Исходящие выхлопными газами автомашины «кипели» в пробках, доводя до истерики своих изнывающих от духоты водителей. Девушки разделись почти до купальников, к полному безразличию одуревших, постоянно поглощающих пиво мужчин. Уличные собаки безжизненно валялись на тротуарах, страдальчески высунув языки. Счастливые БОМЖи собирали в день месячную норму бутылок. Все, кто мог, прятались в оснащенные кондиционерами и вентиляторами помещения, или хотя бы просто в тень.Ледогоров добрел до станции метро «Чернышевская», перешел Кирочную и вошел под гулкую, высокую арку старого грязного дома. Какую-то секунду ему не хотелось снова выходить под палящее солнце, залившее двор. Квартирка, которую они с Юлькой снимали почти задаром у каких-то ее дальних родственников, напоминала о фильмах про трущобы Гарлема. Входная дверь вела в десятиметровую кухню, соединенную узким коридорчиком с восьмиметровой комнатой. Самопальный душ в углу отделялся клеенчатой занавеской. Два окна выходили в грязный «колодец», акустика которого позволяла слышать храп на первом этаже, не говоря о более громких звуках: бурчанье телевизора, грохоте магнитофона, мате и шуме постоянных драк во дворе.Ледогров блаженно скинул с себя пропитавшуюся потом, колом стоящую одежду и залез под душ. Спасительные водяные струи принесли облегчение. Если бы он мог — спал бы прямо здесь. Есть уже не хотелось. Усталость, духота и бессонная ночь брали свое. Он проглотил бутерброд, морщась с непривычки отпил несколько глотков безалкогольного пива и прошел в комнату. Пять метров из восьми занимала старая тахта. Он примостил на подоконнике привезенный от матери допотопный вентилятор и рухнул на свежую, остро пахнущую крахмалом простыню. Мерное шуршание лопастей убаюкивало. Поток воздуха обдувал тело как морской бриз. За окном пел Газманов, урчал мотоцикл, кто-то негромко и беззлобно ругался. Ничто не мешало. Сон уверенно овладевал им. День катился своим чередом. Несколько раз Ледогоров просыпался, ходил к холодильнику, пил и снова проваливался в сладкую истому. Вечером сквозь сон ему послышалось шуршание водяных струй душа. Он лежал в полудреме, не зная, просыпаться, или нет, когда влажное, душистое, гибкое тело скользнуло к нему под простыню и он провалился туда, где не было ни жары, ни города, ни времени.За окном лениво сползало за горизонт солнце, криво улыбаясь пунцовой кромкой невесть откуда взявшихся облаков.
* * * Взрыв был достаточно сильным и объемным. Стена лестничного пролета провисла посередине, угрожающе демонстрируя паутину крупных трещин.— Правой стороны держитесь! На нее дунешь и «звиздец»!В воздухе еще вилась мелкая белесая пыль. В сочетании с влажной духотой дышать было почти невозможно. Под ногами хрустели куски штукатурки. Пахло паленым.— Направленный заряд, — умно сказал кто-то за спиной.Ледогоров пожалел, что нет Полянского, который со своим боевым опытом быстро бы все объяснил.— Ледогоров, ты либо внутрь проходи, либо вниз спускайся!Квартира сложилась, как карточный домик. На руинах того, что когда-то называлось прихожей, как всегда невозмутимый Коля Югов набрасывал план-схему. Рядом суетливо разминал сигарету высоченный, рыжий участковый Фесуненко. У него было вытянутое печальное лицо и большие страдальческие глаза. Из глубины доносился голос Вышегородского, отдающего какие-то распоряжения.— Здорово, Коля! Ты дежуришь?— Нет! Сдуру рано на работу пришел. Хотел бумаги разгрести. А ты?— Дежурка у дверей отдела развернула и сюда послала.На лестнице противно заскрипело.— Вы там чего, козлы? Похоронить нас всех хотите?— Валить отсюда надо, — вмешался Фесуненко, — весь этаж на ладан дышит. Тем более, все ясно.Ледогоров вопросительно посмотрел на Югова. Тот пожал плечами.— Там по стенам размазаны остатки Ильи Репова. Я его лет восемь знал. Он еще школьником к «копателям» примкнул. Дважды судим еще по 218-ой Статья 218 УК РФ — незаконное хранение оружия по старому Кодексу.
