлено одностороннее движением — обозначаемое в Америке простым указателем «one way» (одно направление). Такая схема не соблюдается лишь на окраинах и на юге Манхэттэна. Вдобавок к этому есть еще и Бродвей — главная улица Манхэттэна, которая по диагонали пересекает город и нарушает весь этот удобный и логичный порядок. Впрочем, именно благодаря Бродвею, который пересекает улицы не под прямым, а под острым углом, появилось несколько интересных зданий. Пройдя от автовокзала несколько кварталов на юг, я увидел небоскреб «Флэтайрон Билдинг» (Flatiron Building). Это стоящее на углу Бродвея и Пятой авеню здание имеет всего три стороны и напоминает формой трехгранную призму — слово «flatiron» переводится как «утюг». Только таким образом архитектору удалось вписать здание в перекресток.
Итак, Нью-Йорк — город поражающий и немного пугающий. Чем-то он напоминает Москву, да и вообще крупные мегаполисы мира. Контрасты здесь те же, что и в Чикаго: следом за бизнесменом в чистом выглаженном костюме пройдет грязный бродяга; аромат сладкого печенья, доносящийся из ближайшей кофейни, сменится зловонным запахом из канализационного люка. Стоит посмотреть не вверх, а вниз, и вместо сверкающих небоскребов увидишь грязный тротуар, брошенные окурки, сваленные в кучу мешки с мусором. Как мне показалось, любой другой город в Америке на порядок чище и опрятнее, чем Нью-Йорк.
Небоскребы создают довольно интересное психологическое ощущение. «Высота» улицы (то есть высота образующих его зданий) здесь больше, чем ширина. Особенно это заметно на «стритах», гораздо более узких, нежели «авеню». Здесь, на небольшой проезжей части и узком тротуаре, где небоскребы уходят наверх и теряются где-то далеко в небе, чувствуешь себя словно в глубоком ущелье, куда только иногда заглядывает солнце.
В этих ущельях, которые здесь называют улицами, почти нет жилых зданий. Начиная со второго и до последнего этажа, в небоскребах расположились офисы, а первые этажи занимает сфера услуг. Во время прогулки по улице всегда есть куда зайти, что-то поесть, купить или, скажем, постричься. В Нью-Йорке, в отличие от других американских городов, очень развита уличная торговля едой, что тоже роднит его с Москвой. Чебуреки здесь пока еще не продают, но хот-доги и другие американские блюда встречаются часто. Кроме того, на улицах торгуют овощами, фруктами, цветами. И если в России такая торговля сосредоточивается в основном на рынках, то здесь она разбросана по всему городу — не пройдете и пяти минут, как на оживленном перекрестке — на углу какой-нибудь Шестой авеню и Двадцать второй улицы — встретите торговца, у которого в лотках насыпаны яблоки, бананы, помидоры, виноград и все, что вы пожелаете.
Кроме продуктов, можно купить и множество бесполезных вещей — вроде сувениров, которые тут продают сплошь и рядом. По всему городу разбросаны сувенирные лавки с календарями, плакатами, одеждой, путеводителями, брелками и прочими безделушками с надписью «New York» и городскими видами. Как и везде по Америке, сувенирная продукция часто делается с юмором и иронией. Например, надпись на купленном мною брелке для ключей гласила: «Мой друг был в Нью-Йорке и единственное, что он привез оттуда — этот паршивый брелок».
А у выхода из магазинов, на улице стоят крутящиеся лотки с открытками и вешалки с нью-йоркскими футболками. Самой распространенная — незатейливая белая футболка с надписью «I love NY». Эти вещи можно взять оптом — так выйдет дешевле. Рядом с товаром так и написано: «Футболки: 6 за 10 долларов» или «Открытки: 5 за 50 центов». Особенно это выгодно тем, у кого имеются толпы жадных и нетерпеливых знакомых — можно закупить оптовую партию и потом раздаривать своим друзьям и родственникам.
Я покрутил лоток с открытками, примерил футболку, обошел двухметровую Статую Свободы, стоящую на тротуаре, и пошел дальше.
