Захватив врасплох маленький саудовский гарнизон, иракцы заняли город и почти два дня оказывали сопротивление попыткам союзников выбить их. Вскоре американцы понесли свои первые потери в наземной борьбе, когда были убиты 11 морских пехотинцев (7 из них от собственного огня). Потери иракцев в живой силе и технике были гораздо выше: десятки убитых и сотни пленных.
Обе стороны тотчас объявили о своей победе в первой наземной стычке на этой войне. Иракцы описывали свои действия как «удар молнии по царству зла». Они утверждали, что операция была спланирована Саддамом вместе с Советом Революционного Командования и военным руководством и что президент посетил свои войска в Басре за несколько дней до сражения, чтобы лично отдать приказ о наступлении. Коалиция, со своей стороны, принижала важность сражения, и командующий силами союзников генерал Норман Шварцкопф сказал, что она была «столь же значительной, как москит на слоне». Дело в том, что оба заявления по-своему справедливы. Несмотря на отрицание союзников, иракцам в какой-то мере удалась тактическая внезапность, а их способность некоторое время продержаться была важным пропагандистским козырем для Хусейна. И все же иракцы определенно потерпели поражение, и им не удалось достичь какой-либо конкретной цели.
Вскоре стало ясно, что, с иракской точки зрения, налет на Хафджи был частью плана более широкого наступления.
— Буш пытался избежать встречи солдат лицом к лицу, и он заменил такую встречу техникой, стреляющей издалека, — заявило багдадское радио. — Однако люди веры, доблести и чести в славном и героическом Ираке не дадут Бушу и Фахду возможности скрыть свое ничтожество. Так, первые лучи рассвета 30 января осветили поле великой битвы, вселяя надежду в сердца правоверным мусульманам и честным людям всего мира.
Это напыщенное велеречие сопровождалось крупными перемещениями войск в направлении к саудовской границе. 31 января источники союзников сообщили, что четыре иракские механизированные дивизии приблизительно с 240 танков и 60 000 солдат сосредоточились неподалеку от города Вафра на юго-западной кувейтской границе. Вместе с иракской колонной, продвигающейся по Кувейту, растянувшись на десять миль, эти подразделения были подвергнуты жестоким воздушным ударам, которые привели к тяжелым потерям, и предотвратили дальнейшее продвижение иракских войск.
Решение Саддама ввергнуть свои войска в открытое сражение, несмотря на и вопиющую уязвимость для самолетов противника, было правильно истолковано союзниками как указание на все более отчаянные попытки Саддама втянуть коалицию в наземное противостояние. Президент Буш сразу же заявил, что он не попадется в эту ловушку и что наземное наступление будет предпринято «когда наступит подходящий момент». Инстинктивной реакцией Саддама на это хладнокровное заявление была угроза эскалации конфликта на еще более высокий уровень.
— Мы используем все силы и все виды оружия, какие только у нас есть, — предупредила «Аль-Кадисия» 2 февраля, — от кухонных ножей до оружия массового уничтожения.
Хотя эта угроза и была воспринята союзниками всерьез, иракский лидер остался верен своей прошлой модели: испробовать все возможные варианты, прежде чем прибегнуть к крайним мерам — к химической войне. Во время ирано-иракской войны он эффективно эксплуатировал грозный дух иранского фундаментализма, чтобы использовать внутреннюю и международную поддержку для сохранения своей власти. Теперь, снова попав в капкан войны, которую он сам же затеял, Хусейн пытался отвлечь общественное мнение от своей варварской оккупации Кувейта и изобразить Ирак как несчастную жертву западной агрессии, преувеличивая степень морального ущерба и число жертв среди гражданского населения от воздушных налетов.
