Миссис Филлипс, следуя примеру ее высочества, регулярно болтала с Джимом по телефону, не подозревая, что тот раздраженно жалуется Плам, что ее чертова мамаша достала его своими звонками.
— И какое же имя Джим придумал на сей раз? — ядовито спросила Плам. — Рапсодия? Попурри?
— Норма. Было бы прекрасно, если бы мальчики прислали цветы своей маленькой сводной сестричке. Джим оценит эту идею.
Плам послушно записала адрес больницы. Она закажет кричащий букет: оранжево-розовые гладиолусы с малиновыми розами и желтыми лилиями. Джим оценит эту идею.
Затем в голову пришла более конструктивная мысль.
— Мам, тетя Гарриет все еще в Париже?.. У тебя есть номер ее телефона?
Глава 14
Суббота, 18 января 1992 года
В Париже подмораживало. Да так, что у Плам прихватило пальцы, когда она в аэропорту взялась за ручку дверцы такси. В такси пахло потом и парфюмерией. Она дрожала от холода, а Бриз отвез чемодан с ее зимними вещами назад в Англию. Надо было немедленно купить теплую одежду.
Закутанные в темные одеяния прохожие спешили по заснеженным улицам Парижа. Плам решила, что Париж на ее картине будет в серых тонах: от сизых и до угольно-темных. Ну и еще бледная синева здешнего неба. И, может быть, с примесью бледно-лиловых, розовато-сиреневых и пурпурных оттенков Эль Греко.
У магазина модной одежды она попросила таксиста подождать и бросилась внутрь. Быстро купила черную пастушью накидку до пят, две пары леггинсов и два свитера в тон им — кипарисово-зеленый и аметистовый. Тут же натянула на себя аметистовую пару, вернулась в такси и попросила ехать на Левый берег.
Тетя Гарриет жила в обшарпанном доме на Университетской улице, где у нее были две комнаты на верхнем этаже. К ним вела полуразвалившаяся лестница.
Прежде чем Плам успела вскарабкаться по ней, с верхней площадки свесилась крупная женщина с темными подстриженными под горшок волосами и прокричала:
— Привет, Плам! Ты единственная из моих родственничков, кто не воротит от меня свой носик. — Тетя Гарриет поддернула свою длинную лиловую юбку и зашлепала навстречу ей вниз по ступенькам. Вскоре ее ловкие руки подхватили самый большой чемодан. — Как понимать твой визит? Ты тоже сбежала? — Поднимаясь первой, она то и дело оборачивалась назад, устремляя на Плам смешливый взгляд своих карих глаз. — Надеюсь, ты не будешь против того, что придется поспать на раскладушке в кухне?
В ее небольшой квартирке было не продохнуть от жары и многочисленных книг.
— Боюсь, что радиаторы вот-вот взорвутся, и консьерж ничего не может поделать с ними, — сказала тетя Гарриет. — Ты не была у меня с тех пор, как я переехала сюда, не так ли?.. Я не могла готовить в столовой, поэтому приспособила гостиную под кухню. Теперь, когда я не обязана заниматься этим как заведенная по три раза на день, я стряпаю с большим удовольствием. Вот только что приготовила мясное ассорти с бобами — идеальное блюдо для такого холодного времени… Тебе лучше засунуть чемоданы под кровать — больше нет места… Спальня такая маленькая, что мне пришлось оклеить ее полосатыми обоями, так она хоть кажется выше… Это настоящая походная кровать времен Наполеона, с Блошиного рынка.
— Односпальная?
— Да. Чтобы ни у кого не было никаких иллюзий на Сей счет. Да и вряд ли найдется такой француз, которому захочется заняться любовью на односпальной кровати. Они такие испорченные.
Уставшая после длительного перелета, Плам съела три порции ассорти и стала клевать носом прямо за столом. Видя это, тетя уложила ее на свою наполеоновскую кровать.
Воскресенье, 19 января 1992 года
Проснувшись и обнаружив, что тети нет дома, Плам выпила чашку чая и стала смотреть, как над крышами Парижа сгущаются сумерки.
Тетя Гарриет вернулась с пакетом жареных каштанов.
— Помнится, ты любила их, когда была маленькая. Кто бы мог подумать, что из того маленького создания получится знаменитая художница… Ты помнишь ту противную шотландскую собачку, которую вырезала из мыла? А ту коробку красок, что я подарила тебе надень рождения? Сколько тебе тогда исполнилось? Десять?