. Вчера вернулся с раскопок, хвастался соседу немецкими противотанковыми минами. Самоликвидация.Ледогоров хмыкнул и аккуратно переступил через вывороченную паркетину.— А чего тогда схему рисуешь?Югов снова пожал плечами.— Артур сказал. Ему для доклада надо. Мне-то по барабану.Николай был самым невозмутимым человеком из всех, кого Ледогоров встречал в жизни. Он работал в районе с начала девяностых, года три назад уволился, а этой весной снова восстановился. Большинство оперов считали это самым идиотским поступком, какой можно совершить, но Югов лишь отшучивался.— Двину я, пожалуй.Ледогоров по инерции заглянул в проем выбитой двери второй комнаты. Ласковое утреннее солнце играло зайчиками сквозь расколотое оконное стекло. Из-под рухнувшего фрагмента стены выглядывала загорелая нога в розовом махровом носке. Что-то тупо заныло в груди. Он видел много трупов. Разных, порой очень неприглядных. Но сегодня почему-то никак не получалось оторвать взгляд от этого чистого розового носка.— Жена его, или дочь?— Какое там, — Фесуненко снял фуражку и пригладил волосы, — к соседке племянница приехала из Пскова. В пединститут поступать.Заглянул постовой с лестницы.— Там из РУБОПа приехали, из ФСБ и группа горпрокуратуры.— Ща нам все раскроют, — продолжая чиркать в блокноте, кивнул Югов.Ледогоров вышел на площадку, пропустил несколько важных, сосредоточенных мужчин и принялся спускаться. Во дворе с десяток малышей возились под присмотром бабушек в пожухлой городской траве. Три девчонки студенческого возраста листали на скамейке «Кос-мополитен». Водитель то ли «рубоповской», то ли «фээсбэшной» машины открыл все двери и, сбросив футболку, дремал на сиденьи. Солнце карабкалось все выше, раскаляя обычное питерское утро.
* * * Когда перестаешь пить, появляется немного больше денег и гораздо больше времени. Настолько больше, что его ле жалко потратить на работу. Ледогоров несколько раз ловил себя на мысли, что абсолютно не знает, куда деть себя в отсутствие Юльки. Он всегда любил свою работу, но если раньше как все нормальные опера предпочитал увиливать от муторных поквартирных обходов и скучной работы с бумагами, то сейчас мог вечером сидеть в кабинете и методично писать справки под недоуменными взглядами коллег. Они не понимали, что с ним происходит. Он не торопился разъяснять. Он жил в двух измерениях: работа и Юлька. Больше ничего не было.Солнце висело над скрипящими от жары крышами. Простреленный «мерс» уже, естественно, не загромождал вонючий от неизменной помойки двор. Ледогоров присел на валяющийся деревянный ящик, закурил и аккуратно развернул несколько помятых исписанных листков — полученные от следователя результаты ночного обхода дома. Когда он пришел за ними, молодой лейтенант юстиции в отглаженной форме удивленно воззрился на него.— А зачем вам? Там же «глухарь»?— Вот и хочу поработать.— А разве по «глухарям» работают?В голосе юноши читалась плохо скрываемая подозрительность. Какие цели преследует опер? Ну не собирается же он действительно работать по стопроцентному «мертвяку»? А опера — они такие! Через одного преступники!— Сынок! Ты из милиции?Старушка опиралась на черную эбонитовую трость и внимательно заглядывала ему в лицо. Несмотря на духоту, на ней было серое пальто и осенние ботинки. Он подумал, что старики чувствуют приближение холода. Холода смерти.— Угадала, бабушка.Она фыркнула.— И гадать тут нечего! Я все видела.Ледогоров убрал листки с обходом в карман и встал. На Некрасова прогрохотал трамвай.— Что именно, бабуля?Она оглянулась по сторонам и поманила его ближе. Он наклонился. В нос ударил запах больницы. По двору с дикими воплями пронеслись несколько мальчишек.— Я сплю мало. Шторы у них никогда не закрывают. Как ни выгляну — они, все пьют и пьют.Ледогоров выпрямился и вздохнул.