Простые нью-йоркцы идут по своим делам. Причем, идут очень быстро: на улицах все спешат, каждый словно имеет какое-то ответственное задание или важное поручение, поэтому торопится со страшной силой. Даже когда белая фигурка пешехода на светофоре сменяется мигающей красной рукой, останавливающей переходящих дорогу; даже когда она перестает мигать и загорается ровным красным светом — даже тогда пешеход, торопящийся на работу, может пробежать по улице прямо перед носом у машин, готовых двинутся с места. Правила дорожного движения здесь, как и везде в Америке, для пешеходов лишь нечто вроде декларации, которую рекомендуют, но не обязуют исполнять. Но нью-йоркские водители по сравнению с автолюбителями других городов гораздо более беспокойные. Ни в одном другом городе я не видел, чтобы водитель сигналил или торопил пешехода, переходящего дорогу на красный свет. Здесь же такое в порядке вещей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
На экскурсии гид собрал нас в одном зале и вкратце рассказал о роли этих зданий в американской истории, а затем повел всес собственно в «Зал Независимости». Именно в этом сравнительно небольшом помещении проходили заседания Континентального Конгресса, принявшего решение об отделении от Великобритании.
Только тут я с сожалением осознал, что, несмотря на три месяца, проведенных в Америке, мой английский оставляет желать лучшего. Большая часть того, о чем говорил гид — молодой чернокожий паренек — осталась для меня загадкой. То ли речь его была усыпана политическими терминами (объясняющими, что дали американцам подписанные в этом месте Декларация Независимости и Конституция), то ли говорил он слишком быстро, стараясь уложиться в отведенные ему полчаса, но интереснейшие исторические факты, которыми я мог бы сейчас поделиться, прошли мимо моих ушей. Так что советую дотошному читателю выучить английский язык, поехать в Филадельфию и там послушать вместо меня, о чем рассказывает экскурсовод.
Только в зале, где проходили заседания Континентального Конгресса, я начал немного понимать его слова. Он показал на ряд столов — где до сих пор лежат перья и чернильницы основателей США, и рассказал как проходили заседания: за каким столом сидел Вашингтон, где находился Джефферсон и чем в это время был занят Франклин. Затем экскурсовод показал копию Декларации Независимости и продолжил:
— Все думают, что Декларация была подписана 4 июля 1776 года. На самом деле это не совсем так. Она была подписана позже — в августе 1776 года. Вы спросите меня: что же мы тогда отмечаем 4 июля? Вы спросите: за что же мы заплатили деньги, чтобы приехать сюда? — слушатели улыбнулись. — Я отвечу вам: 4 июля — день принятия Декларации Независимости и именно этот день стал одним из главных праздников США. Так что запомните, 4 июля — день принятия, а не подписания Декларации Независимости. А теперь кто-нибудь скажет мне, когда была принята Конституция США?
Год слушатели вспомнили, но дату не смог назвать никто.
— 17 сентября 1787 года, — сказал за них экскурсовод. — Итак, когда было принята Конституция?
Люди почти хором сказали:
— 17 сентября 1787 года!
— А когда была принята Декларация Независимости?
Слушатели опять с улыбкой, нестройным, но дружным хором ответили на вопрос.
Исторический центр — Зал Независимости и другие здания — расположен в восточной части Филадельфии. Атмосферой этот район напоминает европейские города. Здесь есть тихие заброшенные переулки и мощеные улицы, по которым, как в Новом Орлеане, иногда проезжают конные экипажи. Старые небольшие дома из красного кирпича, с деревянными воротами и ставнями на окнах (в их числе, например, трехэтажный дом Бенджамина Франклина). Есть несколько парков, на улицах в изобилии растут деревья. Под конец сентября листья на деревьях начали опадать, так что кое-где тротуар был слегка засыпан желтой листвой. А более оживленные главные улицы, вроде Маркет-стрит, чем-то напоминали Санкт-Петербург — такие же проспекты со старой архитектурой и потоком людей и машин.
Пройдя через этот район на запад, можно попасть к центральной точке города — мэрии, лежащей на пересечении двух главных улиц: Маркет-стрит и Брод-стрит. К западу от этого здания находится даунтаун, район небоскребов, без которого не может обойтись ни один крупный город в США. В Филадельфии соблюдается нечто вроде градостроительной симметрии: к востоку от мэрии лежит историческая часть города, к западу — современная. Такой принцип позволяет не смешивать старое и новое, дома, созданные двести лет назад, и только что построенные небоскребы — так, как это зачастую происходит в других городах.