Стратегия его собственных высказываний и его информационных средств была одновременно направлена на три разные аудитории. Иракский народ, который уже нельзя было больше убедить в том, что его «доблестные орлы» наносят сокрушительные удары по воздушным силам союзников, побуждался к тому, чтобы перенацелить свое возмущение западными «зверствами» на безоговорочную поддержку военных усилий. От арабских масс вне Ирака, очень гордившихся непокорностью Саддама, ожидалось, что они публично выразят недовольство своими собственными лидерами и окажут давление на арабских членов коалиции, чтобы те отказались от своего «позорного поведения». Наконец, телевизионные картины (якобы) беспорядочных бомбардировок были предназначены, чтобы укрепить «лагерь мира» на Западе и спровоцировать там публичные дебаты о законности стратегической воздушной войны.
Чтобы внедрить эту пропаганду, западные журналисты, высланные из Ирака в начале войны, получили разрешение вернуться в страну и посетить тщательно подобранные Хусейном места, чтобы потом подтвердить сведения о бессмысленных разрушениях, вызванных воздушными налетами. Хотя эти места полностью контролировались иракцами (отказавшими западным журналистам в какой-либо информации о разрушениях на военных объектах) и хотя за пределами Ирака было ясно, что действительные масштабы страданий гражданского населения были гораздо меньше, чем заявлял Ирак, последняя уловка Саддама оказалась высокоэффективной. В Марокко около 300 000 человек вышли на улицы, вынудив короля Хасана смущенно объясняться по поводу своего участия в военной коалиции против Саддама. Король Иордании Хусейн, со своей стороны, выразил поддержку Саддаму, обвинив союзников в «совершении военных преступлений под прикрытием резолюций ООН». Даже президент Буш не мог остаться равнодушным к нарастающему брожению в арабском мире. В специальном телефонном разговоре с Хафезом Асадом он заверил сирийского президента, что коалиция делает все возможное, чтобы избежать гражданских жертв. И, что более важно, некоторое беспокойство относительно хода воздушной кампании заставило его 7 февраля послать двух своих старших военных советников — министра обороны Чейни и председателя объединенного генштаба генерала Пауэла — в Саудовскую Аравию, чтобы обсудить с полевыми командирами сроки наземного наступления. К досаде Саддама, этот высокий визит не вызвал ожидаемого изменения стратегии. Возвратившись в Вашингтон, Чейни и Пауэл, как сообщалось, информировали президента Буша, что, по мнению полевых командиров, воздушная война значительно подорвала мощь и моральный дух иракских вооруженных сил, но все же этого недостаточно, чтобы начинать наземную войну; таким образом, они рекомендовали Бушу продолжать бомбардировки еще некоторое время — возможно, еще месяц, чтобы добиться максимального эффекта. Это решение никак не устраивало Хусейна. Его войска в Кувейте систематически истреблялись, и все больше иракцев сдавалось в плен. По официальным сведениям союзников, примерно 1 300 иракских танков из общего количества в 4 280 на кувейтском театре военных действий были уничтожены или серьезно повреждены. Было захвачено больше 1 110 из иракских 3 100 артиллерийских орудий, вместе с 800 из 2 870 бронетранспортеров. Военные потери Ирака на кувейтском военном театре, судя по оценкам, превышали 50 000. Гражданская жизнь в Ираке становилась столь же невыносимой. В Багдаде и других больших городах Ирака не было электричества и воды, жителям Багдада грозила холера и брюшной тиф. К началу февраля правительство вынуждено было объявить приостановку продажи топлива на неопределенное время, что привело к почти полному параличу гражданских перевозок. В этот момент, когда, казалось, желаемое наземное сражение снова ускользало, Саддаму повезло снова. 13 февраля американские бомбардировщики разрушили бомбоубежище поблизости от Багдада, в Амирии, где погибло приблизительно 300 мирных жителей.
Иракцы не преминули воспользоваться этой сверхудачной возможностью, чтобы дискредитировать воздушную кампанию союзников, которая, как они уверяли, была направлена на уничтожение Ирака, а не на освобождение Кувейта. Иностранных журналистов быстро направили на место происшествия, и душераздирающие картины извлечения тел из-под обломков были показаны всему миру. Американская администрация обвинила в этом трагическом инциденте Саддама. Как сказал представитель Белого дома Марлин Фицуотер, бункер был всем известным командным пунктом, и мирных жителей там вообще не должно было быть. Инспектор объединенного верховного командования генерал Томас Келли пошел еще дальше, доказывая, что нельзя исключить «хладнокровного решения со стороны Саддама Хусейна послать в это помещение мирных жителей, так, чтобы мы об этом не узнали и разбомбили их. Он не мог не знать, что нам известно: это чисто военный объект».
