Ноздри Изы раздулись от негодования. Типичный представитель истеблишмента. Вчерашние телевизионные новости выдает за конфиденциальную информацию.
– Вы имеете ввиду «Дастер»? – спросила она.
– Вы знаете о проекте? Конечно, это же ваша работа. Впрочем, секрета из этого никто не делает, администрация очень заинтересована в проекте, идет большая игра. У Пола Деверье чертовски хорошие карты, вы понимаете, что я имею в виду. Мы хотим быть с ним в дружеских отношениях.
Иза обняла Бенджи, сидевшего у нее на коленях. В тепле кухни он быстро заснул. Она молилась про себя, чтобы он не описался.
– Скажите, почему это так важно?
– Это важно само по себе, миссис Дин. – У Гарри Помфрита была раздражающая привычка постоянно повторять в разговоре имя собеседника, как будто он старался убедить его в своей честности и добрых намерениях. Прямым ходом к Фогги Баттому минуя Дейла Карнеги. – Это важно для нашего министерства обороны, от этого зависят тысячи рабочих мест. Впрочем, есть и еще кое-что, гораздо более важное. Видите ли, этот проект нужен, чтобы произвести впечатление не только на наших потенциальных противников, но и на союзников. Если мы сумеем договориться, появятся новые совместные проекты в Европе. Сверхзвуковые транспортные самолеты, классом превосходящие «Конкорд». Космические проекты – возможно, новая космическая станция.
– Конечно, с использованием «шаттлов» НАСА, – добавила Иза заговорщическим тоном.
Кажется, Помфрит не заметил ее сарказма.
– Возможно даже сотрудничество в проектировании атомных электростанций и строительстве предприятий по переработке отработанного топлива. Как видите, миссис Дин, на этого пони взвалили очень тяжелый груз, а вожжи в руках у мистера Деверье.
– Кажется, я попала в высшие сферы…
– О да! Но позвольте заверить, что мы поспешили бы к вам на помощь в любом случае. Вы так много пережили, и посольство радо помочь.
Усы топорщились, то поднимаясь, то опускаясь, как будто жили собственной жизнью, Иза поняла, что он пытается улыбнуться.
– Итак, миссис Дин, расскажите мне о катастрофе.
Она могла рассказать совсем немного. Несколько деталей из вторых рук, провалы в повествовании… Иза даже не была уверена, когда и где точно это случилось.
– Никаких документов у вас не осталось?
– Остались, но в Париже.
– Не может ли помочь ваш муж?
– Может. Но не станет. Мы разводимся.
– А кто-нибудь в Париже? Друзья, знакомые? Кто-то же убирает вашу квартиру и может выслать документы.
Некоторое время Иза напряженно вспоминала.
– Уверена, что у меня была уборщица, мистер Помфрит. Беда в том, что память отказывается помочь мне.
– А номер вашего паспорта?
– Я помню дату своего рождения.
Усы Помфрита уныло повисли. Да, помощи от Изидоры Дин было маловато.
– Понимаю. Возможно, мне понадобится пара дней, чтобы разобраться с этим. Нужны будут ваши фотографии. Я должен получить информацию от местной полиции о деталях происшествия, послать в Вашингтон запрос о ваших данных и все проверить. Только после этого мы сможем выдать вам дубликат паспорта. А пока я принес вам это. – Он извлек из своей папки конверт с американским гербом в углу. – Это рекомендательное письмо, то есть временное удостоверение личности, в нем засвидетельствована ваша личность. Каждому, кто хочет что-то проверить, предложено обращаться ко мне, в посольство. Можете его использовать, если потребуется.
– Забавно, – заметила Иза, – без официальной бумаги я как будто и не существую.
– Вы существуете, миссис Дин, уверяю вас. – Улыбка Гарри стала более оживленной. – Только беда в том, что вы пока не можете этого доказать.
– Есть кое-что еще, в чем мне очень пригодилась бы ваша помощь, мистер Помфрит.
– Я весь внимание.
– Моя девочка. Мне сказали, что моя дочь погибла в катастрофе. Я им не верю.
Усы Помфрита замерли.
– Боже мой! Что вы хотите этим сказать?
Иза аккуратно подбирала слова.
– Я… я просто не уверена. Понимаете, кто-то мог допустить ошибку.
– Но кто?
– В этом я тоже не уверена. Но я не верю, что ребенок, умерший в больнице, моя дочь Бэлла.