Небоскребы, небоскребы — в Чикаго я раскрывал рот при виде этих гигантов, устремленных в небеса. Но к концу путешествия они навевали на меня только скуку. Я видел уже столько высотных зданий, мало чем отличающихся друг от друга, что в Филадельфии даже не стал на них смотреть, и повернул не на запад, а на север.
Место, которое я хотел обязательно посетить (несмотря на наличие множества других достопримечательностей) — дом, где в 40-х годах 19 века жил Эдгар Алан По, величайших, на мой взгляд, американский писатель. В хостеле кто-то мне сказал, что дом этот не представляет особого интереса — но пропустить музей одного из моих самых любимых писателей было бы просто непростительно.
Ориентируясь по карте, я забрел в грязный и запущенный район, разительно отличающийся от центральной части Филадельфии. Маркет-стрит со всеми её историческими памятниками лежала всего в двух-трех километрах к югу, но городской пейзаж стал весьма далек от европейской атмосферы. Жилые дома и прохожие куда-то исчезли. Из зданий попадались, в основном, складские помещения и автостоянки. За забором виднелось старое промышленное здание с облупившейся краской на заводских трубах. Но, наконец, пройдя мимо кучи мусора и старых досок, разбросанных на улице, я вышел в более симпатичный район — с деревьями, домами и чуть большим количеством людей на улицах. Как раз здесь и находился дом Эдгара По.
Когда я вошел, одна семейная пара с ребенком уходила из музея. Этих людей я час назад видел в Зале Независимости. Глава семейства — пожилой и добродушный американец — по моей просьбе сфотографировал меня на фоне Колокола Свободы.
— О, вас и тут наверно нужно фотографировать, — с улыбкой сказал он, увидев меня.
Я заверил, что больше не побеспокою его по этому поводу. Когда он со своей семьей покинул музей, я остался его единственным посетителем. Очевидно, это место не пользовалось популярностью среди туристов. Хранительница музея проводила меня в кинозал и поставила короткий фильм, рассказывающий о жизни писателя и его вкладе в мировую литературу. В это время все-таки пришло еще несколько человек. Я посмотрел фильм в одиночестве и принялся рассматривать тамошние экспонаты.
Узнав, что я русский, хранительница музея оживилась и спросила:
— Вы читали «Преступление и наказание» Достоевского?
— Да.
— Тогда вы наверно помните персонажа Порфирия Петровича. Так вот, Достоевский читал рассказы Эдгара По, и, как считают исследователи, черты многих своих героев позаимствовал из его произведений. Порфирий Петрович — это Огюст Дюпен из рассказа «Убийство на улице Морг». Тот же опирающийся на логику и знание человеческой психологии детектив. А Раскольников во многом повторил черты главного героя рассказа «Черный кот» — по крайней мере, есть такое предположение. Тут у нас, кстати, есть подвал, который служил декорациями к этому рассказу.
Я по лестнице спустился в это подземелье. Жутковатое место: небольшое замкнутое помещение со стенами, выложенными из старого красного кирпича, кое-где уже обвалившегося. Именно в таком месте герой рассказа «Черный кот» — наверно, одного из самых жутких произведений писателя — убил свою жену и замуровал её труп в стене.