— Кто пьет?Она посмотрела на него, как на слабоумного.— Петровы, конечно! Совесть уже всю пропили! Сын их, вор и бандит…— Спасибо, бабушка. Я все понял. Примем меры.Ледогоров повернулся и зашагал прочь. Вслед неслись проклятия в адрес семейства Петровых.Подвальная дверь оказалась изнутри привязанной толстой веревкой, что свидетельствовало о присутствии жильцов. Он сильно постучал в обитую жестью филенку.— Хозяин, открывай! Тебе привет от участкового Коровина!Внутри кто-то осторожно задвигался. Шелест шагов приблизился к двери. В приоткрывшейся щели Ледогоров увидел внимательно изучающий его темный глаз.— Удостоверение предъявите, пожалуйста.Ледогоров хмыкнул и достал «корку».— Неприкосновенность жилища — это святое.Он подумал, что еще полгода назад — просто бы вышиб дверь ногой. Хозяин или не уловил иронии, или сделал вид, что не заметил. Он секунду изучал удостоверение, затем завозился у дверей, отвязывая веревку.Внутри было прохладно и на удивление чисто. Подвал был сухим, без труб, с земляным, выметенным полом. У стены стояла раскладушка, покрытая солдатским одеялом. На стареньком столе сложена мытая посуда. В дальнем углу электрическая плитка, от которой тянутся к потолку провода. «Мурлыкающий» приемник висит на вбитом в стенку гвозде.— Садитесь, пожалуйста.Хозяин указал на потертый стул с ножками из алюминиевых трубок, а сам опустился на раскладушку. Он был подстать своему жилищу — не похож на других бомжей. Выбритый, причесанный, в штопанной, но чистой фланелевой рубашке и серых брюках.— Я из уголовного розыска, — Ледогоров достал сигареты, — мне Коровин Валентин посоветовал с вами поговорить.Он почему-то не смог сказать этому «бомжу» «ты».— Пожалуйста, — кивнул хозяин, — только смогу ли я вам помочь. Темно уже было, да и из подвала плохо видно.Ледогоров закурил.— Вас как зовут?— Петр Николаевич. Можно Петр.— Меня Саша. — Ледогоров затянулся и невольно поискал глазами, куда стряхнуть пепел. Мусорить в этом подвале не хотелось. — Давайте все сначала.— Баночка для окурков у стены. — Махнул рукой хозяин. — Ну, если с начала, то с начала.Он поднялся и подошел к окошку, начинающемуся на уровне его глаз. Ледогоров подумал, что иные офицеры позавидовали бы выправке этого странного «бомжа».— Я уже спать лег, даже задремал, когда они подъехали. Такая жизнь, — он обвел подвал рукой, — вообще учит спать чутко. А тут — рев двигателя, скрип тормозов и все это — прямо над головой. Они курили и ругались. Я чувствовал запах сигарет. Говорили по-грузински. Один молодой, другой постарше. Молодой «наезжал» на второго. Тот нервничал и огрызался.Петр Николаевич отошел от окошка.— Я решил пойти…— А почему именно по-грузински? Вы понимаете этот язык?Хозяин усмехнулся.— Ну, сказать, что понимаю — не могу. Но отличить от другого — вполне. Я когда-то служил в Поти. Так вот, я решил пойти к другому окошку. — Он кивнул в глубину подвала. — Там дом делает поворот и оно было как раз напротив машины. Я хотел посмотреть, кто это и не опасны ли они для меня. Мало ли что.Он помолчал секунду.— На полпути я услышал выстрелы. Сначала револьверные, потом из ТТ. Я …— Стоп! Стоп! Стоп! — Ледогоров помахал рукой. — Вы еще и выстрелы различаете?Петр Николаевич улыбнулся. Грустно. Одним уголком рта.— Я когда-то был военным инструктором по стрелковому оружию. В Сирии, потом в Ливии. Майором, как и вы.Он налил себе воды из пластмассовой бутылки.— В общем, я ручаюсь: ТТ и револьвер большого калибра. Я домчался до окошка и увидел, как с крыши «мерседеса» спрыгнул парень и побежал в сторону арки. Левой рукой он придерживал правую за кисть.Ледогоров встал и тоже подошел к окошку. На уровне его глаз пушистый серый котенок гонял по горячему асфальту пачку из-под «Винстона».— В руках у него было что-нибудь?Петр Николаевич пожал плечами.