– О, понимаю. – Помфрит замолчал, ожидая неизбежных слез. Холостяк, он полагался только на себя, был скрытым гомосексуалистом и не мог позволить, чтобы женские заботы внезапно затопили эмоциональную пустыню его души.
– Почему вы так думаете, миссис Дин?
– У ребенка, который умер в больнице, был другой цвет волос, чем у Бэллы.
– Вы просили их перепроверить?
– Это невозможно. Они кремировали тело сразу после вскрытия.
– Это… как-то необычно, – согласился дипломат, покачав головой. Они вступили на тонкий лед бюрократических процедур. – Вы должны понять, миссис Дин, мы практически бессильны. Вы знаете, я бывал во многих странах мира, так вот, в Англии самая надежная система регистрации в здравоохранении, даже лучше, чем в Штатах.
– Мистер Помфрит, я тоже объехала почти весь мир и знаю, что ошибка может произойти где угодно.
– Но что произошло в вашем случае?
– Этого я не знаю. Именно поэтому и прошу вас о помощи.
Помфрит попытался прихватить ус нижней губой. Он явно нервничал.
– Миссис Дин, кроме путаницы с цветом волос, что у вас есть еще?
Иза помолчала. Придется сказать правду.
– Мой сын сказал мне, что Бэллу унесла женщина. Блондинка.
– Ваш сын. Бенджамен. – Помфрит кивнул на спящего мальчика.
Иза кивнула.
– И это все, миссис Дин?
Она собралась с духом. В конце концов, рано или поздно придется произнести эти слова вслух.
– Материнский инстинкт. – Неубедительно. – И я все время вижу сны, – добавила она поспешно.
– Инстинкт. И сны. – Дипломат как будто выносил ей смертный приговор.
«Вот оно, начинается», – сказала себе Изидора.
– Пожалуйста, миссис Дин, выслушайте меня очень внимательно. Я хочу вам помочь, поверьте, действительно хочу. Но самая главная помощь, которую я должен вам оказать, это быть честным: не могло ли так случиться, что авария, тяжелые травмы, кома, в сочетании с глубочайшей душевной травмой каким-то образом… – он запнулся, – ввели вас в заблуждение? Лишили способности рассуждать здраво? Заставили поверить в то, во что вы хотели бы верить, и пренебречь фактами?
– Это возможно. Хотя… – Иза оборонялась, понимая, что ее рассуждения несостоятельны, как, впрочем, и доказательства.
– На минуту отрешитесь от своих проблем, станьте опять журналисткой. Если бы кто-нибудь пришел к вам с подобной историей, что бы вы ему ответили?
Иза опустила голову. Она знала ответ. Утешения. Совет обратиться к психиатру. Успокоительные средства. Скептицизм. Все то, что они обрушили на нее сегодня. Ее молчание было красноречивее любых слов.
– Послушайте, почему бы вам не обдумать все еще раз в течение пары дней? Попробуйте разобраться, не искажаете ли вы факты. Позже мы вернемся к разговору. Обещаю.
Что могла Иза возразить на столь разумный совет? У нее нет доказательств. Ничего, кроме грызущего душу сомнения, что что-то не стыкуется. Надежда, мистическая и безосновательная, что Бэлла жива. Где-то. С кем-то.
Не было никакого смысла настаивать. Она поблагодарила Помфрита, и он быстро уехал – похлопал крылышками и улетел, не дожидаясь второй чашки чая.
Изидоре потребовалось немного времени на обустройство. Распаковывать, кроме дорожной сумки, было нечего. Туалетные принадлежности, смена белья для нее и Бенджи, пластмассовая гоночная машинка и мягкий кролик с оторванным ухом.
Салли провела ее в спальню, расположенную в старой части дома, фермерском коттедже семнадцатого века с маленькими комнатками и низкими потолками. Снаружи дом выглядел как традиционное сельское жилище, внутри Деверье все переделал и расширил, так что комнаты были светлыми и просторными, сохраняя старинное очарование, с балками на потолке и чудными каминами. Главным помещением был кабинет Деверье, широкая комната-ротонда в южной части дома, откуда открывался вид на долину. Казалось, что стоишь на капитанском мостике и смотришь на приближающийся берег.
