После этого жены осаждали своих мужей до тех пор, пока к 1990-му это удобство не появилось в каждом доме.
Когда церковные часы пробили полдень, семья Мерлин уселась за стол, уставленный яствами исключительно домашнего приготовления. Трапеза началась с паштета, который ели со свежеиспеченным хлебом; затем последовал зеленый салате грецкими орехами, политый маслом из грецких орехов; потом вареный лосось под майонезом; потом жареная утка с молодым картофелем, турнепсом и луком. После этого мадам Мерлин выставила целую коллекцию домашних сыров. Затем, по французской традиции, был подан сдобренный коньяком миндальный пирог, который каждый поливал густыми сливками.
Под конец застолья мсье Мерлин церемонно разлил по рюмкам коньяк, поставленный на выдержку его предками сотню лет назад. Эта традиция продолжалась, и хозяин дома ежегодно откладывал дюжину бутылок напитка собственного изготовления для будущих поколений.
Застолье закончилось в пять часов.
Во дворе под ярким солнцем девочки Поля бросились к Плам и оттащили ее в сторону.
— Ты учила папу плавать, это правда? — зашептала Мари. Плам улыбнулась, вспомнив, как учила Поля не бояться воды.
— Почему ты смеешься? — настойчиво спросила Мари.
— Потому что это была настоящая потеха.
— А нас ты научишь? — послышался застенчивый голосок Роз.
— Конечно, и тогда мы все вместе будем играть в водное поло на реке.
Девочки просияли.
Плам опустилась на траву и обняла их. Она даже не предполагала и не надеялась, что они так легко ее примут.
Как только стемнело, Плам, как обычно, поспешила к домику учителя.
Поль без слов схватил ее в свои объятия, оторвал от пола и прижал к груди. Она сбросила на весу туфли, соскользнула вниз по его телу и встала на кончики пальцев. Как уже было у них заведено, Поль, не выпуская ее из рук, медленно продвигался по проходу, ведущему в спальню.
— Мне кажется, Соланж догадывается, — выдохнула Плам ему на ухо.
— Кому какое дело? — Он терся носом о ее шею. — Сказать, что мне хотелось сделать во время этого застолья? Мне хотелось положить тебя на стол, облить тем столетним коньяком, смотреть, как он стекает с твоих маленьких белых бедер и слизывать его языком.
— И что бы на это сказал твой отец?
— Что это пустая трата доброго коньяка. И что мне не следует смешивать свои удовольствия.
В полудреме они неторопливо занимались любовью.
Плам погружалась в сон с блаженной мыслью, что, когда проснется, их руки будут все еще переплетены. С Полем она не чувствовала себя беззащитной, на нее не давила необходимость действовать и постоянно играть роль для достижения успеха. «В чьих глазах, — спрашивала она себя, — Поль пользуется успехом? Но это заботит его? Нет».
Плам не думала о том, насколько практичны идеи Поля. Главное, что они справедливы и жизнеспособны. Ей хотелось следовать за ним в его стремлении вернуться к природе. Она чувствовала, что он на правильном пути, хотя не знала, куда этот путь ведет. Как бы то ни было, с первой минуты появления в Волвере ее не покидало ощущение мира и покоя.
Она прижалась к большому обнаженному телу Поля и погрузилась в сон.
Ночью Плам внезапно проснулась. Она лежала на спине. Мягкий свет луны тихо сочился сквозь кружевные занавески, ложась светло-серыми узорами на ее обнаженное тело. Занавески тихо шевелил прохладный ночной бриз. В комнате, кроме них, находился кто-то еще.
Лежавший рядом Поль, тоже обнаженный, тихо шевельнулся и, бормоча что-то сквозь сон, потянулся к ней. Плам почувствовала его длинные пальцы на своей груди, и по телу сразу пробежала волна возбуждения, но к ней примешивался самый обычный страх. Под теплой рукой Поля бешено колотилось ее сердце, в висках стучала кровь. Она затаила дыхание.
Поль бормотал что-то нежное. Его теплая рука сонно гладила ее грудь и живот, с каждым разом опускаясь все ниже.
Плам, не в силах ничего произнести, лежала скованная страхом.
— Папа… — раздался тихий голос. Поль мгновенно пришел в себя и, выскользнув из кровати, оказался у двери, подхватил на руки маленькую фигурку Шепча ребенку успокаивающие слова, он исчез в коридоре. Плам расслабилась и тихо заплакала. Поль скоро вернулся в спальню и лег рядом.