— Самое темное время. Трудно разглядеть. Только силуэты и видно.— Про руку-то увидели.— Это когда он в полосу света от окон вбежал.Котенок остановился и уставился на Ледогорова умными зелеными глазенками.— А дальше?— Дальше? Дальше из-за руля вывалился толстый мужчина и швырнул что-то в мусор. Я слышал, как ударило в железный край бака. После он начал стучать в окна и кричать…— «Позвоны в скорую! Мылицыю нэ надо!» Это я знаю. — Ледогоров отвернулся от окна. — Узнать не сможете?— Кого? Убежавшего? Нет, я же говорю…— Понял. Спасибо. — Ледогоров замешкался на секунду у входа.— Кстати, — Петр Николаевич коснулся его плеча. — Я утром посмотрел на «мерседес», так я его раньше видел. Больно номер приметный — 222.— Где? Здесь во дворе появлялся?— Нет. Я подрабатываю на «Московской-Товарной» и видел, как он заезжал на территорию. Несколько раз.Ледогоров протянул Петру Николаевичу руку. Ладонь у того оказалась крепкой и широкой.— Спасибо еще раз. Вы очень помогли. А можно личный вопрос?— Водка, Снова печально улыбнулся Петр Николаевич. — Только водка. Когда человек опускается, в этом всегда виноват только он сам. Подняться вновь — почти не возможно. Я поздно это понял. Я угадал ваш вопрос?На дворе поднялся ветер. Горячий и пыльный, он нес по земле обрывки газет и обломки веток. Прохожие отворачивались, защищая ладонями глаза. Небо приняло ядовито-синий оттенок. Котенок куда-то спрятался. Ледогоров оглянулся на подвальные окна и двинулся к ближайшей из парадных.
* * * В зале «Василисы» вентилятор безнадежно «лопатил» плотные слои спертого воздуха. В углу трое молодых парней цедили пиво. Югов ворошил ложкой дымящийся харчо.— Привет! — Ледогоров помахал Ксении. — Сделай сосиски с картошкой. И кофе, конечно.Он рухнул за столик напротив Югова. Лицо того раскраснелось от валящего из тарелки пара.— Как ты можешь есть это в такую жару?— С аппетитом.— Описал эпицентр взрыва?— Как положено.Ксения принесла кофе и сосиски, обильно политые кетчупом. Югов доел харчо и вытер салфеткой вспотевший лоб.— Ты-то откуда? Его превосходительство тобой интересовался.Ледогоров фыркнул.— А он не помнит, что сам повесил на меня стрельбу на Некрасова! Я повторный обход делал.Югов закурил.— По-моему, он просто ищет повод к тебе прицепиться.— Ну и черт с ним! — Ледогоров отломил кусочек упругой сосиски. — У нас с ним давняя любовь.Югов пожал плечами.— Смотри, аккуратней — подставит.— Да и хрен с ним! Наконец уйду и буду жить нормально.Кофе почти остыл и казался противно-теплым. Югов покачал головой каким-то своим мыслям и почесал жесткую пшеничную бороду.— Это звучит лучше, чем есть на самом деле. Чего тогда сам не уходишь?— Созреваю, — Ледогоров быстро доел пюре и потянулся за сигаретами. Пот, стекая со лба, противно щипал глаза.— Все так думают, — улыбнулся Югов. — Впрочем, ладно. Накопал что-нибудь?— В принципе — ничего. Разборка между «черными». Стрелок молодой, возможно, раненый в руку. Убежал на Басков. Вот и все.Югов затушил сигарету в пепельнице и залпом допил свой сок.— Да, не густо. А какой это дом по Баскову?Ледогоров напряг память.— Где-то угол с Радищева. А что?Югов поднялся и снова почесал бороду.— Хрен его знает. В доме напротив, на лестнице, малолетки тусуются. На подоконнике второго этажа. Я их гонял пару раз, «земля»-то моя. Окно на Басков выходит. Может, видели чего…Он наморщил лоб.— Юрка-«Шульц», Димон-«Джип», Светка Туманова и другие. Они там каждый вечер. Потереби их.Ребята в углу перешли с пива на коньяк. Нос Ледогорова безошибочно определил поплывший по кафе аромат. Горло сдавил знакомый спазм. Замутило. На языке появился кислый привкус. Он торопливо сунул в рот новую сигарету и, махнув Ксении рукой, вышел под жгучее белое солнце, устало опускающееся за линию серых питерских крыш.