Неумышленный или преднамеренный, но этот трагический случай сыграл на руку Саддаму Хусейну. Союзники быстро заявили, что пересмотрят свою воздушную стратегию, сместив фокус на иракские войска в Кувейте и заранее предупреждая о предстоящих стратегических бомбардировках в глубине Ирака. Что было не менее важно с точки зрения Саддама, в Вашингтоне раздавались предложения, что следует ускорить наземное наступление. Одновременно открылась новая дипломатическая перспектива, когда Москва ответила на неожиданную эскалацию, отправив в Багдад специального посланника, Евгения Примакова, чтобы обсудить возможности прекращения огня.
Тут Саддам решил, что настал момент довести дело до конца, или спровоцировав наземную войну, или, еще лучше, найдя дипломатическое решение. Воспользовавшись визитом Примакова и чрезвычайным заседанием Совета Безопасности по обсуждению войны в Заливе, Совет Революционного Командования 15 февраля объявил о «готовности Ирака рассмотреть резолюцию Совета Безопасности № 660 от 1990 года с целью достичь достойного и приемлемого решения, включая вывод войск».
Заявление Ирака поразило весь мир. В первый раз с 5 августа 1990 года иракские президент упомянул о своей готовности уйти из Кувейта, девятнадцатой провинции Ирака в последние полгода. Казалось, в конце туннеля забрезжили лучики света. Народ в Багдаде радовался.
— Давно пора уйти из Кувейта, — с нехарактерной откровенностью сказал молодой багдадец иностранным телекорреспондентам, — эта война невыносима. Багдад больше не город. Он превратился в пустыню.
И вскоре первоначальная эйфория сменилась мучительным разочарованием: выяснилось, что готовность Саддама уйти из Кувейта сопровождалась цепью условий, которые сводили на нет букву и дух резолюции № 660. Уход Ирака не только ставился в зависимость от ухода Израиля «из Палестины и арабских территорий, которые он оккупирует на Голанах и в южном Ливане», и от отмены всех резолюций ООН, направленных против Ирака, но и обусловливался международными гарантиями относительно «исторических прав Ирака на суше и на море», что включало, в общем, признание притязаний Ирака на Кувейт и, возможно, продолжение частичной или полной оккупации эмирата. Кроме того, Саддам составил список требований, включая аннулирование иностранного долга Ирака в 80 миллиардов долларов и восстановление Ирака за счет союзников.
Неудивительно, что эти требования были отвергнуты Джорджем Бушем как «жестокое надувательство», и он призвал «армию и народ Ирака взять дело в свои руки и свергнуть диктатора», Ирак ответил новой угрозой применить химическое оружие.
— Если не прекратятся бомбардировки Ирака, — предупредил представитель Ирака в ООН Абдель Амир аль-Анбари, — у нас не будет другого выхода, кроме как обратиться к оружию массового поражения.
Это заявление, так же как и иракская «мирная инициатива», было истолковано Пентагоном как дальнейшее указание на то, что Саддам дошел до крайности. Налеты усилились, подготовка к наземной войне ускорилась, и хотя администрация отрицала заявление французов, что дата решительного наступления уже установлена, президент Буш обещал кувейтцам, что этот кошмар закончится «очень, очень быстро».
Американская оценка отчаяния Саддама вскоре была подтверждена. 18 февраля 1991 года Тарик Азиз приехал в Москву, где ему представили советский план прекращения огня. Через три дня, под пристальным вниманием международного сообщества, Азиз привез в советскую столицу ответ Саддама. Тогда мир узнал, что иракский лидер принял советское предложение, согласившись на полный и безоговорочный уход из Кувейта в соответствии с резолюцией ООН № 660.