— Роз только хотела попить. Они часто будят меня по ночам — может быть, чтобы убедиться, что я здесь. — Он обнял Плам. — Не надо плакать. Мне следовало бы запереть дверь, но она, слава богу, не видела тебя.
— Это было бы ужасно?
— Конечно. Роз могла испугаться и обидеться, ведь они обе хорошо помнят свою мать. — В его голосе послышалась печаль, но он тут же взял себя в руки. — Это могло бы дойти до моей матери, а через школьный двор — и до всей деревни. Это не Сен-Тропез, ты же знаешь. Здесь школьному учителю не полагается даже флиртовать с замужней женщиной.
Плам, пристыженная и униженная, чувствовала себя так, словно лежала в постели с чужим мужем, которого соблазнила. «Но это же не так», — говорила она себе. Она не должна чувствовать себя виноватой из-за Поля. Но этот маленький эпизод продемонстрировал его подлинное отношение к ней. У них был флирт, и ей лучше не тешить себя никакими иллюзиями.
Суббота, 25 апреля 1992 года
Бухта Аркашон, защищенная от яростных взбрыкиваний Атлантики длинной песчаной грядой, встретила их дюнами, свежим ветром и сосновым лесом.
Поль поставил фургон в тени деревьев, и они направились к берегу. В руках у Плам была корзинка с едой, а Поль нес спальный мешок, магнитофон и сетку с двумя бутылками вина, которые надо было опустить в воду, чтобы к ленчу вино охладилось. Они медленно брели по сухой скользкой коричневой хвое, издававшей резкий аромат, который смешивался с соленым запахом моря и мокрого песка.
На краю леса, где они остановились, начинался резкий песчаный склон, спускавшийся к широкой прибрежной полосе серебристо-белого песка, тянувшейся на многие мили в обе стороны.
— До последнего времени это место было недоступным, — сказал Поль. — Даже теперь большую часть года единственные его посетители — чайки.
Смеясь, они заскользили вниз по склону, двигаясь все быстрее и быстрее, словно под ногами у них был не песок, а снег. Внизу Поль пристроил спальный мешок на пятачке в окружении трех дюн, которые защищали от ветра и создавали ощущение уединенности от всего мира. Помахав единственной живой душе на берегу, склонившейся вдали на причаленном суденышке, которое напоминало собой два каноэ, соединенных брезентовым матом, он сказал:
— Это Робер. Мы всегда берем его кат. Надевай купальник, придется помокнуть и попотеть.
— Но я не умею управляться с парусом.
— Скоро научишься.
Через полчаса, повиснув над водой, Плам что было силы тянула за канат, в то время как маленькое суденышко скользило по волнам.
— Это больше похоже на купание! — кричала она. — И гораздо интереснее, чем сидеть на палубе какой-нибудь неповоротливой калоши.
Когда лодка приподнялась над волнами и устремилась вперед со скоростью, которая показалась ей огромной, Плам засмеялась от возбуждения и нахлынувших эмоций.
— Весело, правда? — улыбнулся ей Поль.
В это мгновение лодка накренилась, и Плам обдало сзади волной. Поль быстро потянул парус и переложил руль, выправляя курс.
— Никогда не давай морю шанс, — пробормотал он. — Иначе оно одолеет тебя в своем коварстве.
Еще через полчаса он уговорил ее сесть за руль.
— Надо только смотреть вперед и держаться спиной к ветру. Пока ветер у тебя за спиной, ты можешь идти вперед, куца хочешь. Чтобы повернуть влево, толкаешь руль вправо, и наоборот… Легче… Теперь я покажу, как ходить галсами. Но перед этим надо набрать скорость, иначе ты просто зароешься и ничего не получится…
К полудню Плам почувствовала такой аппетит, какого не испытывала с детства. Поль причалил лодку к берегу, сбросил джинсы, извлек из воды бутылки с вином и голый направился к Плам, которая склонилась над корзинкой с едой спиной к нему.
Обнаженные, они медленно двинулись к дюнам и упали на спальный мешок.
Потом они набросились на холодных омаров, купленных Полем в Аркашоне, и на салат из помидоров, который поглощали с огромными ломтями хрустящего хлеба и брынзой. В заключение кормили друг друга виноградом и пили ароматное розовое вино.
Подкрепившись, они отправились бродить вдоль берега. Между пальцами голых ног струился сухой песок, Плам вдруг вскинула руки к безоблачному небу.