* * * — Медленно! — лицо Артура выражало благородное недовольство. — Вторые сутки пошли, а сдвигов никаких! Григоренко недоволен! Грозился всех наказать! Ты к потерпевшему ездил?!— Нет. Завтра собираюсь. — Ледогоров уставился на обвисший за окном тополь. Он знал, что Артур врет. Какое дело начальнику РУВД до заурядной разборки между кавказцами. К тому же без трупов. Ежедневно в районе «зависает» пять-десять «глухарей». На контроль ставятся только наиболее серьезные. Югов был прав. Артур целенаправленно готовил его «под слив».— Ну вот! — Вышегородский картинно бросил ручку на стол. — Потерпевший двое суток не опрошен, а ты занят черте чем!— Я повторный обход делал.Ледогоров продолжал играть отведенную ему в этом спектакле роль. Все опера, сидящие на «сходке» понимали, что происходит. Вышегородский знал, что они понимают. Тем не менее все продолжали играть. Так было в милиции принято годами. Любой руководитель знает, в силу каких объективных причин его подчиненные не имеют возможности добиться результата, но он должен ругаться и «наезжать» на них, а они оправдываться и исправляться. Все это не влечет за собой никаких последствий, если только нет особой цели. Кого-то «слить».— Кому нужен повторный обход, когда потерпевший не опрошен?! — голос Артура просто сочился справедливым негодованием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
* * * Взрыв был достаточно сильным и объемным. Стена лестничного пролета провисла посередине, угрожающе демонстрируя паутину крупных трещин.— Правой стороны держитесь! На нее дунешь и «звиздец»!В воздухе еще вилась мелкая белесая пыль. В сочетании с влажной духотой дышать было почти невозможно. Под ногами хрустели куски штукатурки. Пахло паленым.— Направленный заряд, — умно сказал кто-то за спиной.Ледогоров пожалел, что нет Полянского, который со своим боевым опытом быстро бы все объяснил.— Ледогоров, ты либо внутрь проходи, либо вниз спускайся!Квартира сложилась, как карточный домик. На руинах того, что когда-то называлось прихожей, как всегда невозмутимый Коля Югов набрасывал план-схему. Рядом суетливо разминал сигарету высоченный, рыжий участковый Фесуненко. У него было вытянутое печальное лицо и большие страдальческие глаза. Из глубины доносился голос Вышегородского, отдающего какие-то распоряжения.— Здорово, Коля! Ты дежуришь?— Нет! Сдуру рано на работу пришел. Хотел бумаги разгрести. А ты?— Дежурка у дверей отдела развернула и сюда послала.На лестнице противно заскрипело.— Вы там чего, козлы? Похоронить нас всех хотите?— Валить отсюда надо, — вмешался Фесуненко, — весь этаж на ладан дышит. Тем более, все ясно.Ледогоров вопросительно посмотрел на Югова. Тот пожал плечами.— Там по стенам размазаны остатки Ильи Репова. Я его лет восемь знал. Он еще школьником к «копателям» примкнул. Дважды судим еще по 218-ой Статья 218 УК РФ — незаконное хранение оружия по старому Кодексу.
. Вчера вернулся с раскопок, хвастался соседу немецкими противотанковыми минами. Самоликвидация.Ледогоров хмыкнул и аккуратно переступил через вывороченную паркетину.— А чего тогда схему рисуешь?Югов снова пожал плечами.— Артур сказал. Ему для доклада надо. Мне-то по барабану.Николай был самым невозмутимым человеком из всех, кого Ледогоров встречал в жизни. Он работал в районе с начала девяностых, года три назад уволился, а этой весной снова восстановился. Большинство оперов считали это самым идиотским поступком, какой можно совершить, но Югов лишь отшучивался.— Двину я, пожалуй.Ледогоров по инерции заглянул в проем выбитой двери второй комнаты. Ласковое утреннее солнце играло зайчиками сквозь расколотое оконное стекло. Из-под рухнувшего фрагмента стены выглядывала загорелая нога в розовом махровом носке. Что-то тупо заныло в груди. Он видел много трупов. Разных, порой очень неприглядных. Но сегодня почему-то никак не получалось оторвать взгляд от этого чистого розового носка.— Жена его, или дочь?— Какое там, — Фесуненко снял фуражку и пригладил волосы, — к соседке племянница приехала из Пскова. В пединститут поступать.Заглянул постовой с лестницы.— Там из РУБОПа приехали, из ФСБ и группа горпрокуратуры.— Ща нам все раскроют, — продолжая чиркать в блокноте, кивнул Югов.Ледогоров вышел на площадку, пропустил несколько важных, сосредоточенных мужчин и принялся спускаться. Во дворе с десяток малышей возились под присмотром бабушек в пожухлой городской траве. Три девчонки студенческого возраста листали на скамейке «Кос-мополитен». Водитель то ли «рубоповской», то ли «фээсбэшной» машины открыл все двери и, сбросив футболку, дремал на сиденьи. Солнце карабкалось все выше, раскаляя обычное питерское утро.