Хотя советское предложение расходилось с военными целями союзников, ибо в нем ставилось условие отменить все другие резолюции против Ирака и прекратить санкции до завершения ухода из Кувейта, оно, безусловно, содержало значительные уступки Ирака. В соответствии с советским предложением, Саддам фактически согласился с потерей Кувейта и перестал корчить из себя защитника палестинского дела. Попытка связать его личное выживание с более широкими арабскими устремлениями, начатая его «мирной инициативой» 12 августа 1990 года, резко пресеклась. Верный своей природе, в этот трудный момент он предпочел сконцентрироваться на условиях, представляющих наибольшую угрозу для его собственного политического будущего: суды за военные преступления, репарации Кувейту и прекращение экономических санкций. То, что Саддам уже думал о послевоенной ситуации, было проиллюстрировано и в его воинственной речи, произнесенной за несколько часов до принятия советского предложения. Еще раз описав конфликт как битву между благородным воинством Ислама и злыми полчищами неверных, Саддам пообещал продолжать борьбу «независимо от политических усилий, которые мы прилагаем, и формулировки, которую Тарик Азиз отвез в Москву». Представив свои уступки Москве как единственную кульминацию своего шестимесячного вызова западному миру, Саддам пытался подготовить своих подданных, представив неизбежный уход из Кувейта как акт национального величия.
Уступки Саддама несколько запоздали. Установив уже дату, когда иракские войска будут выбиты из Кувейта (хотя и сохраняя этот факт на тот момент в тайне), и поняв всю степень обеспокоенности Саддама, президент Буш не потерпел бы тактики проволочек, которые пошли бы на пользу иракскому диктатору.
— Коалиция дает Саддаму Хусейну время до полудня в субботу (8 вечера по иракскому времени, 23 февраля), чтобы он сделал то, что должен — начал немедленный и безоговорочный уход из Кувейта, — сказал он. — Он должен заявить публично и официально, что принимает эти условия.
Несмотря на свое безвыходное положение, Саддам не мог позволить себе столь явно подчиниться американскому ультиматуму. С его точки зрения, такая капитуляция была бы равнозначна подписанию собственного смертного приговора. С виду оставаясь непреклонным, он попытался возродить советскую мирную инициативу, которая предлагала ему единственную надежду представить иракский уход как морально ответственный акт, великодушное согласие на просьбу дружественной великой державы. Тарик Азиз предложил Советам дальнейшие уступки. Это зондирование почвы насчет мира сопутствовало признакам того, что Ирак готовится к наземной войне и, возможно, к уходу из Кувейта: ускоренная практика «выжженной земли» (иракские войска подожгли в Кувейте почти половину из 940 нефтяных месторождений), массовые казни кувейтцев.
То, что Саддам примирился с неизбежностью наземной кампании, было вскоре подчеркнуто его публичным отрицанием ультиматума. Наземное сражение было его стратегической целью с самого начала войны, и хотя оно во многом потеряло свою привлекательность из-за урона, нанесенного иракским войскам воздушными налетами, Саддам считал этот вариант все же более благоприятным для своего престижа, чем безоговорочная капитуляция.
Президент Буш ответил на иракский отказ через несколько часов. В 4 часа утра (по иракскому времени) в воскресенье, 24 февраля, он объявил, что верховный главнокомандующий силами коалиции в Саудовской Аравии, генерал Норман Шварцкопф, получил указания «использовать все наличные силы, включая наземные войска, чтобы выбить иракскую армию из Кувейта». Через двенадцать часов, в своем первом официальном заявлении с начала наземного наступления генерал Шварцкопф сообщил десяткам иностранных журналистов, что наступление «идет потрясающе успешно», что союзные силы уже «достигли всех своих целей, поставленных на первый день», и что «потери были на удивление небольшими».