— Я такая счастливая! — И, сразу посерьезнев, удивленно посмотрела на Поля. — С тобой я чувствую себя такой же счастливой, какой бываю, когда пишу картины. — До этого момента Плам намеренно не упоминала о своей работе, стараясь как можно дольше не вспоминать о связанном с ней напряжении.
— Тогда почему ты не писала последние две недели? Разве ты не привезла сюда свои краски? Плам рассмеялась.
— Я не могу писать где попало. Я работаю с ведрами краски, а не с маленькими тюбиками, пишу на огромных холстах в студии с высоким потолком и с лестницами, предварительно устилая пол листами пластика, чтобы не перепачкать все вокруг.
— Что представляют собой твои картины? Портреты?
— Нет. Моя живопись абстрактная. — Плам заколебалась. Она не могла больше откладывать это. — Поль, я должна готовиться к выставке, в июне, поэтому мне надо возвращаться в Англию… завтра.
Поль резко остановился.
— Почему ты не можешь побыть здесь до июня?
— Потому что мне надо встречаться с журналистами, давать интервью и сниматься для прессы.
— Ты хочешь сказать, что ты знаменитость?
— Не совсем… Но что-то в этом роде… Художники слышали обо мне.
— Я и не предполагал, что сплю с известной личностью.
— Разве это что-нибудь меняет? Поль задумался. Опустив глаза, он вывел на песке большим пальцем ноги букву П и произнес наконец:
— Конечно, меняет. Это значит, что ты уезжаешь. А я даже не позволял себе думать об этом. — Он взял Плам за голые плечи и заглянул в ее глаза. — Может быть, ты скажешь, что твое замужество меня не касается, но я так не считаю. — Голос его зазвучал совсем тихо. — Плам, какие у тебя отношения с мужем?
Плам молчала. «Мы что, уже достигли такого этапа, когда можно плакаться, что мой муж не понимает меня?» При мысли об обсуждении своего замужества с любовником она испытала чувство вины.
Интересно, подумала она, что Поль имел в виду, когда говорил, что его интересуют ее взаимоотношения с мужем?
Нет, она не позволит себе поверить в это! Пусть это будет ее маленькой тайной, которая приподнимет ее в собственных глазах. Поль должен остаться в ее памяти как невероятно сексуальный, шикарный и непревзойденный француз-любовник.
— У нас с Бризом не жизнь, а сплошной театр, где мы актеры на сцене, — медленно проговорила она. — Бриз относится ко мне, как к ребенку, пользуясь тем, что какая-то часть во мне нуждается в чьей-то защите. Но теперь я хочу, чтобы ко мне относились как к женщине, хотя понимаю, что нельзя быть и ребенком, и женщиной одновременно.
— Значит, твой муж не видит в тебе женщину? Плам задумалась.
— Я для него не являюсь тем единственным другом и спутником, без которого дикие гуси не мыслят себе жизнь. Иначе я не представляю себе замужество.
— Ах, так он еще и изменяет тебе, твой муж? Плам кивнула.
— Я почувствовала перемену в наших отношениях, когда мне еще не было известно о его женщинах. Правда, Бриз этого не понял. Он думал, что если я ничего не знаю о его амурных делах, то проблем не может быть.
Она опустила глаза и пальцем ноги начертила на мокром песке вторую П.
— Обнаружив его связи, я в конце концов поняла, что в жизни Бриза есть тщательно охраняемая сфера, куда мне запрещено вторгаться.
— Значит, ваша с ним жизнь не была такой, как у диких гусей?
Плам тряхнула головой:
— Она всегда проходила в спешке, светских раутах и блеске. В ней никогда не было времени, чтобы подумать. Но у нас всегда были очень хорошие деловые отношения.
— И теперь ты не намерена довольствоваться только ими.
Плам старалась быть такой же честной перед собой, как Поль:
— Пока я не обнаружила его с другой женщиной, я, наверное, любила Бриза, хотя и не во всем одобряла его. Я хотела простить его, но во мне что-то изменилось, разбитую чашку не склеишь.
— И что же?
— Я всегда немножко преклонялась перед ним. Он такой утонченный, уверенный в себе и очень авторитетный в мире искусства. Но теперь у меня это прошло.
Чувствуя, что она высказала еще не все, Поль ждал продолжения.
— Изменилось еще кое-что, — печально сказала Плам. — Настоящая любовь, о которой мечтают все, — это когда один дорожит другим, что бы тот ни делал и каким бы ни был на самом деле. Мое отношение к Бризу перестало быть таким. — Плам сознавала, что ее чувства к нему исчезли, как утренняя дымка в лучах взошедшего солнца. — Когда я попыталась поговорить с ним об этом, он сказал, что страстная и романтическая любовь длится пару лет, а потом постепенно переходит в привычку и взаимное уважение.