Подарки тети Гарриет всегда были подстрекательскими: она преподносила ей то арбалет, то фривольный лифчик, то еще что-нибудь, считавшееся неподходящим для девочки. Среди родственников они с тетей Гарриет слыли не от мира сего. С тетей ей было так же спокойно, как с матерью, только гораздо интересней.
Тетя налила два больших стакана красного вина, подала один Плам и с удивлением уставилась на руку, протянувшуюся за ним.
— Этот камень, Плам, он настоящий?
— Разве по мне не скажешь, что я могу иметь кольцо с настоящим бриллиантом, тетя?
— Только не такое скучное. Я подозреваю, что его кто-то подарил тебе. — Тетя закурила ароматную сигарету и с удовольствием затянулась. — Бриллианты — это лучшие друзья мужчин, а не женщин. Они помогают им выйти сухими из воды и заткнуть рот женщинам. — Тетя оперлась локтями на деревянную столешницу. — Вот чего по тебе не скажешь, дорогая, так это, что ты очень счастливая. Несмотря на все твои успехи. Может, ты расскажешь, что привело тебя ко мне?
Плам рассказала ей, в какую историю она попала с этими фальшивыми картинами. Тетя Гарриет выпустила к потолку струйку дыма.
— Но почему ты остановилась здесь, а не в «Ланкастере»?
Разве не там ты останавливаешься обычно?
— Да, Бризу там нравится. — Отель «Ланкастер» был уменьшенной копией лондонской гостиницы высшего класса «Коннот». Художники не чувствовали здесь себя такими скованными, как в роскошном «Ритце» или величаво-пышном «Георге V».
— Как поживает Бриз? — осторожно поинтересовалась тетя.
— Я очень занята, и он очень занят, — рассмеялась Плам. — Если я дома, то он мечется по всему миру — Нью-Йорк, Кельн, Цюрих, Мадрид, — хотя и старается не пересекать больше двух часовых поясов в неделю. Работа — это вся его жизнь, и наоборот. Он все время гонится за кем-то или за чем-то. Все время что-то планирует, планирует и планирует или продает, продает и продает.
— Но это сумасшествие, а не жизнь.
— Бриз находит ее увлекательной. Тетя Гарриет покачала головой.
— Но не то, чего тебе хочется. Разве ты не говоришь с ним об этом?
— Мы говорим, но не слышим друг друга. Как раз об этом я хотела поговорить с вами.
Тетя молча сдирала кожуру с каштана.
— Я вижу, ты ищешь не только фальшивые картины?
— Я пытаюсь разобраться в том, что же в моей жизни не так.
— Вблизи ничего не увидишь. Отойди подальше и посмотри на нее издали.
— Как?
— Просто реши, что тебе нравится делать, а что — нет, и почему. Определись, во что обойдется тебе в деньгах и как отразится на отношениях с окружающими, если ты будешь делать только то, что нравится. И тогда решай, стоит ли овчинка выделки. Если тебя не устраивает твоя жизнь, всегда можно изменить ее — хотя всем кажется, что это невозможно, особенно женщинам моего поколения, которые привыкли ждать, пока их заставят что-то изменить. Теперь иначе. Молодежь открыла для себя то, что у человека всегда есть выбор и что он не связан по рукам и ногам.
— Я помню строчку из какой-то пьесы: «Весь мир был открыт нам — но мы выбрали руины». Мне всегда было интересно, почему вы выбрали Париж?
Родственники не считали бы себя столь скомпрометированными неожиданным разводом и отъездом тети, если бы она удалилась в добропорядочный Борнемут.
Тетя откинулась на спинку стула и сцепила руки за головой.
— Я только и начала жить в Париже, когда отбросила все те идеи, которыми меня пичкали в молодости, забыла о том, какой хотели меня видеть другие, и наплевала на все их обвинения в эгоизме.
— Я часто спрашиваю себя, эгоистична ли я, — неуверенно проговорила Плам.
— Это легко проверить. Если кто-то обвиняет тебя в эгоизме и ты при этом чувствуешь себя виноватой, значит, ты не эгоистка. Эгоисты никогда не считают себя виноватыми. — Тетя налила себе еще стакан вина. — Мне было пятьдесят четыре, я была замужем за дантистом, имела четверых детей и двоих внуков, но ни разу не испытала оргазма. То, что вызывало оргазм у Лена, не вызывало у меня. Но самое интересное, что он не хотел замечать этого. И однажды ночью я поняла, что так происходит и во всей остальной нашей с ним жизни… Ты заметила, как любят мужчины все держать в своих руках? Лен держал меня на коротком поводке с помощью денег. Знаешь, некоторые мужчины могут оплачивать какие угодно покупки, сделанные женщиной, и покупать ей какие угодно подарки, но никогда не дают ей наличные. Потому что деньги — это сила. А для чего им сила? Чтобы подчинять себе. Вот почему они цепляются за свои деньги.