Эдгар По, живший в этом доме, — уникальный писатель, который внес огромный вклад в мировую литературу и стал основоположником сразу нескольких литературных жанров. Всего несколько рассказов о сыщике-любителе Огюсте Дюпене, написанных им, предопределили судьбу детективного жанра. Куприн писал, что "Конан-Дойль… умещается вместе со своим Шерлоком Холмсом, как в футляр, в небольшое гениальное произведение Э.По — «Преступление на улице Морг». Фантастические произведения, которые все последующие писатели-фантасты считали образцом жанра, «страшные» новеллы, вроде вышеназванного «Черного кота», и несколько дико смешных рассказов — все это вышло из-под пера одного писателя. А его стихи сегодня изучаются в школах и университетах. Для американской поэзии поэма Эдгара По «Ворон» все равно, что для русской — «Я помню чудное мгновенье…»
Но то, как обошлись с домом этого писателя, меня неприятно удивило. В Америке музеев вообще-то чрезвычайно много, и очевидно иногда им дают возможность поэкспериментировать. Подходы к организации музеев, как известно, существуют разные: часто бывает, что они полностью воссоздают историческую обстановку какой-то эпохи — с мебелью, шторами на окнах и старинными хрустальными люстрами. Например, в «Зале Независимости» на столах лежали чуть ли не те же самые перья, которыми работали делегаты Континентальных конгрессов. Здесь же, в доме Эдгара По, руководство музея пошло другим путем: из всех комнат почему-то полностью убрали мебель и от исторической обстановки остались только вырезки из старых газет и разные безделушки, принадлежавшие писателю. Одна из таких безделушек — фигурка маленькой черной мыши — была, кажется, единственной вещью в большой пустой комнате на втором этаже. Наверно, поэтому среди туристов музей совсем не популярен — в этом городе, где все дышит историей, он кажется какой-то насмешкой над писателем — в его доме остались только пустые комнаты с голыми стенами, в которых смотреть-то особо не на что. И если бы не просмотренный фильм и две книжки Эдгара По на английском языке, купленные у выхода, я бы не выразил большой радости по поводу посещения этого места.
Глава 19. Прибытие в Нью-Йорк.
Я в Нью-Йорке. Столица мира, пуп земли, центр вселенной. Машины проезжают мимо по одной из двенадцати авеню Манхэттена, пестрая толпа движется по тротуару, небоскребы нависают надо мной со всех сторон. Город шумит и бурлит, готовый показать себя во всем многообразии людей, зданий, районов, улиц, музеев, парков.
Один день я провел у друзей своих родителей в городе Фэйр-Лоун (FairLawn), штат Нью-Джерси — одном из тех многочисленных пригородов, которые окружают главный город страны со всех сторон. А утром, 27 сентября, на автобусе отправился в Нью-Йорк и доехал на нем до автовокзала «Port Authority».
Как я уже писал, автостанции других городов — терминалы компании «Грейхаунд» — это простые одноэтажные здания без лишней роскоши и изысков. В Нью-Йорке же, как в центре страны, автовокзал достигает весьма внушительных размеров. «Port Authority» напоминает скорее крупный международный аэропорт — большое здание в несколько этажей, со множеством ресторанов и магазинов. Автобусы здесь прибывают и отбывают на многоуровневые стоянки. Количество ворот, от которых они отходят, достигает, наверно, нескольких сотен. Например, когда я ехал из Нью-Йорка в Нью-Джерси, автобус ждал меня у ворот номер 224.
Утром в будний день на эту станцию в Нью-Йорк на работу приезжают жители пригородов — эдакого ближнего Подньюйоркья. У кого-то нет собственной машины, кто-то считает, что так на работу добираться гораздо удобнее — так или иначе, тысячи людей приезжают на «Port Authority» и расходятся отсюда в разных направлениях.
Прямо за воротами начинается центр города — Манхэттен. В это время дня он производит пугающее впечатление — толпы людей, спешащих на работу, шумящие и сигналящие машины, грязные улицы, и занимающие полнеба небоскребы. Звуками утренний город напоминает работающий завод: ревут машины, вдалеке раздаются сирены полицейских машин, рабочие сверлят асфальт — все это смешивается в однообразный гул, который сопровождает тебя везде.
Схему нью-йоркских улиц, наверно, знают многие. С севера на юг город рассекают авеню — большие проспекты с широкими тротуарами и двусторонним многополосным движением. Перпендикулярно им, с запада на восток идут «стриты» — более узкие и гораздо менее красивые улицы. На них установлено одностороннее движением — обозначаемое в Америке простым указателем «one way» (одно направление). Такая схема не соблюдается лишь на окраинах и на юге Манхэттэна. Вдобавок к этому есть еще и Бродвей — главная улица Манхэттэна, которая по диагонали пересекает город и нарушает весь этот удобный и логичный порядок. Впрочем, именно благодаря Бродвею, который пересекает улицы не под прямым, а под острым углом, появилось несколько интересных зданий. Пройдя от автовокзала несколько кварталов на юг, я увидел небоскреб «Флэтайрон Билдинг» (Flatiron Building). Это стоящее на углу Бродвея и Пятой авеню здание имеет всего три стороны и напоминает формой трехгранную призму — слово «flatiron» переводится как «утюг». Только таким образом архитектору удалось вписать здание в перекресток.