— Всякие отношения непрерывно меняются, — задумчиво проговорил Поль. — Двое людей, связанные между собой, в разное время меняются по-разному и с разной скоростью. И отношения между ними не являются раз и навсегда заданными. Есть только ты и твое отношение. — Он наклонился и нежно поцеловал ее в переносицу. — Скажи мне, ты потому и приехала одна в Волвер? Чтобы подумать над этим?
— И поэтому тоже. — Плам вдруг помрачнела. О письмах с угрозами она расскажет Полю позднее.
— А почему еще?
— Когда я была у тети Гарриет, то поняла, что в моей жизни чего-то не хватает, но тогда я не знала чего.
— Теперь знаешь?
— Я хочу найти себя и понять, кто я такая на самом деле.
Все ли во мне сводится к роли жены, матери, дочери и художника. Или это только кажется мне. Я надеялась, что в Вол вере я смогу понять, кто я такая и почему я здесь. Мне хочется распорядиться своей жизнью как-то иначе, а не просто играть свои роли и делать деньги.
— Может быть, ты приехала за одним, а нашла другое.
Сказать тебе, что ты нашла, если я не обманываюсь в своих надеждах?
Плам кивнула.
После некоторых колебаний Поль сказал:
— Не буду скрывать от тебя, какой глубокой была — есть — моя любовь к Анни.
— Я рада, что ты не скрываешь это. Это сугубо личная часть твоей жизни, и я отношусь к ней с уважением.
С полчаса они шли молча. Затем Поль резко остановился и взял Плам за руку. Начертив на песке еще два П, он заключил их в сердце и заглянул в фиалковые глаза Плам:
— Я надеюсь, что ты нашла своего дикого гуся. Ты останешься со мной, Плам? Навсегда. Станешь моей женой?
У Плам было такое ощущение, словно он просил ее прыгнуть с моста, но не беспокоиться о последствиях, потому что он подхватит ее. Она верила Полю, но не доверяла своим смятенным чувствам, не зная точно, любит ли она его. То, что люди порой считают любовью, зачастую оказывается похотью, зависимостью, чувством собственника или стремлением заполнить болезненную пустоту одиночества. Поэтому она против воли заставила себя посмотреть глазами Бриза на то, что ждет ее впереди. «Ведь нельзя же швыряться своей жизнью только потому, что у тебя где-то засвербило, — сказал бы он, — и уж тем более не из-за романа на отдыхе».
Они возвратились в Волвер затемно, проведя последние минуты своего путешествия в грустном молчании, зная, что завтра утром предстоит расставание.
Плам посмотрела на Поля.
— У меня никак не выходит из головы, знают ли…
— О, я уверен, что мои родители знают. А если нет, то я намерен рассказать им.
— Но что они подумают обо мне? Что подумают о Бризе?
— Они французы, а не идиоты, и понимают, что нравы изменились с тех пор, когда они женились… Кстати, ты венчалась в церкви?
— Нет.
— Значит, ты незамужняя перед богом. Так что для них тут не будет проблем.
— Не торопи меня. Я пока не могу дать ответ. И пожалуйста, не рассказывай им. Пусть они думают пока все, что им хочется.
После того как Поль забрал дочерей, Плам тихо проскользнула в соседнюю дверь и, покраснев, попросила у мадам Мерлин разрешения воспользоваться телефоном. Она поняла, что мать все знает. Старая француженка держалась как-то скованно.
Как только Плам сообщила Бризу, что хочет остаться в Волвере еще на неделю, в трубке послышались гневные вопли:
— Ты что, лишилась рассудка? До бьеннале осталось всего пять недель. Нет, серьезно, Плам, я хочу знать, может, ты заболела?.. Нет? Тогда что происходит? Ты совсем лишилась своих куриных мозгов? Разве до тебя не дошло, что тебе оказана честь представлять свою страну?.. Ты подводишь меня, не говоря уже о том, что ставишь под угрозу всю свою карьеру. — С трудом справившись с собой, он сбавил тон. — Я многое могу сделать за тебя, Плам, но не могу давать интервью вместо тебя, и они не меня хотят видеть на телевидении!