* * * Когда перестаешь пить, появляется немного больше денег и гораздо больше времени. Настолько больше, что его ле жалко потратить на работу. Ледогоров несколько раз ловил себя на мысли, что абсолютно не знает, куда деть себя в отсутствие Юльки. Он всегда любил свою работу, но если раньше как все нормальные опера предпочитал увиливать от муторных поквартирных обходов и скучной работы с бумагами, то сейчас мог вечером сидеть в кабинете и методично писать справки под недоуменными взглядами коллег. Они не понимали, что с ним происходит. Он не торопился разъяснять. Он жил в двух измерениях: работа и Юлька. Больше ничего не было.Солнце висело над скрипящими от жары крышами. Простреленный «мерс» уже, естественно, не загромождал вонючий от неизменной помойки двор. Ледогоров присел на валяющийся деревянный ящик, закурил и аккуратно развернул несколько помятых исписанных листков — полученные от следователя результаты ночного обхода дома. Когда он пришел за ними, молодой лейтенант юстиции в отглаженной форме удивленно воззрился на него.— А зачем вам? Там же «глухарь»?— Вот и хочу поработать.— А разве по «глухарям» работают?В голосе юноши читалась плохо скрываемая подозрительность. Какие цели преследует опер? Ну не собирается же он действительно работать по стопроцентному «мертвяку»? А опера — они такие! Через одного преступники!— Сынок! Ты из милиции?Старушка опиралась на черную эбонитовую трость и внимательно заглядывала ему в лицо. Несмотря на духоту, на ней было серое пальто и осенние ботинки. Он подумал, что старики чувствуют приближение холода. Холода смерти.— Угадала, бабушка.Она фыркнула.— И гадать тут нечего! Я все видела.Ледогоров убрал листки с обходом в карман и встал. На Некрасова прогрохотал трамвай.— Что именно, бабуля?Она оглянулась по сторонам и поманила его ближе. Он наклонился. В нос ударил запах больницы. По двору с дикими воплями пронеслись несколько мальчишек.— Я сплю мало. Шторы у них никогда не закрывают. Как ни выгляну — они, все пьют и пьют.Ледогоров выпрямился и вздохнул.— Кто пьет?Она посмотрела на него, как на слабоумного.— Петровы, конечно! Совесть уже всю пропили! Сын их, вор и бандит…— Спасибо, бабушка. Я все понял. Примем меры.Ледогоров повернулся и зашагал прочь. Вслед неслись проклятия в адрес семейства Петровых.Подвальная дверь оказалась изнутри привязанной толстой веревкой, что свидетельствовало о присутствии жильцов. Он сильно постучал в обитую жестью филенку.— Хозяин, открывай! Тебе привет от участкового Коровина!Внутри кто-то осторожно задвигался. Шелест шагов приблизился к двери. В приоткрывшейся щели Ледогоров увидел внимательно изучающий его темный глаз.— Удостоверение предъявите, пожалуйста.Ледогоров хмыкнул и достал «корку».— Неприкосновенность жилища — это святое.Он подумал, что еще полгода назад — просто бы вышиб дверь ногой. Хозяин или не уловил иронии, или сделал вид, что не заметил. Он секунду изучал удостоверение, затем завозился у дверей, отвязывая веревку.Внутри было прохладно и на удивление чисто. Подвал был сухим, без труб, с земляным, выметенным полом. У стены стояла раскладушка, покрытая солдатским одеялом. На стареньком столе сложена мытая посуда. В дальнем углу электрическая плитка, от которой тянутся к потолку провода. «Мурлыкающий» приемник висит на вбитом в стенку гвозде.— Садитесь, пожалуйста.Хозяин указал на потертый стул с ножками из алюминиевых трубок, а сам опустился на раскладушку. Он был подстать своему жилищу — не похож на других бомжей. Выбритый, причесанный, в штопанной, но чистой фланелевой рубашке и серых брюках.— Я из уголовного розыска, — Ледогоров достал сигареты, — мне Коровин Валентин посоветовал с вами поговорить.