Несмотря на признаки головокружительного успеха союзников, Саддам еще раз призвал своих солдат предпочесть смерть унижению. Вспомнив ислам и цитируя Коран, Саддам оставался, желая по-прежнему выглядеть воинственным и непоколебимым. Он продолжал провозглашать славную победу Ирака в «матери всех битв».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Обе стороны тотчас объявили о своей победе в первой наземной стычке на этой войне. Иракцы описывали свои действия как «удар молнии по царству зла». Они утверждали, что операция была спланирована Саддамом вместе с Советом Революционного Командования и военным руководством и что президент посетил свои войска в Басре за несколько дней до сражения, чтобы лично отдать приказ о наступлении. Коалиция, со своей стороны, принижала важность сражения, и командующий силами союзников генерал Норман Шварцкопф сказал, что она была «столь же значительной, как москит на слоне». Дело в том, что оба заявления по-своему справедливы. Несмотря на отрицание союзников, иракцам в какой-то мере удалась тактическая внезапность, а их способность некоторое время продержаться была важным пропагандистским козырем для Хусейна. И все же иракцы определенно потерпели поражение, и им не удалось достичь какой-либо конкретной цели.
Вскоре стало ясно, что, с иракской точки зрения, налет на Хафджи был частью плана более широкого наступления.
— Буш пытался избежать встречи солдат лицом к лицу, и он заменил такую встречу техникой, стреляющей издалека, — заявило багдадское радио. — Однако люди веры, доблести и чести в славном и героическом Ираке не дадут Бушу и Фахду возможности скрыть свое ничтожество. Так, первые лучи рассвета 30 января осветили поле великой битвы, вселяя надежду в сердца правоверным мусульманам и честным людям всего мира.
Это напыщенное велеречие сопровождалось крупными перемещениями войск в направлении к саудовской границе. 31 января источники союзников сообщили, что четыре иракские механизированные дивизии приблизительно с 240 танков и 60 000 солдат сосредоточились неподалеку от города Вафра на юго-западной кувейтской границе. Вместе с иракской колонной, продвигающейся по Кувейту, растянувшись на десять миль, эти подразделения были подвергнуты жестоким воздушным ударам, которые привели к тяжелым потерям, и предотвратили дальнейшее продвижение иракских войск.
Решение Саддама ввергнуть свои войска в открытое сражение, несмотря на и вопиющую уязвимость для самолетов противника, было правильно истолковано союзниками как указание на все более отчаянные попытки Саддама втянуть коалицию в наземное противостояние. Президент Буш сразу же заявил, что он не попадется в эту ловушку и что наземное наступление будет предпринято «когда наступит подходящий момент». Инстинктивной реакцией Саддама на это хладнокровное заявление была угроза эскалации конфликта на еще более высокий уровень.
— Мы используем все силы и все виды оружия, какие только у нас есть, — предупредила «Аль-Кадисия» 2 февраля, — от кухонных ножей до оружия массового уничтожения.
Хотя эта угроза и была воспринята союзниками всерьез, иракский лидер остался верен своей прошлой модели: испробовать все возможные варианты, прежде чем прибегнуть к крайним мерам — к химической войне. Во время ирано-иракской войны он эффективно эксплуатировал грозный дух иранского фундаментализма, чтобы использовать внутреннюю и международную поддержку для сохранения своей власти. Теперь, снова попав в капкан войны, которую он сам же затеял, Хусейн пытался отвлечь общественное мнение от своей варварской оккупации Кувейта и изобразить Ирак как несчастную жертву западной агрессии, преувеличивая степень морального ущерба и число жертв среди гражданского населения от воздушных налетов.
Стратегия его собственных высказываний и его информационных средств была одновременно направлена на три разные аудитории. Иракский народ, который уже нельзя было больше убедить в том, что его «доблестные орлы» наносят сокрушительные удары по воздушным силам союзников, побуждался к тому, чтобы перенацелить свое возмущение западными «зверствами» на безоговорочную поддержку военных усилий. От арабских масс вне Ирака, очень гордившихся непокорностью Саддама, ожидалось, что они публично выразят недовольство своими собственными лидерами и окажут давление на арабских членов коалиции, чтобы те отказались от своего «позорного поведения». Наконец, телевизионные картины (якобы) беспорядочных бомбардировок были предназначены, чтобы укрепить «лагерь мира» на Западе и спровоцировать там публичные дебаты о законности стратегической воздушной войны.