— Я все знаю. И тем не менее остаюсь еще на неделю! После десяти минут споров, уговоров и угроз Бриз наконец проворчал:
— Ты обещаешь, что вернешься в следующее воскресенье?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Когда церковные часы пробили полдень, семья Мерлин уселась за стол, уставленный яствами исключительно домашнего приготовления. Трапеза началась с паштета, который ели со свежеиспеченным хлебом; затем последовал зеленый салате грецкими орехами, политый маслом из грецких орехов; потом вареный лосось под майонезом; потом жареная утка с молодым картофелем, турнепсом и луком. После этого мадам Мерлин выставила целую коллекцию домашних сыров. Затем, по французской традиции, был подан сдобренный коньяком миндальный пирог, который каждый поливал густыми сливками.
Под конец застолья мсье Мерлин церемонно разлил по рюмкам коньяк, поставленный на выдержку его предками сотню лет назад. Эта традиция продолжалась, и хозяин дома ежегодно откладывал дюжину бутылок напитка собственного изготовления для будущих поколений.
Застолье закончилось в пять часов.
Во дворе под ярким солнцем девочки Поля бросились к Плам и оттащили ее в сторону.
— Ты учила папу плавать, это правда? — зашептала Мари. Плам улыбнулась, вспомнив, как учила Поля не бояться воды.
— Почему ты смеешься? — настойчиво спросила Мари.
— Потому что это была настоящая потеха.
— А нас ты научишь? — послышался застенчивый голосок Роз.
— Конечно, и тогда мы все вместе будем играть в водное поло на реке.
Девочки просияли.
Плам опустилась на траву и обняла их. Она даже не предполагала и не надеялась, что они так легко ее примут.
Как только стемнело, Плам, как обычно, поспешила к домику учителя.
Поль без слов схватил ее в свои объятия, оторвал от пола и прижал к груди. Она сбросила на весу туфли, соскользнула вниз по его телу и встала на кончики пальцев. Как уже было у них заведено, Поль, не выпуская ее из рук, медленно продвигался по проходу, ведущему в спальню.
— Мне кажется, Соланж догадывается, — выдохнула Плам ему на ухо.
— Кому какое дело? — Он терся носом о ее шею. — Сказать, что мне хотелось сделать во время этого застолья? Мне хотелось положить тебя на стол, облить тем столетним коньяком, смотреть, как он стекает с твоих маленьких белых бедер и слизывать его языком.
— И что бы на это сказал твой отец?
— Что это пустая трата доброго коньяка. И что мне не следует смешивать свои удовольствия.
В полудреме они неторопливо занимались любовью.
Плам погружалась в сон с блаженной мыслью, что, когда проснется, их руки будут все еще переплетены. С Полем она не чувствовала себя беззащитной, на нее не давила необходимость действовать и постоянно играть роль для достижения успеха. «В чьих глазах, — спрашивала она себя, — Поль пользуется успехом? Но это заботит его? Нет».
Плам не думала о том, насколько практичны идеи Поля. Главное, что они справедливы и жизнеспособны. Ей хотелось следовать за ним в его стремлении вернуться к природе. Она чувствовала, что он на правильном пути, хотя не знала, куда этот путь ведет. Как бы то ни было, с первой минуты появления в Волвере ее не покидало ощущение мира и покоя.
Она прижалась к большому обнаженному телу Поля и погрузилась в сон.
Ночью Плам внезапно проснулась. Она лежала на спине. Мягкий свет луны тихо сочился сквозь кружевные занавески, ложась светло-серыми узорами на ее обнаженное тело. Занавески тихо шевелил прохладный ночной бриз. В комнате, кроме них, находился кто-то еще.
Лежавший рядом Поль, тоже обнаженный, тихо шевельнулся и, бормоча что-то сквозь сон, потянулся к ней. Плам почувствовала его длинные пальцы на своей груди, и по телу сразу пробежала волна возбуждения, но к ней примешивался самый обычный страх. Под теплой рукой Поля бешено колотилось ее сердце, в висках стучала кровь. Она затаила дыхание.
Поль бормотал что-то нежное. Его теплая рука сонно гладила ее грудь и живот, с каждым разом опускаясь все ниже.
Плам, не в силах ничего произнести, лежала скованная страхом.
— Папа… — раздался тихий голос. Поль мгновенно пришел в себя и, выскользнув из кровати, оказался у двери, подхватил на руки маленькую фигурку Шепча ребенку успокаивающие слова, он исчез в коридоре. Плам расслабилась и тихо заплакала. Поль скоро вернулся в спальню и лег рядом.