Тетя закурила сигарету и уставилась на сине-фиолетовое небо за окном, которое словно было подсвечено изнутри, как в театре.
— Поэтому я решила оставить Лена, подучить французский в Сорбонне и стать переводчицей. Я также решила выяснить, что может сделать меня счастливой.
— И что же?
— Давно известные вещи. Играть всю ночь напролет Сибелиуса. Есть в постели в два часа ночи шоколадное пирожное. Посещать джаз-клубы когда заблагорассудится. Валяться в постели по утрам сколько захочется. И уйма всего другого, что можно делать и не думать при этом, что подумают другие. Как ни странно, я очень быстро почувствовала себя свободной. И тогда я постепенно выяснила, кто я такая на самом деле. — Тетя потянулась назад и приподняла крышку чугунка, стоявшего на допотопной плите. — Луковый суп почти готов. — Она сняла терку с крючка на голубой кафельной стене и попросила подать ей сыр.
Плам подтолкнула ей кусок швейцарского сыра.
— И вы счастливы без постоянного спутника жизни? И не чувствуете себя одинокой?
— Ничуть. Одинокой я была замужем. Особенно одинокой себя чувствуешь, когда лежишь рядом с мужчиной, которому не должна быть безразличной, но почему-то оказываешься таковой. — Она принялась быстро тереть сыр. — Прежде чем уехать, я вычистила зубной щеткой Лена туалет и поставила ее на место. Правда, он еще не знает об этом.
Они рассмеялись и еще долго сидели и судачили о счастье.
В понедельник, как обычно во Франции, магазины были закрыты, но это не помешало тете Гарриет отправиться с Плам поглазеть на витрины.
— Левый берег — это район, который я знаю лучше всего. Парижане не любят уходить слишком далеко от дома, а здесь продается лучший в Париже шоколад. — Она показала на витрину магазина «Дебо э Галла». — Каждый месяц, когда я получаю деньги, покупаю здесь пакетик трюфелей с ромом.
На бульваре Сен-Жермен тетя Гарриет остановилась перед галантерейным магазином и с тоской заглянула в его переполненное нутро.
— А в этом магазинчике продаются лучшие в мире зонтики. Видишь тот изумрудный с ручкой в виде головы попугая? А тот сине-полосатый с головой кошки? За них надо отдать больше, чем выкуп за короля.
Но не все магазины оказались закрытыми. В бакалейном магазине Гедьярда тетя оценивающе повела носом.
— Запахи здесь как в бакалее, а вот супермаркеты не пахнут ничем.
Плам накупила всего, что посоветовала тетя, включая килограмм зерен какао для специального приготовления шоколада в домашних условиях.
— Плам, как ты все это повезешь, да еще в самолете?.. О-о, это мне?.. Детка, ты такая щедрая.
В десять часов утра во вторник Плам, закутанная в новую черную накидку, которая все равно ее не согревала, стояла перед входом в галерею «Форрестер» на авеню Матиньон. За стеклянной дверью молодой рыжеволосый сотрудник сражался с замками. Он пожал плечами с видом веселого отчаяния, но тут ему удалось справиться с запором.
Скульптурные работы и картины, выставленные в галерее, были в основном девятнадцатого века. Жемчужиной коллекции, несомненно, являлся автопортрет Берты Моризо: под широкополой соломенной шляпой, обрамленной фиалками, милое лицо молодой женщины было одновременно задумчивым и дерзким. Плам восхитилась мастерством, с каким был выписан стоячий кружевной воротник.
Пока она рассматривала картину, рядом с ней возник стройный смуглый мужчина в хорошо сшитом костюме цвета морской волны. Тонкими и резкими чертами лица, серебристо-серым цветом волос и черными, как маслины, глазами он напоминал левантийца или грека.
— Да? — надменно произнес он по-английски. Плам, знавшая несколько фраз по-французски, тут же почувствовала необъяснимое раздражение. На ней разве написано, что она англичанка? Более того, она еще не успела раскрыть рта, а он уже, похоже, знал, что она не собирается ничего покупать.