Итак, Нью-Йорк — город поражающий и немного пугающий. Чем-то он напоминает Москву, да и вообще крупные мегаполисы мира. Контрасты здесь те же, что и в Чикаго: следом за бизнесменом в чистом выглаженном костюме пройдет грязный бродяга; аромат сладкого печенья, доносящийся из ближайшей кофейни, сменится зловонным запахом из канализационного люка. Стоит посмотреть не вверх, а вниз, и вместо сверкающих небоскребов увидишь грязный тротуар, брошенные окурки, сваленные в кучу мешки с мусором. Как мне показалось, любой другой город в Америке на порядок чище и опрятнее, чем Нью-Йорк.
Небоскребы создают довольно интересное психологическое ощущение. «Высота» улицы (то есть высота образующих его зданий) здесь больше, чем ширина. Особенно это заметно на «стритах», гораздо более узких, нежели «авеню». Здесь, на небольшой проезжей части и узком тротуаре, где небоскребы уходят наверх и теряются где-то далеко в небе, чувствуешь себя словно в глубоком ущелье, куда только иногда заглядывает солнце.
В этих ущельях, которые здесь называют улицами, почти нет жилых зданий. Начиная со второго и до последнего этажа, в небоскребах расположились офисы, а первые этажи занимает сфера услуг. Во время прогулки по улице всегда есть куда зайти, что-то поесть, купить или, скажем, постричься. В Нью-Йорке, в отличие от других американских городов, очень развита уличная торговля едой, что тоже роднит его с Москвой. Чебуреки здесь пока еще не продают, но хот-доги и другие американские блюда встречаются часто. Кроме того, на улицах торгуют овощами, фруктами, цветами. И если в России такая торговля сосредоточивается в основном на рынках, то здесь она разбросана по всему городу — не пройдете и пяти минут, как на оживленном перекрестке — на углу какой-нибудь Шестой авеню и Двадцать второй улицы — встретите торговца, у которого в лотках насыпаны яблоки, бананы, помидоры, виноград и все, что вы пожелаете.
Кроме продуктов, можно купить и множество бесполезных вещей — вроде сувениров, которые тут продают сплошь и рядом. По всему городу разбросаны сувенирные лавки с календарями, плакатами, одеждой, путеводителями, брелками и прочими безделушками с надписью «New York» и городскими видами. Как и везде по Америке, сувенирная продукция часто делается с юмором и иронией. Например, надпись на купленном мною брелке для ключей гласила: «Мой друг был в Нью-Йорке и единственное, что он привез оттуда — этот паршивый брелок».
А у выхода из магазинов, на улице стоят крутящиеся лотки с открытками и вешалки с нью-йоркскими футболками. Самой распространенная — незатейливая белая футболка с надписью «I love NY». Эти вещи можно взять оптом — так выйдет дешевле. Рядом с товаром так и написано: «Футболки: 6 за 10 долларов» или «Открытки: 5 за 50 центов». Особенно это выгодно тем, у кого имеются толпы жадных и нетерпеливых знакомых — можно закупить оптовую партию и потом раздаривать своим друзьям и родственникам.
Я покрутил лоток с открытками, примерил футболку, обошел двухметровую Статую Свободы, стоящую на тротуаре, и пошел дальше.
Простые нью-йоркцы идут по своим делам. Причем, идут очень быстро: на улицах все спешат, каждый словно имеет какое-то ответственное задание или важное поручение, поэтому торопится со страшной силой. Даже когда белая фигурка пешехода на светофоре сменяется мигающей красной рукой, останавливающей переходящих дорогу; даже когда она перестает мигать и загорается ровным красным светом — даже тогда пешеход, торопящийся на работу, может пробежать по улице прямо перед носом у машин, готовых двинутся с места. Правила дорожного движения здесь, как и везде в Америке, для пешеходов лишь нечто вроде декларации, которую рекомендуют, но не обязуют исполнять. Но нью-йоркские водители по сравнению с автолюбителями других городов гораздо более беспокойные. Ни в одном другом городе я не видел, чтобы водитель сигналил или торопил пешехода, переходящего дорогу на красный свет. Здесь же такое в порядке вещей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28