— Роз только хотела попить. Они часто будят меня по ночам — может быть, чтобы убедиться, что я здесь. — Он обнял Плам. — Не надо плакать. Мне следовало бы запереть дверь, но она, слава богу, не видела тебя.
— Это было бы ужасно?
— Конечно. Роз могла испугаться и обидеться, ведь они обе хорошо помнят свою мать. — В его голосе послышалась печаль, но он тут же взял себя в руки. — Это могло бы дойти до моей матери, а через школьный двор — и до всей деревни. Это не Сен-Тропез, ты же знаешь. Здесь школьному учителю не полагается даже флиртовать с замужней женщиной.
Плам, пристыженная и униженная, чувствовала себя так, словно лежала в постели с чужим мужем, которого соблазнила. «Но это же не так», — говорила она себе. Она не должна чувствовать себя виноватой из-за Поля. Но этот маленький эпизод продемонстрировал его подлинное отношение к ней. У них был флирт, и ей лучше не тешить себя никакими иллюзиями.
Суббота, 25 апреля 1992 года
Бухта Аркашон, защищенная от яростных взбрыкиваний Атлантики длинной песчаной грядой, встретила их дюнами, свежим ветром и сосновым лесом.
Поль поставил фургон в тени деревьев, и они направились к берегу. В руках у Плам была корзинка с едой, а Поль нес спальный мешок, магнитофон и сетку с двумя бутылками вина, которые надо было опустить в воду, чтобы к ленчу вино охладилось. Они медленно брели по сухой скользкой коричневой хвое, издававшей резкий аромат, который смешивался с соленым запахом моря и мокрого песка.
На краю леса, где они остановились, начинался резкий песчаный склон, спускавшийся к широкой прибрежной полосе серебристо-белого песка, тянувшейся на многие мили в обе стороны.
— До последнего времени это место было недоступным, — сказал Поль. — Даже теперь большую часть года единственные его посетители — чайки.
Смеясь, они заскользили вниз по склону, двигаясь все быстрее и быстрее, словно под ногами у них был не песок, а снег. Внизу Поль пристроил спальный мешок на пятачке в окружении трех дюн, которые защищали от ветра и создавали ощущение уединенности от всего мира. Помахав единственной живой душе на берегу, склонившейся вдали на причаленном суденышке, которое напоминало собой два каноэ, соединенных брезентовым матом, он сказал:
— Это Робер. Мы всегда берем его кат. Надевай купальник, придется помокнуть и попотеть.
— Но я не умею управляться с парусом.
— Скоро научишься.
Через полчаса, повиснув над водой, Плам что было силы тянула за канат, в то время как маленькое суденышко скользило по волнам.
— Это больше похоже на купание! — кричала она. — И гораздо интереснее, чем сидеть на палубе какой-нибудь неповоротливой калоши.
Когда лодка приподнялась над волнами и устремилась вперед со скоростью, которая показалась ей огромной, Плам засмеялась от возбуждения и нахлынувших эмоций.
— Весело, правда? — улыбнулся ей Поль.
В это мгновение лодка накренилась, и Плам обдало сзади волной. Поль быстро потянул парус и переложил руль, выправляя курс.
— Никогда не давай морю шанс, — пробормотал он. — Иначе оно одолеет тебя в своем коварстве.
Еще через полчаса он уговорил ее сесть за руль.
— Надо только смотреть вперед и держаться спиной к ветру. Пока ветер у тебя за спиной, ты можешь идти вперед, куца хочешь. Чтобы повернуть влево, толкаешь руль вправо, и наоборот… Легче… Теперь я покажу, как ходить галсами. Но перед этим надо набрать скорость, иначе ты просто зароешься и ничего не получится…
К полудню Плам почувствовала такой аппетит, какого не испытывала с детства. Поль причалил лодку к берегу, сбросил джинсы, извлек из воды бутылки с вином и голый направился к Плам, которая склонилась над корзинкой с едой спиной к нему.
Обнаженные, они медленно двинулись к дюнам и упали на спальный мешок.
Потом они набросились на холодных омаров, купленных Полем в Аркашоне, и на салат из помидоров, который поглощали с огромными ломтями хрустящего хлеба и брынзой. В заключение кормили друг друга виноградом и пили ароматное розовое вино.
Подкрепившись, они отправились бродить вдоль берега. Между пальцами голых ног струился сухой песок, Плам вдруг вскинула руки к безоблачному небу.