— Мне нужна информация, — волнуясь, проговорила она. — Меня прислала сюда… моя австралийская знакомая, леди Бингер.
— Мы знаем леди Бингер. Так чем я могу помочь вам?
— Вы помните натюрморт Амбросиуса Босхарта-младшего, который вы продали ей в 1988 году?
— Отлично помню. Этим занимался мой коллега мсье Морис.
Нервы у Плам вдруг сдали, и она раскрыла свои карты.
— Мне бы хотелось знать, где вы приобрели его, — проговорила она с нервной улыбкой. — Леди Бингер дала мне копию свидетельства. Вот, взгляните, она со мной. Но в ней нет этих сведений.
Ей вдруг показалось, что в галерее стало холоднее, чем на улице.
— В наших правилах — ограждать интересы наших клиентов, как покупателей, так и продавцов, — ледяным тоном произнес мужчина. — Поэтому мы предпочитаем не разглашать эти сведения.
— Вы привыкли ограждать прежде всего свои собственные интересы, — заметила Плам. Ей было известно, что в случае каких-либо неприятностей с картинами галереи могли не давать сведений, ссылаясь на необходимость защиты интересов клиента. И чаще всего не давали. Галереи приобретали старые картины друг у друга, у частных агентов или на аукционах. Но иногда картины попадали к ним из частных коллекций, владельцы которых избегали огласки и последующего внимания к себе со стороны налоговых инспекций и других государственных органов. Пометка «из личного собрания» или «частный владелец» затрудняла выявление недавней принадлежности картины, хотя ее более отдаленное прошлое могло приводиться в паспорте во всех подробностях.
— И зачем вам эти сведения? — Мужчина устремил на нее холодный взгляд пронзительно черных глаз.
— Мне надо проверить происхождение картины.
— Мадам, в «Форрестере» мы неделями, а иногда месяцами проверяем картину, прежде чем купить ее. — Его враждебность росла с каждой секундой.
Плам кивнула. Она знала, что солидные агенты очень часто просили продавцов оставить им картину для проверки. Если у них возникали сомнения в ее подлинности, они обращались в музеи или отправляли ее цветные диапозитивы признанным авторитетам.
Две сотни лет назад не было музеев, не было и агентов. Люди приобретали картины непосредственно у художников или у владельцев и часто указывали свои новые приобретения в каталоге или в обычной описи домашнего имущества, где перечисляли свою утварь и предметы мебели. Поэтому такие описания картин были отрывочными и неточными, хотя и являлись порой единственными старинными упоминаниями о них.
Но поиски старых записей занимали месяцы, поэтому агенты шли на риск, когда сделка не терпела отлагательств и картина могла попасть к конкуренту.
— Зачем вам понадобилось перепроверять наши выводы, мадам?
— Затем, что я думаю, что с этой картиной могла быть допущена ошибка. — Она прикинулась овечкой. В глазах-маслинах засверкал гнев.
— Мы в «Форрестере» не допускаем ошибок. Генри, проводи эту леди к, выходу, пожалуйста!
Рыжеволосый юноша опять принялся сражаться с замком стеклянной двери.
— Извините, мадам, — сказал он после нескольких безуспешных попыток открыть его.
— Трудно войти, но еще труднее выйти, — усмехнулась Плам.
Когда замок наконец поддался, юноша повернулся спиной к галерее и одними губами произнес:
— Попытайте счастья у Монфьюма на улице Жакоб.
Порывистый ветер хлестал в лицо. Снег мгновенно проник под накидку, и холод пробрал Плам до костей, как только она завернула за угол на улицу Фобур Сент-Оноре. Торопливо пробегая мимо притягивавших своим теплом магазинов одежды и закутанных в меха покупателей, источавших ароматы дорогих духов, она недоумевала, неужели все таксисты покинули эту страну. И вдруг остановилась как вкопанная.
Перед самым ее носом из «Гермеса» вышла белокурая женщина в малиновом пальто, таких же сапогах и отороченных соболем перчатках. Впереди нее шел комиссионер в форме, а сзади тащились двое посыльных, нагруженные тщательно упакованными покупками, которые шофер принялся быстро укладывать в поджидавший лимузин.
Плам торопливо прикрыла воротником накидки нижнюю часть лица и отвернулась, сделав вид, что рассматривает витрину с неимоверно дорогими курительными принадлежностями. Меньше всего ей хотелось встретить в Париже Сюзанну Марш.