Он почему-то не смог сказать этому «бомжу» «ты».— Пожалуйста, — кивнул хозяин, — только смогу ли я вам помочь. Темно уже было, да и из подвала плохо видно.Ледогоров закурил.— Вас как зовут?— Петр Николаевич. Можно Петр.— Меня Саша. — Ледогоров затянулся и невольно поискал глазами, куда стряхнуть пепел. Мусорить в этом подвале не хотелось. — Давайте все сначала.— Баночка для окурков у стены. — Махнул рукой хозяин. — Ну, если с начала, то с начала.Он поднялся и подошел к окошку, начинающемуся на уровне его глаз. Ледогоров подумал, что иные офицеры позавидовали бы выправке этого странного «бомжа».— Я уже спать лег, даже задремал, когда они подъехали. Такая жизнь, — он обвел подвал рукой, — вообще учит спать чутко. А тут — рев двигателя, скрип тормозов и все это — прямо над головой. Они курили и ругались. Я чувствовал запах сигарет. Говорили по-грузински. Один молодой, другой постарше. Молодой «наезжал» на второго. Тот нервничал и огрызался.Петр Николаевич отошел от окошка.— Я решил пойти…— А почему именно по-грузински? Вы понимаете этот язык?Хозяин усмехнулся.— Ну, сказать, что понимаю — не могу. Но отличить от другого — вполне. Я когда-то служил в Поти. Так вот, я решил пойти к другому окошку. — Он кивнул в глубину подвала. — Там дом делает поворот и оно было как раз напротив машины. Я хотел посмотреть, кто это и не опасны ли они для меня. Мало ли что.Он помолчал секунду.— На полпути я услышал выстрелы. Сначала револьверные, потом из ТТ. Я …— Стоп! Стоп! Стоп! — Ледогоров помахал рукой. — Вы еще и выстрелы различаете?Петр Николаевич улыбнулся. Грустно. Одним уголком рта.— Я когда-то был военным инструктором по стрелковому оружию. В Сирии, потом в Ливии. Майором, как и вы.Он налил себе воды из пластмассовой бутылки.— В общем, я ручаюсь: ТТ и револьвер большого калибра. Я домчался до окошка и увидел, как с крыши «мерседеса» спрыгнул парень и побежал в сторону арки. Левой рукой он придерживал правую за кисть.Ледогоров встал и тоже подошел к окошку. На уровне его глаз пушистый серый котенок гонял по горячему асфальту пачку из-под «Винстона».— В руках у него было что-нибудь?Петр Николаевич пожал плечами.— Самое темное время. Трудно разглядеть. Только силуэты и видно.— Про руку-то увидели.— Это когда он в полосу света от окон вбежал.Котенок остановился и уставился на Ледогорова умными зелеными глазенками.— А дальше?— Дальше? Дальше из-за руля вывалился толстый мужчина и швырнул что-то в мусор. Я слышал, как ударило в железный край бака. После он начал стучать в окна и кричать…— «Позвоны в скорую! Мылицыю нэ надо!» Это я знаю. — Ледогоров отвернулся от окна. — Узнать не сможете?— Кого? Убежавшего? Нет, я же говорю…— Понял. Спасибо. — Ледогоров замешкался на секунду у входа.— Кстати, — Петр Николаевич коснулся его плеча. — Я утром посмотрел на «мерседес», так я его раньше видел. Больно номер приметный — 222.— Где? Здесь во дворе появлялся?— Нет. Я подрабатываю на «Московской-Товарной» и видел, как он заезжал на территорию. Несколько раз.Ледогоров протянул Петру Николаевичу руку. Ладонь у того оказалась крепкой и широкой.— Спасибо еще раз. Вы очень помогли. А можно личный вопрос?— Водка, Снова печально улыбнулся Петр Николаевич. — Только водка. Когда человек опускается, в этом всегда виноват только он сам. Подняться вновь — почти не возможно. Я поздно это понял. Я угадал ваш вопрос?На дворе поднялся ветер. Горячий и пыльный, он нес по земле обрывки газет и обломки веток. Прохожие отворачивались, защищая ладонями глаза. Небо приняло ядовито-синий оттенок. Котенок куда-то спрятался. Ледогоров оглянулся на подвальные окна и двинулся к ближайшей из парадных.