Чтобы внедрить эту пропаганду, западные журналисты, высланные из Ирака в начале войны, получили разрешение вернуться в страну и посетить тщательно подобранные Хусейном места, чтобы потом подтвердить сведения о бессмысленных разрушениях, вызванных воздушными налетами. Хотя эти места полностью контролировались иракцами (отказавшими западным журналистам в какой-либо информации о разрушениях на военных объектах) и хотя за пределами Ирака было ясно, что действительные масштабы страданий гражданского населения были гораздо меньше, чем заявлял Ирак, последняя уловка Саддама оказалась высокоэффективной. В Марокко около 300 000 человек вышли на улицы, вынудив короля Хасана смущенно объясняться по поводу своего участия в военной коалиции против Саддама. Король Иордании Хусейн, со своей стороны, выразил поддержку Саддаму, обвинив союзников в «совершении военных преступлений под прикрытием резолюций ООН». Даже президент Буш не мог остаться равнодушным к нарастающему брожению в арабском мире. В специальном телефонном разговоре с Хафезом Асадом он заверил сирийского президента, что коалиция делает все возможное, чтобы избежать гражданских жертв. И, что более важно, некоторое беспокойство относительно хода воздушной кампании заставило его 7 февраля послать двух своих старших военных советников — министра обороны Чейни и председателя объединенного генштаба генерала Пауэла — в Саудовскую Аравию, чтобы обсудить с полевыми командирами сроки наземного наступления. К досаде Саддама, этот высокий визит не вызвал ожидаемого изменения стратегии. Возвратившись в Вашингтон, Чейни и Пауэл, как сообщалось, информировали президента Буша, что, по мнению полевых командиров, воздушная война значительно подорвала мощь и моральный дух иракских вооруженных сил, но все же этого недостаточно, чтобы начинать наземную войну; таким образом, они рекомендовали Бушу продолжать бомбардировки еще некоторое время — возможно, еще месяц, чтобы добиться максимального эффекта. Это решение никак не устраивало Хусейна. Его войска в Кувейте систематически истреблялись, и все больше иракцев сдавалось в плен. По официальным сведениям союзников, примерно 1 300 иракских танков из общего количества в 4 280 на кувейтском театре военных действий были уничтожены или серьезно повреждены. Было захвачено больше 1 110 из иракских 3 100 артиллерийских орудий, вместе с 800 из 2 870 бронетранспортеров. Военные потери Ирака на кувейтском военном театре, судя по оценкам, превышали 50 000. Гражданская жизнь в Ираке становилась столь же невыносимой. В Багдаде и других больших городах Ирака не было электричества и воды, жителям Багдада грозила холера и брюшной тиф. К началу февраля правительство вынуждено было объявить приостановку продажи топлива на неопределенное время, что привело к почти полному параличу гражданских перевозок. В этот момент, когда, казалось, желаемое наземное сражение снова ускользало, Саддаму повезло снова. 13 февраля американские бомбардировщики разрушили бомбоубежище поблизости от Багдада, в Амирии, где погибло приблизительно 300 мирных жителей.
Иракцы не преминули воспользоваться этой сверхудачной возможностью, чтобы дискредитировать воздушную кампанию союзников, которая, как они уверяли, была направлена на уничтожение Ирака, а не на освобождение Кувейта. Иностранных журналистов быстро направили на место происшествия, и душераздирающие картины извлечения тел из-под обломков были показаны всему миру. Американская администрация обвинила в этом трагическом инциденте Саддама. Как сказал представитель Белого дома Марлин Фицуотер, бункер был всем известным командным пунктом, и мирных жителей там вообще не должно было быть. Инспектор объединенного верховного командования генерал Томас Келли пошел еще дальше, доказывая, что нельзя исключить «хладнокровного решения со стороны Саддама Хусейна послать в это помещение мирных жителей, так, чтобы мы об этом не узнали и разбомбили их. Он не мог не знать, что нам известно: это чисто военный объект».