На улице Жакоб было полно шикарных антикварных магазинов, таких, как «Монфьюма». Старомодный колокольчик на его дверях возвестил о появлении Плам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— И какое же имя Джим придумал на сей раз? — ядовито спросила Плам. — Рапсодия? Попурри?
— Норма. Было бы прекрасно, если бы мальчики прислали цветы своей маленькой сводной сестричке. Джим оценит эту идею.
Плам послушно записала адрес больницы. Она закажет кричащий букет: оранжево-розовые гладиолусы с малиновыми розами и желтыми лилиями. Джим оценит эту идею.
Затем в голову пришла более конструктивная мысль.
— Мам, тетя Гарриет все еще в Париже?.. У тебя есть номер ее телефона?
Глава 14
Суббота, 18 января 1992 года
В Париже подмораживало. Да так, что у Плам прихватило пальцы, когда она в аэропорту взялась за ручку дверцы такси. В такси пахло потом и парфюмерией. Она дрожала от холода, а Бриз отвез чемодан с ее зимними вещами назад в Англию. Надо было немедленно купить теплую одежду.
Закутанные в темные одеяния прохожие спешили по заснеженным улицам Парижа. Плам решила, что Париж на ее картине будет в серых тонах: от сизых и до угольно-темных. Ну и еще бледная синева здешнего неба. И, может быть, с примесью бледно-лиловых, розовато-сиреневых и пурпурных оттенков Эль Греко.
У магазина модной одежды она попросила таксиста подождать и бросилась внутрь. Быстро купила черную пастушью накидку до пят, две пары леггинсов и два свитера в тон им — кипарисово-зеленый и аметистовый. Тут же натянула на себя аметистовую пару, вернулась в такси и попросила ехать на Левый берег.
Тетя Гарриет жила в обшарпанном доме на Университетской улице, где у нее были две комнаты на верхнем этаже. К ним вела полуразвалившаяся лестница.
Прежде чем Плам успела вскарабкаться по ней, с верхней площадки свесилась крупная женщина с темными подстриженными под горшок волосами и прокричала:
— Привет, Плам! Ты единственная из моих родственничков, кто не воротит от меня свой носик. — Тетя Гарриет поддернула свою длинную лиловую юбку и зашлепала навстречу ей вниз по ступенькам. Вскоре ее ловкие руки подхватили самый большой чемодан. — Как понимать твой визит? Ты тоже сбежала? — Поднимаясь первой, она то и дело оборачивалась назад, устремляя на Плам смешливый взгляд своих карих глаз. — Надеюсь, ты не будешь против того, что придется поспать на раскладушке в кухне?
В ее небольшой квартирке было не продохнуть от жары и многочисленных книг.
— Боюсь, что радиаторы вот-вот взорвутся, и консьерж ничего не может поделать с ними, — сказала тетя Гарриет. — Ты не была у меня с тех пор, как я переехала сюда, не так ли?.. Я не могла готовить в столовой, поэтому приспособила гостиную под кухню. Теперь, когда я не обязана заниматься этим как заведенная по три раза на день, я стряпаю с большим удовольствием. Вот только что приготовила мясное ассорти с бобами — идеальное блюдо для такого холодного времени… Тебе лучше засунуть чемоданы под кровать — больше нет места… Спальня такая маленькая, что мне пришлось оклеить ее полосатыми обоями, так она хоть кажется выше… Это настоящая походная кровать времен Наполеона, с Блошиного рынка.
— Односпальная?
— Да. Чтобы ни у кого не было никаких иллюзий на Сей счет. Да и вряд ли найдется такой француз, которому захочется заняться любовью на односпальной кровати. Они такие испорченные.
Уставшая после длительного перелета, Плам съела три порции ассорти и стала клевать носом прямо за столом. Видя это, тетя уложила ее на свою наполеоновскую кровать.
Воскресенье, 19 января 1992 года
Проснувшись и обнаружив, что тети нет дома, Плам выпила чашку чая и стала смотреть, как над крышами Парижа сгущаются сумерки.
Тетя Гарриет вернулась с пакетом жареных каштанов.
— Помнится, ты любила их, когда была маленькая. Кто бы мог подумать, что из того маленького создания получится знаменитая художница… Ты помнишь ту противную шотландскую собачку, которую вырезала из мыла? А ту коробку красок, что я подарила тебе надень рождения? Сколько тебе тогда исполнилось? Десять?