— Я такая счастливая! — И, сразу посерьезнев, удивленно посмотрела на Поля. — С тобой я чувствую себя такой же счастливой, какой бываю, когда пишу картины. — До этого момента Плам намеренно не упоминала о своей работе, стараясь как можно дольше не вспоминать о связанном с ней напряжении.
— Тогда почему ты не писала последние две недели? Разве ты не привезла сюда свои краски? Плам рассмеялась.
— Я не могу писать где попало. Я работаю с ведрами краски, а не с маленькими тюбиками, пишу на огромных холстах в студии с высоким потолком и с лестницами, предварительно устилая пол листами пластика, чтобы не перепачкать все вокруг.
— Что представляют собой твои картины? Портреты?
— Нет. Моя живопись абстрактная. — Плам заколебалась. Она не могла больше откладывать это. — Поль, я должна готовиться к выставке, в июне, поэтому мне надо возвращаться в Англию… завтра.
Поль резко остановился.
— Почему ты не можешь побыть здесь до июня?
— Потому что мне надо встречаться с журналистами, давать интервью и сниматься для прессы.
— Ты хочешь сказать, что ты знаменитость?
— Не совсем… Но что-то в этом роде… Художники слышали обо мне.
— Я и не предполагал, что сплю с известной личностью.
— Разве это что-нибудь меняет? Поль задумался. Опустив глаза, он вывел на песке большим пальцем ноги букву П и произнес наконец:
— Конечно, меняет. Это значит, что ты уезжаешь. А я даже не позволял себе думать об этом. — Он взял Плам за голые плечи и заглянул в ее глаза. — Может быть, ты скажешь, что твое замужество меня не касается, но я так не считаю. — Голос его зазвучал совсем тихо. — Плам, какие у тебя отношения с мужем?
Плам молчала. «Мы что, уже достигли такого этапа, когда можно плакаться, что мой муж не понимает меня?» При мысли об обсуждении своего замужества с любовником она испытала чувство вины.
Интересно, подумала она, что Поль имел в виду, когда говорил, что его интересуют ее взаимоотношения с мужем?
Нет, она не позволит себе поверить в это! Пусть это будет ее маленькой тайной, которая приподнимет ее в собственных глазах. Поль должен остаться в ее памяти как невероятно сексуальный, шикарный и непревзойденный француз-любовник.
— У нас с Бризом не жизнь, а сплошной театр, где мы актеры на сцене, — медленно проговорила она. — Бриз относится ко мне, как к ребенку, пользуясь тем, что какая-то часть во мне нуждается в чьей-то защите. Но теперь я хочу, чтобы ко мне относились как к женщине, хотя понимаю, что нельзя быть и ребенком, и женщиной одновременно.
— Значит, твой муж не видит в тебе женщину? Плам задумалась.
— Я для него не являюсь тем единственным другом и спутником, без которого дикие гуси не мыслят себе жизнь. Иначе я не представляю себе замужество.
— Ах, так он еще и изменяет тебе, твой муж? Плам кивнула.
— Я почувствовала перемену в наших отношениях, когда мне еще не было известно о его женщинах. Правда, Бриз этого не понял. Он думал, что если я ничего не знаю о его амурных делах, то проблем не может быть.
Она опустила глаза и пальцем ноги начертила на мокром песке вторую П.
— Обнаружив его связи, я в конце концов поняла, что в жизни Бриза есть тщательно охраняемая сфера, куда мне запрещено вторгаться.
— Значит, ваша с ним жизнь не была такой, как у диких гусей?
Плам тряхнула головой:
— Она всегда проходила в спешке, светских раутах и блеске. В ней никогда не было времени, чтобы подумать. Но у нас всегда были очень хорошие деловые отношения.
— И теперь ты не намерена довольствоваться только ими.
Плам старалась быть такой же честной перед собой, как Поль:
— Пока я не обнаружила его с другой женщиной, я, наверное, любила Бриза, хотя и не во всем одобряла его. Я хотела простить его, но во мне что-то изменилось, разбитую чашку не склеишь.
— И что же?
— Я всегда немножко преклонялась перед ним. Он такой утонченный, уверенный в себе и очень авторитетный в мире искусства. Но теперь у меня это прошло.
Чувствуя, что она высказала еще не все, Поль ждал продолжения.
— Изменилось еще кое-что, — печально сказала Плам. — Настоящая любовь, о которой мечтают все, — это когда один дорожит другим, что бы тот ни делал и каким бы ни был на самом деле. Мое отношение к Бризу перестало быть таким. — Плам сознавала, что ее чувства к нему исчезли, как утренняя дымка в лучах взошедшего солнца. — Когда я попыталась поговорить с ним об этом, он сказал, что страстная и романтическая любовь длится пару лет, а потом постепенно переходит в привычку и взаимное уважение.