Неумышленный или преднамеренный, но этот трагический случай сыграл на руку Саддаму Хусейну. Союзники быстро заявили, что пересмотрят свою воздушную стратегию, сместив фокус на иракские войска в Кувейте и заранее предупреждая о предстоящих стратегических бомбардировках в глубине Ирака. Что было не менее важно с точки зрения Саддама, в Вашингтоне раздавались предложения, что следует ускорить наземное наступление. Одновременно открылась новая дипломатическая перспектива, когда Москва ответила на неожиданную эскалацию, отправив в Багдад специального посланника, Евгения Примакова, чтобы обсудить возможности прекращения огня.
Тут Саддам решил, что настал момент довести дело до конца, или спровоцировав наземную войну, или, еще лучше, найдя дипломатическое решение. Воспользовавшись визитом Примакова и чрезвычайным заседанием Совета Безопасности по обсуждению войны в Заливе, Совет Революционного Командования 15 февраля объявил о «готовности Ирака рассмотреть резолюцию Совета Безопасности № 660 от 1990 года с целью достичь достойного и приемлемого решения, включая вывод войск».
Заявление Ирака поразило весь мир. В первый раз с 5 августа 1990 года иракские президент упомянул о своей готовности уйти из Кувейта, девятнадцатой провинции Ирака в последние полгода. Казалось, в конце туннеля забрезжили лучики света. Народ в Багдаде радовался.
— Давно пора уйти из Кувейта, — с нехарактерной откровенностью сказал молодой багдадец иностранным телекорреспондентам, — эта война невыносима. Багдад больше не город. Он превратился в пустыню.
И вскоре первоначальная эйфория сменилась мучительным разочарованием: выяснилось, что готовность Саддама уйти из Кувейта сопровождалась цепью условий, которые сводили на нет букву и дух резолюции № 660. Уход Ирака не только ставился в зависимость от ухода Израиля «из Палестины и арабских территорий, которые он оккупирует на Голанах и в южном Ливане», и от отмены всех резолюций ООН, направленных против Ирака, но и обусловливался международными гарантиями относительно «исторических прав Ирака на суше и на море», что включало, в общем, признание притязаний Ирака на Кувейт и, возможно, продолжение частичной или полной оккупации эмирата. Кроме того, Саддам составил список требований, включая аннулирование иностранного долга Ирака в 80 миллиардов долларов и восстановление Ирака за счет союзников.
Неудивительно, что эти требования были отвергнуты Джорджем Бушем как «жестокое надувательство», и он призвал «армию и народ Ирака взять дело в свои руки и свергнуть диктатора», Ирак ответил новой угрозой применить химическое оружие.
— Если не прекратятся бомбардировки Ирака, — предупредил представитель Ирака в ООН Абдель Амир аль-Анбари, — у нас не будет другого выхода, кроме как обратиться к оружию массового поражения.
Это заявление, так же как и иракская «мирная инициатива», было истолковано Пентагоном как дальнейшее указание на то, что Саддам дошел до крайности. Налеты усилились, подготовка к наземной войне ускорилась, и хотя администрация отрицала заявление французов, что дата решительного наступления уже установлена, президент Буш обещал кувейтцам, что этот кошмар закончится «очень, очень быстро».
Американская оценка отчаяния Саддама вскоре была подтверждена. 18 февраля 1991 года Тарик Азиз приехал в Москву, где ему представили советский план прекращения огня. Через три дня, под пристальным вниманием международного сообщества, Азиз привез в советскую столицу ответ Саддама. Тогда мир узнал, что иракский лидер принял советское предложение, согласившись на полный и безоговорочный уход из Кувейта в соответствии с резолюцией ООН № 660.