Подарки тети Гарриет всегда были подстрекательскими: она преподносила ей то арбалет, то фривольный лифчик, то еще что-нибудь, считавшееся неподходящим для девочки. Среди родственников они с тетей Гарриет слыли не от мира сего. С тетей ей было так же спокойно, как с матерью, только гораздо интересней.
Тетя налила два больших стакана красного вина, подала один Плам и с удивлением уставилась на руку, протянувшуюся за ним.
— Этот камень, Плам, он настоящий?
— Разве по мне не скажешь, что я могу иметь кольцо с настоящим бриллиантом, тетя?
— Только не такое скучное. Я подозреваю, что его кто-то подарил тебе. — Тетя закурила ароматную сигарету и с удовольствием затянулась. — Бриллианты — это лучшие друзья мужчин, а не женщин. Они помогают им выйти сухими из воды и заткнуть рот женщинам. — Тетя оперлась локтями на деревянную столешницу. — Вот чего по тебе не скажешь, дорогая, так это, что ты очень счастливая. Несмотря на все твои успехи. Может, ты расскажешь, что привело тебя ко мне?
Плам рассказала ей, в какую историю она попала с этими фальшивыми картинами. Тетя Гарриет выпустила к потолку струйку дыма.
— Но почему ты остановилась здесь, а не в «Ланкастере»?
Разве не там ты останавливаешься обычно?
— Да, Бризу там нравится. — Отель «Ланкастер» был уменьшенной копией лондонской гостиницы высшего класса «Коннот». Художники не чувствовали здесь себя такими скованными, как в роскошном «Ритце» или величаво-пышном «Георге V».
— Как поживает Бриз? — осторожно поинтересовалась тетя.
— Я очень занята, и он очень занят, — рассмеялась Плам. — Если я дома, то он мечется по всему миру — Нью-Йорк, Кельн, Цюрих, Мадрид, — хотя и старается не пересекать больше двух часовых поясов в неделю. Работа — это вся его жизнь, и наоборот. Он все время гонится за кем-то или за чем-то. Все время что-то планирует, планирует и планирует или продает, продает и продает.
— Но это сумасшествие, а не жизнь.
— Бриз находит ее увлекательной. Тетя Гарриет покачала головой.
— Но не то, чего тебе хочется. Разве ты не говоришь с ним об этом?
— Мы говорим, но не слышим друг друга. Как раз об этом я хотела поговорить с вами.
Тетя молча сдирала кожуру с каштана.
— Я вижу, ты ищешь не только фальшивые картины?
— Я пытаюсь разобраться в том, что же в моей жизни не так.
— Вблизи ничего не увидишь. Отойди подальше и посмотри на нее издали.
— Как?
— Просто реши, что тебе нравится делать, а что — нет, и почему. Определись, во что обойдется тебе в деньгах и как отразится на отношениях с окружающими, если ты будешь делать только то, что нравится. И тогда решай, стоит ли овчинка выделки. Если тебя не устраивает твоя жизнь, всегда можно изменить ее — хотя всем кажется, что это невозможно, особенно женщинам моего поколения, которые привыкли ждать, пока их заставят что-то изменить. Теперь иначе. Молодежь открыла для себя то, что у человека всегда есть выбор и что он не связан по рукам и ногам.
— Я помню строчку из какой-то пьесы: «Весь мир был открыт нам — но мы выбрали руины». Мне всегда было интересно, почему вы выбрали Париж?
Родственники не считали бы себя столь скомпрометированными неожиданным разводом и отъездом тети, если бы она удалилась в добропорядочный Борнемут.
Тетя откинулась на спинку стула и сцепила руки за головой.
— Я только и начала жить в Париже, когда отбросила все те идеи, которыми меня пичкали в молодости, забыла о том, какой хотели меня видеть другие, и наплевала на все их обвинения в эгоизме.
— Я часто спрашиваю себя, эгоистична ли я, — неуверенно проговорила Плам.
— Это легко проверить. Если кто-то обвиняет тебя в эгоизме и ты при этом чувствуешь себя виноватой, значит, ты не эгоистка. Эгоисты никогда не считают себя виноватыми. — Тетя налила себе еще стакан вина. — Мне было пятьдесят четыре, я была замужем за дантистом, имела четверых детей и двоих внуков, но ни разу не испытала оргазма. То, что вызывало оргазм у Лена, не вызывало у меня. Но самое интересное, что он не хотел замечать этого. И однажды ночью я поняла, что так происходит и во всей остальной нашей с ним жизни… Ты заметила, как любят мужчины все держать в своих руках? Лен держал меня на коротком поводке с помощью денег. Знаешь, некоторые мужчины могут оплачивать какие угодно покупки, сделанные женщиной, и покупать ей какие угодно подарки, но никогда не дают ей наличные. Потому что деньги — это сила. А для чего им сила? Чтобы подчинять себе. Вот почему они цепляются за свои деньги.