— Всякие отношения непрерывно меняются, — задумчиво проговорил Поль. — Двое людей, связанные между собой, в разное время меняются по-разному и с разной скоростью. И отношения между ними не являются раз и навсегда заданными. Есть только ты и твое отношение. — Он наклонился и нежно поцеловал ее в переносицу. — Скажи мне, ты потому и приехала одна в Волвер? Чтобы подумать над этим?
— И поэтому тоже. — Плам вдруг помрачнела. О письмах с угрозами она расскажет Полю позднее.
— А почему еще?
— Когда я была у тети Гарриет, то поняла, что в моей жизни чего-то не хватает, но тогда я не знала чего.
— Теперь знаешь?
— Я хочу найти себя и понять, кто я такая на самом деле.
Все ли во мне сводится к роли жены, матери, дочери и художника. Или это только кажется мне. Я надеялась, что в Вол вере я смогу понять, кто я такая и почему я здесь. Мне хочется распорядиться своей жизнью как-то иначе, а не просто играть свои роли и делать деньги.
— Может быть, ты приехала за одним, а нашла другое.
Сказать тебе, что ты нашла, если я не обманываюсь в своих надеждах?
Плам кивнула.
После некоторых колебаний Поль сказал:
— Не буду скрывать от тебя, какой глубокой была — есть — моя любовь к Анни.
— Я рада, что ты не скрываешь это. Это сугубо личная часть твоей жизни, и я отношусь к ней с уважением.
С полчаса они шли молча. Затем Поль резко остановился и взял Плам за руку. Начертив на песке еще два П, он заключил их в сердце и заглянул в фиалковые глаза Плам:
— Я надеюсь, что ты нашла своего дикого гуся. Ты останешься со мной, Плам? Навсегда. Станешь моей женой?
У Плам было такое ощущение, словно он просил ее прыгнуть с моста, но не беспокоиться о последствиях, потому что он подхватит ее. Она верила Полю, но не доверяла своим смятенным чувствам, не зная точно, любит ли она его. То, что люди порой считают любовью, зачастую оказывается похотью, зависимостью, чувством собственника или стремлением заполнить болезненную пустоту одиночества. Поэтому она против воли заставила себя посмотреть глазами Бриза на то, что ждет ее впереди. «Ведь нельзя же швыряться своей жизнью только потому, что у тебя где-то засвербило, — сказал бы он, — и уж тем более не из-за романа на отдыхе».
Они возвратились в Волвер затемно, проведя последние минуты своего путешествия в грустном молчании, зная, что завтра утром предстоит расставание.
Плам посмотрела на Поля.
— У меня никак не выходит из головы, знают ли…
— О, я уверен, что мои родители знают. А если нет, то я намерен рассказать им.
— Но что они подумают обо мне? Что подумают о Бризе?
— Они французы, а не идиоты, и понимают, что нравы изменились с тех пор, когда они женились… Кстати, ты венчалась в церкви?
— Нет.
— Значит, ты незамужняя перед богом. Так что для них тут не будет проблем.
— Не торопи меня. Я пока не могу дать ответ. И пожалуйста, не рассказывай им. Пусть они думают пока все, что им хочется.
После того как Поль забрал дочерей, Плам тихо проскользнула в соседнюю дверь и, покраснев, попросила у мадам Мерлин разрешения воспользоваться телефоном. Она поняла, что мать все знает. Старая француженка держалась как-то скованно.
Как только Плам сообщила Бризу, что хочет остаться в Волвере еще на неделю, в трубке послышались гневные вопли:
— Ты что, лишилась рассудка? До бьеннале осталось всего пять недель. Нет, серьезно, Плам, я хочу знать, может, ты заболела?.. Нет? Тогда что происходит? Ты совсем лишилась своих куриных мозгов? Разве до тебя не дошло, что тебе оказана честь представлять свою страну?.. Ты подводишь меня, не говоря уже о том, что ставишь под угрозу всю свою карьеру. — С трудом справившись с собой, он сбавил тон. — Я многое могу сделать за тебя, Плам, но не могу давать интервью вместо тебя, и они не меня хотят видеть на телевидении!
— Я все знаю. И тем не менее остаюсь еще на неделю! После десяти минут споров, уговоров и угроз Бриз наконец проворчал:
— Ты обещаешь, что вернешься в следующее воскресенье?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48