Дом был полон неожиданностей и ловушек. За крепкими дубовыми дверями и традиционно увитыми розами окнами Иза ожидала увидеть предметы старинного английского быта – несколько металлических грелок, блестящую начищенную медную посуду и гравюры с видами охоты, возможно, пару охотничьих собак, но никак не подлинники восточного искусства, к которому Деверье явно имел вкус. Особенно ей понравилась статуя бирманской танцовщицы, выполненная в натуральную величину. Ей было не меньше двух столетий, хотя сохранилась первоначальная позолота. Иза в восхищении остановилась перед резной деревянной панелью, в мельчайших деталях демонстрирующей, как молодая женщина занимается любовью с четырьмя партнерами. Это был фриз из древнего храма, очевидно, индийского, Бог есть Любовь.
И Бог есть Смерть. Бог есть. Но в душе Изы не было ничего. Она чувствовала себя выпотрошенной рыбой.
Она спросила, где находится телефон. Салли ответила, что Деверье просил ее пользоваться его кабинетом, уже убранным и подготовленным для нее, он выглядел просторным и очень удобным, вот только нигде не было ни одного документа, видимо, все тщательно сложили и заперли на ключ в высоком металлическом шкафу.
Иза посмотрела в окно на долину. Поля напоминали лоскутное одеяло; только что вспаханные, низко расположенные участки земли были пропитаны влагой, окружающие их холмы зеленели и выглядели так по-английски.
Ей отчаянно хотелось вернуться в свой собственный мир, который она покинула так давно, что, кажется, прошла целая жизнь. Этот мир за окнами был полон тишины и спокойствия. Место, где можно восстановить силы, забыть обо всем. Но это не ее мир. И она ничего не хочет забывать, какую бы боль ни приносили воспоминания. Иза подошла к телефону.
Прежде всего она позвонила Кэтти, чтобы сообщить, где она и как с ней можно связаться. Кэтти уже начала проверять факты, собирая информацию о Бэлле, и пообещала скоро связаться с ней. Дня через два, пообещала она.
Следующим стал звонок Граббу.
– Бог мой, Иза, как ты, черт возьми? Мы все так о тебе беспокоились, – возбужденно закричал он.
– Конечно, Эл. Вы почти похоронили меня под своими заботами.
– Послушай, Иза, – продолжил ее шеф, понизив голос, – он не мог не почувствовать ее сарказма. – Я сожалею о письме. Черт, ты знаешь, я всегда открыто говорю то, что думаю, если мне нужно кого-то обругать, я не интригую… Но… ты понимаешь, как это бывает. Новое руководство. Новые времена. Новые распоряжения.
– И ты только исполнял приказ.
– Конечно, – быстро ответил Грабб, не замечая издевки. – Как прекрасно, что ты скоро вернешься! Нам тебя действительно не хватает. Ты у нас лучше всех, сама знаешь. Мы не сможем обойтись без малышки Изы. – Грабба явно понесло.
– Значит, вы можете дать мне еще пару недель?..
Последовало молчание.
– Две недели, Эл. Я прошу всего две недели!
– Но мы уже дали их тебе. Ты просишь еще две? Я правильно понял?
– Да, четыре. Я вернусь через месяц.
– Две, Иза.
– Грабб, отпусти меня! До Нового года. Разве я прошу так много? Мне нужно еще немного времени.
– Зачем? Ты больна? Ведь ты сказала К.С., что вернешься к Рождеству.
– Нет, я хорошо себя чувствую, с каждым днем лучше. Но есть кое-что, чем я должна заняться, Эл, после смерти Бэллы. И Бенджи нужно прийти в себя…
– Твой шеф тоже нуждается в тебе, Иза. – Он засопел от отвращения. – «Большой плохой» мир не станет ждать, пока ты изображаешь няньку. Черт, если бы дело было только во мне! У руководства АКН свои проблемы, и они назначили крайний срок. Возвращайся через две недели или… не возвращайся вообще.
– Великодушные люди, наши боссы.
– Вот именно. Ты подставилась, когда исчезла из Парижа. Они могли предъявить тебе ультиматум гораздо раньше. Послушай, я понимаю, на тебя навалилось все сразу. К.С. сказала мне о разводе. Я сожалею. – Слова были слишком казенными, но других Грабб не нашел; всем было хорошо известно, что он не умеет говорить на личные темы. – Твое поведение было чертовски непрофессиональным, Иза, и ты это знаешь.
Ей было больно. Грабб прав, но ей больно. Разве могла она объяснить, как отчаянно необходим ей был этот отъезд, как хотела она расставить все по своим местам, скрыться от Грабба, от телефонов, от бешеной гонки и постоянного давления, выяснить, что же для нее самое главное в жизни… В хорошем расположении духа шеф сумел бы понять ее, но он никогда не простит. Давление входит в правила игры, оно стимул, и никто не станет за него извиняться.