Тетя закурила сигарету и уставилась на сине-фиолетовое небо за окном, которое словно было подсвечено изнутри, как в театре.
— Поэтому я решила оставить Лена, подучить французский в Сорбонне и стать переводчицей. Я также решила выяснить, что может сделать меня счастливой.
— И что же?
— Давно известные вещи. Играть всю ночь напролет Сибелиуса. Есть в постели в два часа ночи шоколадное пирожное. Посещать джаз-клубы когда заблагорассудится. Валяться в постели по утрам сколько захочется. И уйма всего другого, что можно делать и не думать при этом, что подумают другие. Как ни странно, я очень быстро почувствовала себя свободной. И тогда я постепенно выяснила, кто я такая на самом деле. — Тетя потянулась назад и приподняла крышку чугунка, стоявшего на допотопной плите. — Луковый суп почти готов. — Она сняла терку с крючка на голубой кафельной стене и попросила подать ей сыр.
Плам подтолкнула ей кусок швейцарского сыра.
— И вы счастливы без постоянного спутника жизни? И не чувствуете себя одинокой?
— Ничуть. Одинокой я была замужем. Особенно одинокой себя чувствуешь, когда лежишь рядом с мужчиной, которому не должна быть безразличной, но почему-то оказываешься таковой. — Она принялась быстро тереть сыр. — Прежде чем уехать, я вычистила зубной щеткой Лена туалет и поставила ее на место. Правда, он еще не знает об этом.
Они рассмеялись и еще долго сидели и судачили о счастье.
В понедельник, как обычно во Франции, магазины были закрыты, но это не помешало тете Гарриет отправиться с Плам поглазеть на витрины.
— Левый берег — это район, который я знаю лучше всего. Парижане не любят уходить слишком далеко от дома, а здесь продается лучший в Париже шоколад. — Она показала на витрину магазина «Дебо э Галла». — Каждый месяц, когда я получаю деньги, покупаю здесь пакетик трюфелей с ромом.
На бульваре Сен-Жермен тетя Гарриет остановилась перед галантерейным магазином и с тоской заглянула в его переполненное нутро.
— А в этом магазинчике продаются лучшие в мире зонтики. Видишь тот изумрудный с ручкой в виде головы попугая? А тот сине-полосатый с головой кошки? За них надо отдать больше, чем выкуп за короля.
Но не все магазины оказались закрытыми. В бакалейном магазине Гедьярда тетя оценивающе повела носом.
— Запахи здесь как в бакалее, а вот супермаркеты не пахнут ничем.
Плам накупила всего, что посоветовала тетя, включая килограмм зерен какао для специального приготовления шоколада в домашних условиях.
— Плам, как ты все это повезешь, да еще в самолете?.. О-о, это мне?.. Детка, ты такая щедрая.
В десять часов утра во вторник Плам, закутанная в новую черную накидку, которая все равно ее не согревала, стояла перед входом в галерею «Форрестер» на авеню Матиньон. За стеклянной дверью молодой рыжеволосый сотрудник сражался с замками. Он пожал плечами с видом веселого отчаяния, но тут ему удалось справиться с запором.
Скульптурные работы и картины, выставленные в галерее, были в основном девятнадцатого века. Жемчужиной коллекции, несомненно, являлся автопортрет Берты Моризо: под широкополой соломенной шляпой, обрамленной фиалками, милое лицо молодой женщины было одновременно задумчивым и дерзким. Плам восхитилась мастерством, с каким был выписан стоячий кружевной воротник.
Пока она рассматривала картину, рядом с ней возник стройный смуглый мужчина в хорошо сшитом костюме цвета морской волны. Тонкими и резкими чертами лица, серебристо-серым цветом волос и черными, как маслины, глазами он напоминал левантийца или грека.
— Да? — надменно произнес он по-английски. Плам, знавшая несколько фраз по-французски, тут же почувствовала необъяснимое раздражение. На ней разве написано, что она англичанка? Более того, она еще не успела раскрыть рта, а он уже, похоже, знал, что она не собирается ничего покупать.
— Мне нужна информация, — волнуясь, проговорила она. — Меня прислала сюда… моя австралийская знакомая, леди Бингер.