* * * В зале «Василисы» вентилятор безнадежно «лопатил» плотные слои спертого воздуха. В углу трое молодых парней цедили пиво. Югов ворошил ложкой дымящийся харчо.— Привет! — Ледогоров помахал Ксении. — Сделай сосиски с картошкой. И кофе, конечно.Он рухнул за столик напротив Югова. Лицо того раскраснелось от валящего из тарелки пара.— Как ты можешь есть это в такую жару?— С аппетитом.— Описал эпицентр взрыва?— Как положено.Ксения принесла кофе и сосиски, обильно политые кетчупом. Югов доел харчо и вытер салфеткой вспотевший лоб.— Ты-то откуда? Его превосходительство тобой интересовался.Ледогоров фыркнул.— А он не помнит, что сам повесил на меня стрельбу на Некрасова! Я повторный обход делал.Югов закурил.— По-моему, он просто ищет повод к тебе прицепиться.— Ну и черт с ним! — Ледогоров отломил кусочек упругой сосиски. — У нас с ним давняя любовь.Югов пожал плечами.— Смотри, аккуратней — подставит.— Да и хрен с ним! Наконец уйду и буду жить нормально.Кофе почти остыл и казался противно-теплым. Югов покачал головой каким-то своим мыслям и почесал жесткую пшеничную бороду.— Это звучит лучше, чем есть на самом деле. Чего тогда сам не уходишь?— Созреваю, — Ледогоров быстро доел пюре и потянулся за сигаретами. Пот, стекая со лба, противно щипал глаза.— Все так думают, — улыбнулся Югов. — Впрочем, ладно. Накопал что-нибудь?— В принципе — ничего. Разборка между «черными». Стрелок молодой, возможно, раненый в руку. Убежал на Басков. Вот и все.Югов затушил сигарету в пепельнице и залпом допил свой сок.— Да, не густо. А какой это дом по Баскову?Ледогоров напряг память.— Где-то угол с Радищева. А что?Югов поднялся и снова почесал бороду.— Хрен его знает. В доме напротив, на лестнице, малолетки тусуются. На подоконнике второго этажа. Я их гонял пару раз, «земля»-то моя. Окно на Басков выходит. Может, видели чего…Он наморщил лоб.— Юрка-«Шульц», Димон-«Джип», Светка Туманова и другие. Они там каждый вечер. Потереби их.Ребята в углу перешли с пива на коньяк. Нос Ледогорова безошибочно определил поплывший по кафе аромат. Горло сдавил знакомый спазм. Замутило. На языке появился кислый привкус. Он торопливо сунул в рот новую сигарету и, махнув Ксении рукой, вышел под жгучее белое солнце, устало опускающееся за линию серых питерских крыш.
* * * — Медленно! — лицо Артура выражало благородное недовольство. — Вторые сутки пошли, а сдвигов никаких! Григоренко недоволен! Грозился всех наказать! Ты к потерпевшему ездил?!— Нет. Завтра собираюсь. — Ледогоров уставился на обвисший за окном тополь. Он знал, что Артур врет. Какое дело начальнику РУВД до заурядной разборки между кавказцами. К тому же без трупов. Ежедневно в районе «зависает» пять-десять «глухарей». На контроль ставятся только наиболее серьезные. Югов был прав. Артур целенаправленно готовил его «под слив».— Ну вот! — Вышегородский картинно бросил ручку на стол. — Потерпевший двое суток не опрошен, а ты занят черте чем!— Я повторный обход делал.Ледогоров продолжал играть отведенную ему в этом спектакле роль. Все опера, сидящие на «сходке» понимали, что происходит. Вышегородский знал, что они понимают. Тем не менее все продолжали играть. Так было в милиции принято годами. Любой руководитель знает, в силу каких объективных причин его подчиненные не имеют возможности добиться результата, но он должен ругаться и «наезжать» на них, а они оправдываться и исправляться. Все это не влечет за собой никаких последствий, если только нет особой цели. Кого-то «слить».— Кому нужен повторный обход, когда потерпевший не опрошен?! — голос Артура просто сочился справедливым негодованием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20