Изидора всегда считала себя профессионалом, была страстно предана своему делу, старалась делать новости как можно лучше. Ей говорили, что это не женское дело, но она отказывалась признавать, что пол играет хоть какую-то роль в работе. Конечно, за исключением периода беременности.
Оператор-мусульманин отказался работать с Изой, когда узнал, что она на пятом месяце, и, несмотря на негодующие и оскорбительные замечания в свой адрес, упорно стоял на своем.
Изидора знала, что он прав. Живот осложнял жизнь. Не мог не осложнять.
Потом была Болгария. Безумная поездка на атомную электростанцию, которая, казалось, была построена из мешков с песком и старых дренажных труб. Взрыв там оказался почти таким же страшным, как в Чернобыле. За двадцать миль от станции, в детском саду, ее счетчик Гейгера зашкалило в одну секунду. Но они остались, чтобы все снять, это заняло двадцать минут, и через неделю детишек перевели в незараженную зону. А Иза «схватила» дозу в пять раз большую, допустимой.
Ничего страшного, нормы специально устанавливаются с запасом, заверял ее доктор, пока не выяснилось, что она беременна.
– Конечно, это осложняет дело, но я уверен, что беспокоиться не о чем, – сказал он с застывшей улыбкой, которую все врачи оттренировывают на сестрах, прежде чем обернуться к пациенту. Гинеколог Изы вздохнул с облегчением, когда через несколько недель у нее случился выкидыш и она потеряла своего первого ребенка.
– Знаете, это к лучшему. Я не хотел вас огорчать, но тревожился из-за всех этих единиц, которые вы хватанули. Никогда не знаешь, что будет с ребенком в такой ситуации. Забудьте. Отдохните пару месяцев и принимайтесь за дело.
Она так и поступила, но отказалась от услуг врача, который, в своем мужском шовинизме, не захотел довериться женщине и сказать ей правду о ее собственном теле.
Значительно труднее было справиться с болью, которую причинил выкидыш. Не только с кровотечением и дикой болью, которая раздирала ее изнутри, но и с душевной раной, которая никогда не заживет. Вина, которую нельзя искупить. Дитя, которое никогда не родится.
Иза пыталась смириться, думать о достигнутых профессиональных успехах. Убеждала себя, что ее работа спасла жизнь множеству детей.
Но она стоила жизни ее первому ребенку. Иза была виновата в выкидыше. Наверное.
Теперь она отвечает за смерть Бэллы. Может быть. В ее жизни что-то стало слишком много этих «может быть». Но с Граббом все ясно. Он высказался более чем определенно. Вернись в течение двух недель или не появляйся вообще. Киев или дети. Звезда экрана или мать. Балансировать больше не придется. Она должна сделать выбор.
Сложный узор на обоях ручной работы тюдоровской эпохи придавал небольшому кабинету мрачный вид. В палате общин было немного действительно удобных кабинетов для членов парламента. И этот, безусловно, не принадлежал к их числу. Письменный стол, пара кресел, шкаф, который служил одновременно баром, и кожаный диван-недомерок. Даже такие резвые и быстро набирающие силу лошадки, как Деверье, вынуждены были ждать своей очереди «в стойле».
Стариков-парламентариев следовало бы пристрелить, прекратить их жалкое существование, Деверье давно пришел к такому заключению. Не хотел бы он вот так медленно умирать, ожидая, не зазвонит ли телефон, не вспомнит ли о нем кто-нибудь. Он пойдет напролом, до конца. Или уйдет совсем. Наверх, если не изменит удача. В конце концов, ему нетрудно будет найти другое «пастбище» с богатой травой…
Он кое-что предусмотрел. Его дневники. Материал для мемуаров, за которые ему дорого заплатят. Аванс сто тысяч плюс покровительственные рецензии в книжных обзорах воскресных газет, двести, если он назовет имена, даты и факты – предательства, измены, подкуп…
Видит Бог, он нуждается в средствах, отец нанес их семейному состоянию сильный урон. К сожалению, мемуары нельзя использовать дважды. Есть и другие, более изощренные способы добиться финансовых поступлений, особенно в связи со вновь открывшимися возможностями в области оборонной промышленности. Дать консультацию. Получить скромный процент за оказанную помощь – прямо на банковский счет, анонимный вклад. Использовать то, что он уже узнал и еще узнает, находясь на этом посту. Еще одна причина прижать как следует американцев, а потом дать им то, чего они так жаждут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29