Хотя советское предложение расходилось с военными целями союзников, ибо в нем ставилось условие отменить все другие резолюции против Ирака и прекратить санкции до завершения ухода из Кувейта, оно, безусловно, содержало значительные уступки Ирака. В соответствии с советским предложением, Саддам фактически согласился с потерей Кувейта и перестал корчить из себя защитника палестинского дела. Попытка связать его личное выживание с более широкими арабскими устремлениями, начатая его «мирной инициативой» 12 августа 1990 года, резко пресеклась. Верный своей природе, в этот трудный момент он предпочел сконцентрироваться на условиях, представляющих наибольшую угрозу для его собственного политического будущего: суды за военные преступления, репарации Кувейту и прекращение экономических санкций. То, что Саддам уже думал о послевоенной ситуации, было проиллюстрировано и в его воинственной речи, произнесенной за несколько часов до принятия советского предложения. Еще раз описав конфликт как битву между благородным воинством Ислама и злыми полчищами неверных, Саддам пообещал продолжать борьбу «независимо от политических усилий, которые мы прилагаем, и формулировки, которую Тарик Азиз отвез в Москву». Представив свои уступки Москве как единственную кульминацию своего шестимесячного вызова западному миру, Саддам пытался подготовить своих подданных, представив неизбежный уход из Кувейта как акт национального величия.
Уступки Саддама несколько запоздали. Установив уже дату, когда иракские войска будут выбиты из Кувейта (хотя и сохраняя этот факт на тот момент в тайне), и поняв всю степень обеспокоенности Саддама, президент Буш не потерпел бы тактики проволочек, которые пошли бы на пользу иракскому диктатору.
— Коалиция дает Саддаму Хусейну время до полудня в субботу (8 вечера по иракскому времени, 23 февраля), чтобы он сделал то, что должен — начал немедленный и безоговорочный уход из Кувейта, — сказал он. — Он должен заявить публично и официально, что принимает эти условия.
Несмотря на свое безвыходное положение, Саддам не мог позволить себе столь явно подчиниться американскому ультиматуму. С его точки зрения, такая капитуляция была бы равнозначна подписанию собственного смертного приговора. С виду оставаясь непреклонным, он попытался возродить советскую мирную инициативу, которая предлагала ему единственную надежду представить иракский уход как морально ответственный акт, великодушное согласие на просьбу дружественной великой державы. Тарик Азиз предложил Советам дальнейшие уступки. Это зондирование почвы насчет мира сопутствовало признакам того, что Ирак готовится к наземной войне и, возможно, к уходу из Кувейта: ускоренная практика «выжженной земли» (иракские войска подожгли в Кувейте почти половину из 940 нефтяных месторождений), массовые казни кувейтцев.
То, что Саддам примирился с неизбежностью наземной кампании, было вскоре подчеркнуто его публичным отрицанием ультиматума. Наземное сражение было его стратегической целью с самого начала войны, и хотя оно во многом потеряло свою привлекательность из-за урона, нанесенного иракским войскам воздушными налетами, Саддам считал этот вариант все же более благоприятным для своего престижа, чем безоговорочная капитуляция.
Президент Буш ответил на иракский отказ через несколько часов. В 4 часа утра (по иракскому времени) в воскресенье, 24 февраля, он объявил, что верховный главнокомандующий силами коалиции в Саудовской Аравии, генерал Норман Шварцкопф, получил указания «использовать все наличные силы, включая наземные войска, чтобы выбить иракскую армию из Кувейта». Через двенадцать часов, в своем первом официальном заявлении с начала наземного наступления генерал Шварцкопф сообщил десяткам иностранных журналистов, что наступление «идет потрясающе успешно», что союзные силы уже «достигли всех своих целей, поставленных на первый день», и что «потери были на удивление небольшими».
Несмотря на признаки головокружительного успеха союзников, Саддам еще раз призвал своих солдат предпочесть смерть унижению. Вспомнив ислам и цитируя Коран, Саддам оставался, желая по-прежнему выглядеть воинственным и непоколебимым. Он продолжал провозглашать славную победу Ирака в «матери всех битв».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42