— Мы знаем леди Бингер. Так чем я могу помочь вам?
— Вы помните натюрморт Амбросиуса Босхарта-младшего, который вы продали ей в 1988 году?
— Отлично помню. Этим занимался мой коллега мсье Морис.
Нервы у Плам вдруг сдали, и она раскрыла свои карты.
— Мне бы хотелось знать, где вы приобрели его, — проговорила она с нервной улыбкой. — Леди Бингер дала мне копию свидетельства. Вот, взгляните, она со мной. Но в ней нет этих сведений.
Ей вдруг показалось, что в галерее стало холоднее, чем на улице.
— В наших правилах — ограждать интересы наших клиентов, как покупателей, так и продавцов, — ледяным тоном произнес мужчина. — Поэтому мы предпочитаем не разглашать эти сведения.
— Вы привыкли ограждать прежде всего свои собственные интересы, — заметила Плам. Ей было известно, что в случае каких-либо неприятностей с картинами галереи могли не давать сведений, ссылаясь на необходимость защиты интересов клиента. И чаще всего не давали. Галереи приобретали старые картины друг у друга, у частных агентов или на аукционах. Но иногда картины попадали к ним из частных коллекций, владельцы которых избегали огласки и последующего внимания к себе со стороны налоговых инспекций и других государственных органов. Пометка «из личного собрания» или «частный владелец» затрудняла выявление недавней принадлежности картины, хотя ее более отдаленное прошлое могло приводиться в паспорте во всех подробностях.
— И зачем вам эти сведения? — Мужчина устремил на нее холодный взгляд пронзительно черных глаз.
— Мне надо проверить происхождение картины.
— Мадам, в «Форрестере» мы неделями, а иногда месяцами проверяем картину, прежде чем купить ее. — Его враждебность росла с каждой секундой.
Плам кивнула. Она знала, что солидные агенты очень часто просили продавцов оставить им картину для проверки. Если у них возникали сомнения в ее подлинности, они обращались в музеи или отправляли ее цветные диапозитивы признанным авторитетам.
Две сотни лет назад не было музеев, не было и агентов. Люди приобретали картины непосредственно у художников или у владельцев и часто указывали свои новые приобретения в каталоге или в обычной описи домашнего имущества, где перечисляли свою утварь и предметы мебели. Поэтому такие описания картин были отрывочными и неточными, хотя и являлись порой единственными старинными упоминаниями о них.
Но поиски старых записей занимали месяцы, поэтому агенты шли на риск, когда сделка не терпела отлагательств и картина могла попасть к конкуренту.
— Зачем вам понадобилось перепроверять наши выводы, мадам?
— Затем, что я думаю, что с этой картиной могла быть допущена ошибка. — Она прикинулась овечкой. В глазах-маслинах засверкал гнев.
— Мы в «Форрестере» не допускаем ошибок. Генри, проводи эту леди к, выходу, пожалуйста!
Рыжеволосый юноша опять принялся сражаться с замком стеклянной двери.
— Извините, мадам, — сказал он после нескольких безуспешных попыток открыть его.
— Трудно войти, но еще труднее выйти, — усмехнулась Плам.
Когда замок наконец поддался, юноша повернулся спиной к галерее и одними губами произнес:
— Попытайте счастья у Монфьюма на улице Жакоб.
Порывистый ветер хлестал в лицо. Снег мгновенно проник под накидку, и холод пробрал Плам до костей, как только она завернула за угол на улицу Фобур Сент-Оноре. Торопливо пробегая мимо притягивавших своим теплом магазинов одежды и закутанных в меха покупателей, источавших ароматы дорогих духов, она недоумевала, неужели все таксисты покинули эту страну. И вдруг остановилась как вкопанная.
Перед самым ее носом из «Гермеса» вышла белокурая женщина в малиновом пальто, таких же сапогах и отороченных соболем перчатках. Впереди нее шел комиссионер в форме, а сзади тащились двое посыльных, нагруженные тщательно упакованными покупками, которые шофер принялся быстро укладывать в поджидавший лимузин.
Плам торопливо прикрыла воротником накидки нижнюю часть лица и отвернулась, сделав вид, что рассматривает витрину с неимоверно дорогими курительными принадлежностями. Меньше всего ей хотелось встретить в Париже Сюзанну Марш.
На улице Жакоб было полно шикарных антикварных магазинов, таких, как «Монфьюма». Старомодный колокольчик на его дверях возвестил о появлении Плам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48